ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Судьба
Чью песнь несет среди деревьев ветер?
Ее заслышав, люди расправляют плечи,
И тает их печаль, и крепнет их надежда
И вера в то, что это не последний вечер.
Ах, эта песня!
Тихая, как ночь,
И страстная,
Как шепот на рассвете.
По всей земле оравы монстров рыщут
И реки крови оставляют за собой.
Но Полуночник их в любой норе отыщет
И покарает всех недрогнувшей рукой.
Ах, эта песня!
Грозная, как буря,
И яростная,
Словно ураган.
Приходит он, ужасный в гневе.
Презрев опасность, смерти не страшась.
Так трепещите, подлые убийцы!
Взращенный эльфами, он спуску вам не даст.
Ах, эта песня!
Быстрая, как ветер,
И звонкая,
Как цоканье копыт.
Бегите, гоблины, спасайтесь, кто сумеет!
Бегите прочь скорей, не замедляя бег!
Защитник-Полуночник лук поднимет,
И вашей черной кровью обагрится снег.
Ах, эта песня!
Тихая, как шорох,
И гибельная,
Как укус змеи.
Прочь, гоблины, но помните — все тщетно.
От Полуночника не скрыться, не сбежать.
Вам суждено во мгле навеки сгинуть
И жирных земляных червей добычей стать.
Ах, эта песня!
Грозная, как меч,
И вечная,
Как жизни обновленье.
Прочь — музыка звучит, и жизнь вернулась.
Зло отступило, пробил его час.
Прочь — лес приветствует Защитника и друга,
И люди могут спать, за близких не страшась.
Ах, эта песня!
Светлая, как утро,
И нежная,
Как поцелуй любви.
Песнь Полуночника
ГЛАВА 1
СТРАННАЯ ДОБЫЧА
Еще не рассвело, а Элбрайн Виндон был уже на ногах. Быстро оделся почти на ощупь в красноватом свете жарко пылающих в камине угольков. Провел рукой по взъерошенным светло-каштановым волосам, выгоревшим на кончиках под лучами солнца. Надел пояс с кинжалом, который накануне с благоговением положил рядом с постелью, и застегнул пояс на талии, чувствуя себя сильным, почти взрослым.
Набросил на плечи одеяло потеплее и выскочил во мрак и холод, в нетерпении едва не забыв закрыть за собой дверь. Вокруг лежала небольшая деревня Дундалис. Деревня спала — вчера, как и всегда, был день, заполненный трудами и хлопотами. Элбрайн тоже вчера потрудился немало — больше обычного, поскольку значительная группа взрослых обитателей деревни отправилась далеко в лес на охоту и дети должны были следить, чтобы в деревне все было в порядке. То есть наносить дров, поддерживать огонь, чинить хижины — которые, казалось, всегда нуждаются в починке! — и совершать обход вдоль вырытой вокруг деревни защитной канавы и бдительно следить, чтобы не пробрался медведь, или большая кошка, или стая голодных волков.
Элбрайн был старшим среди ребятишек и чувствовал свою важность. Пока еще охотники не брали его с собой, но следующей весной ему исполнится тринадцать, и здесь, в суровом северном краю, это уже не детство. Следующей весной Элбрайн будет охотиться вместе со взрослыми — детские забавы останутся позади.
Он ужасно устал от трудов прошедшего дня, но был настолько возбужден, что спать не хотелось. В погоде заметно ощущался поворот к зиме. Охотники должны вернуться со дня на день, и для Элбрайна было делом чести непременно встретить их. Тогда ребятишки помладше проникнутся к нему еще большим уважением, а охотники увидят, что, несмотря на их отсутствие, под его бдительным взором в деревне все идет как надо.
Он легко двигался, ныряя в сгустившиеся тени одноэтажных строений, пока не остановился около дома Джилсепони, своей самой близкой подруги. Девочка и ее мать стояли в дверях и о чем-то спорили. И хотя говорили они шепотом, в царившей вокруг тишине слова их звучали отчетливо. Элбрайн притаился за углом дома.
— Может, они вернутся уже сегодня! — настаивала Джилсепони.
— А может и нет, Джилли, — возразила ее мать.
Элбрайн подавил смешок: девочка терпеть не могла свое уменьшительное имя — Джилли, — хотя почти все в деревне называли ее именно так. Она предпочитала просто «Джил». Однако между нею и Элбрайном у нее было еще и прозвище — Пони, оно-то нравилось Джилсепони больше всего.
Усмешка Элбрайна перешла в широкую улыбку. Неизвестно почему, но при встрече с Пони его всегда охватывало ощущение счастья, хотя всего пару лет назад он насмехался над деревенскими девчонками, без конца дразнил и даже поколачивал их. Потом, правда, настал момент, когда ему стало ясно, что это может плохо кончиться. Как-то Элбрайн погнался за Джилсепони, собираясь ухватить и хорошенько оттаскать ее за пышную золотистую копну волос. Казалось бы, все шло, как и было задумано, он уже почти нагнал ее, как вдруг из глаз у него полетели искры, и оказалось, что он лежит на спине, глядя в небо.
Теперь, вспоминая свое тогдашнее смущение, он был в состоянии смеяться, про себя или даже вместе с Пони. У него было такое чувство, словно ей можно рассказывать обо всем и она не станет ни осуждать его, ни насмешничать.
В свете горящей свечи он хорошо видел девочку. Элбрайну нравился ее облик; с каждым днем все больше и больше. Она была моложе Элбрайна на пять месяцев, но ростом значительно выше его. Пять футов три дюйма, вот какая она вымахала, он же не дотягивал даже до вожделенной отметки в пять футов. Отец успокаивал его — дескать в их роду мальчики всегда поздно начинают идти в рост. Элбрайн немного завидовал Пони и считал, что высокий рост только придает ей очарования. Она была стройная, гибкая, а в беге и драке с ней не мог сравниться ни один из мальчишек Дундалиса, включая и самого Элбрайна.
И тем не менее девочке была присуща некая едва уловимая аура мягкости. Когда Элбрайн был маленький, он думал: у девчонки просто силенок маловато, но потом эта черта стала казаться ему странно привлекательной. Волосы золотистого цвета, шелковистые и очень густые, непослушно ниспадали на плечи и спину девочки. Ее глаза, такие огромные, яркие и чисто-голубые, каких Элбрайну ни у кого больше видеть не доводилось, с интересом взирали на раскинувшийся вокруг бескрайний мир и отражали любое изменение в настроении Джилсепони. Видя в них печаль, Элбрайн и сам ощущал ее всем сердцем; если же в них искрилась радость, его ноги, казалось, готовы были пуститься в пляс.
Губы Пони были большие и пухлые. Мальчишки часто дразнили ее: если она прижмется губами к окну, говорили они, то прилипнет. Теперь у Элбрайна никогда не возникало желания дразнить Пони из-за ее губ, таких мягких, таких соблазнительных…
— Я вернусь к завтраку, — заверила Пони мать.
— Ночью в лесу опасно… — раздраженно продолжала та.
— Я буду осторожна! — перебила ее Пони.
Элбрайн думал, что мать Пони, женщина суровая, сейчас строго выбранит дочь. Однако та лишь вздохнула и безропотно закрыла за Пони дверь.
Пони тоже вздохнула и покачала головой — до чего же ей надоели эти глупые препирательства со взрослыми! — спустилась с крыльца и испуганно ойкнула, когда Элбрайн неожиданно вынырнул из темноты.
Она рефлекторно выставила перед собой кулак, и наученный горьким опытом Элбрайн поспешно отпрянул.
— Ты опоздала, — упрекнул он ее.
— Я очень устала, — ответила девочка. — И еще совсем не поздно.
Элбрайн пожал плечами и быстрым шагом пошел в направлении северного края деревни. Только что пожаловавшись на усталость, Пони тем не менее не только не отставала, но даже чуть ли не обгоняла его; наверно, была воодушевлена не меньше, чем он. Воодушевление сменилось ощущением чистой радости, когда они вышли за пределы деревни и начали взбираться по склону холма. Пони оглянулась и ошеломленно замерла, глядя на ночное небо.
— Гало… — восхищенно сказала она.
Элбрайн проследил за ее взглядом и тоже не смог сдержать восторженной улыбки.
По всей южной части неба чуть повыше горизонта раскинулось Гало Короны — тонкая игра перетекающих друг в друга цветов, красных, зеленых, голубых, темно-пурпурных; все в целом напоминало радугу. Это явление иногда возникало в летнем небе, но только поздно ночью, когда дети, да и взрослые тоже, как правило, крепко спят. Элбрайн и Джилсепони уже несколько раз видели Гало, но никогда оно не было таким ярким.
Потом они услышали далекое пение, совершенную в своей прелести мелодию. Едва различимая, она плыла сквозь холодный воздух.
— Лесной Дух, — прошептала Пони.
Легенду о нем все знали в Тимберленде. Наполовину конь, наполовину человек, Лесной Дух был защитником деревьев и животных, в особенности диких коней, которые бегали на свободе по лесистым долинам на севере. На мгновенье мысль о том, что это создание находится где-то рядом, напугала Пони, но потом чистая красота Гало и гармонирующей с ней колдовской мелодии унесла страхи прочь. Как может что-то столь прекрасное таить в себе угрозу?
Они долго стояли на склоне холма, не произнося ни слова, не глядя друг на друга. Элбрайна охватило ощущение полного одиночества — один на один со Вселенной, крошечная частичка ее безмерного величия, искорка вечности. Его разум покинул этот холм, даже саму эту землю, весь чувственный опыт его существования и сместился в область неизведанной доселе радости воспарения духа. В сознании всплыло имя Мазер, хотя он и не мог бы сказать почему. Казалось, он сейчас не понимал ничего и в то же время понимал все. Все тайны этого мира, самого мироздания, вечности — все они открылись ему, казались простыми и очевидными. В сердце звучала песнь без слов, по телу разлилось тепло, хотя в какой-то степени в эти мгновенья он находился за пределами своего материального тела.
