Книга: История астрономии. Великие открытия с древности до Средневековья
Назад: Глава 5 Аристотель
Дальше: Глава 7 Теория эпициклов

Глава 6
Гераклит и Аристарх

В то время как Платон и Аристотель, как мы узнали, так и не отказались от идеи ежедневного вращения небес с востока на запад, их современник Гераклит Понтийский ясно и четко учил тому, что именно Земля совершает оборот вокруг своей оси с запада на восток за двадцать четыре часа.
Мы очень мало знаем о жизни этого философа. По-видимому, он жил в течение большей части IV века до н. э., поскольку описал разрушение ахейского города Гелики в результате землетрясения (373 г. до н. э.) как произошедшее при его жизни (Страбон, VIII, с. 384—385) и еще был жив после основания Александрии (Плутарх, «Александр», XXVI). Он родился в Гераклее на берегу Понта, но переселился в Афины, где стал учеником платоника Спевсиппа, а потом, возможно, и самого Платона, но в то же время он, как говорят, посещал пифагорейские школы. И наконец, он, видимо, слушал лекции Аристотеля. Как философ Гераклит развил некоторые взгляды Платона о Космосе, поскольку называл мир богом и божественным разумом и приписывал божественный характер планетам (Цицерон, «О природе богов», I, 13), но, с другой стороны, мы также читаем, что он представлял Космос бесконечным и что вместе с пифагорейцами считал каждую планету миром с подобным Земле телом и атмосферой (Placita, II, 13). Он любил рассказывать «детские сказки» (по словам Цицерона) и украшал свои книги чудесными историями. Диоген Лаэртский приводит список его сочинений, в которых, по всей видимости, трактовались самые разнообразные вопросы; одно из них называется «О небесном» (Περὶ τῶν ἐν οὐρανῷ), хотя, возможно, рассматривает вовсе не астрономические вопросы, так как следом упоминается книга «О подземном», о которой Диоген говорит, что она написана в трагедийном духе. К несчастью, все труды Гераклита утрачены, поэтому все наши знания об астрономических воззрениях Гераклита мы получили из упоминаний у более поздних авторов, однако они достаточно подробны, чтобы внушить полную уверенность в том, что он действительно придерживался некоторых более продвинутых взглядов, чем его современники. Мы не имеем возможности узнать, были ли эти взгляды опубликованы, прежде чем Аристотель написал свой труд о небе, но отсутствие каких-либо ссылок там на сочинения Гераклита, видимо, свидетельствует о том, что они были неизвестны Аристотелю во время написания его книги. Весьма прискорбно, что взгляды Гераклита не входят в число тех, которые рассматривает Аристотель, так как в некоторых случаях мы не можем уверенно сказать, что последующие комментаторы, интерпретируя доктрину Гераклита, не находились под излишним влиянием знаний, накопленных астрономами через многие годы после его эпохи. Но это никоим образом не подрывает доверия к главному учению, которым известен Гераклит.
Слова Диогена о том, что Гераклит посещал пифагорейские школы, представляют для нас особую важность, так как весьма вероятно, что именно влияние пифагорейцев (оно также чувствуется в его идеях об атомах, которые он называет массами или частицами, буког) убедило его в истинности простейшего объяснения ежесуточного движения звезд, которое предложили Гикет и Экфант. Мы уже видели его имя в паре с именем Экфанта, но у Симпликия последний не упоминается. Впервые Симпликий ссылается на Гераклита, анализируя главу, в которой Аристотель рассматривает движение звездного свода (комментарий к «О небе», II, с. 444– 445). Сначала Аристотель замечает, что исходя из неподвижного положения Земли можно считать, что и звездная сфера (апланес), и планеты тоже покоятся в неподвижности, либо находятся в движении, либо одно из них покоится, а другое движется. И эти случаи он рассматривает (по словам Симпликия), «поскольку были некоторые, в их числе Гераклит Понтийский и Аристарх, кто думал, что можно спасти явления (то есть объяснить наблюдаемые факты), если небеса и звезды считать находящимися в покое, тогда как Земля движется вокруг полюсов экватора (τοῦ ἰσημερινοῦ) с запада, делая один оборот примерно за день; но «примерно» добавлено по причине [суточного] движения Солнца величиной в одну часть (градус ); так что если Земля не движется, как позднее показал он (Аристотель), то гипотеза о том, что и небеса, и звезды находятся в покое, никак не может спасти явления». и снова, анализируя мнение Аристотеля о том, что мог иметь в виду Платон в спорном отрывке о Земле и ее оси, Симпликий заканчивает дискуссию тем замечанием, что Аристотель в этой главе рассматривает все разнообразные теории о положении и форме Земли; «но Гераклит Понтийский, предполагая, что Земля находится в середине и движется по кругу, а небеса покоятся, считает явления объясненными» (с. 519). Еще раз Симпликий, защищая и комментируя слова Аристотеля о том, что наблюдаемые явления согласуются лишь с положением Земли в центре мира, упоминает теории о ее поступательном движении, а также ссылается на учение Гераклита о том, что Земля «поворачивается вокруг своего центра, в то время как небесные тела пребывают в состоянии покоя» (с. 541).
