Книга: "Война во времени-Вольные торговцы-Лоренс ван Норрис-Хроники полукровок. Компиляция. кн.1-16" (Сборник)
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

«Для археолога, — сказал себе Гордон Эш, закончив погрузку очередного фургона, отправлявшегося затем к установке переработки отходов, — работа мусорщика — золотое дно».
Мысль эта была отчасти унылой и скорее ироничной, но Гордон все равно верил, что в ней есть доля правды.
Уныние его проистекало из того факта, что здешняя система транспортировки мусора наверняка хромала много лет подряд, и коммунальным начальникам было явно проще взять на эту работу какого-нибудь нурайла-недотёпу, чем раздобыть запчасти и наладить автоматику.
Фургон-мусоровоз работал, как и глайдеры, по принципу магнитной левитации: сверхпроводящие магниты позволяли машинам парить над уложенными под землёй рельсами. Но этот транспорт был явно намного старше глайдеров, фургоны двигались медленно, и археологу вдобавок приходилось выдёргивать из земли сорняки, решившие пустить корни непосредственно на пути следования фургона. Кто бы ни служил на этой должности до него, ему в голову не пришло заняться прополкой маршрута мусоровоза.
Система автозагрузки тоже давным-давно приказала долго жить, и мусор приходилось грузить вручную.
Но Гордон как минимум имел возможность воочию лицезреть весь мусор, который выбрасывали обитатели башни, кроме жидких отходов, уходивших в канализационную систему переработки. Даже если бы ему выделили автопогрузчик, он все равно сортировал бы мусор — отчасти для его изучения, отчасти допуская, что Саба может таким образом передать ему записку.
Похоже, ручками и бумагой в Доме знаний не пользовались. Но Гордон знал, что у музыковеда есть как минимум один компакт-диск, на который она могла переписывать данные со своего ноутбука. Если её компьютер не конфисковали, то она, вероятно, могла бы бросить этот диск в мусорную корзину, а Эш затем найти и прочесть на своём ноутбуке.
«Да, но как потом вернуть ей этой диск?»
Ладно, и думать об этом нечего. Наверное, Мариам успела отказаться от этой идеи. Как бы то ни было, никаких компакт-дисков Эш посреди прочего мусора не находил и надеялся, что это означает: пока у его напарника просто-напросто нет необходимости в таком отчаянном поступке.
Загружая в фургон громоздкий, тяжеленный кусок металла, Гордон на миг отвлёкся и задумался о том, для чего могла бы эта глыба предназначаться. В голову ничего не приходило. Железяка напоминала блок древнего двигателя внутреннего сгорания, по которому кто-то хорошенько стукнул четырехгранным ломом.
И весила эта хреновина не меньше тонны.
Дзинь! Бряк! Гордон замер. Медленно дыша, он подумал о том, что на самом деле его тревожило: о кодированных посланиях от Сабы, полученных им накануне вечером.
Сообщения были такие же, как прежде: «ищу», «уроки науки изгнания», «все хорошо», «опасности нет».
С ума можно было сойти от этой неопределённости. Ему хотелось получить от Мариам подробный отчёт об истинном положении дел, а ещё выяснить, что конкретно она изучает, и тоже этому научиться.
Археолог вздохнул и осмотрел кучу мусора на погрузочной платформе. Что это были за вещи, для чего ими пользовались? Посреди кучи лежало нечто вроде стального зонтика, наполовину раскрытого, треснувший пластиковый ксилофон и полдюжины подставок для обуви, изготовленных для великана ростом не менее двадцати пяти футов и с пальцами по обе стороны ступни. Короче говоря — инопланетянский мусор.
— Любая более или менее высокоразвитая техника неотличима от волшебства, — пробормотал Гордон, — а если бы подобная работёнка досталась Артуру Кларку, он бы, скорее всего, заметил, что подобные технические отходы неотличимы от произведений искусства.
На взгляд Эша, впрочем, искусство это было весьма невысокого пошиба. Большей частью попадались абстрактные скульптуры, изображавшие неведомо что, напоминающие те, что на Земле обычно устанавливают на площадях перед зданиями общественных организаций.
«Интересно, — думал археолог, — какого мнения об этом другие нурайлы и многое ли им вообще известно о той технике, которая поддерживает существование этого странного общества?»
Одно вроде бы не вызывало сомнений: эта цивилизация медленно, но верно катилась под откос, потому что к настоящему времени от неё ничего не осталось.
