Глава 43

Тьма медленно выпускает меня из объятий. Единственная искорка света превращается в тлеющий уголек, а затем расцветает и приумножается в темном городе моего разума. Чувства постепенно возвращаются ко мне – тихие звуки, дуновение ветра на коже, ровный стук моего сердца в груди.

Я проснулась. Я жива. Мысль взлетает ввысь, словно стая птиц. До меня доносится чье-то тяжелое дыхание. Нет, не чье-то, а мое, потому что с каждым вдохом ребра простреливает боль. Надо мной колышется черная ткань, а горячий воздух пустыни царапает сухие губы. Я лежу на раскладушке в незнакомом месте. Осознав это, тут же пытаюсь сесть, но мир наполняют серебряные искры.

– Полегче, полегче.

Перед глазами появляется лицо девушки. Гладкая смуглая кожа с тонкими полосами на шее, как у фарфоровой куклы. Хакер с рынка. Рэйн.

Я поднимаю голову и оглядываюсь по сторонам. Я лежу на раскладушке в тканевой медицинской палатке посреди раненых и перевязанных генхакеров и солдат. Створки шатра открыты, и через них залетают далекие крики голубей и обжигающий, сухой воздух пустыни. Что-то обмотано вокруг головы. Это пластиковая повязка, скрывающая большую часть моего лица. Я поднимаю руки, чтобы прикоснуться к ней, но Рэйн хватает меня за запястье, скользя пальцами по манжете.

– На твоем месте я бы не стала этого делать, – говорит она. – Твое лицо на всех экранах.

Я пытаюсь сесть, но перед глазами все плывет, а к горлу подкатывает тошнота, но стоит отдышаться, и мне удается выпрямиться и даже свесить ноги с кровати. В углу палатки установлен экран, на котором виднеется лицо Новак. Рядом с ней проигрываются видеоролики – кобальтовые облака трифаз, беспилотники, парящие над городами по всему миру. В одном из них снято, как Лаклана ведут по тоннелям Энтропии с девушкой на руках. Она без сознания, и у нее мое лицо.

– Ты очень долго не приходила в себя, – говорит Рэйн. – Примерно дня два. И я периодически проверяла тебя.

– Что случилось?

В мыслях полная сумятица и бардак. Я помню взлом, электрический кабель и темноту, которая последовала за ударом. Я поднимаю руку к затылку, чтобы проверить, насколько большая рана, но поверх разъема приклеена марлевая повязка.

– Ты сходила с ума от боли, – говорит Рэйн. – Потребовалось несколько человек, чтобы стабилизировать тебя. Мы решили, что будет лучше, если ты спрячешься. Сейчас опасно высовываться.

– Что происходит?

– Ну, у нас есть вакцина, – говорит она. – Правда, никто не знает, сколько она продержится – вирус перекинулся на птиц, – но, судя по всему, людям код помогает. Вот только это останавливает людей в бункерах от восстания. И даже были нападения с обеих сторон. Все говорят, что грядет война. Некоторые люди считают, что это дело рук генхакеров, а кто-то винит «Картакс». И больше никто никому не доверяет, особенно после стирания.

– С-стирания? – кашляя, переспрашиваю я.

Горло пересохло от сухого воздуха, и мой голос дрожит от усилий, которые требуются, чтобы заговорить.

Рэйн тянется к фляге, стоящей возле койки, и отвинчивает крышку.

– Не переживай сильно, если не сможешь вспомнить ничего из того, что случилось за последние несколько месяцев, – говорит Рэйн. – Никто не может. Не знаю, чьих это рук дело, но все, у кого стоит панель в руке, осознали, что не так хорошо контролировали ее, как они считали.

Я медленно выдыхаю, стараясь разогнать туман в голове. Мои воспоминания не пострадали, но, кажется, не стоит говорит об этом Рэйн.

– Где мы? – вместо этого спрашиваю я.

– В зоне амнистии, – отвечает Рэйн. – В часе езды от Энтропии. – Она кладет мне в руку черный чип памяти. – Это даст тебе доступ к панели управления «Комоксом», который стоит на краю лагеря. На твоем месте я бы где-нибудь спряталась. Ты не сможешь носить эту повязку вечно.

