ЧАСТЬ ВТОРАЯ Жизнь продолжается

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Жизнь продолжается

Я должна была уехать оттуда.

Я знала лучше кого бы то ни было, что должна покинуть Палмарис — место боли и людских раздоров. Тамошняя жизнь давила на меня. Она заставляла меня цепенеть от страданий, но главным образом — от сомнений.

Я должна была пуститься в дорогу, отправиться на север, домой, где жизнь намного проще. В Дундалисе, да и во всем Тимберленде, все упирается лишь в то, как выжить, и перед этой насущной проблемой отступают любые мелочи, отравляющие жизнь в густонаселенных краях. В глуши Тимберленда, где над людьми властвует природа, понятия об истинном и ложном, о хорошем и плохом, которые в большом городе столь часто вывернуты наизнанку, уступают место четкому понятию о последствиях. Здесь ты выбираешь дорогу, идешь по ней и принимаешь (а что еще остается делать?) последствия того, что совершил. Если бы Элбрайн погиб, сорвавшись со скалы, а не в битве с демоном-драконом, мне было бы намного легче принять его смерть. Конечно, и тогда боль и чувство утраты были бы столь же сильными и глубокими, но мне, по крайней мере, были бы ясны и понятны обстоятельства его гибели. Его смерть стала бы просто реальным событием на фоне реальной действительности. Мне не пришлось бы оценивать его смерть, задаваясь философскими вопросами о нравственности и справедливости. Но можно ли говорить, что гибель моего любимого от несчастного случая была бы менее бессмысленной?

Я не могу ответить на этот вопрос. Знаю лишь то, что мне нужно было уехать из Палмариса.

Мое решение многих раздосадовало. Боюсь, что мой отъезд пришелся как нельзя кстати моим врагам. Со стороны кажется, будто я ищу легких путей.

Люди думают, будто я стремлюсь убежать. Друзья и враги считают, что я отступила с поля битвы, скрылась от опасностей. Отчасти это так. Мое присутствие на поле битвы высокой политики и хитроумных интриг в королевстве кажется мне столь же бессмысленным, как и само поле битвы. С кем мы воевали? С демоном-драконом или с людской природой? Был ли Маркворт исключением из правил? Сколько сражений выпало на долю тех, кто стремился к истине и справедливости! Но что ожидало победителей? Как и их предшественники, они столкнулись с тем, что потерпели поражение.

Похоже, я начала сомневаться в ценности самой этой битвы.

Быть может, я бегу от всей неразберихи и суеты послевоенного времени, от ненавистного мне стремления людей занять освободившиеся должности, от их борьбы за власть. Но могу с уверенностью сказать: я не бегу от главного в своей жизни. И моя дорога отнюдь не будет легкой. Сейчас я понимаю, что стремлюсь как раз навстречу битве. Из всех битв, которые мне доводилось вести, эта в наибольшей степени затрагивает мою суть и угрожает стать наиболее опустошительной. Я двигаюсь навстречу решениям основных вопросов моего существования, да и существования любого человека, — вопросов смысла жизни и того, что наступит после нее. Я выбираю путь веры и надежды, без которых человек не может испытывать ни радости, ни удовлетворения. Однако я не питаю иллюзий, будто в Дундалисе меня ждут радость и удовлетворение. Это может оказаться для меня недостижимым, поэтому нечего тешить себя пустыми мечтаниями. Но если это так, каким же образом я рассчитываю найти ответы на терзающие меня вопросы и понять их смысл?

Пока не знаю. Знаю лишь, что этой битвы мне не избежать и мне ее не отсрочить. Если я вообще рассчитываю обрести твердую почву под ногами, я должна понять фундаментальные принципы, на которых строится существование человечества. Кто мы? Почему мы такие? Куда мы идем? Моя жизнь подошла к такому моменту, когда я должна узнать истину или отступить.

Настоятель Браумин хочет, чтобы я вместе ним сражалась против приверженцев Маркворта. Король Дануб хочет, чтобы я помогла ему навести порядок в королевстве, разоренном войной и прогнившем до основания. Несомненно, мой отказ они считают трусостью, но, по правде говоря, мною движет здравый смысл. Я не в состоянии вести их битвы до тех пор, пока не разрешу свои сомнения и пока не приобрету твердую уверенность. Я должна убедиться, что мы движемся не по кругу ложного развития, наступая себе на пятки, а действительно идем к истине и справедливости. Я должна убедиться, что наша жизнь не замкнутый круг и мы действительно в силах сделать ее лучше.

И потому я направляюсь в Дундалис, туда, где погребен Элбрайн. Там я надеюсь обрести истину. А еще я надеюсь, что место, где я узнала правду о жизни, сможет раскрыть мне и правду о смерти.

Джилсепони Виндон

ГЛАВА 9
ЗЛОВЕЩИЙ ПОДАРОК БЕСТЕСБУЛЗИБАРА

День выдался жарким, немилосердно жарким. Казалось, ослепительное солнце не только высушивает, но и выжигает землю, разбухшую от нескончаемых дождей, которые лили целую весну и начало лета. Магистр Фрэнсис с наслаждением скинул бы с себя одежду. Сейчас он бы обрадовался дождю и вообще любой воде — только бы смыть с утомленного тела липкий пот.

Семьдесят с лишним миль от Санта-Мир-Абель до Сент-Прешес Фрэнсис с помощью магии когда-то одолел за пару дней, однако теперь этот путь — только в обратном направлении — усложнился целой чередой препятствий. Сойдя с парома в Эмвое, магистр вместе с сопровождавшими его монахами решили прикупить кое-что из провизии и сразу двигаться дальше. Но как пройдешь мимо раненых, пострадавших в бою с охваченными страхом и отчаянием гоблинами? А как откажешь в помощи мальчишке, зашибленному лошадью? Не слушая возражений двух старших монахов, Фрэнсис решил задержаться в Эмвое, и они провели здесь почти две недели. Используя несколько гематитов, они помогали всем, кто обращался к ним. Иногда монахам казалось, что все население этого города нуждалось в их помощи.

Наконец они оставили Эмвой, но вместо прямого пути, ведущего в Санта-Мир-Абель, направились на юго-восток, к деревушке под названием Давон Диннишир. Там жили сильные и крепкие выходцы с Вангарда. В окрестных лесах были замечены гоблины — остатки разбитой вражеской армии. Жители рассчитывали на помощь королевских солдат, однако Фрэнсис знал, что сейчас туда некого послать.

— Не наше это дело, — возражал один из сопровождавших Фрэнсиса, молодой монах Джулиус. — Нам доверили приготовить Санта-Мир-Абель к Коллегии аббатов, а мы зачем-то лезем в дела военных.

Магистр Фрэнсис сочувственно посмотрел на Джулиуса.

— Когда-то я рассуждал точь-в-точь как ты, — улыбнувшись, сказал он громко, чтобы слышали все монахи. — Когда-то в своей гордыне я считал, что дела церкви и ее служителей выше забот простых людей.

Джулиус недоуменно взглянул на Фрэнсиса.

— И только после смерти отца-настоятеля Маркворта, после победы над злом, поработившим этого человека…

— Магистр Фрэнсис! — перебил его кто-то из монахов.

Фрэнсис вновь улыбнулся и поднял руку, требуя тишины от начавших перешептываться удивленных собратьев.

— Идти сейчас в Санта-Мир-Абель, зная, что Давон Динниширу грозит беда, — это явный грех, которому нет оправдания, — заявил он. — Будь Фрэнсис Деллакорт помоложе и поглупее, он бы так и поступил, слепо выполняя приказ отца-настоятеля Маркворта. Но жизнь сделала меня мудрее, мой юный друг, — продолжал Фрэнсис. — Теперь я не говорю так, будто передаю слова Бога. Мне думается, что теперь я лучше понимаю путь, к которому нас призывает наша вера. И сейчас этот путь лежит в Давон Диннишир.

Кто-то попытался ему возразить, но Фрэнсис быстро продолжил:

— Я — единственный магистр среди вас. Мне довелось быть епископом Палмариса и настоятелем Сент-Прешес. Я провел немало месяцев рядом с отцом-настоятелем. Вопрос этот я не намерен обсуждать ни с братом Джулиусом, ни с кем-либо другим, — подытожил Фрэнсис, оглядывая монахов.

Возражений не последовало. Окружение магистра Фрэнсиса послушно двинулось на юго-восток.

Магистр Фрэнсис шел уверенным шагом, искренне убежденный в правоте принятого решения. Но прозвучавший рядом разговор заставил его вздрогнуть. Он услышал, как брат Джулиус шепотом объяснял другому монаху, почему магистр Фрэнсис медлит с возвращением в Санта-Мир-Абель. Джулиус считал, что магистр боится встречи с другим магистром — суровым Бурэем. Тот явно не будет в восторге, узнав обо всем, что случилось в Палмарисе начиная с падения отца-настоятеля Маркворта. Что ж, в чем-то этот молодой брат прав, — признался себе Фрэнсис.

Довольно скоро монахи подошли к стенам Давон Диннишира. Последний отрезок пути они пробежали, завидев черные клубы дыма. К счастью, деревня еще не сгорела дотла. Жители тушили пожары, выстроившись в несколько цепочек и передавая друг другу ведра с водой.

— Кто здесь главный? — спросил Фрэнсис у первой встретившейся им женщины.

Пожилая крестьянка указала на молодого крепкого мужчину, которому на вид было не более тридцати зим, с рыжеватыми волосами, густой окладистой бородой, большими мускулистыми руками и широкой грудью. Он зычным голосом отдавал повеления жителям деревни, и каждый раз его серые глаза вспыхивали, будто угли.

Фрэнсис поспешил к нему. Серые глаза деревенского предводителя удивленно расширились, когда в приближающемся незнакомце он узнал монаха-абеликанца.

— Я — магистр Фрэнсис из Санта-Мир-Абель, — представился тот. — Готовы вам помочь, чем сможем.

— Жаль, что вы не подоспели утром, — ответил крестьянин. — Если бы вы помогли нам отразить нападение гоблинов, у нас бы и раненых было поменьше, да и пожаров тоже. Мое имя — Маладанс Диннишир, землевладелец из клана Давон Диннишир.

Он протянул руку. Фрэнсис крепко пожал ее и тут же обернулся к монахам, чтобы отдать распоряжения.

— Вначале займетесь ранеными, потом поможете тушить пожары, — велел он.

— А вы-то видели гоблинов? — спросил Маладанс Диннишир. — Их здесь, по последним слухам, шляется более полусотни.

— И что же, они всей толпой напали на вашу деревню? — спросил Фрэнсис.

— Похоже, что так, — согласился землевладелец. — Видно, они рассчитывали, что мы погонимся за ними, но ошиблись. Тогда они отошли и стали пускать по деревне стрелы с пылающими наконечниками и забрасывать нас копьями. Нескольких тварей мы убили, многих ранили. Я так думаю, они хотели узнать, каковы наши силы.

— Гоблины вернутся, — сказал Фрэнсис.

— Разумеется. Сегодня же вечером, — согласился Маладанс. — Темнота гоблинам по вкусу. Но вы-то не особо тревожьтесь, магистр Фрэнсис. Если они попытаются перебраться через стену вокруг Давон Диннишира, эта попытка будет последней в их поганой жизни.

Фрэнсис не сомневался в решительности жителей деревни. За месяцы войны с демоном-драконом многие деревни в здешних краях научились отражать вражеские нападения. Кроме того, многочисленные вражеские силы часто атаковали прибрежные районы с моря. Им не давал покоя самый лакомый кусочек во всем королевстве — Санта-Мир-Абель, и гоблины вместе с поври стягивали силы, чтобы ударить по монастырю одновременно и с суши, и с моря. Уничтожение демона-дракона лишило врагов согласованности в действиях. Попытка захвата Санта-Мир-Абель полностью провалилась. Большинство неуклюжих, похожих на бочки кораблей флота поври были потоплены монахами, остальные спешно отплыли восвояси. Гоблинам и поври, оставшимся на суше, бежать было некуда, и то, что некогда называлось армией, распалось на отдельные шайки, промышлявшие грабежом.

Фрэнсис понимал: здешним крестьянам не привыкать к сражениям. Но он понимал и другое: как бы доблестно ни сражались эти люди, в битве с гоблинами им не миновать тяжелых потерь.

За врачеванием раненых и тушением пожаров Фрэнсис не заметил, как прошло более трех часов. Солнце начинало клониться к западу. Фрэнсис собрал монахов — лишь двое из них остались помогать раненым. Одежда братьев насквозь промокла. Их лица были покрыты копотью, покрасневшие глаза слезились от дыма. Многим пришлось набегаться с тяжелыми ведрами, отчего теперь у них дрожали руки.

— Соберитесь с силами, телесными и магическими, — велел им магистр Фрэнсис. — Гоблины явно намерены вернуться сюда, когда стемнеет. Но мы их опередим. Мы должны отыскать их стоянку.

У слушавших его братьев округлились глаза.

— Нас здесь восемнадцать братьев из Санта-Мир-Абель, искусных в сражении и магии, — сказал Фрэнсис.

— У нас только один графит, — перебил его брат Джулиус.

Похоже, он сделался выразителем мнений остальных монахов..

— Этого вполне достаточно, чтобы ослепить наших врагов, разбить их ряды, а затем атаковать, — с лукавой усмешкой ответил Фрэнсис.

— Вы начинаете говорить совсем как магистр Де’Уннеро, — шутливо заметил брат Джулиус. Однако Фрэнсису подобное сравнение отнюдь не показалось забавным.

— У нас есть долг перед жителями этой деревни, как и вообще перед всеми людьми, попавшими в беду, — заявил магистр.

И тут сзади послышался какой-то шум. Монахи обернулись и увидели, как дверь одной из хижин резко распахнулась и из хижины выскочил их собрат. Монах со всех ног бросился к ним, на ходу срывая с себя одежду.

— Магистр Фрэнсис! — без конца кричал бегущий.

Когда он достиг собравшихся, на нем оставалось лишь нижнее белье. Монах схватил ведро и облил себя водой.

