Часть третья
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРЫ
Жизнь на краю так называемого цивилизованного мира, где человека на каждом шагу подстерегает опасность, создает удивительное ощущение свободы, дядя Мазер. Это настоящая жизнь, лишенная какого бы то ни было притворства. И сам Томас, и большинство его друзей большую часть жизни провели в Палмарисе. Приглядываясь к этим людям, я был поражен происходящими с ними переменами, постепенными, но тем не менее достаточно заметными. Все внешнее, амбициозное начало исчезать, и со временем проступили подлинные лица этих мужчин и женщин. И должен признаться — мне, выросшему в Дундалисе, а потом среди резковатых, иногда даже просто жестоких тол'алфар, гораздо больше по душе эти новые лица.
Просто чтобы выжить здесь, необходимо доверие, а доверие требует честности. Без этого опасность угрожает всем; вот почему чем больше опасность, тем больше люди сплачиваются, и в этом ключ к выживанию. Я знаю, кто мне враг, а кто друг, дядя Мазер, и без колебаний заслоню собой друга от нацеленного в него копья. И точно так же любой из них поступит по отношению ко мне. Совсем по-другому обстоит дело там, где не существует этой постоянной угрозы жизни; там на смену чувству товарищества приходят интриги и тайные союзы. Можно подумать, будто спокойная, безмятежная жизнь пробуждает в человеке самые темные свойства его натуры.
Я много думал обо всем этом, когда оказывался в таких местах, как Палмарис и Санта-Мер-Абель. Люди там скучают, поскольку из их жизни ушли риск и приключения; и тогда они создают их себе сами, но это не настоящие, а надуманные приключения. На юге и в особенности в церкви все только и плетут интриги. Похоже, у них там слишком много свободного времени, а в голове царит хаос, вот они и делают неправильные выводы, основываясь на неверных предпосылках.
Я не прижился бы в таком мире, это уж точно. Не стоит и пытаться. Пусть лучше распорядок моей жизни подчиняется восходу и заходу солнца и луны, а на мои поступки влияют лишь смена времен года и изменения погоды. Я буду есть столько, сколько нужно для поддержания жизни, не предаваясь обжорству и испытывая благодарность к растениям или животным, которые позволяют мне не умереть с голоду. Я буду преклоняться перед природой, как перед богиней, не забывая ни на миг, что она может уничтожить меня в мгновение ока. Я буду терпим к слабостям других, потому что кто из нас без греха? И я буду поднимать свое оружие только для защиты, а не ради корыстных целей.
По-моему, именно этими принципами должен руководствоваться рейнджер. Клянусь, что не отступлю от них, дядя Мазер. Я буду жить просто и честно — как мой отец и ты, дядя Мазер, и как учили меня тол'алфар. Буду жить той жизнью, о которой обитатели цивилизованных земель, по-видимому, просто забыли.
Элбрайн Виндон
ГЛАВА 16
ЕПИСКОП ДАЕТ УРОК
За две недели, прошедшие после речи нового епископа, в Палмарисе многое изменилось. Каждый четвертый день в аббатстве Сент-Прешес устраивались религиозные служения, на которые собиралась огромная толпа, не меньше двух тысяч человек. Мало кто осмеливался спрашивать, почему для участия в этих служениях требовались золотые или серебряные монеты королевства с вычеканенным на них медведем, а если у человека не было денег, то драгоценности или хотя бы одежда.
Внешне все выглядело спокойно. Епископ постоянно демонстрировал свою силу — каждый день по улицам маршировали солдаты и монахи, — и это помогало поддерживать порядок. Люди вновь начали улыбаться, хотя и несколько вымученно. Пони называла все это «насаждением веры путем запугивания».
Для бехренцев, живших по соседству с портом, ситуация ухудшилась. С тех пор как в городе воцарился Де'Уннеро, солдаты и монахи получили право по любому поводу придираться к ним. Однако теперь каждый житель Палмариса знал, что ему не грозит ничего, если он оскорбит «иностранцев», наградит их плевком или даже бросит камень. Темнокожих бехренцев с их необычной манерой одеваться отличить от других жителей Палмариса было совсем не трудно. Очень подходящие «козлы отпущения» для Де'Уннеро, говорила Пони. Она много времени проводила в доках, приглядываясь ко всему происходящему; и она заметила, что бехренцы незаметно для постороннего взгляда начали объединяться и действовать согласованно в целях своей безопасности. Незадолго до прибытия солдат и монахов, которые отнюдь не появлялись строго по расписанию, те бехренцы, которые больше всего нуждались в защите — старики, больные, женщины с детьми, — исчезали словно по мановению волшебной палочки.
Зато другие — в основном мужчины и одна-две женщины — всегда оказывались на виду, принимая на себя удары и оскорбления.
И еще один из них привлек внимание Пони, и она решила, что к нему стоит приглядеться повнимательней. Это был высокий темнокожий моряк, капитан корабля под названием «Сауди Хасинта» и, по-видимому, человек известный, поскольку монахи его не беспокоили. Пони знала, что его зовут Альюмет; именно он перевозил ее, Элбрайна, Смотрителя и Джуравиля через Мазур-Делавал, когда они возвращались из Санта-Мер-Абель. Они пришли к нему по рекомендации и с запиской от магистра Джоджонаха, и он перевез их без единого вопроса.
Альюмет был гораздо больше чем просто капитан судна. Он дружил с Джоджонахом и в своих действиях явно руководствовался не столько прагматизмом, сколько несравненно более высокими принципами. И сейчас он снова доказал это. Внешне капитан держался в стороне, расхаживал по палубе своего корабля, но Пони не раз видела, как он обменивался многозначительными кивками и взглядами с главой общины бехренцев.
План Пони в отношении друзей Белстера продвигался неплохо; к ее огромному облегчению, в большинстве своем они отнюдь не были очарованы новым епископом. Теперь она лелеяла мечту о том, чтобы каким-то образом связать свою группу с бехренцами, но ей было ясно, что это окажется гораздо более трудной задачей.
И решить ее поможет капитан «Сауди Хасинта».
— Сегодня я сам пойду вместе с вами, — заявил Де'Уннеро брату Джоллино.
Тот в сопровождении нескольких солдат как раз собирался покинуть аббатство, чтобы в очередной раз обыскать торговый квартал в тщетных поисках магических камней. Прошлой ночью епископ с помощью граната обнаружил, что в одном из богатых особняков кто-то использовал очень мощные камни. Этот дом уже осматривали монахи, и купец клялся, что у него ничего нет.
Брат Джоллино посмотрел на Де'Уннеро с удивлением и страхом. Он считался главным сборщиком магических камней при епископе, и многие завидовали его положению. Может быть, именно это породило слухи, будто Джоллино «договаривается» с некоторыми купцами, позволяя им оставлять у себя могущественные камни, сдавая только слабенькие.