Это ощущение прошло — увы, слишком быстро. Элбрайн глубоко вздохнул и повернулся к Пони. Он хотел заговорить с ней, но сдержался, видя, что она тоже переживает состояние, близкое к тому, в котором он только что находился. Внезапно его охватило ощущение близости с ней, как будто они вместе прошли через какое-то совсем особенное и очень личное переживание. Многие ли способны, глядя на Гало, так чувствовать красоту, подумал он? Никто из взрослых в Дундалисе, это уж точно, с их вечным ворчанием и брюзжанием. И никто из других детей — их учили, что глупо задумываться над такими вещами, и они хорошо усвоили свой урок.
Нет, это было переживание его и Пони — только их одних. Он стоял и смотрел, как она медленно возвращается к окружающей реальности.
Элбрайн изо всех сил сопротивлялся внезапно вспыхнувшему желанию наклониться и поцеловать Пони.
— Что? — спросила она, разглядев, несмотря на темноту, смятение и даже испуг на его лице. Мальчик отвернулся, недовольный тем, что позволил себе такие чувства. В конце концов, Пони была еще девочка, и, хотя Элбрайн открыто признавал ее своей подругой, всякое более глубокое чувство было совершенно недопустимо. — Элбрайн? Это пел Лесной Дух?
— Я ничего не слышал, — резко ответил он, вспомнив, что действительно слышал отдаленное пение.
— Тогда кто же?
— Никто, — грубовато ответил он. — Пошли. Скоро рассвет.
Он начал торопливо взбираться вверх по склону, иногда даже на четвереньках, оскальзываясь на толстом ковре опавших листьев. Пони продолжала стоять, глядя на него и недоумевая, что такое на него вдруг нашло. Но улыбка тотчас снова заиграла у нее на лице, а щечки с ямочками слегка покраснели. Она догадывалась, с какими чувствами сражался сейчас Элбрайн — с теми самыми, которые уже не раз приходилось преодолевать и ей.
Пони победила в этой борьбе, потому что в конце концов призналась самой себе, что неравнодушна к Элбрайну. После этого она даже радовалась своим чувствам; всякий раз, когда она видела Элбрайна, по телу разливалось удивительно приятное тепло.
Она догнала мальчика на вершине холма. За их спинами лежал Дундалис, темный и тихий. В мире, казалось, воцарилось безмолвие — ни единого птичьего призыва, ни шепота ветра в ветвях. Они уселись на вершине холма, разделенные расстоянием в пару футов и стеной смущения, окружавшей Элбрайна. Мальчик не двигался и, казалось, даже не мигал. Просто сидел, глядя прямо перед собой на раскинувшуюся внизу просторную долину, хотя вряд ли в такой темноте мог разглядеть хоть что-то.
Пони, однако, не сиделось на месте. Она в упор разглядывала Элбрайна, потом повернулась в сторону деревни — только в одном из домов горела свеча, — потом снова посмотрела на Гало, которое уже заметно побледнело. Самые яркие цвета были все еще видны, но того момента особой красоты, сопряженного с сокровенным переживанием, девочка больше не ощущала. Теперь она снова стала Джилсепони, просто Джилсепони, сидящей на холме рядом со своим другом в ожидании возвращения отца и других охотников. Рассвет, между тем, постепенно вступал в свои права. Деревня была уже хорошо видна — отдельные дома, даже столбы загона для скота.
— Сегодня, — неожиданно заговорил Элбрайн. Слова его звучали спокойно, чувство неловкости растаяло вместе с таинством ночи. — Они вернутся сегодня, — заявил он уверенно.
Пони улыбнулась, надеясь, что он прав.
Они сидели в молчании, а вокруг разгорался день. Заливавшая просторную долину пелена мрака разбилась на отдельные темные пятна — группы древних вечнозеленых деревьев, старейших «солдат» Короны. Они стояли горделиво, хотя большинство из них были едва ли вдвое выше Элбрайна. Земля вокруг деревьев словно притягивала утренний свет — подлесок тут был не темный, а белый, густой, пружинящий; он состоял из мха карибу. Элбрайну ужасно нравился этот мох — всем детям он нравился. При виде него так и хотелось скинуть башмаки, штаны и босиком побежать по белому ковру, чувствуя, как он продавливается между пальцами ног и легко касается голеней. А во многих местах мох карибу был Элбрайну даже выше колен!
Ему хотелось сделать это и сейчас — скинуть башмаки, одежду…
Он вспомнил о девочке, о своих недавних чувствах к ней и, залившись краской, отвернулся от Пони.
Девочка, по счастью, смотрела не вперед, а на южный склон холма за их спинами. Осень уже заметно заявляла о себе, и разбросанные по склону лиственные деревья, в особенности сахарные клены, были расцвечены яркими красками, красным, оранжевым и желтым.
Элбрайн порадовался, что она смотрит в другую сторону и не видит, как пылают его щеки.
— Они появятся вон оттуда, — резко сказал он, кивнув на широкий некрутой склон на северной стороне долины.
Прошло какое-то время, и они действительно, к своей радости, заметили возвращающихся охотников. Они шли уже по дну чашеобразной долины — цепочка крошечных фигур далеко внизу.
Дети наблюдали за их приближением, весело болтая, пытаясь угадать, сколько их и кто идет впереди, но тени деревьев, которые все время пересекали охотники, сбивали детей со счета.
— Смотри-ка, они несут шест! — внезапно закричал Элбрайн.
— А вон еще один! — радостно добавила Пони и захлопала в ладоши.
Охотники возвращались с добычей — несли туши лося, карибу или белохвостого оленя; судя по всему, охота оказалась успешной. Терпение у детей лопнуло; они разом вскочили и бросились вниз по склону, навстречу отряду охотников.
С вершины холма долина полностью просматривалась, но внизу, среди приземистых, раскидистых сосен, поле обзора сужалось до нескольких футов; друзья быстро потеряли друг друга из виду и потратили немало времени, перекликаясь, а потом споря, в каком направлении следует идти дальше.
— Солнце сейчас на юго-востоке, — уверенно заявил Элбрайн. Солнце еще не поднялось над краем долины, но определить его местоположение не составляло труда. — Охотники пришли с севера. Значит, мы должны идти так, чтобы солнце все время оставалось у нас за правым плечом.
Пони понимала, что он лучше разбирается в таких вещах, поэтому лишь пожала плечами, пустившись вслед за Элбрайном.
Он решительно, не оглядываясь, зашагал напрямую через густой вечнозеленый кустарник. Услышав голоса охотников, он ускорил шаг. Сердце у него бешено забилось, когда он узнал звучный голос отца, хотя слов было не разобрать.
Пони догнала его, а потом даже обогнала, пролезла между двумя тесно растущими соснами, отведя в стороны колючие ветки, и выскочила на поляну, по которой шли охотники.
Они среагировали на появление детей… странно, как-то чересчур испуганно, и Элбрайн замер. Он уже не слышал резкий окрик отца, перебегая взглядом с туши карибу на оленя, на связку кроликов, на…
Ошеломленные, Элбрайн и Джилсепони стояли не двигаясь. Отцы подошли к своим нетерпеливым детям с намерением отругать их за то, что те ушли так далеко от Дундалиса, но потом решили, что можно обойтись и без этого. Четвертая добыча, которую несли на шесте двое охотников, была красноречивей всяких слов.
Солнце стояло высоко в небе, разгорался яркий день, и вся деревня уже пробудилась к тому времени, когда Элбрайн и Пони вместе с охотниками вошли в Дундалис. Радость на лицах людей таяла, ее сменял страх, когда жители деревни разглядывали добычу; больше всего, конечно, их поражала последняя туша — тело, похожее на человеческое, но меньшего размера.
— Гоблин? — спросила одна из женщин, разглядывая скошенный лоб, длинный тонкий нос, крошечные, абсолютно круглые, уже остекленевшие глаза тошнотворно желтого цвета. Заостренные на кончиках уши утолщались и свободно болтались по сторонам головы. Женщина вздрогнула, разглядев рот — желтовато-зеленые клыки, загибающиеся внутрь. Подбородок узкий, но челюсти широкие и мускулистые. Не составляло труда представить, какую боль могли причинить эти зубы.
— Они всегда такого цвета? — спросила другая женщина, рискнув прикоснуться к телу странной твари. — Или становятся такими после смерти?
— Желто-зеленые, да, они такие, — уверенно ответил старик, не принимавший участия в охоте.
Этого морщинистого, согбенного годами старца по имени Броди Кроткий дети часто дразнили Бродячим Кротом и тут же в притворном испуге убегали прочь. Старый Броди — ворчун, сердитый на весь мир и на свои собственные немощи, — легкая добыча для детей, всегда готовых пуститься наутек, юрких, быстрых и неуловимых.
— Конечно, это гоблин, — продолжал Броди, явно польщенный общим вниманием, — и притом крупный. Все они желто-зеленые, — повторил он, обращаясь к женщине, — живые и мертвые, хотя этот почему-то быстро становится серым.
Он презрительно засмеялся. Гоблины так редко попадались людям на глаза, что многие полагали их скорее мифом, чем реально существующими созданиями. Даже в Дундалисе и других деревнях на границе с Вайлдерлендсом никто никогда не видел гоблинов и никогда не встречался с теми, кто когда-либо сталкивался с ними.
— Тебе приходилось видеть гоблинов? — спросил отец Элбрайна Олван Виндон.