— Брат Крэнстон, мы все страдаем от жары, — упрекнул его Фрэнсис.

— Розовая чума! — в ужасе выдохнул Крэнстон. — В том доме… женщина… уже мертва.

Фрэнсис подскочил к монаху и, взяв за плечи, встряхнул его.

— Розовая чума? — почти шепотом спросил он. — Ты в этом уверен, брат?

— У нее на всем теле красные пятна с белой каймой, — ответил брат Крэнстон. — Глаза запавшие. Наверное, они зудели, и она их все время терла. У нее кровь шла изо рта и из глаз. У мертвой!

Брат Джулиус подошел к Фрэнсису и положил руку ему на плечо.

— Мы должны немедленно покинуть это место, — мрачным голосом произнес он.

За спиной Джулиуса Фрэнсис услышал шепот:

— Пусть уж лучше гоблины вернутся и сожгут всю эту деревню.

Фрэнсису захотелось накричать на Джулиуса и устыдить молодого брата за подобные слова, но он не мог просто так отмахнуться от всего, что услышал. Розовая чума! Бич королевства Хонсе-Бир!

Поступив в Санта-Мир-Абель, Фрэнсис был определен заниматься историей и отдал этим занятиям несколько лет. Он лучше других монахов знал о розовой чуме. Первое упоминание об эпидемии относилось к четыреста двенадцатому году Господнему, когда чума опустошила южные земли королевства. Согласно летописям, тогда умер каждый седьмой человек. Каждый седьмой! В Йорки эта цифра была еще страшнее: там умирал каждый четвертый.

Чума бесчинствовала и позже: с пятьсот семнадцатого по пятьсот двадцать девятый год. За эти двенадцать лет она собрала обильный «урожай», опустошив прибрежные земли Лапы Богомола и перекинувшись через залив Короны на Вангард. Более всех от чумы досталось столице королевства — Урсалу. Летописцы (преимущественно монахи-абеликанцы) потом отмечали, что умирал каждый третий. Некоторые из них утверждали, что чума уменьшила население Хонсе-Бира наполовину.

Розовая чума!

В те годы южные провинции королевства вполне могли бы подвергнуться вторжению со стороны Бехрена, если бы чума не свирепствовала и там. В монастырских хранилищах, естественно, не было точных сведений об умерших от чумы в этом сопредельном государстве, но летописи утверждали, что смертность среди бехренцев была выше, чем среди жителей Хонсе-Бира. Фрэнсис знал, что в сравнении с пятьсот семнадцатым годом численность населения королевства значительно увеличилась. Однако сейчас, учитывая только что окончившуюся войну, люди оказывались менее подготовленными к борьбе с чумой.

Магистр Фрэнсис Деллакорт был не только образованным и просвещенным монахом. Он узнал все об отце-настоятеле Маркворте и о героях, которых при жизни Маркворта считал врагами. В его жизни многое изменилось, и теперь он шел путем служения и милосердия. Все это давало ему право сурово осудить собратьев за их себялюбивые и бессердечные слова. Но только не сейчас, перед угрозой нового вторжения розовой чумы!

Прежде всего он должен убедиться во всем сам. Фрэнсис читал о том, как начинается и протекает розовая чума, видел рисунки, изображавшие больных. После пятьсот двадцать девятого года сообщения о чуме тоже попадались, но речь шла либо о незначительных вспышках, либо о других болезнях, принятых перепуганными людьми за чуму. Фрэнсис отправил двоих монахов за собратьями, которые еще не вернулись, а остальным велел никуда не уходить. Сам он, собравшись с силами, решительным шагом направился к хижине.

Войдя в дом, Фрэнсис услышал плач и вскоре увидел двоих изможденных и перепуганных детишек. Он прошел мимо них и отдернул занавеску, за которой лежала покойница.

Розовое пятнышко,
беленький кружочек.
Смерть присядет рядышком
и сплетет веночек.
Велит все сжечь,
в гробы нам лечь.
Ты их зарой,
чтоб с глаз долой.

Это был куплет старинной детской песенки, написанной вскоре после четыреста двенадцатого года. Разумеется, венков умирающим никто не плел, но люди пытались тогда ароматом цветов приуменьшить зловоние, исходившее от жертв чумы. Песенка бесхитростно рассказывала о судьбе тех, кто заболел.

— «Ты их зарой, чтоб с глаз долой», — прошептал Фрэнсис.

— Уходите! Уходите отсюда прочь! — крикнул он детям. — Уходите и держитесь подальше от этого дома. Вы теперь уже ничем не поможете своей матери. Уходите!

Он вытолкал плачущих детей на улицу. Там он увидел несколько местных жителей, включая и их предводителя.

— Мы с братьями идем атаковать гоблинов, — объяснил он Маладансу. — Если нам повезет, больше они к вам не вернутся.

— Там что-то неладно? — озабоченно спросил землевладелец, указывая на хижину.

— Сожгите этот дом, — велел Фрэнсис.

— Что?

— Сожгите дотла и немедленно, — повторил магистр, устремив на предводителя требовательный взгляд.

— Да как вы…

— Сжечь! — перебил его Фрэнсис. — Ты должен мне верить, землевладелец Диннишир. Я требую. И чтоб никто туда не входил.

Предводитель деревни недоуменно поглядел на монаха. Фрэнсис видел, как люди перешептываются и качают головами. Тогда он взял предводителя за руку и отвел в сторону. Там он недвусмысленно объяснил Маладансу Динниширу, что гоблины сейчас — не самая страшная из бед, грозящих деревне.

— У вас нет полной уверенности, — возразил Маладанс.

— Нет, — солгал Фрэнсис.

Он не хотел поднимать панику — главное, чтобы они сожгли этот дом.

— А если я прав, ты понимаешь, чем это вам грозит? — спросил Фрэнсис. — Та женщина мертва. Ее муж и дети…

— Муж погиб два года назад, — пояснил землевладелец. — Убили во время сражения с поври.

— Тогда пусть кто-то возьмет детей. Сожгите хижину дотла. Потом выберешь в помощь одного или двоих человек — тех, кому ты доверяешь. Вы пойдете на пепелище и закидаете землей все, что останется после пожара.

Маладанс Диннишир недоверчиво глядел на Фрэнсиса.

— Прошу тебя, землевладелец Диннишир, сделай это, — серьезно, с нажимом сказал Фрэнсис.

— Вы обещаете защищать деревню от гоблинов? — спросил предводитель.

Фрэнсис кивнул. Потом он вернулся к монахам и вместе с ними направился к лесу.

Лес начинался сразу же за деревней. Когда монахи оказались среди деревьев, Фрэнсис велел им занять оборонительную позицию. Неизвестно, что ждет их впереди, а он и так потратил немало своей магической энергии, помогая раненым жителям Давон Диннишира. Поэтому Фрэнсис вручил брату Джулиусу самый сильный из имевшихся у них гематитов и приказал отправиться при помощи камня на разведку.

Приказ ошеломил Джулиуса. За все годы пребывания в Санта-Мир-Абель он пробовал путешествовать при помощи камня только один раз, да и то неудачно: сам того не желая, он почему-то пытался войти в тело своего собрата.

— У меня не хватает для этого способностей, — сознался Джулиус.

Фрэнсис кивнул, понимая его страх и нерешительность. Маркворт, Эвелин и Джилсепони в совершенстве владели магией самоцветов, и для них путешествие при помощи магических камней было делом обыденным. Сам Фрэнсис также многому научился, находясь рядом с отцом-настоятелем. Он понимал, насколько тяжелым подобное путешествие может быть для тех, кто не умеет этого делать. И насколько опасным. Он забрал у молодого монаха гематит и, досадуя, что вновь придется тратить магическую энергию, вышел из тела. Дух его понесся над деревьями, над речкой и над широкими утесами.

Гоблинов он обнаружил почти сразу же. Карликов было всего тридцать. Фрэнсис провел в их лагере считанные секунды, чтобы определить степень готовности лагеря к бою. Затем он полетел в обратный путь, но сделал круг. Среди деревьев он насчитал еще два десятка гоблинов.

— Они выбрали отличное место для лагеря, — сообщил Фрэнсис монахам. Он быстро набросал на земле подобие плана.

— Нам никак не удастся незаметно подобраться к ним, — сказал он.

— В таком случае повернем на Санта-Мир-Абель, — произнес брат Джулиус, но тут же умолк под сердитым взглядом магистра.

— Нам и не надо приближаться к их лагерю, — продолжал Фрэнсис. — Гоблины уверены, что люди укрылись за стенами и приготовились к отражению атаки. Чтобы пройти к деревне, гоблины, вероятнее всего, пойдут здесь.

Он показал на своем плане вполне очевидный путь продвижения гоблинов.

— А мы приготовимся встретить их на этом пути, — добавил Фрэнсис.

Монахи без промедления направились к указанному им месту. Это была рощица белоствольных кленов, между которыми пролегала удобная тропа. По мнению Фрэнсиса, гоблины пойдут по этой тропе. Магистр долго и внимательно оглядывал местность. В отличие от церковной политики, в тактике сражений он разбирался слабо.

Видя растерянность магистра, брат Джулиус решил ему помочь.

— Позвольте мне сказать, магистр Фрэнсис. Всем, кроме вас, нужно забраться на деревья, а вы, взяв графит, отойдете в дальний конец. Те из нас, у кого есть арбалеты, возьмут их с собой.

Джулиус обвел глазами собратьев: более половины были вооружены арбалетами.

— Остальные смастерят себе копья из веток или возьмут с собой на дерево по самому тяжелому камню, какой только смогут туда поднять. Вы, магистр Фрэнсис, атакуете первым. Мы условимся о каком-нибудь сигнале: допустим, когда первые гоблины поравняются с таким-то деревом.

Монахи знали, что Джулиус вместе с магистром Де’Уннеро — лучшим тактиком Санта-Мир-Абель — участвовал в нескольких сражениях, в том числе и в легендарной битве с поври у нижних ворот монастыря.

— Мы будем ожидать вспышки и потому закроем глаза, а потом…

Брат Джулиус умолк и мрачно улыбнулся. Всем, включая и Фрэнсиса, стало ясно, что он отбросил мысли о возвращении в Санта-Мир-Абель и всем сердцем отдался предстоящему сражению.

Хороший ученик Де’Уннеро. И понимание у него правильное, — мысленно отметил Фрэнсис.

Вскоре монахи устроились на ветвях, а Фрэнсис, отойдя подальше, спрятался за большим деревом.

Минуты сливались в час, потом в другой, третий, четвертый. Фрэнсис, как и его собратья, ощущал нараставшее нетерпение. И в то же время он радовался передышке, позволявшей ему набраться сил и восстановить свою магическую энергию. Он не думал, что удар рукотворной молнии убьет много гоблинов; тем не менее чем сильнее будет вспышка, тем быстрее наступит победа.

Солнце склонялось к закату, но в лесу по-прежнему было тихо. Фрэнсис понимал: гоблины дожидаются темноты, ибо ночь — излюбленное время для нападения — давала им преимущество. И потому он обрадовался, когда солнце наконец скрылось и в темном небе взошла Шейла — так на берегах залива Короны называли яркую луну.

Гоблины все еще выжидали, и Фрэнсис надеялся, что засевших в засаде братьев не сморил сон.

Фрэнсис чуть не вскрикнул от неожиданности, когда мимо него проскользнул гоблин, перебегая от дерева к дереву. Магистр едва не бросился за ним, хоть и понял, что этот гоблин — передовой разведчик. Сейчас любой шум провалит все дело. Фрэнсис стал внимательно следить за продвижением гоблина, ожидая, что вскоре тот отправится в обратный путь.

Прошло совсем немного времени, и со стороны тропы послышался шорох. Фрэнсис заметил быстро двигавшиеся во тьме силуэты. Гоблины уже вошли в пределы кленовой рощи.

Магистр глубоко вдохнул, потер зажатый между ладоней графит и сосредоточился. Он не сомневался в правильности своих действий, но опасался, что у него не хватит сил помочь собратьям и они падут замертво на этой дороге, так и не передав важные послания о будущем церкви и об угрозе чумы.

Впрочем, твердил себе Фрэнсис, теперь уже поздно что-либо менять. Он пригнулся к земле и стал ждать, когда первые гоблины пройдут мимо выбранного монахами дерева.

Фрэнсис метнулся вперед, припал на одно колено, вытянул руку, сжимавшую графит, и подал сигнал братьям, чтобы они закрыли глаза. И бросил вперед шипящий белый шар — рукотворную молнию. Троих гоблинов, что были впереди, она сожгла заживо, а те, что шли за ними, корчась от боли, повалились на землю. На какой-то момент ярко-белая вспышка ослепила весь вражеский отряд. Братьям вполне хватило времени, чтобы обрушить на ошеломленных гоблинов град арбалетных стрел, камней и самодельных копий. Затем монахи спрыгнули вниз и завязалась отчаянная рукопашная схватка — сплошное мелькание локтей, кулаков и ног.

Казалось, что гоблинам нанесено сокрушительное поражение. Враги шатались и падали, корчились на земле, издавая отчаянные крики. Фрэнсис подумал, что монахами одержана легкая победа. И действительно: сражение едва началось, а уже не менее двух десятков гоблинов были убиты и столько же со всех ног неслись обратно в лес.

Фрэнсис, подпрыгивая, кричал от радости и ликования. Графит по-прежнему был зажат в его руке. Кровь стучала в висках, сердце отчаянно колотилось. Магистр ощущал необычайный прилив энергии и не сомневался, что у него хватит сил на вторую молнию.

Возможно, он увидел это краешком глаза, а может, почувствовал своим обостренным вниманием. Как бы там ни было, Фрэнсис ощутил, что за спиной у него кто-то есть. Магистр резко обернулся и увидел, как гоблин-разведчик метнул в него копье. Фрэнсис вскрикнул от неожиданности и страха, попытался увернуться. Но почувствовал, как острие пронзило ему кожу, скользнуло глубже и с глухим звуком ударилось о ребро. Магистра Фрэнсиса Деллакорта спасло от верной гибели лишь несовершенство вражеского оружия. Тонкое копье отскочило от ребра и оставило длинную, но неглубокую царапину на груди и вместо тела застряло в складках его плотной сутаны.