— Не беспокойтесь, мой господин. Я все досконально проверю. — Монах поежился и даже начал заикаться под недоверчивым взглядом епископа. — Не ст-т-тоит терять время такому важному и занятому человеку, как вы. Я знаю, в чем состоит мой долг.
Де'Уннеро продолжал сверлить его взглядом, получая удовольствие от испуганного вида этого человека. Он решил отправиться вместе с отрядом не потому, что не доверял брату Джоллино, а просто от скуки — и рассчитывая примерно наказать лживого купца в назидание всем.
— Может, до вас дошли какие-то нелепые слухи насчет того, как я выполняю ваше… — начал было Джоллино, заметно нервничая.
— А что, должны были дойти? — прервал его Де'Уннеро, удивленно разглядывая монаха.
Тот дрожал мелкой дрожью, по лбу стекали крупные капли пота.
— Нет, нет, мой господин! — воскликнул Джоллино. — Я хочу сказать… Это просто выдумки тех, кто мне завидует. — На самом деле епископ не слышал ни единой жалобы на Джоллино. — Мы собираем все, все камни. — С каждым словом монах волновался все больше и даже начал размахивать руками. — Человеку, не принадлежащему к церкви, мы не оставляем и крошечного алмаза, даже если у него в доме нет ни одной свечи. Молиться можно и в темноте, говорю я ему. Пусть Бог…
Лепет Джоллино обернулся стоном, когда епископ ткнул указательным пальцем в болевую точку под ухом бедного монаха.
— Надо же, дорогой брат Джоллино, — издевательским тоном заметил епископ, глядя, как монах корчится от боли. — Мне никогда не приходило в голову, что ты можешь обманывать меня и церковь.
— Пожалуйста, мой господин, — захныкал Джоллино, хватая ртом воздух. — Я не обманываю вас.
— А сейчас что скажешь? — Де'Уннеро с такой силой надавил на болевую точку, что у Джоллино подкосились ноги.
— Нет, мой господин!
— Даю тебе последний шанс сказать правду, — заявил Де'Уннеро. — Но учти, мне она уже известна. Если соврешь, мой палец вонзится прямо тебе в мозг, и ты умрешь в страшных мучениях. — Джоллино открыл было рот, собираясь ответить, но палец епископа надавил с новой силой. — Еще один, последний шанс. Итак, ты обманываешь меня?
— Нет, — с трудом выдавил Джоллино, и Де'Уннеро убрал палец.
Монах со стоном рухнул на пол, прижимая ладонь к участку шеи под ухом. Епископ перевел испепеляющий взгляд на солдат, и те тут же испуганно отвернулись, сделав вид, что ничего не видели.
После того как Джоллино пришел в себя, отряд выступил в путь, и епископ с ними. Поначалу брат Джоллино в знак уважения держался позади, но Де'Уннеро приказал ему идти рядом.
— Ты уже заходил в этот дом… или, может, это была другая группа, — сказал епископ и тут же добавил, заметив, что монах снова занервничал. — Впрочем, это не имеет значения. Купец, который там живет, хитрая бестия, это ясно.
Вскоре они уже были в торговом квартале, шли по вымощенной булыжником дороге, с обеих сторон обсаженной аккуратно постриженной живой изгородью. Дома здесь находились далеко друг от друга — настоящие крепости, обнесенные высокими каменными стенами.
— Вот этот дом, — епископ указал на строение из гладкого коричневого камня. — Ты был здесь? — Джоллино кивнул и опустил взгляд. — Кто здесь живет?
— Алоизий Крамп, — ответил монах. — Смелый человек, сильный телом и духом. Торгует прекрасными тканями и мехом.
— Он отказался впустить вас?
— Нет, что вы, мой господин, — ответил один из солдат. — Он позволил нам войти и снизошел до того, что оказал нам полное содействие, а ведь господин Крамп очень богатый и влиятельный человек.
— Ты говоришь так, будто знаком с ним.
— Я охранял караван, который он возглавлял, — ответил солдат. — Мы ходили в Тимберленд.
— Интересно… — заметил епископ. — Расскажи-ка об этом господине Крампе.
— Настоящий воин. — Торговец явно произвел на солдата впечатление. — Участвовал во многих сражениях. Кидается в бой, даже если силы неравны. Дважды падал замертво, но уже через несколько часов поднимался и снова сражался как ни в чем не бывало. Его еще называют Барсуком, и это прозвище очень ему подходит.
— Интересно… — повторил епископ, хотя чувствовалось, что рассказ солдата не произвел на него особого впечатления. — Ты доверяешь этому человеку?
— Да, — ответил солдат.
— Возможно, именно твое суждение о нем помешало брату Джоллино как следует проверить его, — сказал епископ. Солдат начал было возражать, но Де'Уннеро остановил его, подняв руку. — Сейчас не время обсуждать эту проблему, но предупреждаю тебя: не вздумай мешать мне. Пожалуй, будет лучше, если ты останешься здесь, на улице.
Солдат ощетинился, расправил плечи, выпятил грудь. Не обращая больше на него внимания, епископ приказал остальным:
— Пошли, и быстро. Нагрянем к этому купцу до того, как он успеет спрятать свои камни.
— Господина Крампа охраняют собаки, — предупредил его Джоллино, но епископ не замедлил шага.
Подбежав к воротам, он одним молниеносным движением перебросил себя через них. Спустя несколько мгновений залаяли собаки, и ворота широко распахнулись. Джоллино и солдаты вбежали во двор, где увидели могучего охранника и двух черных псов, скаливших ослепительно белые зубы.
Один пес рванулся навстречу Де'Уннеро и взлетел в прыжке, целясь ему в горло. Тот неожиданно присел, пес пролетел над ним, но Де'Уннеро успел схватить его левой рукой за правую заднюю ногу, а правой за левую и рванул вниз. Пес изворачивался, пытаясь укусить его.
Резким движением широко разведя руки, Де'Уннеро почти разорвал пса пополам. Услышав хруст костей, он бросил визжащее животное на землю и повернулся как раз вовремя, чтобы встретить второго пса, уже кинувшегося на него.
Мощный кулак нанес псу удар под челюсть, развернув его в воздухе. Пес рухнул на Де'Уннеро, умудрившись тяпнуть его за предплечье, но тот мгновенно стряхнул его с себя и стиснул собачью глотку.
И так, продолжая сжимать ее, епископ без видимых усилий удерживал весящего не меньше сотни фунтов пса на вытянутой руке.
За его спиной брат Джоллино и солдаты просто рты пораскрывали от изумления; человек, охраняющий дом, остановился, потрясенный.