Тон и выражение лица, с каким он стоял, скрестив на груди руки, ясно говорили, что он мало верит в это.
Броди Кроткий сердито посмотрел на него.
— У тебя что, память отшибло? Сколько раз я вам о них рассказывал!
Олван Виндон примирительно кивнул: по вечерам, сидя у камина в общем доме, Броди, не давая никому слова вставить, без конца пересказывал истории из времен своей юности — о сражениях с гоблинами и даже горными великанами. Люди вежливо слушали, но отводили глаза и качали головами, если Броди отворачивался.
— Говорят, недавно гоблина видели в Сорном Лугу, — сказал другой мужчина, упоминая одну из соседних деревень.
— Ну, мало ли что ребенку привидится, — Олван Виндон тут же пресек возникший было нервный шепоток.
— У нас дел полно, а вам все бы языком молоть, — вмешалась в разговор мать Пони. — Наболтаетесь вечером в общем доме, после ужина из оленины.
Олван кивнул, и люди начали расходиться, бросая последние долгие взгляды на гоблина, который в самом деле быстро становился из желто-зеленого серым. Элбрайн и Пони немного постояли, внимательно разглядывая его.
— Маленький, как восьмилетний ребенок, — насмешливо фыркнул мальчик.
Это, конечно, было чересчур сильно сказано, но, в самом деле, гоблин был не больше четырех футов в длину и вряд ли весил даже девяносто фунтов — вес самого Элбрайна.
— Может, он и вправду ребенок, — высказала предположение Пони.
— Ты же слышала, Бродячий Крот сказал, что этот гоблин крупный, — возразил Элбрайн и снова фыркнул.
— Он выглядит таким свирепым, — Пони наклонилась к созданию, внимательно разглядывая его. Элбрайн фыркнул в третий раз. — Помнишь барсука? — спросила она, разозлившись на насмешки Элбрайна. — Он почти втрое меньше этого гоблина.
Элбрайн побледнел и отвернулся. Меньше года назад, в начале лета, младшие ребятишки заманили в ловушку барсука. Когда они прибежали с этой новостью в деревню, Элбрайн, как самый старший, принял командование на себя и повел остальных на место. Он смело подошел к рычащему зверю, но тут же оказалось, что тот успел прогрызть кожаные ремни. Оскалив зубы, барсук бросился на Элбрайна, и тут, согласно легенде — для детей это и в самом деле стало легендой, — мальчик «побежал так быстро, что даже не заметил, как лезет вверх по стволу дерева, не хватаясь руками за ветки».
Остальные дети тоже разбежались, но не настолько далеко, чтобы не стать свидетелями полного унижения Элбрайна, когда барсук, точно мстительный враг, караулил его у корней дерева, продержав мальчика в ветвях больше часа.
Глупый барсук, подумал Элбрайн, и глупая Пони, которая снова вскрыла эту рану. Он без единого слова повернулся и ушел.
Глядя ему вслед, Пони не смогла сдержать улыбки, но в то же время ругала себя за то, что, может быть, слишком сильно задела его.
Вечером в тот же день все жители деревни собрались в общем доме. Большинство уже слышали рассказ о схватке с гоблинами: охотники столкнулись с группой из шести этих созданий, или, точнее, одновременно вышли из густого кустарника на открытый каменистый берег реки и оказались всего в двадцати шагах друг от друга. Гоблины сообразили первыми, швырнули копья, ранив одного человека. Последовавшая за этим схватка была короткой и жестокой; пострадали многие с обеих сторон, пара людей даже получили укусы. Потом гоблины, видимо, учтя численное превосходство людей два к одному, сбежали, растворились в кустарнике так же внезапно, как появились. Единственным серьезно потерпевшим оказался погибший гоблин — копье пронзило ему легкое. Он попытался бежать вслед за остальными, но, едва углубившись в кустарник, упал и вскоре умер.
Когда все собрались в общем доме, Олван Виндон повторил этот рассказ со всеми подробностями, стараясь ничего не приукрашивать.
— Мы потратили три дня, но так и не нашли других гоблинов, — закончил он.
Внезапно в углу комнаты пара кружек взметнулась в воздух.
— Да здравствует Шейн Мак-Микаэль! — взревели те, кто поднял кружки. — Убийца гоблинов!
Все развеселились, а Шейн Мак-Микаэль, спокойный, стройный юноша всего на несколько лет старше Элбрайна, неохотно вышел вперед и встал рядом с Олваном перед горящим камином. После долгих понуканий его наконец убедили рассказать о схватке, о том, как он увертывался и отбивал удары, а потом бросился вперед и пронзил гоблина копьем.
Элбрайн жадно ловил каждое слово, и картины происшедшего ярко рисовались в его воображении. Как он завидовал Шейну!
Потом беседа перешла в другое русло. Вспомнили о гоблине, которого не так давно видели в Сорном Луге. Затем последовали несколько совершенно невероятных рассказов жителей Дундалиса, которые якобы заметили какие-то огромные следы, но просто прежде не придали этому значения. Элбрайн сначала напряженно прислушивался к каждому слову, но потом заметил скептическое выражение на лице отца и понял — большинство рассказов продиктованы желанием просто обратить на себя внимание. Элбрайна удивляло, что взрослые так поступают, в особенности учитывая серьезность ситуации.
Разговор, теперь уже по инициативе Броди Кроткого, перешел на расу гоблинов как таковую, к которой относились не только многочисленные разновидности мелких гоблинов, но и редко встречающиеся, однако очень опасные горные великаны. Старик рассуждал на эту тему с видом знатока, но его уже никто не слушал. Даже Элбрайну было ясно, что Броди знал ненамного больше любого из присутствующих и, скорее всего, в глаза не видел ни одного великана. Элбрайн посмотрел на Пони, сидящую со скучающим видом, и кивком указал ей на дверь.
Не успел он встать, а она уже выскочила в ночную тьму.
— Пустая болтовня, — заявил мальчик, подходя к ней поближе.
— И все же гоблины существуют, — она кивнула на сарай, куда положили мертвую тварь.
— Я имею в виду все эти россказни Броди…
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. И тоже не верю ему… Точнее, не совсем верю. Гоблины существуют, — пояснила она, заметив удивление на лице Элбрайна. — Значит, наши предки, основатели Дундалиса, и впрямь могли сражаться с ними.
Элбрайн задумался над ее словами, хотя его не покидало ощущение, что в разглагольствованиях Броди больше хвастовства, чем правды. Все эти мысли, однако, разом выскочили у него из головы, когда Джилсепони повернулась к нему; ее лицо оказалось на расстоянии всего нескольких дюймов, и их взгляды встретились.
Элбрайн почувствовал, что ему трудно дышать. Пони была так близко — слишком близко, — и она не отстранилась!
Более того, она придвинулась еще ближе. Теперь их головы почти соприкасались, а ее губы, такие мягкие, оказались прямо напротив его рта. Элбрайна охватила паника, но ее тут же захлестнули другие эмоции, природы которых он не понимал. Часть его хотела убежать со всех ног, но другая часть, совершенно неожиданно для него самого, не позволяла ему сдвинуться с места.
Дверь общего дома с грохотом распахнулась, и Элбрайн с Пони мгновенно отпрянули друг от друга.
Наружу выбежала стайка детей и тут же окружила своих старших товарищей.
— Что нам теперь делать? — спросил один из них.
— Гоблины вернутся, и мы должны быть готовы к этому, — сказал другой мальчик.
— Тут гоблины никогда не бывали, — возразила Пони.
— Не бывали, так будут, — настаивал мальчик. — Так Кристина говорит.
Все взоры обратились на десятилетнюю Кристину, которая, как обычно, смотрела только на Элбрайна.
— Гоблины всегда возвращаются за своими мертвецами, — убежденно заявила она.
— Откуда тебе это известно? — в голосе Элбрайна прозвучало сомнение, что, похоже, больно задело Кристину.
Она опустила голову, подталкивая носком ноги комок грязи.
— Бабушка сказала, — застенчиво ответила девочка.
Элбрайн мысленно выругал себя за то, что поставил ее в неловкое положение. Все ребята притихли, ожидая, что он скажет.
Пони подтолкнула его локтем. Она не раз говорила Эл-брайну, что Кристина к нему неравнодушна, но, не чувствуя в десятилетней девочке соперницы, лишь забавлялась этой мыслью.
— Наверно, твоя бабушка знает что говорит, — сказал Элбрайн, и Кристина расплылась в улыбке. — И это похоже на правду, — он перевел взгляд на окружавших его ребят. — Если гоблины действительно вернутся, мы должны быть готовы к этому.
Он подмигнул Пони и удивился, когда она нахмурилась в ответ.
Может, она не поняла, что он шутит?
ГЛАВА 2
ВЕРУЮЩИЙ ОТ ВСЕЙ ДУШИ
Двадцать пять человек стояли в ряд, одетые в толстые коричневые плащи с широкими рукавами и большими капюшонами, надвинутыми низко, чтобы скрыть лица. Стояли спокойно и смиренно, склонив головы, ссутулив плечи и сложив на животе руки, — замерли, точно изваяния.
— Набожность, достоинство, скромность, — немного гнусаво произнес нараспев старый аббат, отец Далеберт Маркворт.