Фрэнсис зашатался. Он чувствовал, что ранен, и видел, как коварный гоблин быстро приближался к нему, обнажив свои желтые зубы.

Фрэнсис не стал пытаться вытащить копье. Он просто распахнул сутану, и оружие само упало на землю. Магистр для защиты выбросил вперед левую руку, а правую отвел в сторону, чтобы отразить первое нападение гоблина. Низкорослая тварь злобно зарычала, брызгая слюной. Язык у гоблина высунулся изо рта — он едва ли мог ожидать мгновенного удара в подбородок, отчего его челюсти сомкнулись, откусив самый кончик заостренного язычка.

Оглушенный ударом враг попятился назад. Фрэнсис, хорошо владевший воинскими искусствами, воспользовался преимуществом. Бросившись на врага, магистр несколько раз ударил его левой рукой в лицо. Гоблин повалился на спину. Фрэнсис упал прямо на него, плотно прижав к земле.

Обреченный враг больно укусил Фрэнсиса в плечо, но тот сдавил ему пальцами шею. Магистру показалось, что прошел целый час — час нестерпимой боли и ужаса, который испытал Фрэнсис, чувствуя, как гоблин извивается под ним, молотя руками воздух и стремясь высвободиться из железной хватки.

Потом гоблин затих, затих насовсем. Даже при бледном свете луны Фрэнсис увидел, как черное облако смерти закрыло ему глаза.

Напомнив себе, что сражение продолжается и рядом могут оказаться другие гоблины со смертоносными копьями, Фрэнсис шатаясь поднялся на ноги.

Он увидел, что братья сражались доблестно: повсюду валялись поверженные враги, а у остававшихся в живых не было ни малейшей возможности прорваться сквозь плотное оборонительное кольцо, образованное монахами.

Но оказалось, что гоблины быстро оправились от страха. К ужасу Фрэнсиса, с левой стороны к монахам с копьями в руках стремительно приближалось несметное количество этих тварей.

Фрэнсис торопливо одернул на себе сутану, нащупывая карман. Вскоре его ладонь уже сжимала графит, а сам он собирал силу камня для удара. Гоблины метнули копья — Фрэнсис услышал крики монахов. И тогда он высвободил рукотворную молнию, удар которой уложил нескольких гоблинов наповал и оглушил остальных.

Монахи бросились на врагов. Вновь завязался рукопашный бой. Низкорослым, тщедушным гоблинам было не устоять против силы и умения людей.

Фрэнсис двинулся на помощь собратьям, но почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Он просунул руку под одежду и ощупал рану на груди. Когда он вытащил руку, она вся была в крови. Фрэнсис опустился на землю: одинокий, беззащитный, ждущий, что вот-вот кто-нибудь из гоблинов пронзит его копьем.

Но вместо этого магистр услышал, как брат Джулиус позвал его по имени. Затем его окружили монахи.

Фрэнсис вытащил графит и передал камень Джулиусу.

— Арбалеты, — сумел прошептать он.

Уцелевшие гоблины вновь двинулись на монахов, однако их копья были встречены еще одним ударом молнии и залпом смертоносных арбалетных стрел. Сражение закончилось; оставшиеся в живых гоблины поспешно скрылись в ночном лесу.

— Сколько? — вскоре после конца битвы спросил у Джулиуса Фрэнсис.

— Отдыхайте, магистр, — ответил Джулиус. — Благодаря повязке и магии к утру вам станет лучше.

— Я спрашиваю сколько? — потребовал ответа Фрэнсис.

— Мы уложили почти сорок гоблинов, — ответил Джулиус. — Кого не насмерть, тех добьем. Остальные беспорядочно бежали. Уверен, у них отпала охота к набегам на Давон Диннишир.

Фрэнсис схватил Джулиуса за фалды сутаны и заставил монаха нагнуться так, что их лица почти соприкоснулись.

— Сколько? — прорычал Фрэнсис.

— Шестеро, — нехотя ответил брат Джулиус. — Шестеро убитых и несколько раненых. Им требуется немедленная помощь.

Какое-то время Фрэнсис продолжал держаться за сутану Джулиуса, потом разжал руки и опустился на землю. Шестеро братьев погибли в битве, которой могло и не быть. У магистра Фрэнсиса перехватило дыхание.

Он не помнил, сколько пролежал на земле. Может, час, а может, два. Сознание то покидало его, то снова возвращалось. Вокруг него хлопотали монахи, накладывая повязку и врачуя рану с помощью магических камней. Когда магистр окончательно пришел в сознание, он узнал, что еще один из раненых монахов умер.

Погибло более трети сопровождавших его братьев.

Фрэнсиса мало утешала мысль о том, что число убитых гоблинов было намного больше. Некоторое утешение приносило сознание исполненного долга. Они уберегли Давон Диннишир от новых нападений и, по сути, уничтожили засевшего здесь врага. Фрэнсис медленно обошел устроенную монахами стоянку и осмотрел раненых. И хотя никто не выказывал ему своего гнева, магистр понимал: многие братья сомневаются в правильности его решения дать бой гоблинам. Фрэнсис догадывался, что эти сомнения будут высказаны в полный голос, когда монахи вернутся в Санта-Мир-Абель.

— Готовьтесь в путь. Погибших братьев мы возьмем с собой, — распорядился Фрэнсис.

— Теперь прямо в Санта-Мир-Абель? — с долей сарказма спросил брат Джулиус.

Фрэнсис пристально поглядел на него и кивнул.

— Вы осмотрели убитых гоблинов?

— Рассчитываете обнаружить у них сокровища? — насмешливо спросил Джулиус. — Да у этих тварей такие ветхие и рваные башмаки, что сами сваливаются с ног.

— Я хочу знать, почему они здесь очутились, — объяснил свой вопрос Фрэнсис.

— Потому что не могут уйти отсюда, — довольно громко и резко ответил брат Джулиус. — Их положение ничем не отличается от положения других шаек, которые рыщут в здешних краях. Поври привезли их на своих кораблях и выкинули на берег где-то к востоку от Палмариса. А потом мы потопили большинство кораблей поври возле Санта-Мир-Абель. И гоблины оказались в ловушке. Куда им теперь бежать?

Фрэнсис изучающе глядел на молодого монаха. То ли Джулиус открыто осуждает принятое решение сражаться с гоблинами, то ли на него так действует гибель собратьев. Магистр не мог с уверенностью назвать причину. Сейчас это не имело значения. Фрэнсис понимал, что враги внутри церкви не преминут использовать случившееся против него. Но сердце подсказывало Фрэнсису, что он поступил правильно. В свое время магистр Джоджонах изменил курс каравана, посланного с важной миссией в Барбакан, чтобы защитить альпинадорскую деревню от нашествия гоблинов, поври и великанов. Фрэнсис помнил то сражение; тогда вражеские силы были куда многочисленнее. Подобно Джоджонаху, Фрэнсис знал, что был обязан защитить Давон Диннишир.

— Всем приготовиться в путь, — ровным голосом, не мигая и не двигаясь, произнес Фрэнсис. — Мы отправляемся в Санта-Мир-Абель.

Джулиус тоже ответил магистру долгим, пристальным взглядом, затем слегка поклонился и пошел передавать его распоряжение собратьям.

А Фрэнсис тем временем вытащил из небольшого костра, разложенного монахами, горящую ветку и направился к груде мертвых гоблинов. Что он рассчитывал отыскать? Сокровища или нечто такое, что оправдает правильность его решения дать бой этой шайке? Вознаграждение, оправдающее гибель семи монахов? Эти вопросы он без конца задавал себе.

Испытывая смешанное чувство гнева и вины, магистр Фрэнсис пробирался между завшивленных трупов, распихивая их ногой. Он нашел несколько монет: пару золотых «хонсов» и мелочь, но, как и предсказывал Джулиус, не обнаружил ничего ценного. Никаких дополнительных оправданий ночного сражения, кроме одного — эти гоблины угрожали жителям Давон Диннишира. Вздыхая от собственного бессилия, Фрэнсис удостоверился, что башмаки гоблинов (которые, кстати, были не у всех) — сплошное рванье. Скорее всего, обувь была краденной у людей. Гоблины успели истоптать ее до дыр. Фрэнсис поддел ногой один башмак, и тот свалился с ноги. Искать здесь больше нечего. Надо поворачиваться и уходить.

Но взгляд Фрэнсиса привлекло какое-то пятно на ноге гоблина, с которой он сбил башмак. И хотя окраска была другой — желтоватой, вокруг пятна белело все то же обрамление. Знакомая картина.

Фрэнсис наклонился и поднес горящую ветку совсем близко.

— Боже милостивый, — прошептал он.

Ведь это же знак розовой чумы! Точно такой он видел в деревне, на теле умершей женщины. Правда, у гоблина знак имел другой цвет — словно гоблин переболел чумой и выздоровел. Фрэнсис осмотрел все тело мертвого гоблина и нашел на нем еще несколько желтоватых кружочков с белым окаймлением. Тогда он решил осмотреть тела других гоблинов. К удивлению магистра, почти у половины обнаружились следы розовой чумы. Когда он вернется в Санта-Мир-Абель, надо будет внимательно перечитать все летописи и проверить, не похожи ли обнаруженные у гоблинов следы чумы на такие же следы у тех немногих людей, которым удалось выздороветь.

Но Фрэнсис чувствовал, что он уже знает ответ. Логически развивая свое предположение, он понял: скорее всего, демон-дракон затевает новую войну против людей Хонсе-Бира. Войну более скрытую и разрушительную. Значит, прихвостни демона принесли с собой чуму?

Надо успокоиться. Он старался дышать ровно и глубоко, обдумывая при этом свой следующий шаг. Может, стоит доставить тело одного из распространителей заразы в Санта-Мир-Абель? От этой мысли Фрэнсис сразу же отказался. Нельзя ставить под удар его родной монастырь. И тут в голову пришла еще более тревожная мысль: а не заразился ли он сам и другие братья розовой чумой, сражаясь с гоблинами?

— Мы можем проверить это с помощью гематита, — бормотал Фрэнсис, ощущая необходимость услышать ободряющие слова. — Мы… нет, когда мы вернемся, пусть это проверят более опытные братья.

— Чем это вы заняты, магистр Фрэнсис? — услышал он голос брата Джулиуса.

Фрэнсис обернулся и внимательно поглядел на молодого монаха. Нет, сейчас не время делиться с ним своим тревожным открытием.

— Ты оказался прав. Там нечего было искать, — ответил Фрэнсис. — А нам пора трогаться в путь. Пора возвращаться в Санта-Мир-Абель.

Джулиус кивнул.

— Мы готовы, — сообщил он.

— Брат Джулиус, — позвал Фрэнсис, и монах вновь повернулся к нему. — Твой замысел сражения был превосходен. Гоблины могли одолеть нас, а если бы мы ушли, они уничтожили бы Давон Диннишир. И потому на твоих руках нет крови наших погибших братьев. Думаю, ты должен это понять.

— Я понимаю, магистр Фрэнсис, — ответил Джулиус, и в его голосе звучал упрек. — Я понимаю.

Джулиус зашагал к собратьям. На какое-то мгновение Фрэнсису подумалось: а не отчитать ли этого дерзкого мальчишку при всех за такое неуважительное поведение? Но Фрэнсис оглянулся на груду тел гоблинов и понял: у него есть более серьезные заботы.

ГЛАВА 10
ОТСРОЧКА ПРИВИЛЕГИИ

Настоятель Джеховит все глубже погружался в камень, сливаясь с потоком его силы и достигая самых глубин. Там его дух обретал свободу от оков престарелого тела. Для Джеховита это было состоянием высшей благодати, состоянием максимальной близости к Богу, какое только возможно достичь, оставаясь в смертном теле. Сейчас он был свободен от ограничений плоти; он мог двигаться в духе, не зная границ и не испытывая старческих немощей.

Он видел женщину, которая ожидала рядом. Согласно его указу, ее рука сжимала брошь с солнечным камнем. Констанция Пемблбери явно не была искусна в магии самоцветов, но сейчас от нее этого и не требовалось. Если она почувствует, что что-то не так, ей нужно лишь кольнуть себя булавкой магической броши, и противомагическая волна исторгнет дух настоятеля из ее тела.

Джеховит приближался, борясь с желанием проникнуть внутрь нее и овладеть телом Констанции. В этом как раз и заключалась опасность путешествия в духе — дух инстинктивно желал найти телесную оболочку, часто изгоняя оттуда уже обитающий там дух.

Теперь Джеховит находился совсем рядом с Констанцией. Он протянул свою бесплотную руку к ее обнаженному животу. Жаль, что он не может коснуться и почувствовать ее гонкую, гладкую кожу.

Старый настоятель прогнал эту нечестивую мысль и сосредоточился на том, что ему предстояло сейчас сделать. Он приблизился и буквально навис над Констанцией. Джеховит собрал всю свою волю, чтобы не допустить попытки совершить одержание. Он продвигался вперед, стараясь думать только о поиске.

Джеховит сразу же безошибочно почувствовал еще одну жизнь, еще одну душу, пребывавшую во чреве Констанции. Он более не мог сопротивляться — его дух подбирался к будущему ребенку, чтобы слиться с ним. С какой легкостью он мог бы выбросить из тела эту крошечную, совсем неразвитую и ничего не понимающую душу! Обрести новое тело? Как заманчиво: начать жизнь заново, во чреве, но сохраняя понимание и опыт предыдущей жизни!

Настоятеля выбросило из чрева Констанции столь неожиданно, что прежде, чем он успел ощутить перемену, он уже находился в своем дряхлом теле и мигая смотрел на сидевшую рядом придворную даму.

— Что вы там делали? — резким, требовательным тоном спросила она.

— Я… я делал то, о чем ты меня попросила, — запинаясь ответил Джеховит.

Он закрыл глаза, у него кружилась голова — неожиданная перемена состояния давала о себе знать.