– Спасибо, – благодарю я, сжимая чип в ладони и пытаясь собраться с мыслями. – Почему ты помогаешь мне?

На лице Рэйн появляется грустная улыбка.

– Я задолжала твоей матери одну услугу, которую не успела вернуть до ее смерти.

Слова тяжелым грузом обрушиваются на меня. Я сжимаю руки в кулаки и пытаюсь унять боль, которая разрастается во мне при упоминании смерти Регины. У меня почти не было времени узнать ее получше. Я бы многому могла у нее научиться, но оказалась недостаточно быстрой и сильной, чтобы спасти ее.

Но я не позволю подобному повториться вновь.

Я снова перевожу взгляд на экран. Там показывают, как стая голубей парит над пустыней, оставляя после себя след из перьев. Вирус все еще неуправляем, и теперь у него есть миллионы новых хозяев. Не знаю, сколько еще у нас есть в запасе времени, пока он мутирует и вновь перекинется на людей.

– Рэйн, – зову я. – А кто создал эту разновидность голубей?

Она смотрит на экран.

– Они эволюционировали сами из другой разновидности. По крайней мере, так говорят люди. Я сама создала несколько стай, но мои были не такими прекрасными, как эти.

– А у всех голубей есть панели?

Она недоуменно смотрит на меня:

– Ни у кого из них нет панелей. Это же птицы, а не люди.

– Точно, – соглашаюсь я, сжимая в руке чип памяти.

Я собираюсь с силами и поднимаюсь на ноги, борясь с волной головокружения.

– Не понимаю, что за бред мне пришел в голову. Еще раз спасибо за помощь.

Она встает рядом со мной и натянуто улыбается:

– Удачи.

Я неуклюже и медленно плетусь между кроватями в палатке, а затем подныриваю под откидные створки и выхожу на улицу. Солнечный свет ослепляет меня, и зрительному модулю требуется целая секунда, чтобы отреагировать и показать лагерь.

На покрытой травой равнине стоит с десяток медицинских тентов и маленьких палаток, окруженных неровным кругом из автомобилей и грузовиков. То туда, то сюда снуют группы по двое или по трое человек. Здесь есть и генхакеры, и те, кто напоминает солдат «Картакса», только без шлемов с зеркальными защитными щитками и без брони. На них черные майки и брюки, а многие перебинтованы и выглядят потрясенными. Нет ни намека на оружие и нет ни одного дрона в небе. Вдалеке кружит голубиная стая, сливаясь в черно-кобальтовое облако.

Я выпускаю импульс из манжеты, и он проносится по лагерю. Он подсвечивает панели сотен людей, транспортные средства и гудящие генкиты в медицинских палатках. Каждое беспроводное соединение в радиусе полутора километров загорается у меня перед глазами, а манжета только и ждет, когда я примусь их взламывать и контролировать.

Включая голубей, которые парят в небе.

Кто-то вживил им панели. Кто-то создал их. А затем отпустил на волю, и теперь птицы разлетаются по миру и создают новые стаи на каждом континенте. И это повторяется снова и снова.

А ведь голуби разносят мутировавший штамм вируса, который сопротивляется вакцине.

Я выныриваю из интерфейса манжеты и отворачиваюсь от стаи, а затем осматриваю лагерь, выискивая «Комокс». Мой взгляд скользит по потрепанным грузовикам и автомобилям, пока не натыкается на черную машину с плохо прикрепленными солнечными батареями на крыше.

На капоте джипа сидит Коул с повязкой на плече. Он с хмурым видом осматривает лагерь. Девушка в бейсболке идет к нему сквозь толпу, с двумя тарелками риса. Анна. Она что-то говорит ему, а затем ставит тарелки на капот и усаживается рядом.

Я невольно прикасаюсь к повязке, которая скрывает мое лицо. Она прячет щеку, лоб и большую часть носа, но оба глаза открыты. Коул поднимает одну из тарелок, пока Анна скользит взглядом по палаткам и останавливается на мне. В ее глазах нет и вспышки узнавания. Я вся покрыта синяками и бинтами, но на моей футболке все еще красуется кальмар.

Но она меня не помнит.