«Интересно, долго ли смогли бы древние инки, к примеру, прожить в городе двадцатого века, если бы город этот им оставили в их личное пользование? Что бы произошло? Они овладели бы техникой, или погибли бы из-за неё, или просто-напросто все механизмы помаленьку заржавели бы от неизбежного простоя и небрежения? Не это ли происходит здесь?»
Гордон вздохнул. Последние остатки мусора исчезли внутри фургона.
Он уже успел промокнуть под нескончаемым моросящим дождём, но радовался прохладе. Смахнув капли со лба и ресниц, он скользнул в кабину, забрался на сиденье и нажал кнопку на пульте управления.
Мусоровоз затрясся, надрывно взвыл и заскользил вперёд со скоростью улитки. Как только машина отъехала на такое расстояние, что Эша не смог бы увидеть никто из хранителей Дома, он отодвинул край рукава и посмотрел на часы. Неплохо. Он все рассчитал верно. До здания, в котором располагалась система переработки отходов, археолог доберётся с большим запасом времени.
Фургон, то и дело чувствительно подрагивая, тащился по своему маршруту. Время от времени его основательно подбрасывало, и он почти останавливался. Всякий раз Гордон вылезал из кабины и с помощью плоского инструмента, найденного среди мусора, выдёргивал из земли зловредные растения, успевшие обмотать своими корнями подземные рельсы. Фургон плёлся настолько медленно, что, проделав эту процедуру, археолог успевал в несколько шагов догнать его и вспрыгнуть в кабину.
Он снова задумался о связи — об ещё одной проблеме из этой же области. Сведения, поступавшие от Сабы, были слишком скудными, зато русские выходили на связь слишком часто.
Гордон думал над тем, что ему сказать русским мужчинам, когда он с ними увидится, и как заговорить об этом. Женщинам он решил выговор не устраивать. Вполне достаточно было отчитать Никулина.
Вдобавок он поверил Ирине и Вере, когда они сказали, что не выходили на связь ни с Михаилом, ни с Виктором. Правда, Павловой в этом смысле просто не везло, поскольку она отправляла Никулину импульсные послания каждый вечер. Пыталась вызвать его на настоящий разговор? Ей Михаил, судя по всему, не отвечал, зато каждый вечер упорно пытался «достучаться» до Базаровой. А она дисциплинированно выполняла приказ хранить молчание.
Гордон не хотел говорить с Верой о сложившейся ситуации. Полученное ими задание было слишком важным. Он не желал рисковать жизнью никого из русских. Может быть, Павлова вовсе не хотела говорить с Михаилом. Возможно, она ждала всего-навсего ответного кодового послания от него — точно так же, как Эш каждый вечер ждал его от Мариам. И все же необходимо было добиться выполнения приказа о радиомолчании — до тех пор, по крайней мере, пока они не убедятся, что пользоваться рациями безопасно. По таким вопросам ему всегда было легче договориться с мужчинами.
Археолог скривил губы и покачал головой.
Фургон медленно скользил по туннелю, образованному зелёными кронами деревьев. Скоро Гордон должен был подъехать к зданию цеха переработки отходов.
Его раздумья неожиданно прервали странные звуки, похожие на голоса. Голоса людей? Детей?
Он огляделся по сторонам. Ничего, никого.
Эш заставил себя более внимательно осмотреть каждое дерево, каждый куст папоротника. Ничего. Только вдруг на мгновение словно бы потемнело облачное небо над деревьями. Мужчина поднял голову, но, конечно, ничего не увидел за густой листвой.
Стало совсем тихо, только — «кап-кап» — шлёпали по широким листьям капли дождя.
Археолог вдохнул поглубже. Он гадал, не померещились ли ему голоса. От тяжёлых запахов джунглей пощипывало в носу.
Агент все ещё прислушивался и оглядывался по сторонам, когда фургон выехал на заасфальтированную площадку. По краям асфальт потрескался, в трещинах выросла трава и маленькие деревца. Странно было думать о том, что в настоящее время эту площадку почти невозможно отыскать в зарослях. Не в этом ли самом месте сейчас находится научная группа? Не по этой ли самой земле они ходят?
Гордон встряхнулся, прогнал прочь фантазии. Мусоровоз плавно скользил к зданию цеха. Замигали огоньки над воротами, стальная пластина поехала вверх.