— Нет, вы устремились дальше, — упрекала его Констанция. — Вы попытались… — начала было она, но не договорила, и на ее лице появилась зловещая улыбка.

— Дорогая Констанция, — провозгласил настоятель. — Магия твоих чар достигла желанной цели. Ты носишь ребенка короля Дануба.

Констанция хлопнула в ладоши, затем поднесла их ко рту, чтобы не закричать от радости.

— Это правда, — созналась она.

— Почему же ты удивлена? — язвительно спросил Джеховит. — Не этого ли ты хотела? Не это ли являлось твоей целью с тех самых пор, как ты заметила, что твой возлюбленный Дануб не спускает глаз с Джилсепони Виндон?

— А вы не одобряете моей цели? — спросила она жестко. — Если да, так что ж вы не предупредили короля?

Джеховит сдержанно рассмеялся.

— Я опасаюсь Джилсепони, но не питаю к ней ненависти, — с упреком продолжала Констанция. — Я не желаю ей зла. Это вы готовы щедро заплатить палачу, только бы он снес с плеч ее очаровательную головку.

Джеховит поклонился придворной даме, давая понять, что ее рассуждения не лишены оснований.

— Я опасаюсь ее гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить, — сказал он. — Ты боишься, что она отпихнет тебя и займет твое место возле Дануба. Я же боюсь, что она перевернет вверх дном всю церковь Абеля.

— А что может вернее удалить ее от церкви, чем дела двора и государства? — все тем же, полным упрека голосом продолжала Констанция. — Возможно, настоятель Джеховит частенько нашептывает королю про Джилсепони.

Монах засмеялся.

— Думаешь, если бы Джилсепони стала королевой Хонсе-Бира и оказалась в Урсале, я бы от этого выиграл? — недоверчиво спросил он. — Нет, моя дорогая Констанция, я никогда не желал подобных перемен. Я рад, что эта женщина отправилась на север, с глаз долой.

— А что в таком случае вы скажете о Констанции в ее теперешнем положении? — спросила придворная дама.

Настоятель вновь усмехнулся.

— Это будет не первый ребенок Дануба. И вряд ли последний.

— Вы говорите «ребенок», — повторила за ним Констанция. — Кто, мальчик или девочка?

— Большинство матерей предпочитают не знать об этом раньше времени.

Констанция крайне сердито уставилась на старика.

— Мальчик, — ответил Джеховит, и придворная дама ликующе сжала кулаки.

— Только не заносись слишком высоко и не думай, что это сильно изменит твое положение при дворе, — сказал Джеховит.

— Вы ничего не знаете о моих отношениях с королем Данубом, — парировала Констанция. — Это скорее вы заноситесь, а не я.

Джеховит обнял ее за талию и одарил очаровательной улыбкой.

— Можно подумать, в этом деле мы враги, а ведь у нас с тобой схожие цели, — сказал он. — Нас обоих заботит здоровье короля и его королевства, не так ли?

— Интересно бы знать, как, по разумению настоятеля Джеховита, мое положение влияет на здоровье короля? — напрямую спросила Констанция.

Улыбка старика стала совсем искренней.

— Мне, дорогая Констанция, было бы совсем нетрудно величать тебя королевой.

Констанция тоже улыбнулась и кивнула. Затем она оделась и ушла.

Настоятель Джеховит, чью жизнь события в Палмарисе перевернули вверх тормашками и чье положение в его возлюбленной церкви стало весьма неопределенным из-за многолетней дружбы с низвергнутым Марквортом, следил за каждым шагом удалявшейся придворной дамы. Кого она носит в своем чреве? Будущего короля Хонсе-Бира? Джеховита занимал не столько первый, сколько второй вопрос, ибо он не надеялся пережить молодого короля Дануба. Он хотел знать: исполнится ли заветное желание Констанции стать королевой?

— Да будет так, — произнес вслух старый настоятель. Честно говоря, он никогда не ссорился с Констанцией. Более того, он часто выделял ее как самую толковую среди светских советников Дануба. Правда, Джеховит все равно сомневался, что король женится на Констанции. Если бы он хотел, он бы давным-давно сделал это.

Логика подсказывала, что в складывающейся ситуации нет ничего опасного. И все же что-то продолжало будоражить старого монаха, пока наконец он не нашел источник беспокойства.

Он покачал головой. Теперь Джеховиту стали ясны собственные опасения. А вдруг беременность Констанции вызовет у короля совсем иные чувства и действия? Что, если он начнет добиваться Джилсепони, надеясь получить от нее более желанного для него наследника?

Констанция добилась того, чего желала; ее напор и вероломство достигли заветной цели. Но старый и мудрый Джеховит сомневался, что придворная дама понимает все последствия своего шага.

У нее родится мальчик, сын короля Дануба Брока Урсальского! Казалось бы, эта новость не должна была ошеломить Констанцию; ведь она так давно этого хотела. И все же с того момента, когда Джеховит сказал ей о ребенке, мир словно преобразился.

После разговора с настоятелем она сразу же отправилась к себе, легла и задумалась. Констанция чувствовала, как нарастает ее радость. Она станет матерью будущего короля Хонсе-Бира! Ее ребенок поднимется на самую вершину и вернет роду Пемблбери то высокое положение, которое когда-то он занимал.

Действительно, в давние времена, еще до того, как дальний предок короля Дануба начал объединение земель королевства, род Пемблбери обладал земельным правом и владел Вестер-Хонсом. Когда король Бендрагон Селин Урсальский объединил земли и подчинил Вестер-Хонс короне, предки Констанции поначалу сохранили свое могущество. Однако с течением времени население этой провинции стало уменьшаться, и Вестер-Хонс постепенно пришел в упадок. Чтобы не потерять связи с королевским двором, бабушка Констанции стала придворной дамой. Мать Констанции — побочная дочь одного герцога, дальнего родственника семьи Таргона Брея Каласа, — последовала ее примеру. Она же обучала юную Констанцию премудростям их нового семейного ремесла.

Ее сын будет первым за три поколения родившимся мальчиком. Он восстановит мужскую линию рода Пемблбери, восстановит все, чем некогда был этот род, и приумножит его славу.

Но не только надежды заполняли мысли Констанции в это утро. Хватало и сомнений. Сейчас она отчетливо понимала, что поставила короля Дануба в щекотливое и, возможно, опасное положение. Она играла по собственным правилам, немало рискуя и надеясь, что Дануб останется верным ей.

Констанция попыталась успокоиться и еще раз все обдумать. Ее своеволие могло окончиться ссылкой. В таком случае Констанции придется пополнить ряды провинциальной знати и разделить участь обеих придворных дам, забеременевших от Дануба. Ее охватил неподдельный ужас: неужели все этим и закончится?

Страх, правда, быстро прошел, ибо Констанция напомнила себе, как страстно она хотела ребенка. Она уже зрелая женщина, а Дануб не делал ничего, чтобы узаконить их отношения. Поэтому у Констанции не оставалось иного выбора.

Разумеется, она могла бы пойти менее сложным и опасным путем, выйдя замуж за какого-нибудь аристократа. Многие почли бы за счастье жениться на ней. Но Констанции был не нужен ребенок от любого мужчины, и она не собиралась сочетаться брачными узами с тем, кого не любила. Она полюбила Дануба еще тогда, когда он не был женат на королеве Вивиане. А с момента королевской женитьбы прошло уже два десятка лет. Дануб был ее другом и возлюбленным, единственным мужчиной, который, как ей казалось, по-настоящему ее понимал. Теперь он являлся и отцом ее ребенка. Никакие сокровища мира не заменили бы ей нынешнего положения.

Констанция погружалась в сладкую утреннюю дрему. Радость победила все страхи, и ее новое положение теперь казалось вполне естественным. Констанции доставляло огромное удовольствие думать о том, что в ее чреве зародился ребенок. Ребенок Дануба.

— Калас по-прежнему контролирует церковь Абеля и в Палмарисе, и во всех прилегающих землях, — с довольным видом сказал король Дануб, обращаясь к Джеховиту.

Настоятель пришел в роскошный королевский кабинет спустя несколько часов после встречи с Констанцией. Дануб полулежал в кресле, потягивая вино и созерцая свою громадную библиотеку, самую большую библиотеку в мире — она была богаче даже библиотеки Санта-Мир-Абель.

Король искренне улыбался; он находился в прекрасном настроении, и вовсе не вино было тому причиной. Дануб радовался возвращению домой, радовался светлым летним дням. Наконец-то его королевство обретает спокойное течение жизни. Теперь он снова будет наслаждаться прогулками по полям, окружавшим Урсальский замок. Вновь предстоит множество балов и приемов, на которые будут съезжаться столичная знать и хорошенькие придворные дамы. Похоже, жестокая опасность, грозившая его королевству от демона-дракона, теперь окончательно миновала, а честолюбивые церковники, которые нередко становились самыми яростными его соперниками в борьбе за власть, вскоре опять удалятся за древние стены своих монастырей.

— А мне недостает герцога Каласа, — сознался король и вновь засмеялся, когда увидел, как нахмурился Джеховит, никогда не питавший дружеских чувств к герцогу.

— Думаю, довольно скоро я смогу вернуть его в Урсал, — добавил король.

— Не стоит недооценивать настоятеля Браумина Херда, — предостерег Джеховит.

— Калас извещает, что Джилсепони отправилась на север, — ответил Дануб. — А без нее у нашего друга Браумина поубавится пылу. Мы выходим из мрачных времен, и одновременно с этим ослабевает влияние церкви. Жители Палмариса хорошо помнят жуткое правление епископа Де’Уннеро. Уверяю вас, память об этих ужасах только на руку герцогу Каласу.

— Поскольку герцог Калас всегда являл собой образец человека мягкого и милосердного, — язвительно проговорил Джеховит.

Но и эта реплика вызвала лишь смех Дануба.

— Друг мой, посмотрите, какой замечательный сегодня день. А сколько замечательных дней у нас впереди! — сказал король, поднимая бокал.

Лицо Джеховита оставалось серьезным и задумчивым. Король опустил бокал и внимательно поглядел на старого монаха, только сейчас сообразив, что настоятель пришел к нему не случайно.

— Утром я встречался с Констанцией, — начал Джеховит.

— Ну и… — нетерпеливо спросил Дануб. — Если что-то случилось при моем дворе, говорите без обиняков.

— Констанция беременна, — сообщил ему Джеховит. — У нее ребенок от вас. Мальчик. Если не будет осложнений, на будущий год, в середине зимы, она должна родить.

Дануб с трудом проглотил слюну.

— Немыслимо, — пробормотал он. — Констанция прекрасно знает, как предохранить себя…

Король замолчал, обдумывая услышанное. Сейчас его занимал только один вопрос: было ли это зачатие случайным или преднамеренным. Констанция не один десяток лет была его верной подругой. Их любовные отношения то затихали, то вспыхивали вновь. Однажды она напрямую спросила, каковы его намерения относительно нее, если таковые имеются… Неужели она сознательно обманула его?..

— Такова жизнь, ваше величество, — сказал настоятель Джеховит. — Надеюсь, вы помните, что уже произвели на свет двоих детей? Смею вас заверить: немало придворных дам оказываются беременными; просто они вовремя обрывают свою беременность.

— Беременными от меня? — спросил Дануб, и в широко раскрытых глазах отразился весь охвативший его ужас.

Джеховит развел руками, стараясь успокоить короля.

— Такое случается, — тихо сказал он. — Просто придворные дамы задумываются о своем будущем. Чтобы занимать место при дворе, надо быть не только красивой и одаренной. Надо избегать осложнений. Большинство придворных красавиц отлично понимают, насколько изменится их жизнь с появлением ребенка. Лишиться места и оказаться в нищете…

Кресло вдруг показалось королю жестким и неудобным. Он почти залпом осушил бокал крепкого вина. Он не любил, когда ему напоминали об этой стороне его жизни, но и отрицать справедливость сказанных Джеховитом слов он не мог. Подумав о характере Констанции, он несколько успокоился.

— Констанция этого не допустит, — сказал король.

— Разумеется, не допустит, — согласился Джеховит. — Сомневаюсь, чтобы она считала ребенка от короля Дануба Брока Урсальского тяжкой ношей или причиной для слез, если только это не слезы радости.

Интонация, с какой были произнесены последние слова, подсказала Данубу: старик полностью убежден, что Констанция стремилась забеременеть. Короля удивило лишь то, что мысль об этом не вызывает в нем гнева. Сколько лет Констанция Пемблбери была Данубу верной союзницей! А сколько раз она утешала его в дни сомнений и смятений, укрепляла дух, когда требовалось принимать серьезные решения, будь то помилование отпетого злодея или распределение провизии в тех землях, которым угрожал голод!

— Возможно, она заслужила этого ребенка, — пробормотал Дануб, обращаясь больше к самому себе, нежели к Джеховиту.

— А какая судьба ожидает его? — напрямую спросил настоятель, прерывая размышления короля.

Дануб посмотрел на старика, но ничего не сказал.

— Вы произвели двоих детей и позаботились об их матерях, обеспечив им достойное существование и даже пожаловав их детям скромные титулы, — напомнил ему Джеховит. — Но одновременно вы издали соответствующий указ, навеки лишающий ваших детей и их потомков претензий на трон королевства Хонсе-Бира. Намерены ли вы предпринять то же самое в отношении ребенка Констанции Пемблбери?

Дануб уже собирался сказать: «Разумеется», но слова застряли у него в горле, когда он еще раз задумался о создавшемся положении. Вместо ответа он глубоко вздохнул.

— Вы ее любите? — спросил Джеховит.

Дануб согласно покачал головой, но тут же произнес:

— Не знаю.

— А Джилсепони? — спросил удивленный настоятель.

У короля Дануба округлились глаза.

— Как вы осмеливаетесь задавать мне подобный вопрос? — загремел он, но Джеховит слегка поднял руки, призывая вернуться к спокойной беседе.

— Просто я видел, как вы глядели на нее, — ответил настоятель. — Нет слов, она прекрасна, и при взгляде на нее любой мужчина ощутит волнение. По своим деяниям она достойна королевского трона. Осмелюсь сказать, на свете нет более достойной женщины, чем Джилсепони Виндон, чтобы сидеть на троне рядом с вами.