Он стоял на балконе над главным входом в аббатство Санта-Мир-Абель, самое известное во всем королевстве Хонсе-Бир, в умеренной северной зоне Короны. Возвышаясь на скалистых утесах побережья, мрачное аббатство стояло здесь уже почти тысячу лет. В него были вложены труд и мастерство многих поколений монахов. Серые стены, казалось, росли прямо из камня, вбирая в себя земную мощь. Углы венчала приземистая башня; узкие окна свидетельствовали о том, что аббатство возводилось как надежное убежище. Вознесенные над бескрайним морем стены аббатства производили грандиозное впечатление, хотя никто не знал, что именно находится внутри. Однако основная часть огромного сооружения была похоронена глубоко под землей — длинные туннели, бесконечные переходы, просторные помещения. Стены одних закоптились от постоянно горящих факелов, другие освещались магическим способом. В Санта-Мир-Абель жили семьсот монахов и двести слуг, многие из них никогда не покидали аббатства, если не считать коротких визитов на рынок в соседнюю деревушку с тем же названием Санта-Мир-Абель.
Двадцать пять выпускников стояли в ряд, выстроившись по росту. Эвелин Десбрис, высокий, крепко сбитый молодой человек двадцати лет от роду, оказался в этой шеренге третьим с края. Из-за непрекращающегося воя ветра между скал слова аббата почти не достигали его ушей, но Эвелин не очень и вслушивался. Почти всю свою сознательную жизнь он грезил об ордене Санта-Мир-Абель — и, как генерал, сосредоточенный на мыслях о предстоящем сражении, отдавал этому все свои силы. Годы учения и изнурительных испытаний остались позади, и вот он стоит здесь, среди тех двадцати пяти, кто остался от двух тысяч мальчиков, восемь лет назад пришедших сюда с отчаянным желанием стать выпускниками класса 816 Года Божьего.
Эвелин рискнул бросить из-под капюшона взгляд на небольшую группу зрителей, наблюдавших за церемонией, стоя на дороге перед воротами аббатства. Среди них находились его мать, Анна-Лиза, и отец, Джейсон; мать в последнее время много болела, и неизвестно еще, сможет ли проделать обратный путь в триста миль до своей родной деревни Юманеф. Эвелин чувствовал сердцем, что видит ее в последний раз; впрочем, и отца, скорее всего, тоже. Он был младшим из десяти детей, и его родителям перевалило далеко за сорок, когда он появился на свет. Разрыв между ним и предыдущим ребенком составлял семь лет, поэтому настоящей близости с братьями и сестрами у него не было. К тому времени, когда само понятие семьи стало доступно Эвелину, половина детей уже покинули семейный очаг.
У него было хорошее детство, окрашенное теплой близостью с родителями. В особенности сильна была внутренняя связь между ним и Анной-Лизой, женщиной смиренной и религиозной; сколько он себя помнил, она всегда способствовала тому, чтобы он избрал путь служения Богу.
Эвелин быстро опустил взгляд из страха быть наказанным за то, что позволил себе нарушить правила. Ходили слухи, что студентов Санта-Мир-Абель изгоняли из рядов претендентов и за меньшие провинности. Перед его внутренним взором возник образ матери, какой она была много лет назад, в тот момент, когда он сообщил ей о своем решении уйти в Санта-Мир-Абель: слезы на глазах и мягкая, просветленная улыбка на устах. Этот образ запечатлелся в его памяти со всеми подробностями, словно озаренный магическим светом. Насколько моложе и оживленнее выглядела тогда Анна-Лиза! Последние несколько лет совсем измотали ее — одна болезнь с неумолимостью рока следовала за другой. Тем не менее Анна-Лиза была полна решимости дожить до этого дня. Эвелин понимал, что, как только ворота Санта-Мир-Абель закроются за ним, мать очень скоро проиграет битву с надвигающейся смертью.
Что же, это в порядке вещей. Ее цель достигнута, а жизнь прожита в духе благочестия и смирения. Эвелин знал, что будет оплакивать уход матери, но жалеть при этом скорее самого себя, а не Анну-Лизу, чья душа к тому времени — в этом он не сомневался — окажется в благословенном краю.
Скрип открывающихся ворот заставил юношу отвлечься от своих мыслей.
— Готовы ли вы посвятить себя служению Богу? — спросил аббат Маркворт.
И двадцать пять голосов ответили в унисон:
— Да!
— Тогда пройдите сквозь Строй Добровольного Страдания!
Вереница студентов медленно двинулась вперед.
— Мой Бог, наш Бог, единый Бог! — речитативом повторяли они, и голоса их звучали все выше по мере приближения к двум рядам монахов — выпускников предыдущих лет, вооруженных тяжелыми деревянными вальками.
Эвелин слышал шлепки, нечаянно вырвавшиеся стоны и даже вскрики тех, кто шел впереди. Он постарался позабыть обо всем, сосредоточившись на святых словах и стремясь с помощью веры выстроить вокруг себя стену, ограждающую от восприятия всего остального. И достиг в этом такого успеха, что даже не почувствовал первых ударов, а последующие показались ему лишь кратким мигом боли, сущим пустяком по сравнению с тем, какая радость его ожидала. Всю свою жизнь он хотел служить Богу, всю свою жизнь он мечтал об этом дне.
И вот теперь его время настало. Он прошел сквозь строй, не издав ни единого звука, если не считать речитатива молитвы, который он повторял сейчас еще более энергично, чем раньше.
Этот факт не ускользнул от внимания ни аббата, ни других монахов, бывших свидетелями посвящения класса 816 Года Божьего. Никто из студентов этого выпуска не вел себя так достойно, проходя сквозь Строй Добровольного Страдания; и никто даже за последние несколько лет.
Анна-Лиза испытала настоящее потрясение, когда огромные каменные ворота Санта-Мир-Абель с громким стуком захлопнулись за сыном. Муж стоял рядом, сопереживая ей и поддерживая ее.
Анна-Лиза, как и Эвелин, была уверена, что никогда больше в этом мире не увидит своего младшего сына. Она сама подталкивала его на путь служения Господу, но сердце человеческое слабо, и момент последнего прощания отозвался в нем острой болью, высасывающей последние силы из ее немощного тела.
Муж всегда служил ей опорой и поддержкой. У него на глазах тоже выступили слезы, но в отличие от Анны-Лизы — у нее это были слезы радости — в его душе клокотала целая буря чувств, от вполне понятной печали до ярости. Открыто он никогда не выступал против решения Анны-Лизы, но, как человек прагматичный, не раз задавался вопросом, а не приведет ли это решение к тому, что жизнь его сына окажется потраченной впустую.
Он понимал, однако, что никогда не выскажет своих сомнений хрупкой, тяжко больной жене; одно неосторожно сказанное слово было в состоянии убить ее. Джейсон мечтал об одном — каким-то чудом суметь довезти ее домой, чтобы она умерла в своей постели.
Мысли о родителях вылетели из головы Эвелина, как только он вместе с остальными пересек двор и вошел в приемный зал Санта-Мир-Абель. Вот теперь он не смог сдержать возгласа удивления и восхищения.
В помещении было полутемно — свет сюда проникал лишь сквозь ряд высоко расположенных крошечных окон. На стенах через равные интервалы горели факелы, и поддерживающие потолок массивные столбы, казалось, покачивались в их свете. Эвелин в жизни не видел столь огромного помещения и даже не мог представить себе, какие усилия были потрачены на то, чтобы построить его. Внутри этого зала запросто разместилась бы его родная деревня, и еще хватило бы места для конюшен!
Развешенные по стенам гобелены тоже поражали воображение — искусно вытканные сцены состояли из миллиона деталей; образы внутри образов, и так без конца. Тончайшие линии просто заворожили Эвелина, донельзя возбудили его любопытство, не давали отвести взгляд. Гобелены покрывали стены почти полностью, оставляя место лишь для окон и сверкающего оружия: мечи и копья, длинные кинжалы, сабли с кривыми лезвиями и острыми кончиками, многих из которых Эвелин никогда прежде не видел. Тут и там, словно молчаливые стражи, громоздились доспехи самой разной формы и отделки, начиная от древних, состоящих из частично перекрывающихся деревянных пластинок, до прочных металлических кольчуг, предназначенных для Бригады Непобедимых — личной охраны короля Хонсе-Бира.
У одной стены возвышалась гигантская фигура, футов пятнадцати в высоту, обряженная в толстую кожаную, отороченную мехом куртку, усеянную металлическими пластинами с острыми шипами и тяжелыми железными кольцами. Горный великан, с содроганием понял Эвелин, в типичной боевой одежде своей воинственной расы. Образуя контраст, рядом с великаном стояли две крошечные фигуры; одна лишь едва доставала Эвелину до пояса, а вторая была повыше, стройная и гибкая. На первой была надета легкая кожаная туника и металлические нарукавники, прикрывающие руки от запястья до локтя. Судя по красному берету, это был злобный карлик под названием «поври манникин». Их также называли «красными шапками»: за ними водилась отвратительная привычка окунать свои береты, сшитые из особым образом обработанных и заколдованных кусков человеческой кожи, в кровь своих жертв, пока береты не пропитаются ею настолько, чтобы постоянно сиять ярко-красным цветом.
Статуя рядом с поври имела пару полупрозрачных крыльев, а конечности тонкие и длинные: эльф, таинственный тол’алфар. На нем было блестящее одеяние из соединенных друг с другом крошечных серебристых колечек — тоже своего рода броня. Эвелину захотелось подойти поближе, чтобы получше рассмотреть строгие черты лица и броню, это изделие поразительного мастерства. Однако этот порыв — и мысль о возможном наказании, если он ему поддастся, — заставил молодого человека вспомнить, где он находится. Возможно, он и так простоял слишком долго, не заметив этого. Сильно покраснев, Эвелин опустил голову и украдкой бросил взгляд по сторонам. И быстро успокоился, увидев, что все его одноклассники потрясены не меньше, чем он сам, и что аббат и другие монахи на это, похоже, не обращают внимания.