Де'Уннеро сломал псу позвоночник, после чего швырнул умирающее животное прямо к ногам охранника Крампа.
Тот проворчал что-то угрожающее и выхватил меч.
— Остановись! — закричал ему брат Джоллино. — Это Маркало Де'Уннеро, епископ Палмариса!
Охранник посмотрел на него, явно не зная, как поступить. Де'Уннеро принял решение за него — направился к дому, просто оттолкнув охранника в сторону.
— Не стоит представлять меня господину Крампу, — заявил он. — Я сам представлюсь ему.
Он подошел к двери, Джоллино и солдаты за ним. Охранник стоял во дворе, тупо глядя на непрошеных гостей. Де'Уннеро пинком ноги распахнул дверь и вошел в дом.
Слуги, привлеченные шумом и столпившиеся в холле, бросились врассыпную. Из двери напротив входа показался крупный румяный человек с густыми, вьющимися черными волосами, слегка тронутыми сединой. Его лицо исказилось от ярости.
— Что все это означает? — требовательно спросил он.
Де'Уннеро оглянулся на брата Джоллино.
— Да, это Алоизий Крамп, — подтвердил молодой монах.
На лице Де'Уннеро заиграла улыбка. Не отрываясь, он смотрел на хозяина, приближающегося с таким видом, точно он собирался поднять епископа в воздух и вышвырнуть на улицу. Да, этот Крамп и впрямь производил впечатление — видный, очень крупный мужчина со следами рваных шрамов, в том числе и на шее. Шрам на шее был совсем свежий, больше похожий на только-только начавшую подживать рану.
— Что все это означает? — словно эхо, повторил Де'Уннеро. — Означает. Означает. Не совсем подходящее выражение. Правильнее было бы спросить: «С какой целью вы здесь?»
— Что за чушь вы несете? — взъярился Крамп.
Охранник вбежал со двора, промчался мимо Де'Уннеро и его людей, наклонился к своему господину и прошептал что-то; представлял его, понял епископ.
— Мой господин, — Крамп поклонился. — Вам следовало предупредить меня о своем визите, чтобы я мог…
— …спрятать камни? — закончил за него Де'Уннеро.
Алоизий Крамп вздрогнул. Это был сильный человек, подлинный воин, один из ведущих представителей своего клана, который получил суровую закалку в освоении земель Тимберленда и Вайлдерлендса. Когда-то он был траппером, но потом понял, что гораздо легче зарабатывать деньги в качестве посредника между трапперами и рынками цивилизованных городов.
— Я уже ответил на все вопросы церкви, — заявил Крамп.
— Это все слова. — Де'Уннеро взмахнул рукой. — Кстати, очень полезный инструмент. Слова могут отражать истинное положение дел, но могут прикрывать и ложь.
Физиономия Крампа перекосилась. Человек не слишком образованный, он тем не менее понимал, что над ним насмехаются, и непроизвольно стиснул огромные кулаки.
Совершенно неожиданно Де'Уннеро преодолел разделяющее их расстояние и указательным пальцем ткнул Крампа под челюсть.
— Я был здесь прошлой ночью, глупец, — прорычал он прямо в лицо Крампа. Тот схватил его за запястье, но сдвинуть с места вонзившийся в горло палец не смог. — Слова, — прежним тоном продолжал епископ. — «Знайте, что эти камни, падающие на землю священного острова Пиманиникуит, будут даром истинного Бога избранным Им людям». Тебе известны эти слова, торговец Крамп? — Он посильнее надавил указательным пальцем, и тот попятился. — Это из Книги Абеля, Псалом о Камнях. «И Бог научил избранных применять камни с пользой, и весь мир возрадовался, потому что они увидели, что это хорошо». — Епископ помолчал, мысленно отметив, что кулаки Крампа разжались. — Тебе известны эти слова? — повторил он свой вопрос.
Крамп покачал головой.
— Брат Джоллино? — спросил Де'Уннеро.
— Книга Деяний, — ответил молодой монах, — написанная братом Йензисом на пятидесятом году существования церкви.
— Слова! — закричал Де'Уннеро в обрамленное густой бородой лицо Крампа. — Слова, сказанные церковью… твоей церковью! И все же ты воображаешь, будто понимаешь их лучше избранных Богом! — Крамп покачал головой, явно сбитый с толку и испуганный. — Мой указ был предельно ясен. Нет, не мой! Фактически он исходил от самого отца-настоятеля Маркворта. Церковная доктрина запрещает владеть магическими камнями тем, кто не принадлежит к церкви.
— Даже если сама церковь продала…
— Запрещает! — рявкнул Де'Уннеро. — Без всяких исключений. Ты знал это, господин Крамп, и все же не вернул камни, которыми владеешь.
— У меня нет…
— У тебя есть камни! — С каждым словом Де'Уннеро все усиливал нажим пальца. — Я был здесь прошлой ночью и почувствовал использование магии. Можешь сколько угодно отрицать, я видел собственными глазами.
Оба замерли с таким видом, точно в любой момент могли броситься друг на друга. Большой гордый человек не мигая смотрел на епископа, тот отвечал ему тем же, как будто приглашая к сражению.
— Я могу сжечь твой дом до основания, а пепел развеять по ветру, — в конце концов заявил Де'Уннеро. Крамп облизнул губы. — Или ты будешь сотрудничать с церковью, или тебя объявят еретиком.
— Вы не имеете права врываться в мой дом, — осторожно подбирая слова, заметил Крамп. — Я был личным другом барона Рошфора Бильдборо.
— Он мертв, — ответил Де'Уннеро со смешком, очень не понравившимся солдатам, стоящим у него за спиной.
И снова эти двое замерли, точно статуи. Потом напряжение разрядилось — Крамп посмотрел на своего личного охранника и кивнул ему. Тот поднял на него недоверчивый взгляд.
— Иди! — приказал Крамп, и охранник выбежал.
— Мудрое решение, господин Крамп… — начал было брат Джоллино, но смолк под сердитым взглядом епископа.
Вскоре вернулся охранник, неся маленький шелковый кошелек. Он вручил его Крампу, а тот швырнул кошелек Де'Уннеро. Епископ поймал его на лету и, не отрывая взгляда от Крампа, передал брату Джоллино.
— Надеюсь, ты не настолько глуп, чтобы заставить меня или моих посланных приходить сюда в третий раз, — заявил он. Крамп ответил ему ненавидящим взглядом. — Ну-ка скажи, мой добрый торговец, — продолжал Де'Уннеро, внезапно резко сменив тон, — какие камни ты использовал прошлой ночью?
— Никаких, — грубо ответил тот. — Я не умею.
— Однако прошлой ночью, похоже, тебе пришлось сражаться. — Де'Уннеро кивнул на едва затянувшуюся рану Крампа.