Данубу вновь было нечего возразить на здравые рассуждения настоятеля. Однако он напомнил себе, что Констанция, в отличие от Джилсепони мечтающая стать королевой, носит его ребенка. На лице короля ясно читалось охватившее его замешательство.

— Я сообщил вам ошеломляющую новость, ваше величество, — с поклоном произнес Джеховит. — Но сейчас нет необходимости принимать какое-либо решение.

— Такая необходимость возникнет довольно скоро, — ответил Дануб. — Время летит быстро. К концу лета беременность Констанции станет очевидной для всех. Вопросов и пересудов не избежать.

— Вам незачем на ней жениться.

— Но я буду вынужден издать указ, определяющий ее статус и статус ребенка, — возразил Дануб. — Если это опять будет указ о лишении прав на престолонаследие, он больно ударит по Констанции, а мне бы не хотелось причинять ей боль.

— Скорее всего, она знала, на что идет, — осторожно вставил Джеховит.

Суровое выражение королевского лица свидетельствовало о том, что Дануб не готов принять это замечание. Сейчас не столь важно, предпринимала Констанция меры предосторожности или, наоборот, стремилась зачать ребенка. Дануб сам сыграл в этом отнюдь не второстепенную роль.

— Не стоит забывать, что у вас есть родной брат, — поспешно сменил тему разговора Джеховит.

— А если я ничего не стану делать? — спросил Дануб. Он знал, что Джеховит, как никто другой во всем королевстве, осведомлен о придворных делах. — Что, если я позволю событиям идти своим чередом? Ребенок родится, я не стану издавать указ о лишении его права престолонаследия, но и не стану официально признавать его. Будет ли в таком случае этот мальчик иметь больше прав на трон, нежели Мидалис?

Джеховит ненадолго задумался, потом кивнул.

— Если вы умрете раньше Мидалиса и ваше отцовство будет общепризнанным фактом, подкрепленным тем, что мать ребенка оставалась при вас, тогда у мальчика действительно будут определенные права на трон. Правда, осуществить их окажется не так-то легко, ибо вашему сыну будет противостоять и сила закона, и сила меча. Поверьте, ваше величество, войны вспыхивали и по гораздо менее серьезным причинам.

— Значит, я должен сделать выбор, причем скорый, — ответил Дануб. — Либо причинить боль Констанции, либо вызвать гнев Мидалиса. И получается, какой бы выбор я ни сделал, один из близких мне людей обязательно пострадает.

— Но существует и третья возможность, — сказал Джеховит.

— Я не буду просить ее избавиться от ребенка, — твердо произнес король.

— Ну зачем же так? — улыбнулся Джеховит. — Ни в коем случае!

Дануб наклонил голову, изучающе глядя на монаха. Король не сомневался, что когда другие женщины, как заметил Джеховит, избавлялись от своих нежелательных детей, то к этому наверняка были причастны либо сам старый лицемер, либо кто-нибудь из его собратьев, сведущих в магии.

— Вы можете прибегнуть к тактике отсрочек, — продолжал настоятель. — Тогда пусть события идут своим чередом; эта тактика позволит вам через какое-то время принять более определенное или даже окончательное решение. Такое уже случалось в прошлом. Вы можете издать указ об отсрочке привилегии. Это даст вам свободу действий. Иными словами, вы не отказываете вашему сыну в праве на престолонаследие, что имело место в отношении других ваших детей. Но и прямым вашим наследником он при этом не является. Тем не менее, если Мидалис наследует трон после вас и умрет бездетным, тогда ваш сын окажется законным наследником престола.

— Отсрочка привилегии? — повторил Дануб.

— Временная мера, к которой прибегали в минувшие века, — ответил Джеховит. — В этот указ вы даже сможете включить пункт о непредвиденных обстоятельствах, устраняющих для вашего сына преграды на пути к трону. Предположим, вы переживете своего брата, а потом вдруг неожиданно умрете.

— Вот уж вдохновляющая перспектива! — сухо заметил Дануб.

— В таком случае, если это будет оговорено в указе, ребенок Констанции сможет наследовать трон, — пояснил Джеховит.

— А если я издам указ об отсрочке привилегии, но Мидалис меня переживет?

— Тогда, пока он жив, ребенок не сможет претендовать на трон. В этом случае решение будет зависеть от вашего брата. Он либо согласится признать вашего сына наследником престола, если сам умрет бездетным, либо откажет ему в этом праве и издаст соответствующий указ.

Дануб вновь откинулся к спинке кресла и подпер рукой подбородок, пытаясь как-то упорядочить сказанное Джеховитом.

— Насколько все было бы проще, если бы вы и ваш брат женились и произвели на свет законных наследников, — посетовал настоятель.

Дануб, сощурив глаза, бросил на него быстрый недобрый взгляд. Будто старый монах забыл, что король уже был женат. Вивиана умерла вопреки всем попыткам Джеховита спасти ее. Эти попытки, точнее их бесплодность, привели к расколу среди придворных, продолжавшемуся многие годы, — отсюда вражда между Джеховитом и герцогом Каласом.

Джеховит быстро поклонился и поспешил уйти.

А король Дануб Брок Урсальский, который совсем недавно радовался тому, что жизнь наконец возвращается в нормальное русло, остался один в полном смятении. Ход с отсрочкой представлялся ему самым многообещающим. С одной стороны, он избавлял Констанцию от душевных мук. С другой — не ущемлял прав Мидалиса. Хотя младший брат не был с Данубом в особо близких отношениях, он не стремился занять его место на троне.

Да, отсрочка привилегии казалась самым разумным решением, и, если все рассматривать под таким углом, создавшееся положение виделось не таким уж тяжелым.

Не таким уж тяжелым, только вот… Король молчал об этом в разговорах с Джеховитом и не слишком охотно признавался даже самому себе. Джилсепони. Женщина-воин, чародейка, владеющая тайнами камней. Король Дануб был не в состоянии выбросить из головы ее образ.

ГЛАВА 11
ЛЕЖАЩИЕ РЯДОМ

Белли’мар Джуравиль бесшумно перелетал с дерева на дерево. Необычное чувство владело им — ощущение тепла и дружеского участия. Так часто бывало с ним, когда он возвращался в Эндур’Блоу Иннинес из своих путешествий в мир людей. Для Джуравиля край Тимберленд, где находился Дундалис — родина Полуночника и Джилсепони и место последнего упокоения доблестного Элбрайна, будил те же чувства, что и долина эльфов. Поднимаясь по холмам, поросшим лесом, и спускаясь в лесистые долины, Джуравиль все время думал об этом странном сходстве.

Джуравиль был плоть от плоти народа тол’алфар. Он очень давно жил на свете, но эта истина всегда оставалась для него главной. На ней строились законы эльфов, и она же обусловливала присущее эльфам восприятие мира. Джуравиль, как и любой из его соплеменников, считал свой народ лучше всех остальных. С кем-то из эльфов он мог полностью расходиться во мнениях, кто-то мог быть ему весьма несимпатичен — но даже такой эльф значил больше, чем лучшие друзья, не принадлежащие к тол’алфар. Ни прежде, ни теперь Джуравиль не подвергал сомнению эту аксиому. Однако теплые чувства, которые он испытывал, приближаясь к Дундалису — небольшому городку людей, искренне удивляли его.

Впрочем, если бы Белли’мар Джуравиль задумался по-настоящему, то, наверное, понял бы, что эти представления расходятся с чувствами, наполнявшими его сердце.

День только начинал клониться к вечеру. Эльф решил передохнуть. Он уютно устроился на высокой ветке раскидистого клена и вскоре сладко заснул. Но долго спать ему не пришлось. Предвечерний ветерок принес звуки чарующей мелодии, и она разбудила Джуравиля. Ему показалось, что музыка льется отовсюду, словно каждое дерево глубоко и страстно вдыхало ее в себя, а затем выдыхало, передавая дальше. Лес очень бережно относился к этой мелодии, почти ничего не примешивая к ее звукам.

— Лесной Дух, — улыбнувшись, прошептал Джуравиль.

Так когда-то жители Дундалиса прозвали кентавра Смотрителя за его удивительную игру на волынке. Как часто в детстве Элбрайн и Джилсепони слышали эту музыку! А как часто она приходила к ним ночной порой, когда они спали в своих кроватках!

Наряду с людьми кентавр тоже считался не принадлежащим к тол’алфар, однако от его песни исходит удивительный покой. Этот покой был чем-то сродни чувству тихой радости, охватившей эльфа, когда он вновь оказался в знакомых местах.

Джуравиль медленно двигался на звук волынки, останавливаясь, чтобы послушать и даже потанцевать, если на пути встречалась полянка. Он знал, что до ночи еще далеко, а кентавр любил играть допоздна. Поэтому Джуравиль не спешил.

Наконец он увидел Смотрителя. Кентавр стоял на вершине холма, держа одной рукой волынку. Он был меньше настоящих лошадей и, конечно, меньше могучего и рослого Дара. Однако сейчас Смотритель показался эльфу необычайно высоким, едва ли не десятифутовым великаном. Джуравиля всегда поражало, как этот суровый воин способен играть столь чарующие мелодии. Его удивляла сама душа Смотрителя, одновременно яростная и нежная.

Рядом с кентавром на траве лежал Роджер Не-Запрешь. В детстве этот парень перенес тяжелую болезнь, от которой умерли его родители. Роджер выжил, но с тех пор почти не вырос и напоминал тщедушного остролицего подростка. Джуравилю вдруг подумалось, что у Роджера есть много общего с эльфами. Не по характеру, конечно, — тут же напомнил себе Джуравиль. За два минувших года на долю Роджера выпало немало испытаний, и парень многому научился. Он очень далеко ушел от того беспечного, эгоистичного мальчишки, которому Джуравиль и Полуночник помогли спастись от кровожадных поври, хозяйничавших тогда в Кертинелле. Но с точки зрения эльфов, которую целиком разделял Джуравиль, Роджеру было еще очень и очень далеко до рассудительности и понимания, присущих Джилсепони. Наверное, этому парню понадобятся годы, чтобы научиться видеть мир так, как видит его Смотритель и как видел его Полуночник. Но ему никогда не подняться до истинного понимания мира, свойственного народу тол’алфар.

И все же Джуравиль по-своему любил Роджера. Он терпеливо сносил выходки парня, когда тот был моложе и глупее, а в последние дни войны против Маркворта они прекрасно понимали друг друга и действовали сообща.

— Мне не терпится снова ее увидеть, — услышал эльф голос Роджера.

По лицу парня было ясно, что он говорит о Джилсепони. Значит, ее пока еще нет в Дундалисе, и самоцветы, скорее всего, по-прежнему находятся у Роджера.

Смотритель ответил не сразу.

— Ну, парень, она ж не на крыльях летит, — сказал кентавр. — Из Палмариса досюда, считай, не меньше недели добираться.

— У нее друзья в Кертинелле, — напомнил Роджер.

— Ей и погода в помощь, да и дороги свободны от этих тварей, — добавил кентавр. — Даже не верится. А наша Пони не привыкла, чтобы в дороге не посражаться. В диковинку ей.

Оба весело засмеялись. Похоже, они ничуть не опасались за благополучие своей дорогой подруги, способной одолеть превратности любого путешествия.

Джуравиль неслышно достиг вершины холма — только тень мелькнула и легко прошелестели крылья.

— Возможно, Джилсепони стало скучно, и она свернула с дороги, — произнес он.

Друзья так и подпрыгнули от неожиданности. Смотритель бросил волынку и схватился за топор. Роджер откатился в сторону. Но через секунду Смотритель разразился приветственным криком, а Роджер осторожно позвал:

— Джуравиль?

Эльф предстал перед ними.

— Как давно я не слышал волынки Лесного Духа, — сказал он.

Смотритель швырнул топор через плечо и нагнулся, чтобы крепко обнять Джуравиля.

— И как давно я не слышал сетований Роджера Не-Запрешь, — шутливо добавил эльф, когда кентавр отпустил его и Джуравиль оказался в объятиях парня.

— И мы давненько не видали тебя, эльф, — ответил кентавр. — Думаю, тогда ты прямиком отправился домой.

— Да, все эти месяцы я провел в долине эльфов и, наверное, так никуда бы и не двинулся, если бы госпожа Дасслеронд не повелела мне вернуться сюда за…

Он умолк и взмахнул руками.

— Впрочем, об этом деле мы со Смотрителем поговорим отдельно. Любые срочные дела могут подождать, пока старые друзья не обменяются новостями.

Смотритель и Роджер встревожились, но Джуравиль продолжал безмятежно улыбаться.

— И новостей-то особых нет, — начал кентавр. — В городах наших опять полно народа.

— Что-нибудь слышно о гоблинах? — спросил Джуравиль.

— Ни гоблинов, ни поври, ни великанов, — поспешно ответил Роджер. — Мы постоянно рассылаем отряды дозорных по всему краю. Везде тихо и спокойно.

— Думаем, дальше, на севере, этой дряни хватает, — добавил кентавр. — Но снова сунуться на юг они не посмеют.

Эти доводы звучали убедительно. Как-никак эти двое вместе с Элбрайном, отрядом королевских солдат и монахами-отступниками проделали путь до самого Барбакана и, пройдя сотни миль по Вайлдерлендсу, почти не сталкивались с вражескими тварями. Джуравиль, возвращаясь домой через Вайлдерлендс, тоже никого не встретил. Исключение составляла Вересковая Пустошь, но там всегда хватало гоблинов. Однако до пробуждения дракона они угрожали лишь тем, кто по глупости или неосторожности забредал в их владения.

Да, здешние края постепенно возвращались к мирной жизни, отчего песни Смотрителя становились светлее и радостнее.

— Если они и двинутся на юг, — нарушил молчание Роджер, — я сумею похитить у них оружие. Пусть тогда гонятся за мною!

— Если у них, на твое счастье, не будет овчарок, — довольно сурово напомнил хвастуну Джуравиль.