Эш выпрыгнул из кабины фургона, который должен был автоматически разгрузиться внутри цеха, а потом — выехать из боковых ворот.
Мужчина стал расхаживать по асфальтированной площадке и смотреть — не появятся ли русские или ещё кто-нибудь.
Кроме него, поблизости от цеха никто не появлялся, и это радовало. Он специально выбрал полдень, поскольку успел выяснить, что большинство существ, обитающих в нурайлских кварталах города, предпочитают выбрасывать мусор на рассвете, а загадочные йилайлы уж точно все дела вершили ночью.
Замедлив шаги, археолог подошёл ближе к краю леса. Никого.
Он успел обойти почти всю площадку по кругу, когда услышал короткий свист — но не йилайлский, а знакомую мелодию — старую джазовую тему.
Эш остановился, повернул голову и увидел лениво прислонившегося к стволу Михаила. Его светлые волосы чуть-чуть подсвечивало тусклое солнце, едва пробивавшееся сквозь тучи. За спиной Никулина, словно тень, стоял Виктор, и оба они были неподвижны, как окружавшие их деревья.
Гордон завершил круг, сошёл с площадки и подошёл к русским.
— Есть причина прятаться? — поинтересовался он.
— Есть, — едва заметно улыбнувшись, ответил Михаил.
Эш удивился и стал ждать объяснений.
Но Ушанов вместо объяснений кивком указал на тенистый подлесок у себя за спиной и шагнул в сторону по тропе. Американец молча последовал за ним, а Никулин замыкал короткую процессию.
Шли недолго и вскоре вышли к замшелым валунам под раскидистым деревом с перистыми сине-зелёными листьями. С одной стороны возвышалось естественное заграждение из отдельных камней, а от них непрерывная скальная стенка опускалась метра на три-четыре и обрывалась у быстрой речки.
Гордон вошёл в это маленькое укрытие, увидел аккуратно сложенные ранцы и оборудование и понял, что русские привели его на свою теперешнюю стоянку.
— Милости просим домой, — сказал Михаил. — Ну, по крайней мере, это наш дом на ближайшие два дня. Мы почти закончили обследование этого района. Кофе желаете?
Эш не знал, как хитрым русским удалось протащить в прошлое кофе, но красивые жесты ценить умел.
— Не откажусь, — ответил он, поддержав светский тон беседы. Все выглядело так, будто они оба каждый день выпивают по галлону кофе.
Ну, собственно, русские, может быть, так и делали.
Никулин фыркнул, и Виктор не удержался от усмешки. Он придирчиво всмотрелся в небо над головой, сбегал к речке и принёс воду в котелке.
К его возвращению Михаил уже успел развести маленький костерок.
«Почти бездымный, — обратил внимание Гордон. — Интересно, сколько разного хвороста перепробовали эти ребята, пока не нашли, какая из здешних пород дерева даёт меньше всего дыма?»
До тех пор, пока котелок не был водружён на треногу над костром, все молчали. Потом Никулин посмотрел на археолога:
— Есть вопросы?
— Как насчёт отчёта?
Русский вальяжно пожал плечами.
— По большому счёту у нас никаких результатов нет. Мы дважды наведывались на нурайлское кладбище, искали вот такие штуки. — Он постучал ногтем по зубам, и Гордон вспомнил об особых имплантатах, которые имелись в зубах у всех русских агентов. — Ничего нет.
Эш невесело кивнул. На самом первом брифинге Зинаида рассказала им об этих имплантатах и упомянула, что даже после кремации имплантаты все равно издают сигнал. Именно так участники предыдущей экспедиции разыскали тело своего товарища-биолога — они постоянно сканировали местность на предмет такого сигнала.
— Дальше, — сказал американец.
— Мы прочёсывали местность кругами, но нам сильно мешали эти треклятые летуны, которых мы заметили в первый день.
Теперь Гордон понял, от кого русские прячутся.
— Летуны, — повторил он.
Русские одновременно кивнули.
— Они заметили нас утром на второй день. Начался дождь, пропали тени. А мы не догадались поглядывать на небо, — объяснил Михаил.
Ушанов добавил по-английски с сильным акцентом:
— Они совсем бесшумные.
— Мы ничего не видели, ничего не слышали. Наверное, они нас разглядели с высоты, а потом опустились пониже. — Никулин продемонстрировал пикирующий полет. — И они что-то выкрикивали.