Так и было задумано, внезапно понял он, — чтобы вновь посвященные были ошеломлены всем увиденным. Эвелин снова стал разглядывать зал, уже не таясь. Постепенно ему стало ясно назначение этого зала. Священники ордена Санта-Мир-Абель были известны не только своей набожностью и смирением, но и репутацией неукротимых воинов. Во время учебы Эвелин познакомился лишь с самыми зачатками боевых искусств, но догадывался, что в аббатстве много времени будет уделяться физической подготовке и отработке боевых навыков.
И мысль об этом отнюдь его не радовала. Молодой человек, мягкий и идеалистичный по натуре, хотел служить Господу, нести людям мир, исцелять, дарить успокоение. Для Эвелина Десбриса ничто не могло быть выше этого — ни сокровища, ни королевская власть.
Теперь он оказался по другую сторону огромных каменных ворот Санта-Мир-Абель. Судьба предоставила ему шанс, о котором он так долго мечтал.
Юноша от всей души верил в это.
ГЛАВА 3
ДОЛГИЙ ПОЦЕЛУЙ
Волнение в Дундалисе угасло быстро. Неделя после возвращения охотников прошла без каких-либо выдающихся событий, за ней неспешно протекла вторая, и постепенно беспокойства из-за убитого гоблина улеглись, их сменили другие заботы, гораздо более насущные, — необходимо было готовиться к зиме. Дел было невпроворот: последняя жатва, заготовка продовольствия, заделывание дыр в домах и прочистка дымоходов. С каждым мирно проходящим днем угроза появления гоблинов казалась все менее реальной; с каждым мирно проходящим днем все меньше и меньше людей отправлялись патрулировать местность вокруг деревни.
Правда, Элбрайн и его друзья — некоторым из них едва исполнилось шесть-семь лет — отнеслись к происшествию совсем по-другому. Для взрослых история с гоблином была всего лишь досадной помехой, отвлекающей от более важных дел. Для юных обитателей деревни, чьи жажда приключений и живое воображение еще не угасли под влиянием тяжкого опыта реальных потерь, в нем таился призыв к оружию, указание на то, что пришло время героических свершений. С самого первого дня после возращения охотников Элбрайн с друзьями каждое утро приставали к старшим с просьбой позволить им патрулировать окрестности и каждое утро получали вежливый отказ, а также распоряжение выполнить то или иное обычное хозяйственное поручение. Даже Элбрайн, который уже весной должен был начать взрослую жизнь, потратил почти всю предыдущую неделю, прочищая забитый грязью и копотью дымоход.
И все же мальчик не утратил надежды на то, что он своего добьется. Взрослым надоело ходить в патруле, это ясно. В них все больше крепла уверенность, что случай с гоблином носил единичный характер, что эти создания охотятся далеко отсюда и не стали выслеживать охотников до их деревни, находящейся на расстоянии не меньше тридцати миль от места схватки.
Теперь, по прошествии двух спокойных недель, не принесших ничего нового, кроме совсем уж диких слухов, которые даже самые осторожные жители Дундалиса считали явно преувеличенными, Элбрайн чувствовал, что сопротивление в голосе отца стало заметно слабее. Поэтому он не удивился, когда в одно прекрасное утро отец в ответ на его просьбу развернул на столе карту местности и показал сыну, где ему со своими друзьями надлежит занять посты. И Элбрайн был приятно удивлен, когда Олван вручил ему семейный меч с коротким, толстым лезвием. Не такое уж впечатляющее оружие — лезвие покрывали ржавчина и бесчисленные насечки, — и все же это был один из немногих настоящих мечей в деревне.
— Убедись, что у всех ребят тоже есть оружие, — серьезно сказал Олван, — и что каждый из них умеет обращаться с ним.
Олван понимал, что его слова значат для сына. Если бы он улыбнулся или каким-то другим способом показал, что не придает серьезного значения патрулированию, то тем самым лишил бы сына столь важного для любого молодого человека ощущения собственной важности.
— Думаешь, это разумно — давать детям в руки оружие? — спросил Олвана Шейн Мак-Микаэль, глядя вслед убегающему мальчику. — И вообще позволять им патрулировать?
Олван лишь пожал плечами.
— Все взрослые заняты, — ответил он, — и в долине есть еще патрульные из числа ребят постарше. Кроме того, если гоблины или великаны сумеют подойти близко к Дундалису, дети будут одинаково беззащитны перед ними что в лесу, что в деревне.
Против этого Шейну возразить было нечего, хотя сама мысль о возможности такого развития событий ужасала его. В Хонсе-Бире вот уже много лет не было войн — злые гоблины и великаны для многих людей превратились лишь в персонажей сказок, рассказываемых вечерами у камина, — и по этой причине в Дундалисе отсутствовали защитные сооружения. Деревня даже не была обнесена стеной, как древние поселения, а ее жители имели очень мало оружия. Охотничий отряд из двенадцати человек имел при себе половину всего реально существующего в Дундалисе оружия, а ведь в деревне проживало около ста человек. Шейн Мак-Микаэль понимал, что Олван прав, и эта мысль заставила его содрогнуться. Если гоблины подберутся достаточно близко, опасность будет угрожать всей деревне.
Однако вскоре Шейн успокоился. На самом деле он не верил, что гоблины придут; никто в деревне не верил в это, кроме старого ворчуна Броди Кроткого.
Патрулирование началось в тот же день. Двадцать пять ребят ходили по краю долины, обращенному в сторону Дундалиса. Была еще одна группа патрульных, постарше, отваживавшихся забираться дальше к северу, в глубь долины. Старшие ребята не возражали против присутствия младших, рассчитывая, что в случае необходимости те обеспечат им связь с деревней. Встречаясь, обе группы уважительно кивали друг другу и следовали дальше своим путем. Все это заставляло радостно трепетать сердца Элбрайна и его друзей. На этот раз они не оказались в стороне, на этот раз они делали важное для всей деревни дело.
По мере того как шло время — погода становилась холоднее, и чаще дул северный ветер, — отряд Элбрайна совершенствовал свои навыки патрулирования. Элбрайн разбил его на четыре группы по пять человек и пятую, в которой было трое. Эти последние перемещались от одной группы к другой, выслушивали сообщения и докладывали их Элбрайну и Пони, которые сидели на вершине холма над Дундалисом, откуда хорошо видна была вся долина. Поначалу обнаружились недовольные такой расстановкой сил, в основном мальчики постарше, считавшие, что Элбрайну следовало бы взять себе помощника из их числа. Некоторые даже дразнили Элбрайна и, намекая на его крепнущую дружбу с Пони, выкрикивали всякие глупости вроде «ну, давай, покатайся на Пони» и прочее в том же роде.
Элбрайн воспринимал все это спокойно, но предупредил ребят, что не позволит никаких оскорблений в адрес Пони. Ему было наплевать, когда дразнили его самого, поскольку теперь он не стеснялся признавать, и в глубине души и открыто, что Пони была его лучшим и самым доверенным другом.
— Пусть малыши резвятся, — чувствуя себя уже совсем взрослым, снисходительно сказал он Пони, когда они в очередной раз забрались на вершину холма.
И отошел в сторону, разыскивая пень пошире, за которым можно было бы укрыться от ветра. Пони понимающе смотрела ему вслед, и на ее лице играла теплая улыбка.
Однако не одна она провожала взглядом мальчика. Проворно и бесшумно перескакивая с ветки на ветку, за Элбрайном неотступно следовало некое создание. Несмотря на всю настороженность Элбрайна и Пони, оно оставалось для них невидимым и неслышимым. Даже если они смотрели прямо в его сторону, то грациозные движения невидимки были столь неуловимы — и при этом оно всегда пряталось за каким-нибудь суком, — что качнувшуюся ветку дети приписывали дуновению ветра или, в крайнем случае, быстро промелькнувшей белке.
Еще неделя прошла все так же спокойно. Подготовка к зиме в деревне шла полным ходом. Патрульных на холме и в долине одолевала скука. В начале второй недели отряд Элбрайна уменьшился почти наполовину — ребята объясняли это тем, что их помощь требуется дома. При этом он заметил, что оставшиеся «солдаты» также были не прочь увильнуть от наскучившего им патрулирования.
Сам Элбрайн трудился все так же усердно, хотя теперь в его распоряжении были всего три команды по пять человек и двое гонцов.
— Завтра Шамус не придет, — сообщила Пони, когда они сидели рядышком, укрывшись от пронизывающего ветра за стволом могучей сосны. День уже клонился к вечеру, по небу бежали хмурые серые облака. — Его мать сказала мне сегодня утром.
Элбрайн ковырял землю кончиком своего меча.
— Значит, в его команде останется всего четверо, — сухо заметил он.
Пони почувствовала огорчение в голосе друга, хотя он очень старался скрыть его. Еще бы! Первый отряд Элбрайна таял с каждым днем, его «солдаты» уходили, чтобы латать крыши и ставить подпорки в амбарах. Пони сочувствовала ему, но, рассуждая логически, надеяться на что-либо иное было просто глупо.
— Все это происходит потому, что гоблины, похоже, забыли о нас, — мягко напомнила она. — Лучше уж так, чем если бы в нашем патрулировании и в самом деле был смысл. — Зеленые глаза Элбрайна внезапно вспыхнули от гнева. — Хотя, может, в нем все же есть смысл, — поспешила добавить она, чтобы успокоить его гордость. — Кто знает? Может, гоблины все же подходили близко к Дундалису? — Элбрайн вскинул голову и провел рукой по волосам. — Может, они засылали сюда своих разведчиков? Ну, а те увидели наш патруль и поняли, что не смогут запросто проникнуть в деревню.
— Мы же всего лишь дети, — презрительно произнес Элбрайн.
Пони покачала головой.
— Даже самый младший в нашем отряде крупнее любого гоблина, — возразила она.