Напоминание было не из приятных, ибо Роджеру пришлось на собственной шкуре испытать, что такое зубы сильных и злобных псов, которых поври специально натаскивали на людей.

Смотритель буквально взорвался от смеха, а парень плотно стиснул губы и сердито уставился на эльфа. Джуравиль спокойно выдержал этот взгляд, и выражение его лица красноречиво говорило Роджеру, что тот избрал неподходящий объект для своего бахвальства.

— Будет тебе похваляться, — сказал Смотритель, вновь поднося к губам волынку.

Но играть кентавр не стал, а кивнул Джуравилю.

— Послушай, эльф, чего ж ты не расскажешь нам, за чем вернулся? Или хочешь, чтобы мы тебя упрашивали?

— Я сделался наставником будущего Защитника-рейнджера, — сообщил Джуравиль.

— И ты хочешь привезти его сюда? — быстро спросил Роджер.

Судя по всему, его не особо радовала такая возможность.

— Она еще ребенок, — пояснил эльф. — Не волнуйтесь, эта девочка не приедет в Дундалис.

Роджер мрачно кивал, затем вдруг удивленно вскинул голову:

— Девочка?

— А почему это тебя так удивляет? — спросил Джуравиль. — Ты не веришь, что женщина способна быть Защитником?

— Что ты глаголешь? — зарокотал Смотритель, изо всех сил подражая голосу и словам Эвелина Десбриса. — Да Пони за такие слова въехала бы тебе по костлявой заднице!

Роджер пожал плечами, не желая спорить.

— Джилсепони тоже могла бы пройти обучение у нас, — согласился Джуравиль. — Если бы в свое время мы узнали о способностях этой осиротевшей девчушки, бежавшей из сожженного Дундалиса, ее дальнейшая жизнь протекала бы совсем по-иному.

Упоминание о Пони пришлось лишь к слову, однако Джуравиль заметил, что Роджера его слова почему-то задевают. Зная особенности характера парня, эльф без труда разгадал причину.

— И ты, Роджер Не-Запрешь, тоже мог бы оказаться в Кер’алфаре, если бы мы узнали о тебе раньше.

— Я и сейчас могу отправиться туда учиться, — без тени сомнения ответил Роджер.

— Ты на целых пять лет старше предельного возраста, — объяснил Джуравиль. — Госпожа Дасслеронд не позволит взрослому человеку обучаться у нас.

— Тогда поучи меня сам, пока ты здесь, — шутливо предложил Роджер.

— Обучение длится годы.

— Ну, хотя бы чему-нибудь, — не унимался Роджер. — Научи меня тому танцу меча, который Элбрайн и Пони…

Роджер от удивления разинул рот, когда увидел, как посуровело лицо эльфа, как сжались его тонкие губы. Казалось, еще немного и гнев эльфа прорвется наружу.

— Думаю, он скажет тебе «нет», — сухо заметил Смотритель.

Роджер посмотрел на кентавра, ища у него поддержки, и беспомощно, по-детски улыбнулся.

— И что же дальше, эльф? — спросил Смотритель. — Ну, досталась тебе в обучение девчонка, будешь растить из нее воина. Но неужто ты пришел только затем, чтобы рассказать нам об этом?

— Она — прирожденная наездница, и я должен подыскать для нее коня, — ответил Джуравиль, не сводя пылающего взгляда с Роджера.

Эльф понимал, что у парня и в мыслях не было задеть его, однако само упоминание о би’нелле дасада — тайном боевом искусстве эльфов — разбередило в Джуравиле старую рану. То, что Элбрайн самовольно обучил Джилсепони этому танцу, сильно разгневало госпожу Дасслеронд. Джуравиль считал, что в отместку его повелительница решила забрать у них ребенка и воспитать его как сына народа тол’алфар. И именно гнев предводительницы эльфов был причиной тому, что Джуравиля не подпускали к этому ребенку, а Джилсепони ничего не сообщали о судьбе ее сына. Более того, основная вина за обучение Джилсепони танцу меча лежала на нем, Белли’маре Джуравиле. Какие бы чувства он ни питал к Элбрайну или Джилсепони, эльф не мог отрицать, что Полуночник совершил предательство. Элбрайн раскрыл секрет боевого танца, не являвшегося его личным достоянием, и это, по мысли госпожи Дасслеронд, угрожало безопасности народа тол’алфар.

— У нас тут бегают чудные пони, — начал было Смотритель, и вдруг его лицо помрачнело. — Ты же не думаешь… — пробормотал он, не решаясь высказать свою догадку вслух.

— Маленькой наезднице нужен подходящий конь, — решительно произнес Джуравиль.

Роджер поочередно взглянул на обоих, словно пытаясь понять, о чем речь. И тут он догадался!

— Дар? — тревожно спросил парень. — Ты никак хочешь забрать Дара? Но…

— Успокойся, паренек, — вмешался Смотритель. — Никому не забрать Дара, если он сам не согласится.

— Это правда, — согласился Джуравиль. — И я уверен: если Дар не согласится, Смотритель подыщет другого достойного коня.

— Говоришь, прирожденная наездница? — спросил кентавр.

— Она из племени тогайру, — ответил Джуравиль.

Смотритель восхищенно присвистнул.

— Они ездят на низкорослых пегих лошадках? — спросил Роджер. — На таких, как у рыцарей из Бригады Непобедимых?

— Тогайранские лошади — это все-таки пони, — сказал Смотритель. — Куда им до настоящих лошадей! Они по-своему хороши. Но если ты думаешь выбрать такую лошадку для своей девчонки, это не тот выбор.

Джуравиль кивнул и решил прекратить разговор о лошадях. У них со Смотрителем еще будет время поговорить об этом.

— Поиграй нам, Лесной Дух, — с улыбкой попросил он. — Я выслушал достаточно слов. Теперь мне хотелось бы послушать, что у Смотрителя на сердце.

Кентавр улыбнулся в ответ и заиграл. Джуравиль улегся рядом с Роджером на траве. Парень вскоре заснул, но эльф еще долго глядел в звездное небо, завороженно слушая песни Смотрителя.

— Ты говорил Смотрителю, что Джилсепони скоро вернется в Дундалис, — напомнил Роджеру Джуравиль, когда на следующее утро они вдвоем шагали по направлению к городку.

День обещал быть солнечным и жарким, без малейшего намека на ветер. Смотритель на рассвете отправился туда, где пасся табун, чтобы присмотреть подходящую лошадь для подопечной Джуравиля и попытаться разыскать Дара.

— Может, она уже приехала, — как всегда возбужденно ответил Роджер.

Джуравиль и сам хотел увидеть столь дорогую его сердцу Джилсепони. Вместе с тем по голосу Роджера эльф понял: помимо радостного возбуждения парнем владеет еще какое-то чувство.

— Ты давно не видел ее? — спросил Смотритель.

— С прошлого лета, — ответил Роджер. — С того самого дня, как мы со Смотрителем повезли Элбрайна… я хотел сказать…

— С того самого дня, как вы увезли из Палмариса саркофаг с телом Полуночника, — договорил за него Джуравиль. — Я следил за началом вашего путешествия.

— Самое ужасное путешествие в моей жизни, — сказал Роджер, и у него слегка задрожал голос. — До сих пор не могу поверить…

— Он покоится в роще? — спросил Джуравиль. — Рядом со своим дядей Мазером?

Роджер кивнул, и эльф тут же свернул с тропы, ведущей в Дундалис, и направился к могиле своего друга. Роджер последовал за ним.

В густой роще, находившейся к северу от Дундалиса, было прохладно. Джуравиль хорошо знал это место и безошибочно выбрал нужную тропинку. Роща была невелика по размеру, но в свое время госпожа Дасслеронд с помощью могущественного изумруда окружила это место магическими чарами. Это произошло через несколько лет после гибели Мазера Виндона, когда предводительница эльфов навестила рощу, дабы проститься с доблестным воином.

Вскоре тропа, змеясь между величественных деревьев, привела их туда, где покоились два саркофага. Джуравиль и Роджер долго простояли в благоговейном молчании, глядя на могилы и вспоминая прошлое. Если Роджер мог вспоминать только об Элбрайне, то эльф, проживший более двухсот лет, вспоминал обоих своих друзей.

— Меч первоначально был погребен здесь вместе с Мазером Виндоном, пока Элбрайн не отвоевал его у духа своего дяди, — нарушил молчание Джуравиль.

Роджер беспокойно кашлянул.

— Мы поначалу не знали, в чьей могиле должен лежать меч, — произнес парень. — Я думал, что это оружие Элбрайна… Полуночника, но Смотритель считал, что «Ураган» надо вернуть Мазеру.

— Но лук «Крыло Сокола» вы положили рядом с Полуночником? — с некоторым беспокойством спросил Джуравиль, поскольку то был последний лук, изготовленный отцом эльфа. Отец Джуравиля сделал его специально для Элбрайна.

— Да, с Полуночником, — подтвердил Роджер.

— Это правильно, — отозвался эльф.

Но не прошло и нескольких секунд, как взгляд Джуравиля вновь сделался пронизывающим и суровым, словно эльф хотел заставить Роджера раскрыть свои истинные чувства.

— Я все время думаю вот о чем. Если бы я или мы оба сумели раньше попасть в Сент-Прешес… ну, чтобы у нас хватило времени взять меч и лук и передать их Полуночнику, тогда сражение в Чейзвинд Мэнор закончилось по-другому, — сказал Роджер.

— Именно это я и пытался сделать, — признался Джуравиль, желая облегчить терзания парня. — Я находился в монастыре, когда ударили в набат и Джилсепони направилась в Чейзвинд Мэнор. Однако мне не удалось найти ни меча, ни лука.

— Они были в монастыре, — сказал Роджер, которому явно стало легче. — Мы нашли их потом в потаенном месте, куда их спрятал Маркворт. Брат Браумин принес оружие Джилсепони, но она велела отправить меч и лук вместе с саркофагом на север и положить рядом с Полуночником. Жаль, конечно, что у Полуночника не было в руках этого оружия, когда он отправился в Чейзвинд Мэнор на поиски Пони.

— Тогда все перепуталось, — согласился Джуравиль. — Многое оказалось не в тех местах и не в тех руках.

— Хорошо, что нам все-таки удалось найти оружие Полуночника, — произнес Роджер.

Последние слова были сказаны как-то уж слишком возбужденно. Джуравиль чувствовал: Роджер что-то скрывает. Джуравиль вспомнил, с каким пылом он говорил о скором приезде Джилсепони, вспомнил слова госпожи Дасслеронд о том, что мешочек с самоцветами в Чейзвинд Мэнор так и не нашли.

— Вы правильно поместили лук и меч, — похвалил Джуравиль. — Я всегда был уверен, что Роджер Не-Запрешь и Смотритель сделают все, как должно.

— Мы не знали, понадобится ли когда-нибудь это оружие эльфам, — объяснил Роджер.

Джуравиль опустил глаза и взглянул на могилы, в которых покоились два великих воина и замечательное оружие, изготовленное для них эльфами. Пройдет не так уж много времени, и покой этих могил будет нарушен. Новый Защитник, прямой потомок Мазера и Элбрайна, придет, чтобы заявить свои права на оружие. Этому юноше придется сражаться с духом Мазера за право носить «Ураган» и точно так же отвоевывать у призрака собственного отца право на «Крыло Сокола». Вот бы госпожа Дасслеронд надлежащим образом позаботилась об обучении этого ребенка, — подумал Джуравиль.

— Ты действовал правильно, — после долгого молчания сказал Джуравиль. — Время было странное. Я подозреваю, что многое оказалось совсем не там, где должно было бы оказаться.

Эльф считал, что расставил неплохую ловушку для Роджера.

Однако парень не заглотнул наживку, а только пожал плечами.

Белли’мар Джуравиль вполне понимал особенности мышления людей. Все они, начиная с Роджера и кончая Джилсепони, считали, что самоцветы не интересуют народ тол’алфар. Когда Джилсепони опасалась, что она и Элбрайн могут погибнуть в Санта-Мир-Абель, она попросила Джуравиля взять мешочек с камнями, похищенными Эвелином Десбрисом, и отвезти самоцветы в долину Эндур’Блоу Иннинес. Ведь именно из-за этих камней так злобствовал Маркворт. Но тогда Джуравиль отказался выполнить ее просьбу, утверждая, что судьбу самоцветов должны решать люди, а отнюдь не эльфы.

Как ни странно, судьба этих самоцветов сегодня очень интересовала Джуравиля. Именно из-за них он прибыл сюда.

— Идем, — сказал он Роджеру. — Я провожу тебя до северного склона, откуда рукой подать до Дундалиса. Ты сходишь в город и узнаешь, нет ли вестей от Джилсепони. Мы со Смотрителем будем ждать тебя вечером на том же холме. Насладимся ужином, дружеской беседой и песнями Смотрителя!

Джуравиль с Роджером вышли из рощи и, пройдя несколько миль по лесу, расстались. Едва парень скрылся из виду, эльф отправился на поиски кентавра. Когда уставали крылья, он бежал, а когда уставали ноги — летел.

Смотритель подробно рассказал, где его найти, и потому Джуравиль без особого труда отыскал кентавра на холме, поросшем березняком. Оттуда открывался вид на широкое поле, где пасся табун диких лошадей, включая великолепного черного жеребца с белыми манжетами на ногах. Вскоре после появления Джуравиля Дар вскинул голову и повернулся в их сторону. Эльф заметил, как блеснула бирюза на груди коня. В свое время этот камень поместил гуда Эвелин Десбрис. Бирюза помогала Дару лучше понимать всадника.

— Я сказал ему о том, что ты хочешь забрать его, — сообщил Смотритель.

Не успел кентавр договорить, как Дар ринулся к ним на полном скаку, но затем резко остановился и встал на дыбы. Передние ноги бешено молотили воздух. Затем могучий конь повернулся и поскакал прочь, а вместе с ним унесся и весь табун.

— Думаю, ему не по нраву твое желание, — сухо добавил Смотритель.