— Я каждую ночь сражаюсь. Стараюсь держать себя в форме для похода на север.
Де'Уннеро протянул назад руку, и Джоллино вложил в нее кошелек. Епископ открыл его и высыпал камни на ладонь — янтарь, алмаз, «кошачий глаз» и пару крошечных целестинов. Внимательно разглядывал их некоторое время и перевел подозрительный взгляд на шею Крампа.
— Если у тебя еще что-то осталось, считай, что ты мертв, — заявил он.
От тона, каким это было сказано, вздрогнули даже солдаты, не только охранник Крампа.
— Вы просили мои камни — камни, за которые я, кстати, заплатил хорошие деньги, — и я отдал их. Вы имеете в виду, что я бесчестный человек?
— Ничего я не имею в виду, — с вызовом ответил епископ. — Я прямо заявляю, что ты лжец.
Как и следовало ожидать, Крамп кинулся на него, но Де'Уннеро молниеносно развернулся и нанес ему удар ногой, отбросивший того на руки подскочившего охранника.
Де'Уннеро сунул кошелек и камни в карман рясы, круто развернулся и покинул дом в сопровождении своих людей. Однако на улице епископ неожиданно остановился.
— У нас сегодня еще есть дела в этом квартале? — спустя несколько томительных минут осмелился спросить брат Джоллино.
— Неужели ты не понимаешь? Господин Крамп обманул нас, — заявил епископ.
— Будем дом обыскивать? — спросил один из солдат.
— Разве что его развалины, — ответил Де'Уннеро, и ни у кого даже мысли не возникло, что он шутит. — Хотя, возможно, до этого не дойдет.
Он и в самом деле предполагал подобный вариант, поскольку понял гораздо больше, чем Крамп счел нужным рассказать ему. Этот человек сражался прошлой ночью, что подтверждалось и раной у него на шее. Однако Де'Уннеро было ясно, что рану пытались исцелить с помощью либо чудодейственных трав, либо магии. Хотя… Применение камня души не оставило бы и следа от раны. Значит, может быть, это были все же травы. Может быть.
— Смотрите и сами все поймете, — сказал Де'Уннеро, доставая из другого кармана гранат.
Он встал прямо перед воротами — слуга уже успел закрыть их, — сконцентрировавшись на гранате. Вскоре на лице епископа заиграла улыбка, и, не оглядываясь на своих спутников, он снова перемахнул через стену, на этот раз не потрудившись открыть ворота.
Он промчался через двор, не обращая внимания на крики охранников, ворвался в дом и там, в холле, обнаружил удивленного Алоизия Крампа, над которым хлопотали несколько служанок. И новая рана, которую епископ нанес ему своим пальцем, была уже практически исцелена.
Де'Уннеро остановился и втянул носом воздух. Никакого запаха трав. Не было нужды использовать гранат, чтобы разрешить эту загадку; он знал, в какие игры торговцы частенько играют со священными камнями.
— Снимай сапоги, — приказал он Крампу.
Тот нахмурился.
— При женщинах? — с иронией спросил он и перевел взгляд куда-то за спину Де'Уннеро.
Мало кто вычислил бы, что это означает, но епископ не колебался ни мгновения. Круто развернувшись, он увидел приближающегося охранника с мечом и с силой ударил его по руке. Однако кончик меча проткнул рукав епископа, тут же обагрившийся кровью. Де'Уннеро схватил охранника за руку и с силой отогнул ее назад, ломая кости.
Меч выпал из ослабевших пальцев. Епископ подхватил его, отступил на шаг, сделал выпад и вонзил меч в живот охранника.
Тот упал. Де'Уннеро оставил меч в его теле, повернулся, посмотрел на окаменевшего Крампа и…
…расхохотался.
За спиной взволнованно, бубнили что-то его спутники, но он сделал им знак не приближаться.
— Но, мой господин… — залепетал брат Джоллино, вместе с ошеломленными солдатами не сводя взгляда с человека, корчащегося на полу в луже крови.
— Я должен дать этот урок! — заявил Де'Уннеро. Его тон, холодный, как сама смерть, заставил молодого монаха замолчать. — Повторяю свою просьбу, из уважения к твоему положению, — сказал он Крампу. — Сними сапоги.
— Проклятый пес! Убийца! — закричал торговец, метнулся к стене и сорвал с нее старое копье для забоя свиней. — Лучше сам сними свои сапоги, или их стянут с твоих вонючих ног! Жаль выбрасывать такую прекрасную пару вместе с трупом!
— Епископ! — воскликнул один из солдат.
— Стойте где стоите! — приказал Де'Уннеро. — Смотрите и запоминайте. Я учитель, а Крамп мой ученик.
— Верните ему меч! — приказал Крамп и поднял свое копье — очень старое металлическое изделие со вторым, оканчивающимся крючком лезвием чуть пониже основного, предназначенным для того, чтобы животное не соскальзывало с лезвия. — Никто не посмеет сказать, что Алоизий Крамп убил безоружного человека!
Де'Уннеро снова рассмеялся.
— Безоружного? Похоже, ты готов повторить ошибку своего охранника.
Крамп осторожными шагами двинулся вперед, поводя копьем вперед и назад, чтобы помешать противнику вырвать его, как тот сделал это с мечом охранника.
Внезапно Де'Уннеро бросился вперед, но тут же снова отскочил, когда Крамп с диким криком рванулся к нему, целясь копьем в голову. Епископ присел и сделал кувырок, ускользнув от удара. Крамп посчитал, что преимущество на его стороне, и снова попытался нанести удар. Епископ отбил копье, и оно ушло в сторону.
Потом он замер в странной позе — на одной ноге, морщась, как будто повредил вторую. Издав еще один, на этот раз победный крик, Крамп снова прыгнул вперед, целясь прямо в живот явно беспомощного противника.
Де'Уннеро сложился пополам; за его спиной Джоллино вскрикнул, подумав, что тот ранен.
Однако кончик копья так и не достиг цели — епископ сделал кувырок прямо над ним, вырвал у Крампа копье и обеими ногами нанес ему сокрушительный удар, одной в лицо, а другой в грудь.
Тот рухнул на колени. Де'Уннеро отшвырнул копье, схватил Крампа за волосы и вздернул его голову назад, выпрямив пальцы другой руки, чтобы вонзить их в шею противника. Однако в последний момент он передумал и просто отшвырнул Крампа. Тот упал и остался лежать, хватая ртом воздух.
Де'Уннеро повел взглядом по лицам зрителей, явно наслаждаясь победой. Потом он подошел вплотную к Крампу и опустился рядом с ним на колени.
— Я говорил тебе, чтобы ты не заставлял меня возвращаться, — сказал он поверженному торговцу. — Кажется, яснее ясного, а? Ах, ну да, это же просто слова.