Так оно и было, и это придавало весомость всем ее рассуждениям. В глазах Элбрайна вспыхнули знакомые жизнерадостные искорки. Он перевел взгляд на землю, истыканную мечом.
Пони тепло улыбнулась, чувствуя, что поступила правильно. Помогла Элбрайну справиться с обуревавшими его чувствами. По правде говоря, сама она не верила в то, что гоблины подбирались близко к деревне и наткнулись на их патруль. Да и Элбрайн в глубине души так не думал. Но рассуждения Пони позволяли верить, что его первое серьезное поручение не было совсем уж бессмысленным с точки зрения взрослых. В самом деле — никто ведь не мог ничего утверждать с полной ответственностью; и даже простого напоминания об этом факте оказалось достаточно, чтобы он снова взбодрился.
Возникшая между ними связующая ниточка ощущалась в этот момент настолько явственно, что Пони отважилась прикоснуться к Элбрайну. Протянула руку, мягко взяла его за подбородок и повернула лицом к себе.
— Ты делаешь очень важное дело, — мягко сказала она.
— Не я один… — начал было он, но девочка прижала палец к его губам, заставив умолкнуть.
Только тут до него дошло, что происходит. Ее лицо находилось совсем рядом. Внезапно Элбрайна бросило в жар.
Пони придвинулась еще ближе и… поцеловала его! Элбрайн одновременно и испугался, и затрепетал. Наверно, ему следовало отстраниться, сплюнуть на землю и крикнуть:
— Девчачья отрава!
Именно так поступали в подобной ситуации все мальчишки, и именно так вел себя он сам во всех предыдущих случаях, когда Пони или какая-нибудь другая девочка пытались поцеловать его.
Но сейчас у него не было ни малейшего желания делать это. Внезапно он вспомнил, что Пони не предпринимала подобных попыток уже очень давно — может быть, целый год. Опасалась его реакции? Думала, что он еще не «созрел» для таких вещей, и только сейчас решила, что время пришло? Да, наверно, так оно и было.
Поцелуй, между тем, длился и длился. Пони понимала Элбрайна лучше, чем он сам. За последнее время, проводя вместе по несколько часов в день, они сблизились еще больше.
И теперь вот это. Элбрайн хотел, чтобы их поцелуй длился вечно. Он настолько осмелел, что обнял Пони за плечи и притянул еще ближе к себе, ощущая странные и очень приятные округлости прильнувшего к нему тела. Его охватила паника. Что делать дальше? Да и нужно ли что-то делать вообще?
Мало того что ему не хотелось, чтобы их поцелуй кончался. Ему определенно хотелось чего-то еще, хотя он и не понимал, чего именно. Хотелось быть ближе к Пони, и физически, и эмоционально. Это была его Пони, его самый близкий друг, девочка… нет, молодая женщина… которую он с каждым днем любил все сильнее. Весной он станет взрослым мужчиной, а она, уже следующей осенью, взрослой женщиной, и вскоре после этого он сможет попросить ее руки…
От этой мысли его затрясло, и он непроизвольно отпрянул. Но страх тут же прошел, стоило лишь ему заглянуть в сияющие голубые глаза Пони. Теперь ей не пришлось самой проявлять инициативу — едва оторвавшись друг от друга, они снова слились в нежном поцелуе и долгом объятии. Одежда казалась лишней, воспринималась как ненужная помеха. Элбрайн больше не боялся прикасаться к Пони, и его руки двигались уверенно, словно сами знали, что делать. Он пробежал пальцами от ее шеи вниз, по груди, животу и дальше, к сильным, стройным ногам. Рот Пони приоткрылся чуть шире, и Элбрайн почувствовал прикосновение ее языка: дивное, никогда прежде не изведанное ощущение!
Наверно, это был самый чудесный момент во всей его недолгой жизни, и…
И внезапно все кончилось. Очарование исчезло, разрушенное ужасным, душераздирающим воплем. Молодые люди мгновенно отпрянули друг от друга и вскочили на ноги, широко распахнутыми глазами глядя на длинный, усыпанный маленькими фигурками склон холма и столб дыма — слишком большой, чтобы подниматься из трубы! — над одним из домов.
Гоблины все-таки пришли.
В сотнях миль от этого места, в далеком, пользующемся дурной славой Барбакане, в глубокой пещере внутри горы, известной под названием Аида, демон наслаждался ощущениями, которые дарила ему война. Он воспринимал и смаковал предсмертные вопли гибнущих в Дундалисе, хотя понятия не имел, где именно происходит сражение. Какая разница? Это неважно, совсем неважно. Наверно, кто-то из вождей гоблинов устроил бойню, или, может быть, поври совершили очередной набег. Действуя по собственной инициативе, они несли смерть и разрушение этим жалким людишкам: вот что было важно для демона.
Он пробудился, тьма сгущалась, и его влияние уже начало распространяться по всей Короне. И гоблины, и поври, и другие расы, которых демон мог рассматривать как своих союзников, почувствовали его пробуждение и в самом этом факте черпали мужество.
Он расправил могучие крылья и поудобнее уселся на троне, сооруженном из осколков обсидиана, не так давно служивших ему гробницей. Да, темные вибрации уже заметно сотрясали каменную твердь. Сладостное ощущение дарила демону война — и смертные муки множества людей.
Хорошо, что его долгий сон подошел к концу.
ГЛАВА 4
ГИБЕЛЬ ДУНДАЛИСА
Элбрайн и Пони ошеломленно замерли от ужаса. Происходящее выходило за пределы их разума, казалось совершенно нереальным и неожиданным. То, что они видели, было ужасно, но воображение развертывало перед ними еще более страшные сцены. Вопреки очевидному не хотелось — нет, просто невозможно было! — поверить, что глаза не обманывают их.
Джилсепони первой вышла из оцепенения и сделала шаг вперед, вскинув руки. Это почти непроизвольное движение вывело ее из транса. Она вспомнила о матери, пронзительно вскрикнула и бросилась к дому.
Элбрайн хотел было окликнуть ее, но передумал и остался на месте. Что делать? Что он должен делать?
Воин знает ответ на этот вопрос!
С огромным трудом Элбрайн оторвал взгляд от происходящего внизу и оглянулся по сторонам. Нужно собрать патрульных, решил он. И возможно, послать гонца к старшим ребятам, тем, что делали обход в глубине долины. И всем вместе, плотной боевой группой, спуститься в деревню. Да, так будет лучше всего.
Но вышло иначе. Только он открыл было рот, собираясь позвать остальных, как тут же отпрянул за сосну. Крик застрял в горле, дыхание перехватило. Прямо в двух шагах от себя он увидел почти лысую голову, остроконечные уши — землисто-желтого цвета. Дрожащими пальцами Элбрайн вытащил меч, и тут его охватил такой глубокий, парализующий ужас, что по сравнению с ним все испытанное прежде померкло.
Пони забыла свою дубинку на холме. Да девочка, в общем-то, и не собиралась участвовать в битве.
Все, что она хотела, это найти родителей, оказаться в их объятиях, услышать успокаивающий голос матери, ее слова о том, что все будет хорошо. Снова почувствовать себя совсем крошкой, которая только что проснулась после ночного кошмара и прижимается к матери, чье присутствие непременно развеет само воспоминание о нем.
На этот раз, однако, это был не сон. На этот раз все происходило на самом деле.
Пони бежала, ослепнув от слез. Споткнулась обо что-то, похожее на ствол дерева, и тут же едва не упала в обморок, когда увидела, что этот предмет движется. Девочка с ужасом поняла, что перед ней великан с дубинкой в руке; он сделал огромный шаг, удаляясь от Пони.
Если бы у нее хватило дыхания, она закричала бы; и если бы это произошло, чудовище заметило бы ее и припечатало своей дубинкой прямо на месте.
Но великан полностью сосредоточился на деревне и не обратил внимания на ничтожную маленькую девочку. Она поднялась, нашарила на земле пару камней и побежала дальше, вслед за великаном, но держась от него на расстоянии. Вскоре Пони оказалась там, где уже вовсю шла яростная битва. Зрелище всеобщего смятения, мертвых тел, отчаянно сопротивляющихся людей в один миг преобразило ее. Больше она не чувствовала себя маленькой девочкой. Вспомнив, чему ее учили, Пони постаралась привести свои мысли в порядок. Гоблины кишмя кишели повсюду, и девочка заметила по крайней мере еще двух великанов — огромных, как горы, около тысячи фунтов бугристых мышц каждый. Людям ни за что не одолеть всю эту свору! Часть сознания Пони, взрослая и способная рассуждать логически, подсказала ей, что, без сомнения, Дундалису пришел конец.
— План Б, — громко сказала она, больше для того, чтобы справиться со смятением.
Во всех поселениях Вайлдерлендса каждого ребенка чуть ли не с пеленок учили, как нужно вести себя в случае серьезной катастрофы. Прежде всего — спасать деревню, а если это невозможно, то спасать как можно больше людей. Это и был «план Б».
Пони свернула к задворкам ближайших домов, стараясь держаться в их тени. Выскочив из-за угла, она в остолбенении остановилась.
Яростное сражение шло на единственной улице Дундалиса, совсем недалеко от того места, где стояла девочка. Прежде всего она заметила Олвана Виндона, возвышающегося в центре группы человек в двадцать, со всех сторон окруженной врагами. Первым порывом Пони было попытаться пробиться к ним, но она быстро сообразила, что это невозможно. Девочка непроизвольно стиснула кулаки, когда Олван метким ударом размозжил голову одному из гоблинов и мерзкая тварь рухнула в грязь.
И тут дыхание у нее перехватило. Чуть позади Олвана от двух яростно тыкающих в него копьями гоблинов отчаянно отбивался еще один мужчина, и Пони узнала его.