Джуравиль проводил глазами удаляющегося Дара. Конь двигался стремительно, тяжело ударяя копытами по земле.

— Дар сам выбирает свой путь, — продолжал Смотритель. — Может, он считает, что здесь у него есть дела поважнее.

— Для него табун важнее меня? — спросил Джуравиль.

— Похоже, что так, эльф, — с усмешкой отозвался Смотритель.

Джуравиль сурово поглядел на него, отчего кентавр засмеялся еще громче.

— Дар может думать и чувствовать что угодно. Я не собирался навязывать ему свой выбор и насильно тащить в Эндур’Блоу Иннинес, — заявил Джуравиль.

Смотритель загоготал еще громче. Даже Полуночник, ездивший на Даре, по сути, не был хозяином коня.

— У тебя есть другие предложения? — спросил Джуравиль.

— Дар тут показал мне одну лошадку, — сказал Смотритель.

Он махнул рукой в направлении жилистого гнедого жеребца, бегущего едва ли не в самом конце табуна. Если остальные лошади держались плотно, этот отставал и петлял, описывая широкие круги.

— Двухлетка. Норовистым становится, — добавил кентавр.

— Дар сам показал его тебе? — спросил Джуравиль.

Эльф сомневался не в способности Смотрителя и Дара общаться между собой. Его удивил сделанный Даром выбор.

— Почуял призывный запах кобылы и потерял голову, — пояснил Смотритель. — Даже нападал на Дара. Забирай конька, не то Дар загонит его в чащу и забьет до смерти.

Джуравиль кивнул, ибо теперь он понял, в чем дело. Кроме Дара в табуне было еще несколько жеребцов, но никто из них не пытался соперничать с ним. И все же Джуравиля одолевали сомнения. Подойдет ли этот норовистый молодой жеребец для маленькой Бринн? Не окажется ли его своеволие чрезмерным? Смотритель это понял.

— Увезешь его от кобылы, будет шелковым, — сказал кентавр. — Может, выхолостите его, хотя такое обращение очень не по мне!

— Дар поможет нам поймать этого коня?

— Я сам его поймаю, — пообещал кентавр. — Этим же вечером. Правда, нам с Роджером понадобится пара дней, чтобы объездить его.

Выбор помощника, сделанный Смотрителем, заставил Джуравиля улыбнуться. Роджер никогда не был искусен в верховой езде. Если этот молодой жеребец и в самом деле окажется сильным и норовистым, парень еще долго будет вставать по утрам, охая и кряхтя.

— Встречаемся там же? — спросил Смотритель.

— Сегодня Шейла будет светить вовсю, — ответил Джуравиль. — Я приду, когда она достигнет вершины небосвода.

Кентавр достал длинный моток прочной веревки и повесил его себе на плечо. Он махнул Джуравилю рукой и неспешно поскакал вдоль холма, держась параллельно Дару и табуну.

— Надеюсь, у кобыл не будет слишком уж дурманящего запаха, — тихо произнес он.

— Это относится к жеребцу или к тебе? — со смехом спросил Джуравиль, и Смотритель тоже рассмеялся.

Джуравилю следовало отправиться прямо к окраинам Дундалиса, где можно послушать людские разговоры и узнать о событиях, произошедших после падения Маркворта. Может, удастся разузнать что-нибудь и о Джилсепони. Однако эльф свернул с тропы и вновь оказался в роще у могил воинов. Джуравиль мог сколько угодно твердить себе, что они не принадлежали к тол’алфар, только от этих слов его душевная боль не уменьшалась. Он вспомнил Мазера и его доблестную гибель при спасении юного Смотрителя от толпы гоблинов. Неудивительно, что кентавр вернул меч в могилу Мазера. Но гибель Элбрайна была совсем недавней, и боль этой утраты затмевала воспоминания о Мазере. Джуравиль припомнил, сколько дней провел он с упрямым мальчишкой, обучая его и раскрывая ему присущее эльфам восприятие мира. А потом он учил Элбрайна би’нелле дасада. Джуравиль вспомнил ночь посвящения Элбрайна, когда под звездным небом Кер’алфара тот стал Защитником и получил имя Полуночник. Кто мог тогда подумать, что Элбрайн передаст Джилсепони тайну би’нелле дасада! Госпожа Дасслеронд до сих пор пылает негодованием, вспоминая об этом. Поначалу Джуравиль и сам был разгневан. Но потом он увидел их обоих в танце меча, когда Элбрайн и Джилсепони сражались с гоблинами, напавшими на купеческий караван. Какое это было восхитительное зрелище, как гармонично движения одного дополняли движения другого, и как точно их удары разили гоблинов! Наблюдая их совместный танец, Белли’мар Джуравиль перестал сердиться на Полуночника. Он понял, что обучение Джилсепони было не напрасным и сделало боевой танец эльфов более действенным и значимым.

Если бы госпожа Дасслеронд могла видеть их совместный танец!

Но она не видела, а красноречивый рассказ Джуравиля совсем не тронул ее.

— Покойся с миром, мой погибший друг, — проговорил эльф. — И пусть «Крыло Сокола» лежит рядом с тобой до тех пор, пока твой сын не придет и не потребует волшебный лук.

Улыбнувшись, он повернулся и двинулся в сторону Дундалиса. Эх, если бы ему разрешили заняться воспитанием сына Полуночника! Насколько шире и радостнее была бы сейчас его улыбка!

Остаток дня Джуравиль провел на окраинах Дундалиса, прячась в высоких ветвях и слушая разговоры горожан. Потом он уснул и видел во сне Элбрайна. Когда Джуравиль очнулся, луна высоко стояла в ясном вечернем небе.

Вскоре эльф был уже у подножья холма, с которого раздавались звуки волынки Смотрителя. Поблизости спокойно щипал траву молодой жеребец, привязанный веревкой к дереву. Эльф столь бесшумно проскользнул мимо него, что конь даже не поднял головы.

Роджер, как и вчера, лежал на траве рядом с кентавром.

— Заарканили лошадку, — сказал Смотритель. — Ну и норовистый же он. Ох, и наскачется твоя маленькая подружка.

— А как насчет моего маленького дружка Роджера? — с улыбкой спросил Джуравиль.

Роджер, который наверняка уже знал о том, что ему предстоит, с безразличием взглянул на эльфа, пытаясь тем самым скрыть свое волнение.

— Поначалу будет сидеть шиворот-навыворот, это уж точно, — смеясь, сказал Смотритель. — Но когда мы объездим коняшку, научится сидеть в седле.

— Недели хватит? — спросил Джуравиль. — У меня ведь есть и другие дела.

Смотритель кивнул.

— К тому времени они у меня оба будут объезженными, — сказал кентавр, искоса поглядев на Роджера.

Все трое замечательно провели этот вечер. После того как Роджер уснул, Джуравиль спустился к жеребцу, чтобы получше разглядеть его.

Ему сразу бросился в глаза неровный гнедой окрас. Да, красавцем этого жеребца не назовешь, а с Даром вообще нечего сравнивать. Однако конь был сильным и мускулистым. В его темных глазах ощущался внутренний огонь. Бринн Дариель действительно придется немало с ним потрудиться.

Оставив коня заботам Смотрителя и Роджера, рано утром Джуравиль вновь пустился в путь. Путь этот лежал на юг, в Кертинеллу, находящуюся в ста пятидесяти милях от Дундалиса. Джуравиль рассчитывал добраться туда за три дня.

ГЛАВА 12
ОТВЕТНЫЕ ШАГИ

— Вот и они, — произнес Лиам О’Блайт, заметив цепочку гоблинов, быстро продвигавшихся по дну оврага. — Спешат навстречу твоему могучему другу, боятся опоздать.

— Подай сигнал лучникам, — велел ему принц Мидалис. — Пора начинать.

Лиам поднял копье, к острию которого был прикреплен красный флажок с нарисованной на нем черной коровой — символом смерти. Он трижды взмахнул копьем, и проворные лучники, расположившиеся по обеим сторонам оврага, начали обстреливать бегущих гоблинов.

Брунхельд со своими соплеменниками наткнулись на этот отряд — один из немногих, оставшихся около Пирет Вангарда, — когда стояли лагерем в лесу. С помощью принца Мидалиса и его армии альпинадорцы решили устроить гоблинам засаду.

Часть бегущих была скошена меткими ударами лучников. Прорвавшихся же вперед гоблинов поджидали различные хитроумные ловушки: от небольших ям, попав в которые несколько гоблинов переломали ноги, до замаскированных острых кольев. Еще дальше находилась глубокая канава, преграждавшая путь к отступлению. Все эти ухищрения позволяли лучникам действовать согласованно.

Желая насладиться зрелищем битвы, Брунхельд и его воины заняли позицию в конце оврага, по правую руку от Мидалиса. Передовая цепочка альпинадорцев тут же метнула в гоблинов молоты, и множество низкорослых тварей попадало под их смертельными ударами.

Смерть настигала гоблинов и сверху. В них по-прежнему градом летели стрелы. Страх и замешательство врагов росли.

В бой вступила конница Мидалиса. Всадники появились слева. Они двигались медленно, плотными рядами, держа наготове копья.

— Мне бы нужно быть там, с ними, — заметил принц.

И действительно, за все время сражений конница впервые шла в бой без него. Мидалис отнюдь не уклонялся от участия в битве. Он находился в Сент-Бельфур, и известие о предстоящем сражении застало его там. Пока он успел добраться до северного склона оврага, внизу уже кипела битва.

— Сражение еще толком и не начиналось, — ответил Лиам. — Ну, положили несколько передовых шеренг.

В это время вторая цепь альпинадорцев выступила навстречу гоблинам, а за ней третья. Рослые северные воины раскручивали и запускали тяжелые метательные молоты, методично уничтожая наступавших врагов.

Гоблины, похоже, даже не пытались хоть как-то обороняться. Спотыкаясь друг о друга, они с криками и воплями старались выбраться из большой смертоносной ямы, в которую превратился овраг. Путь на северный и южный склоны преграждали стрелы лучников. Бежавших к востоку подстерегала конница Мидалиса. Кто-то из врагов пытался отступить в западном направлении — именно оттуда пришли гоблины. Но там теперь стояли воины Брунхельда.

Битва продолжалась всего лишь несколько минут. Потерь среди людей не было; принц Мидалис не услышал даже криков раненых. После многих месяцев сражений битва при Мазур-Тирмандей (овраг был руслом пересохшей ныне реки, давшей ему название) оказалась самой легкой и победоносной.

Мидалис понимал: это отнюдь не счастливая случайность. Ведь его солдаты и альпинадорские воины стали больше доверять друг другу. Они узнали сильные и слабые стороны союзников. Теперь, когда альпинадорцы освоились с особенностями здешней местности, появилась возможность сообща выбирать поля сражений. Сражения велись только там, где у объединенных сил были максимальные преимущества.

Сражение при Мазур-Тирмандей принесло полный успех, и Мидалис был уверен, что этот успех повторится еще не один раз… если, конечно, гоблины дерзнут и снова вторгнутся в пределы Вангарда.

Сзади послышался шорох. Мидалис и Лиам быстро обернулись и увидели, что к ним, продираясь сквозь кустарник, поднимается Андаканавар. Без единого слова Защитник подошел к ним и встал рядом. Пеший, он все равно был на целую голову выше обоих всадников.

— Я примчался сюда, как только услышал о сражении, — объяснил ему Мидалис. — Я опасался, что сражение окончится раньше, чем я здесь появлюсь. Оно было замечательно продумано и подготовлено. Однако я удивлен, видя Андаканавара здесь. Я думал, ты возглавишь ряды альпинадорцев.

— Это сражение Брунхельда, от начала до конца, — ответил рейнджер. — Ваши лучники и конница действовали замечательно. Взгляни же вниз с надеждой, принц Мидалис. Там следы последнего вторжения гоблинов в Вангард.

Договорив, Андаканавар отвернулся от зрелища бойни на дне оврага и многозначительно поглядел на Мидалиса. Когда принц встретился с ним глазами, он понял: Андаканавар подразумевал не только безопасность здешних мест.

Сегодняшнее сражение положило конец бесчинствам гоблинов в провинции Вангард. Но Мидалис знал, что именно теперь начинается проверка на прочность их союза с альпинадорцами. Двинется ли армия Вангарда в южные пределы соседнего государства, чтобы очистить от гоблинов и те земли?

Мидалису хотелось заверить рейнджера в продолжении их союзнических отношений, но он не мог этого сделать. Все его разговоры на этот счет вангардцы встречали холодно. В ответ на слова Андаканавара принц лишь кивнул и сказал:

— Вскоре все приспешники демона-дракона уберутся восвояси.

Уклончивый ответ Мидалиса заставил рейнджера удивленно вскинуть брови, но затем он тоже кивнул, понимая всю тонкость сложившегося положения.

— Так где же все-таки был Андаканавар, если он пропустил такое сражение? — спросил Лиам О’Блайт и тут же добавил: — Разве Брунхельду не было бы легче биться, когда ты рядом?

— Дела на севере, — ответил рейнджер и еще пристальнее поглядел на принца Мидалиса. — Надо было подготовиться.

Мидалис быстро взглянул на Лиама. Лицо друга было озабоченным — он ведь сам рассказал Лиаму о спешных «приготовлениях» Андаканавара. Сомнение и даже страх, владевшие Лиамом, заставили храброго Мидалиса немедленно принять решение. Союз с Брунхельдом и его воинами не был временным явлением! Мидалис, нахмурившись, вновь повернулся к Андаканавару.

— Передай Брунхельду, что я встречусь с ним завтра вечером в пиршественном шатре, — сказал Мидалис. — Там и поговорим о дальнейших действиях.

Рейнджер посмотрел вниз, где последние гоблины лихорадочно пытались спастись, но неизменно падали замертво, сраженные стрелой или альпинадорским молотом.

— Великолепный будет у нас пир, — заметил рейнджер.

Он потрепал лошадь Мидалиса по шее и двинулся в обратный путь через кусты. Мидалис и Лиам провожали его глазами.

Когда принц наконец обернулся к своему другу, то заметил, что Лиам по-прежнему встревожен.