Де'Уннеро потянулся к сапогу Крампа, но упрямец с силой ударил его ногой. Епископ мгновенно вскочил и вдавил ногу прямо ему в пах.
Крамп взвыл и согнулся пополам от боли.
— Если ударишь меня еще раз, я кастрирую тебя прямо здесь и сейчас, — холодно заявил Де'Уннеро и стянул с него сапоги.
На этот раз Крамп не сопротивлялся. На большом пальце левой ноги обнаружился предмет, который епископ и ожидал там увидеть, — золотое кольцо с маленьким гематитом.
— Свидетельство находчивости господина Крампа и причина удивительно быстрого восстановления сил, — сказал Де'Уннеро Джоллино, снимая кольцо с ноги Крампа. — Это обычный камень души, каких немало в аббатстве Сент-Прешес. Однако над ним поработали искусные алхимики и какой-то могущественный монах, владеющий магией. В результате получилось вот это кольцо, обеспечивающее тому, кто его носит, быстрое заживление любых ран. Именно это маленькое чудо позволило нашему господину Крампу создать себе репутацию человека, способного даже в случае смертельного ранения через несколько часов подниматься с поля боя как ни в чем не бывало. Покров тайны сорван, тут и конец легенде, — добавил епископ, обращаясь к солдату, который восхищался подвигами Крампа.
Тот занервничал, затравленно оглядываясь по сторонам и явно опасаясь следующего шага взбалмошного епископа. Похожее выражение появилось и на лицах всех остальных, столпившихся в холле.
Насладившись этим зрелищем, Де'Уннеро приказал:
— Отведите его в аббатство, в ту самую темницу, где мы держали преступного кентавра! — Два солдата тут же подскочили к могучему торговцу, подхватили его под руки и поставили на ноги. — Посмей оказать хоть малейшее сопротивление и… — добавил епископ, обращаясь теперь уже к торговцу, и поднял руку, превратившуюся в тигриную лапу, — …будешь кастрирован.
Крамп едва не упал в обморок и позволил солдатам оттащить себя прочь.
Де'Уннеро взглянул на лежащего на полу охранника.
— Похороните его лицом вниз, в неосвященной земле, — безжалостно приказал он слугам. Одна из женщин заплакала. По церковным канонам, это было величайшее оскорбление по отношению к покойному и членам его семьи. — На могилу положите камень с заклятием, чтобы его дьявольский дух не смог вырваться из преисподней.
Прищурившись, Де'Уннеро пробежал взглядом по лицам слуг, давая понять, что их ждет точно такая же судьба, если они посмеют ослушаться.
И покинул дом в сопровождении брата Джоллино и солдат.
Он знал: те, кто видел этот урок, не скоро его забудут.
ГЛАВА 17
ДВЕ ВСТРЕЧИ
— Ты уверен, что они здесь? — в третий раз спросил Виссенти.
Нервный монах устремил взгляд во тьму позади костра и вздрогнул под порывом холодного северного ветра.
— Почему ты такой недоверчивый? — сказал Роджер. — Тол'алфар обещали, что будут сопровождать нас, значит, так и есть.
— Мы не видели их с тех пор, как прошли Кертинеллу, — заметил Кастинагис. — Может, они и не собирались идти дальше.
— Но ведь тол'алфар сказали нам, что мы найдем Полуночника в Дундалисе, — напомнил им Роджер, — и что они тоже ищут его. Думаю, мы придем туда завтра утром.
— Уже так близко? — спросил Браумин. — Ты узнаешь местность?
— Я никогда не был в Дундалисе, — признался Роджер. — Но в Тимберленде есть только одна дорога на север, а деревья вокруг нас становятся все выше и гуще. Значит, мы близки к цели. — Монахи недоверчиво переглянулись, явно придя в уныние. — По дороге легко идти. И тол'алфар поблизости, не бойтесь. То, что мы их не видим, ничего не значит — если они не хотят, чтобы их видели, мы ничего не заметим, пусть их тут хоть целая сотня соберется. Но даже без них беспокоиться не о чем. Если мы вдруг каким-то образом проскочим мимо Дундалиса, Полуночник найдет нас. Или кентавр. Это их лес, и никто не пройдет по нему без того, чтобы они не заметили.
— За исключением тол'алфар, — с улыбкой сказал Браумин, и лица остальных тоже просветлели.
— Без всяких исключений, — возразил Роджер, желая подчеркнуть свое уважение к Полуночнику.
— Чем скорее мы ляжем спать, тем скорее отправимся дальше, — заметил Браумин.
Он сделал знак Делману и Роджеру; они, как обычно, должны были первыми стоять на страже.
Остальные монахи улеглись, придвинув одеяла поближе к огню, поскольку воздух, казалось, становился холоднее буквально с каждой минутой. Роджер и Делман долго сидели молча рядом с костром, пока Роджер не почувствовал, что звуки ритмичного дыхания спящих начинают убаюкивать и его.
Он резко поднялся и принялся вышагивать туда и обратно, потирая руки.
— Снова хочешь пойти прогуляться в лес? — зевнув, спросил Делман. Роджер улыбнулся и покачал головой, как будто сама идея гулять по лесу здесь, на севере, казалась ему нелепой. — Значит, на самом деле ты боишься ходить тут по лесу?..
— Боюсь? А может, мне просто холодно? В лесу, вдали от огня, можно и замерзнуть.
— Нет, боишься, — убежденно повторил Делман. — Ночь холодная, да, но костер не защитит от ветра. И все же ты ни разу не ходил один в лес ночью с тех пор, как неделю назад мы прошли Кертинеллу.
Роджер перевел взгляд во тьму ночного леса. На протяжении многих месяцев после вторжения поври он считал лес своим домом и бродил по нему в темноте без всякого страха. Однако Делман, как это было ему свойственно, оказался достаточно чуток. Этот лес пугал Роджера. Ему просто не верилось, что всего миль пятьдесят к северу — и картина так сильно изменится. Деревья здесь были выше и росли гуще, отовсюду доносились странные, непривычные звуки. Нет, это был не страх, решил он, а уважение. Здоровое уважение, которого здешний лес и заслуживал. Даже если бы все поври, гоблины и великаны исчезли из этого мира, относиться легкомысленно к лесу Тимберленда не следовало.
Понимание этой истины только увеличило уважение, которое Роджер питал к Элбрайну и Пони, — ведь они чувствовали себя в этом лесу как дома. Ничего не скажешь, тут дикие места, не то что вокруг Кертинеллы.
— Ты правда думаешь, что мы близко? — спросил Делман.
— Ну да. Расстояние от Кертинеллы до Дундалиса примерно такое же, как до Палмариса, и мы его уже почти прошли. Заблудиться невозможно, дорога слишком заметная. Мы ведь видели следы недавно прошедшего каравана — глубокие колеи, которые могли оставить лишь тяжело груженные фургоны.