Это был ее отец.
Элбрайн задержал дыхание, глубоко вдохнул и снова постарался не дышать. Он не знал, что предпринять, разве что проклинать себя за то, что он уже натворил — спрятался за сосной и, на время позабыв обо всем, перестал следить за долиной, — это была самая главная и, наверно, роковая ошибка.
Теперь от него требовалось подавить охвативший его ужас, выйти из ступора и вспомнить многочисленные уроки отца. Воин знает своего врага, находит своего врага и следит за каждым его движением. Снова и снова безмолвно повторяя эти слова, точно литанию, Элбрайн осторожно выглянул из-за сосны, уверенный, что гоблин, которого он только что видел по ту ее сторону, сейчас обрушит на него удар своего оружия.
Воин знает своего врага…
Внезапно сражение далеко внизу снова оказалось в поле его зрения, и Элбрайн облегченно вздохнул, поняв, почему его противник замер совершенно неподвижно и тоже смотрит в сторону деревни. Облегчение, правда, тут же сменилось душевной болью: Элбрайну стало ясно: гоблины выследили патрульных и, очень может быть, уже прикончили их, а этого оставили на страже, наблюдать, не подойдут ли еще люди на помощь сражающимся.
Мальчика обуяла такая ярость, что он забыл о страхе. Сжимая в руке меч, он не раздумывая — чтобы не утратить мужества — выскользнул из-за дерева. Пригнувшись, быстро и бесшумно покрыл треть расстояния до гоблина.
И вдруг снова его охватило непреодолимое желание вернуться под прикрытие сосны и затаиться там. Однако звуки битвы и запах дыма от горящих домов помогли Элбрайну сохранить мужество. Упрямо он продолжал подбираться к врагу. Ни шагу назад. Элбрайн внимательно огляделся, убедился, что гоблин один, выпрямился в полный рост и бросился вперед.
Еще пять шагов — и он оказался совсем рядом. Увлеченная зрелищем сражения, тварь не замечала Элбрайна до последней секунды. Как раз в тот момент, когда гоблин начал поворачиваться, мальчик обрушил на его голову удар меча.
Меч, однако, отскочил, по-видимому, не нанеся гоблину никакого вреда. Элбрайна охватил ужас; наверно, он ударил недостаточно сильно, сейчас враг повернется и насадит его на свое копье. Мальчик в отчаянии отпрянул, готовясь защищаться.
Гоблин, однако, непонятно почему пошатнулся, выронил оружие и упал на колени. Его голова моталась из стороны в сторону, и Элбрайн увидел яркий красный разрез и сквозь него белую раздробленную кость и сероватый мозг. Гоблин больше не двигался, оставаясь в той же позе — на коленях, с подбородком, прижатым к груди.
Мертв.
Элбрайна едва не вывернуло наизнанку. Впервые в жизни он убил живое разумное существо, и мысль об этом тяжким грузом поселилась в сердце. Однако запах дыма снова вернул его к реальности. Он поступил правильно: гоблина следовало убить. Не захватывать же его в плен? Это было был просто глупо.
Он перевел взгляд на Дундалис. Там сражаются его родители, туда побежала Пони.
— Пони… — в отчаянии прошептал Элбрайн и дальше уже действовал, не раздумывая.
Деревья замелькали по обеим сторонам от него, когда он со всех ног бросился вниз, в деревню.
Пони обошла дом, медленно, осторожно приближаясь к месту сражения и ломая голову над тем, как прорваться сквозь кольцо гоблинов и оказаться рядом с отцом. Душераздирающий крик заставил ее замереть. Только тут она огляделась по сторонам, пытаясь понять, где находится и чей это дом. Рыдания душили ее.
— Сейчас не время плакать, — одернула она себя и снова переключила свое внимание на сражение.
Плечи ее поникли. Да, множество мертвых или умирающих гоблинов валялись на залитой кровью земле вокруг отчаянно сопротивляющихся жителей деревни, но несколько человек были убиты тоже. И, что самое страшное, кольцо гоблинов не поредело.
По-прежнему над всеми возвышался Олван. Он прикончил еще одного гоблина, раскроив его безобразный череп, поднял руку и прокричал что-то, видимо, подбадривая остальных. Но тут произошло нечто странное. Казалось бы, Олван должен был опустить руку, а между тем, она поднималась все выше и выше. Пони заметила выражение ужаса в его глазах, перевела взгляд вверх…
Ухватив Олвана за предплечье, великан просто выдернул его из самой гущи битвы. Дом помешал девочке разглядеть, что происходило с Олваном дальше. Она с трудом сдержала рвущийся из груди крик.
И тут Олван снова оказался в поле ее зрения, бесформенной грудой рухнул прямо к ногам отчаянно сражающихся людей. Их ряды распались. Они бросились в разные стороны, но мало кто сумел убежать далеко; большинство тут же похоронила под собой волна кинувшихся на них гоблинов. Судьба оказалась милосердна к Пони, и она не видела гибели своего отца. Зато прямо на ее глазах гоблин швырнул на землю и проткнул копьем женщину, которая учила девочку читать и писать. Не в силах больше смотреть на ужасное побоище, Пони отвернулась, с трудом сдерживая позывы к рвоте.
Сопротивление людей оказалось сломлено, их охватило смятение. Отовсюду слышались крики и стоны. Пони не знала, что делать, куда бежать. Перед ее внутренним взором снова возник образ мертвого Олвана. И отец… Может, он уцелел? Может, каким-то чудом выбрался из этой свалки и теперь найдет ее, уведет туда, где им не будет угрожать опасность?
Однако вместо отца из-за угла внезапно вынырнул гоблин. Пони вскрикнула, швырнула в него один из своих булыжников и бросилась бежать. Обогнула дом и остановилась, тяжело дыша и прислушиваясь к топоту преследовавшего ее гоблина. Как только он вынырнул из-за угла, девочка резко выставила вперед локоть, заехав им под подбородок мерзкого создания. И бросилась на него, неистово молотя кулаками и ногами. Однако он оказался сильнее, чем можно было предположить, судя по его маленькому, юркому тельцу. В конце концов ему удалось увернуться. Он оттолкнул Пони и поднял копье.
— Элбрайн!
Этот призыв заставил быстро мчащегося мальчика резко остановиться. Он вырвал из земли ствол молодого клена и, размахивая им, бросился на крик.
Карли, один из его юных разведчиков, пошатываясь, шел ему навстречу, прижав обе ладони к правому боку. Вокруг них расползалось темное пятно.
— Элбрайн! — снова закричал девятилетний мальчик и едва не упал, но Элбрайн успел подхватить его.
Он попытался осмотреть рану. Карли жалобно захныкал, когда рука Элбрайна задела застрявший в боку кончик копья. Элбрайн отдернул дрожащую руку, широко распахнутыми глазами глядя на кровь на ней. Карли снова зажал ладонями рану, но вряд ли это могло остановить кровь.
Ну же, думай, твердил себе Элбрайн. Так. Нужно снять рубашку и перевязать рану. И побыстрее! Он сорвал с себя куртку, кожаный жилет и расстегнул рукава белой рубашки. И тут увидел быстро приближающегося гоблина с обломанным копьем в руке. Подняв его, словно дубинку, тварь бросилась на Элбрайна.
Он выхватил свой короткий меч и замахнулся, но гоблин действовал проворнее и с силой налетел на него. Элбрайн упал на спину, и гоблин оказался на нем.
Меч Элбрайна угодил в бок гоблину, но не причинил ему серьезного вреда. С удивительной силой тварь ухватила мальчика за запястье, не давая ему нанести новый удар.
Они катались туда и обратно по склону, колотя друг друга. Безобразная физиономия гоблина с кривыми зубами и длинным остроконечным носом находилась всего в нескольких дюймах от лица Элбрайна, а потом оказалась еще ближе, когда он начал головой бить мальчика по лицу. Элбрайн почувствовал, что из носа у него побежала теплая кровь. Он сопротивлялся изо всех сил, но гоблин по-прежнему не давал ему воспользоваться мечом.
Они продолжали кататься по земле, то один оказывался сверху, то другой. В какой-то момент, в очередной раз очутившись внизу, Элбрайн согнул руку с мечом и уперся локтем в землю. Гоблин под действием собственного веса соскользнул с мальчика и упал прямо на меч.
Совсем озверев от боли, он забился, словно выброшенная на берег рыба, молотя руками и ногами. Поначалу Элбрайн пытался защититься от ударов, но, поняв, что это бесполезно, перешел в наступление, яростно поворачивая лезвие меча в ране.
Наткнувшись на ствол дерева, они остановились, и гоблин внезапно затих. Элбрайн тяжело дышал, в глазах у него потемнело. Немного придя в себя, он с силой выдернул меч и начал наносить врагу неистовые удары. Выполз из-под него, но продолжал ударять мечом снова и снова, с первобытной яростью и одновременно охваченный страхом, что гоблин внезапно очнется и бросится на него. В конце концов Элбрайн остановился, осознав, что его противник мертв и не может больше причинить ему вреда. Он опустился на колени и склонился над ним, хватая ртом воздух.
Еле слышный окрик бедняги Карли привел его в чувство. Он вскочил и бросился к мальчику.
— Холодно… — прошептал тот.
Элбрайн рухнул на колени, осторожно дотронулся до торчащего из бока Карли кончика копья и подумал, не стоит ли вытащить его. Посмотрел на мальчика и…
Карли был мертв.
Пони бежала, спотыкаясь, падая, иногда даже становясь на четвереньки… Как угодно, лишь бы оторваться от врага. Гоблин, однако, не отставал; в своем воображении она видела, как он поднимает копье, целясь ей в спину. Споткнувшись, она вскрикнула и в очередной раз упала. Когда удара почему-то не последовало, девочка снова вскочила на ноги и бросилась бежать.