— Андаканавар движется с таким изяществом, какого трудно ожидать от такого великана, — сказал принц, чтобы как-то разрядить тягостное молчание.

— И ноги у него быстрые, если он сумел с гор добраться сюда и теперь возвращается назад, — согласился Лиам.

Резкий тон Лиама и его упоминание о горах — месте приготовлений к обряду кровного братания (об этих приготовлениях как раз и упоминал Андаканавар) — все это ясно показывало принцу, что опасения друга имеют веские основания.

— Мне кажется, ты беспокоишься, — усмехнувшись, сказал Мидалис.

— Мне не хотелось бы потерять моего принца, — сказал он.

— Если бы Андаканавар не был уверен, что я выдержу это испытание, он не стал бы его затевать, а я не согласился бы в нем участвовать, — ответил Мидалис.

— О, ты не откажешься, — продолжал Лиам, кивая головой. — Я тебя слишком хорошо знаю.

Мидалис снова усмехнулся. Принц вспомнил, как они с Лиамом, когда были помоложе, часто рисковали жизнью, оказываясь в густых вангардских лесах. Даже Лиам выдавил слабую улыбку, догадавшись, о чем думает принц.

— Ты тогда был моложе, — заметил Лиам. — И нам было нечего терять.

— Я еще не дал согласия, — резко и твердо повторил Мидалис.

Он говорил правду, ибо действительно еще не решил, проходить ли ему ритуал кровного братания, как называл это действо Андаканавар. Конечно, оно давало замечательную возможность укрепить союз между Вангардом и Альпинадором. Как-никак Брунхельд был значительной фигурой в этих краях! Если Мидалис и Брунхельд выдержат испытания кровного братания, то навсегда свяжут себя братскими узами. После этого они будут словно родные братья.

Однако Мидалис сознавал: соглашаясь на ритуал, который отныне связывал определенными обязательствами не только его самого, но и всех, кто ему служил, он фактически подписывал соглашение с Альпинадором или, по крайней мере, с многочисленным родом Брунхельда. Имел ли он право заключать такое соглашение, не поставив в известность своего брата-короля и не заручившись его благосклонностью? Что ждет принца, если в один прекрасный день Брунхельд на основании их союза потребует послать армию Вангарда в холодные, пустынные земли северного Альпинадора, чтобы сражаться с новыми врагами, будь то огромный дракон или вторгшиеся поври?

С другой стороны, принц Мидалис понимал, что Брунхельд со своими воинами спасли его самого и его армию. Более того, альпинадорцы спасли Сент-Бельфур. Имел ли право благородный Мидалис отклонить предложение Андаканавара?

— Не дал согласия? — после долгого и тягостного молчания спросил Лиам. — А разве ты не считаешь северян союзниками? Или даже друзьями?

Мидалис сурово поглядел на него, но возражать не стал.

— Ты что же, не понял, что нам пора двигаться на север и воевать с гоблинами на земле Брунхельда?

— Неужели ты считаешь, что мы должны это сделать? — спросил Мидалис.

— Считаю, — без малейших колебаний ответил Лиам. — По мне, так мы в очень большом долгу перед альпинадорцами. Но можешь не сомневаться, я пойду с тобой.

— А я и не сомневался, — ответил Мидалис и, натянув поводья, пустил лошадь вниз по склону.

Своих солдат они с Лиамом догнали уже на поле возле Сент-Бельфура. Монахи во главе с ликующим Агронгерром несли им навстречу угощение и кувшины с вином и элем, чтобы вместе отпраздновать победу. И без официального заявления Мидалиса все знали, что отныне земли Вангарда очищены от гоблинов. Крестьяне могут без опаски возвращаться в свои дома, чтобы мирно возделывать моля, и вся жизнь теперь мало-помалу начнет входить в привычное русло.

Мидалис с пониманием отнесся к происходящему. Пусть люди повеселятся, по крайней мере до появления Андаканавара и Брунхельда. И тут принц заметил приближение обоих.

Мидалис устремился им навстречу, решив объясниться, прежде чем они — и в особенности суровый Брунхельд — заведут разговор о походе вангардцев на север.

— Я обещал встретиться с тобой завтра вечером в пиршественном шатре, — сказал принц.

— Нас, значит, на свой праздник ты не приглашаешь? — спросил Брунхельд.

— Ну что ты, добро пожаловать, — запнувшись, ответил Мидалис. О Шейла, как неблагодарно он повел себя и как неучтиво встретил гостей! — Мы рады видеть и тебя, и всех твоих воинов. Я только подумал… я хочу сказать, мой друг, что, судя по всему, ты намерен не праздновать, а говорить о делах.

— Никакого шатра завтра вечером не будет, — довольно грубо сообщил Брунхельд. — На рассвете мы уходим. Пора возвращаться на северные тропы, что ведут домой.

Лиам О’Блайт поднес гостям по кружке эля.

— Думаю, тебе понятно желание Брунхельда поскорее вернуться домой, — включился в разговор Андаканавар. — Вдруг гоблины устремились в его родные края… Хотя на всех дорогах мы оставили надежную охрану.

— Вполне понятно, — согласился Мидалис и в знак приветствия поднял свою кружку.

Альпинадорский предводитель окинул принца взглядом, затем тоже поднял кружку.

— Завтра для жителей Вангарда наступит печальный день, — продолжал Мидалис.

— Для некоторых, — ответил Брунхельд.

Мидалис понял, что речь идет о братьях из Сент-Бельфура. Невзирая на горячее желание Агронгерра упрочить их союз, альпинадорцы по-прежнему относились к монахам с подозрением.

— Для всех, — возразил Мидалис. — Вангард не забудет того, что ты и твои воины сделали для нас. Ведь если бы Брунхельд и его богатыри не вступили тогда в битву, никто из находившихся за стенами монастыря не остался бы в живых. Мы этого никогда не забудем.

— Вы пойдете с нами на север? — без обиняков спросил предводитель.

Мидалис вздохнул.

— Я рассчитывал завтра ранним утром обратиться к моим воинам и все подробно им рассказать, — сообщил он. — Затем, как ты знаешь, завтрашним вечером я собирался говорить с тобой.

— Либо идешь, либо не идешь, — ответил на это Брунхельд.

— Ведь ты предводитель вангардцев, — добавил Андаканавар. — Разве твое слово для них не закон?

Вопрос был поставлен ребром и не допускал никаких уклончивых ответов. Да, Мидалис являлся правителем Вангарда, и принятие решения зависело от него. Но принц Мидалис всегда стремился к тому, чтобы его решения принимались на основе всеобщего согласия. Он всегда старался посоветоваться с людьми из своего окружения — с Лиамом, Агронгерром и другими и, прежде чем начать действовать, внимательно выслушивал их мнение. Однако сейчас решение целиком ложилось на его плечи. Тяжелое и очень ответственное решение, чреватое в ближайшем будущем серьезными последствиями для дорогих его сердцу жителей Вангарда, а в последующие годы — и для всего королевства Хонсе-Бира.

От Мидалиса ждали немедленного ответа. Зная альпинадорцев, он понимал, что требование принятия решения является проверкой, устроенной в большей степени лично для него, Мидалиса, чем для всех вангардцев. Ему и Брунхельду предстояло выполнить священный ритуал, во время которого, если верить Андаканавару, им придется либо целиком положиться друг на друга, либо погибнуть. Принц отлично понимал желание Брунхельда узнать, что у его союзника на сердце.

— Мы идем с вами, — твердо ответил Мидалис.

Лиам шумно глотнул воздух, но, к счастью, быстро совладал с собой.

— Мы обязательно идем! — повторил он. — Какими друзьями и союзниками мы бы были, добрый Брунхельд, если бы приняли твою помощь в защите наших земель, но не предложили свою? Однако я не знаю, сколько вангардцев пойдет со мной. За годы войны наши поля пришли в запустение и немало жилищ разрушено. Поэтому вначале я должен понять, как обстоят у нас дела.

— Это тебе решать, — сказал Брунхельд. — Мы будем ждать завтра вечером в пиршественном шатре.

— Но ты же говорил… — попытался возразить ему удивленный Лиам.

Мидалис быстро поднял руку, велев ему замолчать, хотя сам прекрасно понимал, что Брунхельд устраивает ему проверку, и был не меньше своего друга удивлен переменой в замыслах альпинадорского предводителя.

— Я приведу столько людей, сколько возможно, — ответил Мидалис. — А теперь прошу вас присоединиться к нашему празднику.

Он повернулся и обвел рукой пирующих. Брунхельд вопросительно посмотрел на Андаканавара. Рейнджер кивнул и повел предводителя в самую гущу собравшихся. Солдаты не сводили с них глаз, но оказаться рядом с альпинадорцами отважилось лишь несколько человек. Опасаясь, что гости могут обидеться, Мидалис попросил Лиама усадить своих друзей рядом с Брунхельдом и Андаканаваром.

— Люди боятся сказать им что-то не то, — объяснил ему Лиам. — Ты-то привык обходиться с Брунхельдом и с рейнджером, а наши с ними не знакомы и не уверены, хотят ли вообще знакомиться.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — тут же добавил Лиам, видя, что Мидалис собрался возразить. — Нет, мой господин. Я-то не забыл, как Брунхельд и его воины сражались на этом самом поле и как пришли нам на помощь.

— Тогда сделай так, чтобы наши гости не чувствовали себя чужими, — велел ему Мидалис.

Лиам уже повернулся, чтобы идти к альпинадорцам, как вдруг остановился.

— Похоже, мы не одни так думаем, — сказал он, указывая кивком головы на настоятеля Агронгерра и брата Хейни, приближавшихся к гостям.

Мидалис стремительно направился к ним. Лиам едва поспевал за принцем.

— Приветствую вас, добрый Брунхельд и добрый Андаканавар, — услышал принц слова настоятеля. — Полагаю, вы помните брата Хейни.

Несколько человек, шедших навстречу Мидалису, на мгновение преградили ему дорогу, а шум помешал услышать ответ альпинадорцев. Но принц с облегчением вздохнул, увидев, что монахи и альпинадорцы вполне дружелюбно беседуют.

— Двадцать братьев, — услышал из уст Агронгерра подошедший Мидалис. — Жаль, что не могу послать больше. И еще жаль, что сам не могу отправиться с вами.

— А ты не так уж и стар, — сказал ему Андаканавар.

— Мне скоро семьдесят, — с гордостью ответил настоятель, хлопая себя по животу, опоясанному кушаком его коричневой сутаны.

В ответ на эти слова Андаканавар улыбнулся и подмигнул, давая понять, что ему тоже немало лет, однако он до сих пор способен перебороть любого и здесь, и в своих родных северных краях.

— Нашему настоятелю придется остаться в Сент-Бельфуре, — вступил в разговор брат Хейни. — Мы получили известие, что к нам плывет посланник с юга. Мы ведь потеряли отца-настоятеля.

— Предводителя нашей церкви, — пояснил Агронгерр.

Андаканавар кивнул, но лицо Брунхельда оставалось непроницаемым.

— Думаю, мне велят отправиться на юг, где будут выбирать нового предводителя. Теперь, когда в Вангард пришел мир, мы с братьями хотим помочь вам на севере. Но я не осмелюсь посылать монахов в Альпинадор без вашего разрешения.

— Мы помогли вам, вы поможете нам, — подытожил Брунхельд, прервав Агронгерра, который, судя по всему, был готов начать очередную дипломатическую тираду. — Все честно и справедливо. Твои братья могут идти с нами. Спасибо тебе.

Принц Мидалис не верил своим ушам. Они с Лиамом присоединились к гостям. Принц дружески похлопал Агронгерра по плечу.

— Братья возьмут с собой камни, — продолжал Агронгерр, — чтобы использовать их против наших общих врагов и для помощи раненым вангардцам. Что касается ваших раненых…

Услышав эти слова, Брунхельд напрягся, а Мидалис затаил дыхание.

— …выбор, разумеется, остается за вами. Если вы захотите воспользоваться нашей целительной магией, достаточно лишь слова.

— Нет, — ответил Брунхельд.

— Как скажешь, — сказал Агронгерр. — Просто я чувствовал бы себя весьма неловко, если бы во имя нашей дружбы не предложил это.

— Ты сделал прекрасное предложение, — сказал ему Андаканавар.

— Будешь следить за братьями, — обратился к Мидалису Брунхельд.

— Их возглавит брат Хейни, — стал объяснять Агронгерр, но альпинадорский предводитель оставил его слова без внимания.

— Мы рады видеть их как союзников против наших общих врагов, — продолжал Брунхельд. — Но не как…

Он наклонился к Андаканавару и что-то сказал на своем языке.

— Не как миссионеров, — быстро перевел рейнджер.

— Разумеется, — с поклоном ответил настоятель Агронгерр. — Известите нас, когда вы намерены отправиться в путь, — сказал он, обращаясь к Мидалису. — Братья подготовятся.

Снова поклонившись альпинадорцам, настоятель вместе с братом Хейни удалились.

— Нам тоже пора возвращаться к своим, — сказал Андаканавар. — Ждем вас завтра вечером.

— И еще, принц Мидалис, — добавил он, лукаво взглянув на принца. — Назначь себе помощника, чтобы командовать солдатами. Если повезет, наше путешествие окажется успешным вдвойне. Ведь никогда толком не знаешь, когда Косматый Дух одержит победу.

Услышав последнюю фразу, Мидалис улыбнулся, но почувствовал, что Лиам вздрогнул. Скорее всего, ночью его друг будет настойчиво отговаривать принца от кровного братания.

Назад: ГЛАВА 7 БРИНН ДАРИЕЛЬ

Дальше: ГЛАВА 13 ВОЙНА ТОЧЕК ЗРЕНИЯ

ГЛАВА 9 ЗЛОВЕЩИЙ ПОДАРОК БЕСТЕСБУЛЗИБАРА

ГЛАВА 10 ОТСРОЧКА ПРИВИЛЕГИИ

ГЛАВА 11 ЛЕЖАЩИЕ РЯДОМ

ГЛАВА 12 ОТВЕТНЫЕ ШАГИ