— Все правильно, Роджер He-Запрешь, — послышался из темноты знакомый голос.
— Полуночник!
Оглянувшись, Роджер увидел крупную фигуру человека, сидящего на низкой ветке дерева совсем неподалеку от лагеря. И, скорее всего, он уже давно находился тут!
Делман тоже вскочил на ноги и принялся будить братьев, говоря, что пришел Полуночник. Вскоре все пятеро монахов стояли рядом с Роджером, с любопытством глядя на ночного гостя.
— Он же говорил, что мы со Смотрителем найдем вас, — сказал Элбрайн.
При этих словах из темноты показался кентавр. Монахи уже видели его прежде, когда Смотрителя привели в Санта-Мер-Абель, но тогдашние, довольно смутные воспоминания о нем меркли перед зрелищем этого удивительного создания, стоящего совсем рядом, — тысяча фунтов мускулов и горящие, яркие глаза.
Но, конечно, больше всех был ошеломлен Роджер, до этого видевший кентавра лишь мельком. Желая прихвастнуть, он говорил монахам, что они будут поражены силой кентавра, но эти слова основывались на рассказах Элбрайна, Пони и Джуравиля. Сейчас он в первый раз по-настоящему видел Смотрителя и должен был признать, что эти рассказы, сколь бы драматичны они ни были, бледнели по сравнению с мощью и красотой удивительного создания.
Полуночник спрыгнул на землю и протянул руку Роджеру, но тот бросился к нему и заключил в объятия. Тот в свою очередь обнял юношу, поверх его плеча улыбнувшись Браумину Херду.
В конце концов Роджер оторвался от него, отскочил на шаг и протянул руку Смотрителю.
— Какой легковозбудимый мальчик! — заметил кентавр, обращаясь к Элбрайну.
— Мне пришлось многое пережить, — с серьезным видом сказал Роджер. — Мы отправились на север, чтобы найти вас, и вот… нашли. Теперь, только теперь я могу вздохнуть свободно.
— Мы уже два дня наблюдаем за вами, — сообщил Элбрайн.
Роджер широко распахнул глаза, как бы в обиде.
— Два дня? Тогда почему вы заговорили с нами только сейчас?
— Потому что твои товарищи — монахи, пусть и переодетые, — заметил кентавр. — А мы с ними, как известно, не лучшие друзья.
— Как вы узнали, кто мы такие? — удивился Браумин, оглядывая свою самую обычную крестьянскую одежду, по которой никак нельзя было догадаться, что он монах.
Надо же! Сначала эльфы, а потом эти двое, по-видимому, знали о путешественниках все задолго до того, как встретились с ними лицом к лицу.
— Мы не только приглядывались, но и прислушивались к вам, брат Браумин Херд, — ответил кентавр, и у монаха округлились глаза. — Ох, все просто! Я слышал твое имя и видел тебя на пути из Аиды.
Внезапно Браумину стало ужасно стыдно; он вспомнил, как скверно братья обращались с кентавром на марше.
— Я шел вместе с ними совершенно открыто, — запротестовал Роджер. — Неужели я привел бы к вам врагов?
— Нужно было убедиться, — объяснил ему Элбрайн. — Не сомневайся, мы доверяем тебе! И все же мы достаточно долго имели дело с церковью Абеля, чтобы понять: у них хватает и ума, и умения, чтобы вербовать союзников в рядах врагов.
— Уверяю тебя… — запротестовал было Кастинагис.
— В этом нет нужды, — перебил его Элбрайн. — Смотритель хорошо отзывается о брате Браумине, которого он запомнил еще с тех пор, как шел с караваном в Санта-Мер-Абель. Он называет его другом Джоджонаха, а тот был другом Эвелина, который, в свою очередь, дружил с Полуночником и Смотрителем. Мы поняли, что вы нарочно переоделись, чтобы вас не нашли братья.
— Думаю, эта ситуация вам хорошо знакома, — заметил Браумин, — по истории с Эвелином.
— Хо, хо, знай наших! — взревел кентавр, очень удачно подражая голосу Эвелина.
Элбрайн глянул на него искоса, явно не слишком довольный. Смотритель с невинным видом пожал плечами. Элбрайн лишь вздохнул; оставалось надеяться, что это не войдет у кентавра в привычку.
— Разве что Эвелин не снимал своей рясы, — ответил он, — даже когда ваша церковь открыла на него охоту.
Браумин улыбнулся, но Кастинагис выпятил грудь и расправил плечи с таким видом, словно воспринял слова Полуночника как оскорбление. Чересчур гордый, подумал Элбрайн — очень опасная черта. Он подошел к монаху и протянул ему руку.
Тут Роджер вспомнил о хороших манерах и вместе с Элбрайном и Смотрителем по очереди подошел ко всем монахам, представляя каждого.
— Еще один друг Джоджонаха, — заметил кентавр, когда очередь дошла до Делмана; он тоже помнил его со времени своего путешествия. — И недруг того, кто зовется Фрэнсисом, лакея Маркворта.
— Тем не менее именно брат Фрэнсис помог нам бежать из Санта-Мер-Абель, — заметил Браумин.
Элбрайн и кентавр с интересом посмотрели на него.
— Думаю, пора вам все рассказать с начала до конца, — сказал кентавр. Он бросил взгляд на остатки еды у костра. — После того как подкрепимся, конечно. — И он рысцой бросился к костру.
Остальные поторопились за ним — и не сделай они этого, он им ни крошечки не оставил бы — и, покончив с едой, уселись у огня. Первым рассказал свою историю Роджер. Он начал с убийства барона Бильдборо. Виссенти, преодолев в конце концов свою нервозность и вновь обретя голос, объяснил, почему он думает, что к этой драме имеет отношение Маркало Де'Уннеро.
Потом Роджер поведал о конце магистра Джоджонаха; и Элбрайна, и кентавра этот рассказ глубоко задел и опечалил. Покидая Санта-Мер-Абель вместе с кентавром, Элбрайн в глубине души надеялся, что именно Джоджонах может способствовать возрождению церкви. Сообщение о казни магистра не удивило его, но огорчило до крайности.
Потом перешли к относительно недавним событиям. Браумин рассказал о том, как получилось, что тайна пяти братьев оказалась раскрыта, и как Фрэнсис увел их из-под карающей десницы Маркворта. Однако он был не в силах объяснить ни мотивов Фрэнсиса, ни его поступков.