У нее за спиной, за углом дома, Томас Альт, отец Пони, выдернул из тела мертвого гоблина кинжал и с надеждой бросил взгляд в ту сторону, куда убежала его дочь, молясь, чтобы ей удалось спастись.
Томас сделал все, что мог. Он услышал быстрые шаги приближающихся гоблинов, почувствовал жгучую боль от ударов их копий — в спину, в бок, в бедро.
Умирая, он молился об одном — чтобы Пони удалось спастись.
Элбрайн оглянулся и увидел в том направлении, откуда пришел Карли, мелькающие среди деревьев тени. Инстинкт подсказывал ему, что то были враги и что остальные его юные товарищи, скорее всего, убиты. Держась позади деревьев, он медленно, крадучись пошел в сторону деревни.
В поле зрения показались семь гоблинов, рысцой устремившиеся вниз по склону. Заметив мертвого Карли, они радостно захохотали и заулюлюкали, а при виде своего убитого товарища разразились еще более громкими и отнюдь не печальными возгласами.
Элбрайна так и подмывало наброситься на них, но он сдержался и позволил им промчаться мимо. И пошел следом, сжимая окровавленный меч в окровавленной руке и от всей души надеясь, что ему попадется одиночный гоблин, отставший от своих товарищей.
Внизу в Дундалисе дым сейчас стал гуще, а крики тише. Мальчик чувствовал всем сердцем, что надежды нет никакой, что деревне конец, что его друзья, родители и Пони — о да, Пони! — мертвы. Он не сомневался в этом и все же продолжал спускаться вниз, как бы находясь по ту сторону и печали, и логики, без слез и всхлипываний. Он вернется в Дундалис и убьет всех гоблинов, кого сможет.
Пони видела мертвых, видела умирающих. Она не знала, почему до сих пор жива, но, держась в тени и перебираясь от одного горящего дома к другому, понимала, что рано или поздно удача отвернется от нее. О том, чтобы спасать кого-то, девочка и думать забыла. Все, чего она хотела сейчас, это выбраться отсюда, убежать как можно дальше.
Но как? Повсюду кишели гоблины. Они вбегали в дома, обыскивали их и приканчивали уцелевших, не зная сострадания. Пони видела, как одна женщина молила о пощаде окруживших ее гоблинов, даже предлагала им себя.
Они зарубили ее.
Петля затягивалась все туже. Все жители деревни погибли, а новые гоблины все подбегали и подбегали. Пони озиралась по сторонам в надежде найти способ незаметно выбраться из деревни, но это казалось невозможным. Да и куда бежать? Среди деревьев тоже было полно гоблинов.
Не убежать, не скрыться.
Втиснувшись в узкое пространство между двумя домами, Пони села и привалилась к стене. Может, лучше просто выбежать на дорогу и пусть будет что будет?
— Это лучше, чем ждать, — пробормотала она.
Однако сказать было легче, чем сделать; инстинктивная жажда жизни сдерживала ее.
Пони почувствовала, что стена, о которую она опиралась, нагревается; этот дом тоже начал гореть.
Внезапно девочка вскинула голову; она поняла, где находится. Перед ней был дом Шейна Мак-Микаэля, а за спиной дом Олвана Виндона. Дом Элбрайна.
Новый дом Элбрайна!
Пони вспомнила, как его строили, всего два года назад. Вся деревня удивлялась, потому что Олван Виндон ставил дом на каменном фундаменте.
Пони опустилась на колени и начала разгребать землю у основания дома Олвана. Пальцы у нее кровоточили, спине становилось все жарче, но она отчаянно продолжала копать.
И вот ее рука прорвалась в открытое пространство. Пони потянулась вглубь и на расстоянии примерно полутора футов почувствовала прохладную, влажную землю. Олван использовал для фундамента большие каменные плиты, и, как предполагала Пони, дом еще не полностью осел.
Дым вокруг стал заметно гуще, но девочка продолжала упорно копать, стремясь расширить дыру до такого размера, который позволил бы ей проскользнуть под плиту.
Кипящему жаждой мести мальчику долго ждать не пришлось. Опередившие его гоблины, очевидно, должны были стоять на карауле и не собирались принимать участие в побоище. Не добежав до деревни, они разделились; одни помчались влево, другие вправо. Вскоре и те и другие затерялись среди деревьев.
Элбрайн пошел влево, по-прежнему прячась за стволами. Перед ними было всего три гоблина. Из деревни все еще доносились крики, но сейчас слышались лишь стоны и плач, а не звуки борьбы. Один за другим вспыхивали новые дома.
Все это лишь разжигало ярость мальчика. Он незаметно перебегал от дерева к дереву и сразу же заметил, когда один из гоблинов немного отстал от своих товарищей.
Элбрайн убил его быстро, всего одним ударом, всадив ему меч между ребер; однако, умирая, гоблин успел закричать.
Элбрайн вытащил меч и бросился бежать, но было уже слишком поздно. Из-за деревьев с воплями выскочили два гоблина и набросились на него. В их желтых глазах светилась радость битвы, а отнюдь не печаль по поводу гибели товарища, и это неприятно поразило Элбрайна. Размахивая мечом направо и налево, он старался смотреть только на нацеленные в него копья.
Он все время отступал, отдавая себе отчет в том, что нужно суметь сбежать до того, как на крики гоблинов примчится вторая группа. Отбив очередной удар копья, он ринулся было вверх по склону, но внезапно споткнулся и заскользил вниз. Один из гоблинов забежал ему за спину и оказался выше мальчика, в более выгодной позиции. Другой, между тем, продолжал нападать снизу, и Элбрайну приходилось отбиваться сразу от двоих.
Стремясь восстановить равновесие и сумев отбить удар копья верхнего гоблина, Элбрайн с силой рубанул его мечом, но, не удержавшись, внезапно полетел вниз, перекувырнулся через голову и сбил того, который стоял внизу. В конце концов Элбрайну удалось остановиться, уцепившись за что-то. Он тут же попытался занять оборонительную позицию, уверенный, что гоблины не преминут наброситься на него.
Однако этого не произошло. Тот, которого Элбрайн ударил мечом, без движения лежал на земле — очевидно, удар все же срезал его. Второй тоже лежал на земле, подвывая и постанывая. Единственное, что пришло в голову: видимо, когда Элбрайн полетел вниз и сбил его с ног, гоблин сильно ударился о землю или о ствол дерева. Похоже, на этот раз мальчику просто повезло.
Он быстро вскочил на ноги. Внезапно что-то стукнуло его по плечу, первый раз едва ощутимо, зато второй — с такой силой, что он отлетел в сторону и стукнулся о ствол дерева. Ошеломленный, Элбрайн с трудом поднялся на ноги и оглянулся.
Казалось, надежды на спасение нет: держа в руках дубинку размером с тело мальчика, в его сторону вышагивал великан. Одновременно за спиной послышался топот; Элбрайн понял, что это бегут остальные четыре гоблина.
Он затравленно оглянулся. Некуда бежать, негде укрыться. Ухватившись за ствол дерева, он ждал приближения великана. Когда тот оказался в одном шаге от него, Эл-брайн прыгнул вперед, пытаясь сбить его с толку неожиданным ударом. Он яростно колол великана мечом где-то на уровне коленей, а потом, перекувырнувшись, попытался проскочить у него между ног.
Но великан не в первый раз сражался с мелким народцем и знал, что они часто прибегают к этому приему. Он свел колени как раз в тот момент, когда Элбрайн находился между ними, сжав его с такой силой, что мальчик едва не задохнулся. Элбрайн попытался снова нанести монстру удар, но тот стиснул ноги еще сильнее, и Элбрайн застонал. Повернув голову набок, он увидел, как дубинка великана взметнулась вверх, чтобы опуститься ему на голову.
Неужели это конец? На Элбрайна накатила предательская слабость, но, преодолевая ее, он снова нанес великану несколько ударов мечом, со всей силой, на какую был способен. И закрыл глаза.
В воздухе возник странный жужжащий звук. Хватка великана ослабла, Элбрайн плюхнулся на землю, вскочил и отбежал на несколько шагов. Жужжание не смолкало. Что это, пчелы? Мальчик инстинктивно замахал рукой, тут же почувствовал укус и вскрикнул.
Обернувшись, он увидел, что великан подпрыгивает и размахивает руками, молотя ими по воздуху. Чуть дальше точно так же отплясывали четыре гоблина. А потом они рухнули на землю.
— Что это? — недоуменно спросил Элбрайн.
Красные точки, словно сыпь, покрывали лицо и руки великана. Подобравшись к нему поближе и внимательно разглядев укус на своей руке, мальчик понял, что это были не пчелы, а что-то вроде дротиков или крошечных стрел; ничего похожего ему видеть не доводилось.
Огромное множество крошечных стрел жужжали в воздухе вокруг него!
Но, похоже, остановить великана они были не в состоянии. С ужасным душераздирающим ревом он ринулся вперед, подняв свою дубину. Элбрайн, жалкий и беспомощный по сравнению с ним, тоже поднял свой меч, хотя было очевидно, что ему не отразить столь мощный удар.
Но тут последовал новый залп. Туча дротиков, чем-то и впрямь напоминающих пчел, обрушилась на лицо и горло великана. Тот зашатался, а дротики продолжали впиваться в его тело один за другим. В конце концов поток дротиков ослабел, и великан, пошатываясь, снова двинулся вперед, все еще рассчитывая добраться до своей жертвы. Но, сделав всего пару неуверенных шагов, рухнул на землю, захлебнувшись собственной кровью.
Элбрайн, однако, этого уже не видел: он упал, потеряв сознание.