— Слова, — пояснил Виктор по-русски.
— Мы бросились в самые густые заросли, — продолжал Михаил, — и успели скрыться от них. С тех пор они то и дело кружат над этим районом. Медленно. Хочешь — не хочешь, а приходится предполагать, что они нас ищут. Весь второй день и большую часть третьего мы не высовывались. На четвёртый день мы заметили, что летуны предпочитают сумеречные часы.
Эш кивнул.
— Закат и рассвет. Что ж, в этом есть смысл, верно? Ночью они появляться не могут, если только не имеют на то разрешения от йилайлов, а летать днём, при солнце, слишком жарко.
Никулин небрежно пожал плечами.
— Трудно сказать. По крайней мере, мы теперь работаем днём, а на рассвете и на закате прячемся.
— А потом названиваете Ирине, — сухо добавил Гордон.
Михаил ухмыльнулся.
— Со скуки. Что такого ужасного в одном звонке? Вы-то, как я понимаю, с Сабой каждый вечер переговариваетесь.
— Она изолирована в Доме знаний, — объяснил американец. — Её забрали туда сразу, как только увидели.
И он рассказал русским все, начав со статуи Мариам у входа в башню и закончив тем, кто из членов группы чем на сегодняшний день занимался.
Михаил слушал внимательно. Мало-помалу дерзкая ухмылка сошла с его губ. Наконец он проговорил:
— Значит, многое предстоит выяснить. У вас нет никаких предположений насчёт летунов? Мы догадываемся, что они нас разыскивают, но не понимаем зачем. Может быть, поджаренные русские — их любимая закуска?
— В нурайлских кварталах мне летуны не встречались, — сказал Эш. — Но я в своих передвижениях ограничен. Могу спросить у других. Летуны не пытаются влиться в социум, и для этого может быть целый ряд причин, но пока приходится предположить, что, даже разъяснив для себя эти причины, мы все равно ни на шаг не приблизимся к своей цели. Я бы посоветовал вам придерживаться прежней тактики — привлекать к себе как можно меньше внимания.
Виктор коротко и резко кивнул.
Никулин развёл руками.
— Начальник тут вы.
Гордон, посмотрев на них по очереди, догадался, что между друзьями были споры: Ушанов призывал к осторожности, а Михаил жаждал действий.
— Продолжайте поиски, — сказал археолог. — Где-то должен быть какой-то знак или след. Не поверю, что экспедиция пропала с острова, не оставив никакой подсказки для нас.
— Угу.
Никулин взглянул на котелок. Вода начала закипать, и он, осторожно отсыпав немного коричневого порошка из герметично закрывающегося пакета, бросил его в котелок. Это был не слишком изысканный способ варки кофе, но, как только распространился чудесный аромат, археолог поймал себя на том, что жадно принюхивается.
Все выпили по чашке кофе. Гордон свой выпил до последней капли.
— Спасибо, — сказал он наконец. — Мне это было очень нужно.
— Мы вас проводим обратно, — проговорил Михаил, плавно взмахнув рукой. — Пора приниматься за работу.
Виктор уже успел загасить костёр и вымыть котелок. Поклажа была уложена. Русские могли в любой момент сняться с места и тронуться в путь.
Обратно шли молча. Как только Эш ступил на асфальтированную площадку, где его ждал пустой фургон, разведчики исчезли в джунглях.
Гордон забрался в кабину и нажал кнопку на пульте. Фургон медленно тронулся с места. Долгая дорога не удручала американца, потому что ему много о чем надо было подумать.

 

Саба спустилась по пандусу к залу переводов. Если она слишком резко поворачивала голову, в висках появлялась слабая пульсирующая боль. Эфиопка постаралась дышать медленнее.
Этим утром все казалось чуть слишком ярким и чуть слишком громким, но при этом ни громких звуков, ни кричащих цветов вокруг не было. Мягкие тапочки музыковеда тихо шаркали по прохладному полу, балахон слегка раскачивался. Как и во все остальные дни, откуда-то лился приглушённый свет, нигде не лежали ни тени, ни яркие полосы — значит, освещение не стало более интенсивным. Однако Сабе казалось, что острота её зрения возросла. Да и не только зрение — все её чувства словно бы обострились. Она шла вперёд, слушая шуршание своего полотняного балахона.