Монахи принялись наперебой рассказывать о своих дорожных приключениях. Элбрайн с кентавром сделали вид, будто все это им очень интересно, хотя на самом деле их озаботило лишь сообщение о том, как церковь все больше и больше угнетает жителей Палмариса. И еще они очень удивились, узнав, что приятелей сопровождали в пути эльфы, в том числе сама госпожа Дасслеронд. Элбрайн и кентавр обменялись недоуменными взглядами; по их мнению, это было странно — что поблизости появилась такая большая группа эльфов, даже не сделав попытки вступить в контакт с ними. Да и сам факт того, что столько эльфов сразу покинули Эндур'Блоу Иннинес, представлял собой нечто исключительное.
— И вот мы пришли в твои края, Полуночник, — закончил Браумин, — в надежде найти здесь убежище и твою дружбу, как это когда-то произошло с братом Эвелином.
Элбрайн обвел их внимательным взглядом.
— Это Тимберленд, дикая, почти необитаемая местность, где люди должны держаться вместе, чтобы выжить. Мы рады всем, кто пришел к нам с открытым сердцем. Поутру я отведу вас в Дундалис. Томас Джинджерворт, который руководит поселенцами, будет рад принять шесть пар сильных рук. Он и его люди восстанавливают деревню, и работы на всех хватит.
— Пять пар рук, которые будут восстанавливать деревню, — с улыбкой поправил его Роджер, — и еще один разведчик в помощь Полуночнику и Смотрителю.
— Мне хотелось бы переговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал Браумин Полуночнику.
Это сообщение вызвало удивленные взгляды со стороны его товарищей и прежде всего Роджера.
По выражению глаз и тону Браумина Элбрайн понял, что дело серьезное, и с готовностью согласился.
Все работало как часы. Во всяком случае, такое чувство возникало у Пони, когда она следила за действиями бехренцев, как только разведчики сообщали, что приближается стража. Она очень внимательно наблюдала за ними на протяжении нескольких последних дней. Бехренцам уже приходилось сталкиваться с притеснениями в Хонсе-Бире, но сейчас, находясь под постоянным давлением со стороны епископа, они, похоже, отточили навыки тихого сопротивления до уровня искусства.
Пони видела и дивилась тому, как сообщения передаются из уст в уста, как сигналы отстукиваются по стенам, как в нужный момент слегка приспускается флаг на одном из ближайших кораблей. С каждым новым наблюдением ее уважение к этим людям возрастало.
И вот уже куда-то двинулась группа бехренцев, больше других нуждающихся в защите, — самые старые и самые младшие, беременные или женщины с маленькими детьми и мужчина, потерявший обе руки.
Пони уже не раз наблюдала за их уходом, но до сих пор ей так и не удалось проследить, куда именно они идут. Факт тот, что, оказавшись в районе порта, где в основном и обитали бехренцы, солдаты обнаруживали, что им, собственно, и прицепиться не к кому. Однажды они даже устроили всеобщую облаву, проверили каждый корабль в порту, но так никого и не нашли.
Теперь наконец, после долгих часов наблюдения, Пони оказалась близка к решению загадки. Следуя за цепочкой бехренцев, держась в тени зданий, она пробиралась по улицам и переулкам. Процессия миновала доки, прошла по берегу залива мимо длинного, низкого пакгауза и, следуя за изгибом Мазур-Делавала, оказалась совсем рядом с городской стеной. Берег здесь представлял собой обрыв из белого известняка. Над заливом возвышались несколько строений, но увидеть их, находясь внизу, у самой кромки воды, было невозможно — вид перекрывала длинная деревянная ограда, протянувшаяся вдоль края утеса. Скорее всего, ее установили для того, чтобы дети не могли свалиться в воду. Пони пошла вдоль залива по самому краю утеса. Взгляд вниз подтвердил ее подозрения.
Здесь, совсем недалеко от залива Короны, Мазур-Делавал в большой степени был подвержен воздействию морских приливов и отливов; разница в уровне воды составляла около десяти футов. Когда вода стояла низко, в толще известняка можно было разглядеть темные щели; это были затопленные сейчас входы в пещеры.
Бехренцы один за другим подходили к самому краю воды и, держась за специально привязанную веревку, ныряли в холодную воду, исчезая из виду.
Надо полагать, сами пещеры, входные отверстия которых можно было разглядеть сквозь толщу воды, располагались выше ее уровня.
— Прекрасно, — пробормотала Пони с уважением в голосе.
Ее восхитила изобретательность бехренцев; они нашли способ скрыться от преследования, не привлекая к себе ненужного внимания. Всего лишь кратковременное купание в холодной воде и еще несколько часов в лишенной удобств пещере — вот и вся цена за спокойствие и безопасность.
А почему, собственно, в лишенной удобств, подумала Пони? Может, тайные убежища бехренцев обустроены очень даже неплохо?
У нее возникло желание вслед за бехренцами спуститься к воде, нырнуть и вплыть в какую-нибудь пещеру. Мысль о том, что эти люди способны действовать так слаженно и продуманно, согревала ее, давая надежду на то, что в конце концов и все остальные жители города найдут способ воспротивиться жестокому давлению епископа Де'Уннеро и церкви. Бехренцев было всего около двухсот, и они заметно отличались от других цветом кожи. Возникал вопрос: на что способны пять тысяч человек, если Пони удастся поднять их против Де'Уннеро? Да, зрелище воды, в которую один за другим погружались бехренцы, очень, очень вдохновило ее.
За спиной Пони зашуршала трава. Резко обернувшись, она увидела приближающегося бехренского воина: невысокий жилистый человек, вооруженный кривой саблей — излюбленным оружием южан. Он надвигался на Пони, не произнося ни единого слова и нацелив саблю прямо на нее.
Пони взялась за рукоятку меча и сделала кувырок с таким расчетом, чтобы выйти из него непосредственно перед воином. К этому моменту меч уже был у нее в руке, и в ход пошла магия камней, вправленных в его рукоятку. Результатом этого магического воздействия стало то, что саблю с силой притянуло к лезвию меча, когда бехренец бросился на Пони.
На его лице проступило выражение удивления; этого момента растерянности хватило, чтобы Пони после кувырка сначала поднялась на колени, а потом встала в полный рост, оказавшись лицом к лицу с нападающим.
Бехренский воин оторвал саблю от меча, отскочил и занял оборонительную позицию. Пони не нападала; улыбаясь, бехренец медленно распрямился и начал лезвием сабли делать круговые движения с таким изяществом, что его руки казались гармоничным продолжением оружия. Чувствовалось, что он хорошо владеет им.
Внезапно сабля взметнулась вверх, вниз и снова вверх, но по диагонали, нацелившись в шею Пони сбоку.
Очень искусный воин, поняла Пони по тому, как точно был рассчитан угол удара; если парировать его обычным способом, то ничего не получится. Кривое лезвие как бы обогнет плоскую поверхность меча и достигнет цели.