Как и Коул. Он слегка передвигается на капоте и набирает на вилку рис. Я еще мгновение наблюдаю за ними, а затем заставляю себя развернуться и уйти. Протиснувшись между машинами, я добираюсь до окраины лагеря, где стоит «Комокс». Мои шаги становятся все увереннее, но контроль над телом еще не так силен. В каждом моем движении есть небольшие просчеты. Ноги слегка волочатся по земле, пальцы ударяют по лицу, когда я пытаюсь убрать волосы за ухо. Знаю, со временем это пройдет, но мне все равно немного неуютно в собственном теле.

Я прижимаю чип памяти к манжете, как только приближаюсь к «Комоксу». Дверь с шипением открывается, а трап опускается. Грузовой отсек выглядит пустым. Здесь нет ни оружия, ни оборудования. Хотя они мне и не нужны. Я сбежала из лаборатории, когда у меня вообще ничего не было. Я пережила все, что этот кошмарный мир подкинул мне с небольшим рюкзаком за спиной и панелью в руке.

Я поднимаюсь по трапу «Комокса», пересекаю грузовой отсек и захожу в кабину. Здесь чисто и пусто. Я опускаюсь на кресло пилота и, сосредоточившись на приборной панели, включаю автопилот. Дверь с шипением закрывается, а винты запускаются, посылая по лагерю порывы ветра. Когда «Комокс» отрывается от земли, Коул поднимает голову и ставит тарелку на капот, а его глаза сужаются. Медицинские тенты хлопают от ветра, а трава прижимается к земле.

Коул спрыгивает с капота и смотрит на меня. Он не знает, кто я, но скоро это изменится. Что-то внутри меня слабо отзывается в ответ на его взгляд. И я защищаюсь от этого стеной в своем сознании.

Я разворачиваю «Комокс» на север и направляюсь к городу на горе. Через несколько минут я уже оказываюсь над границей блестящего остротрава. Вокруг нее по песку тянутся черные полосы, выжженные облаками трифаз. Половина зданий на склоне горы обуглена и дымится, а от зеленых насаждений и полей почти ничего не осталось. Я облетаю гору и направляю «Комокс» к открытым створкам крыши атриума.

Голуби парят в небе, но я меняю управление манжетой и отталкиваю их подальше от квадрокоптера. «Комокс» наклоняется, и я спускаюсь в атриум. Когда я приземляюсь посреди парка, ветер от винтов поднимает в воздух листья и пепел. Из дверей в коридоры выходят генхакеры. Трап опускается на землю, и они идут через обугленный, усыпанный камнями парк. Их сотни. Смуглая кожа. Яркие сверкающие глаза. Это выжившие жители Энтропии, которые отказались покидать свои дома. Они доходят до травы. Низкие и высокие, а чьи-то движения отточены алгоритмами на имплантах. Я вступаю на трап и поднимаю руки к пластиковой повязке на лице, подцепляя ее за края и отклеивая от кожи. Как только она слетает, в толпе раздаются недоуменные шепотки.

Я осматриваю толпу.

– Однажды «Картакс» чуть не уничтожил нас, – громко говорю я. – И они попытаются сделать это снова. У них больше солдат и оружия, но нам не стоит их бояться. Мы сильнее, чем они, и умнее. Мы те, благодаря кому человечество движется вперед. Этот мир должны контролировать мы, и я здесь, чтобы добиться этого. Если вы последуете за мной, я дам вам все, о чем вы когда-либо мечтали. Разрешу изменять себя так, как вы этого захотите. Присоединяйтесь ко мне, и я подарю вам бессмертие.

Над толпой в атриуме скользят тени голубей. Все больше людей выходят из дверей и выглядывают на балконы. Они изранены, растеряны, а их город чуть не сгорел, но я вижу стальной блеск в их глазах. Они знают, что вирус не единственная наша угроза. Грядет война между «Картаксом» и генхакерами, между свободой и тотальным контролем. И я начинаю понимать, на что Лаклан намекал мне и почему так старался спрятать меня. Он готовил меня к войне, о которой давно знал.

Нас ждет счастливое будущее… в котором мы сможем жить вечно. Но нам придется за него сражаться.

– Меня зовут Цзюнь Бэй, – глядя на толпу, говорю я. – И я пришла сюда, чтобы завершить начатое.