«Это все из-за стресса, — подумала женщина, входя в зал. — Я слишком сильно напряжена — все дело в этом».
Проходя мимо сидевших длинными рядами и погруженных в работу существ, профессор постаралась мысленно расставить приоритеты.
Музыковед считала, что самым главным для неё по-прежнему оставался поиск некоего послания, которое она сама себе отправила из прошлого, — если только существовала возможность его найти. Поиски могли оказаться долгими, отчаянными и бесплодными. На втором месте по важности стояли уроки «науки изгнания», требовавшие мучительного напряжения ума; всего лишь днём раньше Мариам впала в полнейшее отчаяние, когда во время занятий было затронуто глагольное время, о котором участники русской экспедиции и словом не обмолвились. К напряжению на занятиях добавлялись её сомнения в искренности окружавших её существ, поиски истинных мотивов их поведения и попытки понять: чего они на самом деле хотят от неё. Ну и конечно, ещё надо было думать о задании как таковом.
А самое ужасное — это отчаяние при мысли о том, что всего лишь раз в день она имела право отправлять короткое кодированное послание.
«Мне поручена важная работа, — думала она, пытаясь собраться с силами. — Я должна его исполнить — иначе перед входом не стояла бы моя статуя».
Кстати, вот ещё одна задача: надо было узнать, кого изображали другие статуи и почему эти существа удостоились такой чести. Но когда она спрашивала об этом кого-нибудь из виригу или рилл, они в ответ произносили ничего не объясняющие Сабе имена или отделывались традиционной фразой, означавшей: «Нурайлы, достойные называться йлами». А ведь Мариам эта фраза ровным счётом ничего не объясняла.
Вероятно, она могла отыскать что-то вразумительное в записях. Пока компьютер, установленный в её комнате, не подключили. Переживать по этому поводу не стоило: музыковед ещё только начала разбираться в йилайлском письме. Участники пропавшей экспедиции передали своим преемникам в записях только основные согласные звуки и сделали наброски фонетического алфавита. Но даже такой поверхностной работе следовало отдать должное. При изучении иностранных языков всегда следует уделять большое внимание фонетике.
Размышляя подобным образом, музыковед взглянула на ближайшее к ней существо — долговязого молодого виригу мужского пола. Почему-то мужские особи виригу встречались гораздо реже женских.
Виригу просматривал запись на мониторе, его паучьи пальцы проворно сновали по клавиатуре. Он переводил то, что видел, на йилайлский язык.
Саба остановилась и огляделась по сторонам.
Этим занимались все — переводили на йилайлский язык записи, найденные на космических кораблях. Слушали записанные голоса и переводили. Рилла сказала, что когда Мариам овладеет «наукой изгнания» (по всей вероятности, эта наука включала и знание языка), то ей тоже будут давать записи для перевода.
Это и радовало, и пугало её. Не было ли где-нибудь здесь и записей, оставленных пропавшей русской экспедицией? А может быть, её обучат ещё какому-то языку, и это позволит ей заняться переводом записей сделанных обитателями какой-нибудь неведомой планеты?
А может быть, здесь бывали другие земляне — до или после русских?
Голова у профессора разболелась ещё сильнее, и, стараясь отвлечься от этих мыслей, она стала думать об йилайлском письме. Нурайлы воспринимали этот язык на слух, но для самих йилайлов он явно был идеографическим — языком, в котором каждый символ обозначал понятие, а не просто звук.
— Саба с далёкой звезды.
Она добралась до дальней стены. Там её ждал Жот.
Он тут же исчез за дверью комнаты, примыкавшей к залу переводов. Женщина последовала за ним и присоединилась к другим ученикам из своего «класса», которых на самом деле было всего двое. К радости музыковеда, оба этих учащихся, как и она, относились к нурайлам, и оба постигали премудрости йилайлского языка.
Жот был стариком и принадлежал к виду, названия которого ни сам он, ни кто-либо другой при Сабе не упомянул. С виду он походил на гибкого тюленя с тощим телом, но передвигался как рептилия. Его обтекаемый корпус покрывали округлые чешуйки песочного цвета, только лицо было пушистое, с тонкими выростами-усиками, которые непрестанно шевелились и подрагивали. Под балахоном ноги Жота видны не были, но передвигался он на редкость проворно и бесшумно. Первые несколько встреч с ним женщина не могла перебороть страх перед его странным обликом, но его голос звучал плавной музыкой, и постепенно она успокоилась.