Пони и не стала этого делать. Она так молниеносно выбросила вперед меч, что удар сабли пришелся по его рукоятке, и, внезапно изогнув запястье, заставила кривое лезвие изменить направление движения.
Бехренец перебросил саблю в левую руку и сделал новый выпад, нацелившись Пони в живот.
У нее потемнело в глазах от страха за ребенка. Она согнулась пополам и отскочила назад. Начался обмен ударами без четко выраженного преимущества с чьей-либо стороны, во время которого Пони пыталась как можно скорее понять стиль борьбы бехренского воина. И это ей удалось. То, как он сражался, должно было обеспечить ему несомненную победу, если бы его противник придерживался типичной для этой страны тактики «меч-и-щит».
Однако Пони прошла обучение у Элбрайна, а он в свое время у эльфов. Ее уверенность возросла, когда стало ясно, что би'нелле дасада в борьбе с тем, у кого кривое лезвие, окажется гораздо эффективнее. Она встала в боевую стойку — левая нога назад, правая вперед, колени полусогнуты, вес равномерно распределен на обе ноги. Согнув локоть, вращая лишь запястьем, а левую руку отставив назад для сохранения равновесия, она не давала бехренцу приблизиться к себе.
Теперь главная проблема состояла в том, как победить, не убивая его; нелегкая задача, в особенности если учесть, что схватка происходила на самом краю утеса.
В какой-то момент бехренский воин отступил, подняв саблю вертикально к лицу и глядя на Пони с уважением и одновременно оценивающе.
Однако Пони не дала ему возможности сделать это. Шагнула вперед, подпрыгнула и, едва коснувшись ногами земли, пролетела — так, по крайней мере, казалось ошеломленному бехренцу — вперед. Его рука только еще пошла в сторону для замаха, а кончик ее меча уже оказался прямо перед ним. Сейчас Пони могла нанести удар куда угодно — в горло, в сердце или в глаз, — и он, несомненно, оказался бы смертельным. Вместо этого она с силой ударила бехренца в плечо, ставя перед собой одну цель: чтобы он потерял способность владеть этой рукой. Даже и пронзать плечо глубоко она не стала, почти мгновенно вытащив меч и отступив на пару шагов назад. Сабля продолжала движение, но оно утратило энергию и силу, и Пони с легкостью выбила ее из ослабевшей руки противника.
Зажимая рукой кровоточащую рану, он замер, поражение глядя на нее.
Она отсалютовала ему, развернулась и бросилась бежать.
Но не тут-то было — на ее пути как из-под земли вырос второй бехренский воин. Пони остановилась, оглянулась и увидела, что первый нападающий уже поднял саблю и теперь сжимал ее левой рукой. Ну и упрямец! Выиграть бой, не убив ни одного из двух противников, — это была почти непосильная задача. И все же она просто не могла убить ни их, ни какого бы то ни было другого бехренца, который с большой долей вероятности мог тут появиться; они просто защищали свои семьи.
Она отпрыгнула сторону, ухватилась за верхнюю часть ограды — та угрожающе заскрипела, и на какой-то миг возникло ощущение, будто она сейчас рухнет вместе с Пони, — и перемахнула через нее, оказавшись на открытом месте. Это давало определенные преимущества, если не учитывать того, что бехренцы, по-видимому, задались целью во что бы то ни стало сохранить свою тайну. В этом малообитаемом районе Палмариса повсюду были разбросаны полуразрушенные, пустые строения. Из-за одного из них показался третий воин, а четвертый крался вдоль городской стены.
Пони пробормотала проклятие и сунула руку в тайный карман с камнями — они, без сомнения, позволили бы ей скрыться, не причинив никому вреда. Можно, скажем, с помощью гематита завладеть телом одного из нападающих и заморочить головы другим. Или извлечь из графита ослепительный заряд молнии, ударить им под ноги приближающимся бехренцам, воспользоваться их замешательством и сбежать. Или с помощью малахита подняться над нападающими, взлететь на какую-нибудь крышу и скрыться, перепрыгивая с одной крыши на другую.
Но использовать каменную магию в Палмарисе было рискованно, очень рискованно. К тому же, напомнила себе Пони, эти люди ей не враги, не то что те, кого могли привлечь ее камни.
Она двинулась в сторону узкого проулка, оглянувшись лишь на мгновение, чтобы убедиться, что два первых бехренца уже перелезают через ограду. И со всех сторон, она просто чувствовала это, стягиваются все новые и новые, сжимая кольцо вокруг нее.
Два бехренца заняли позицию у далекого выхода из проулка, еще два блокировали вход в него. Над головой зашуршало — группа из трех человек пробиралась по крыше. Те, что стояли на концах проулка, двинулись навстречу друг другу; один бехренец спрыгнул с крыши всего футах в десяти позади нее.
Пони сжала в руке графит, беспокоясь лишь о том, как бы не высвободилось слишком много энергии и не погиб кто-нибудь из бехренцев. А вдруг ей не удастся точно отмерить «дозу»?
— Я вам не враг… — начало было она, но тут стоящий позади бехренец внезапно бросился в атаку.
Пони метнулась в сторону, уклонившись от удара его сабли. Резко развернулась и локтем дважды ударила нападающего в лицо. Пошатываясь, он отступил, и ударом колена по его локтю Пони отбила саблю к стене дома. Рукояткой меча ударила бехренца по руке, заставив выронить оружие.
Взяв его свободной рукой за подбородок, она откинула назад его голову, приставила кончик меча к горлу, а самого бехренца прижала к стене и оглянулась на его приближающихся товарищей, от всей души надеясь, что их остановит положение, в котором он оказался.
Они замедлили шаги и вдруг начали перекрикиваться на своем языке. Потом, видимо, приняли решение не в пользу своего товарища и бросились в атаку.
На Пони лавиной обрушился страх, тысячеликий, раздирающий душу на части. Страх, что она убьет кого-нибудь из бехренцев. Страх за свое нерожденное дитя — ведь если она погибнет, то и ребенок Элбрайна умрет вместе с ней. Страх перед той опасностью, которую использование камней может навлечь на всех них — на нее саму, на невинное дитя и на бехренцев, виновных лишь в том, что пытаются выжить.
Это был ужасно долгий, мучительный момент. И окончился он тем, что, глядя на приближающихся бехренцев, Пони отпрыгнула от своего пленника и бросила меч на землю.
— Я вам не враг, — решительно повторила она.
Человек, раненный ею на утесе, выкрикнул что-то, и на Пони обрушился удар сверху. Она стукнулась о землю с такой силой, что у нее едва не вышибло дух, но сумела откатиться в сторону и увидела приближающуюся к лицу кривую саблю.
Ее последняя мысль была о ребенке, так и не успевшем появиться на свет.