— Сегодня мы начинаем знакомство с понятием «беспорядок-приводящий к инерции/однообразию материи-энергии» и средствами его выражения.
«Беспорядок»… Саба отчаянно пыталась найти соответствие между йилайлским и земными языками.
«Энтропия?» — в замешательстве подумала она.
Жот не дал ей времени подумать над этим вопросом более основательно. Он испустил длинную, переливчатую трель, большая часть смысла которой для Мариам сначала осталась непонятной, и выжидающе обвёл взглядом учеников.
Оба однокашника музыковеда молчали.
«Вероятно, они озадачены не меньше меня», — подумалось ей.
Она мысленно вернулась к трели-высказыванию, а Жот повторил его более медленно. Безмолвно поблагодарив учителя, профессор стала вдумываться в каждую фразу. В предложениях содержалось очень мало сведений об обыденных понятиях, а модуляции более высокого уровня имели в своём составе глаголы в странных видовременных конструкциях, о которых разговор шёл на предыдущем занятии.
Саба заставила себя расслабиться. Эти уровни высказываний невозможно было перевести ни на один из известных ей языков. Их нужно было просто переживать, впитывать на эмоциональном уровне, как музыку. И все же её рацио настойчиво пыталось уложить услышанные фразы в рамки сознательного восприятия.
«Последствия-действия… как есть-было… эхом отражаются от грядущего… принудительное прекращение-волеизъявление…»
Остальная часть фразы в голове укладываться не желала. Музыковед покачала головой.
— Для служителей знания это не так, — наконец проверещала виригу.
Жот кивнул.
Вторая учащаяся, медленно, осторожно выговаривая йилайлские слова, добавила:
— Мы говорим о том, что знаем/пережили.
Наставник перевёл взгляд на человека.
Саба в конце концов заставила себя произнести:
— Я не понимаю.
Жот, как ей показалось, молчал нестерпимо долго.
— Ваш народ рассказывает истории, так?
Женщина кивнула, но промолчала, потом поняла, что её кивок может ничего не объяснить учителю. Она торопливо облизнула пересохшие губы и просвистела:
— Да, мы рассказываем истории.
— Бывает, что это истории правдивые, а бывает, что они не соответствуют истине?
— Да.
— Рассказчик историй видит тех-кто-живёт в истории в-одно-мгновение. — Тут Жот просвистел-прогудел ещё одну фразу с модуляциями высокого порядка, похожую на первое высказывание. — Если история заканчивается плохо, жизнь тех-кто-внутри изменилась в начале. Они по-другому желают, иначе себя ведут. Последовала новая трель, наполненная глаголами в невероятно странных временах.
Может быть, это была модель построения типичной истории?
— Мы/вы живём в энтропии, боремся с энтропией, но не в историях. В историях мы живём вне энтропии.
— Верно, — растерянно проговорила Саба.
— Значит, мы/вы знаем энтропию ещё на двух уровнях. Значит, и слуги знания говорят об энтропии ещё на двух уровнях.
— Но мы не чувствуем этих уровней на опыте.
— Нет, — подтвердил Жот. — Мы, — произнёс он подчёркнуто, — не чувствуем. Мы — слуги.
И снова прозвучала замысловатая трель.
— Субъект естъ-был-будет слугой для тех, кто избирает-избрал танец над распадом.
— Это йилайлы?
Жот хрипло фыркнул.
«Наверное, — подумала женщина, — его сородичи так смеются». Он снова заливисто просвистел.
— Выбор производил-производит прекращение-волеизъявление для субъектов.
Для Сабы это высказывание прозвучало как гром среди ясного неба. Ведь в настоящем времени, которое для нынешних обитателей этой планеты было будущим, йилайлы одичали.
— Значит, йилайлы… — Она растерялась, боясь дать понять наставнику и однокашникам — она знает о том, что произойдёт в будущем. — Они деградируют?
Жот издал очередную трель.
— Неправильное толкование в рамках темы.
Мариам подавила жгучее желание застонать и обхватить голову руками. Она заставляла себя слушать, как её соученики включились в разговор с учителем о понимании глагольных времён. Саба с трудом следила за их беседой. К концу урока голова у неё разболелась сильнее, но в одном она уверилась окончательно: и виригу, и второе существо были так же смущены и озадачены, как она.
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17