Все это находится в прекрасном соответствии с утверждением Аэция, которое мы уже цитировали, о том, что Гераклит Понтийский и пифагореец Экфант «тоже заставляют Землю двигаться, но не поступательно, а вращаясь подобно колесу на оси, с запада на восток вокруг ее собственного центра» (Placita, III, 13). Прокл также противопоставляет Гераклита Платону, утверждавшему, что Земля находится в состоянии покоя, и говорит, что «Гераклит Понтийский, не быв учеником Платона, придерживался учения, что Земля движется по кругу» (комментарий к «Тимею», с. 281 е). Учение о вращении Земли, конечно, не преподавали в Академии, но Гераклит вполне был состоянии узнать его самостоятельно, поскольку в том, что касается движения планет, он намного опередил Платона. Халкидий в своем комментарии к «Тимею» (СХ—CXII) говорит, что Гераклит заставляет Венеру двигаться вокруг Солнца, а не вокруг Земли, так что по временам она ближе к нам, а по временам дальше, чем Солнце. Мы уже видели, что среди философов существовали значительные разногласия относительно того, ближе или дальше Солнца находятся Меркурий и Венера, и нельзя не удивляться, что это обстоятельство вместе с тем, что обе планеты никогда не наблюдаются на большой удаленности от Солнца, не стало достаточным указанием на истинный характер их орбит. Халкидий, возможно, идет дальше Гераклита, когда говорит, что Солнце само движется по маленькому кругу или эпициклу, концентрическому с более обширной орбитой Венеры, хотя весьма вероятно, что Гераклит, как и Каллипп, знал об изменении скорости Солнца в течение года, и ниже мы рассмотрим другой отрывок, который как будто говорит о том, что он обладал этим знанием. Мартин предполагает, что Халкидий мог переписать это предложение о солнечном эпицикле у Теона или из утерянного комментария к «Государству» Платона за авторством Адраста, у каковых авторов он заимствовал все астрономические части своего трактата; более того, он копирует и их ошибки, например когда указывает максимальную элонгацию Венеры от Солнца 50° или когда приписывает Платону знакомство с теорией эпициклов. Халкидий не упоминает Меркурий в связи с Гераклитом, но он уже описал движения обеих внутренних планет и, очевидно, не разделяет их. В «Астрономии» Теона есть глава, посвященная этому вопросу. Теон (или, скорее, Адраст) сначала выдвигает предположение, что Солнце, Меркурий и Венера движутся каждый по своей сфере (или эпициклу), центры которых движутся с одинаковой скоростью по отдельным сферам (деферентам) вокруг Земли, причем у Солнца она наименьшая, «но возможно также, что все три светила имеют одну общую полую сферу (или деферент) и что три сплошные сферы (или эпицикла) имеют в ней общий центр, из которых меньше всех сплошная сфера Солнца, вокруг нее идет сфера Стилбона (Меркурия), и их обеих охватывает, занимая всю глубину полой общей сферы, сфера Фосфора (Венеры)». Далее Теон описывает преимущества подобного расположения, которое единственное позволяет Меркурию отходить от Солнца самое большее на 20°, а Венере – на 50°. Теон не упоминает Гераклита в связи с этой теорией, и такая система, безусловно, впервые была высказана каким-то александрийским астрономом и, вероятно, не имеет никакого отношения к Гераклиту.
Хотя имя Гераклита не связывали с этой планетной системой, пока Мартин не привлек внимания к вышеупомянутому отрывку из Халкидия, сама система в Античности всегда имела некоторое число приверженцев. Марциан Капелла, автор V века н. э., написавший любопытный энциклопедический труд «О бракосочетании Филологии и Меркурия», где трактует различные свободные искусства, изложил эту систему в своей восьмой книге, посвященной астрономии. Он говорит, что, хотя Меркурий и Венера ежесуточно восходят и заходят, их орбиты все же обходят не вокруг Земли, а вокруг Солнца по более широкому кругу, так что, когда они позади Солнца, Меркурий ближе к нам, чем Венера, и наоборот, когда они с нашей стороны от Солнца (кн. VIII, 857). Римский автор, называющий себя Витрувием, в своем знаменитом сочинении об архитектуре, описывая солнечные часы, рассуждает о периодах обращения различных планет, однако не излагает никакой конкретной системы мироустройства. Есть мнение, что его замечания о Меркурии и Венере свидетельствуют о том, что он разделял теорию гелиоцентрического вращения планет. Однако мне кажется, что его слова (облеченные в обычные для него витиеватые выражения) могут с тем же успехом относиться и к первой из двух приведенных выше гипотез Теона Смирнского, а именно что эпициклы Меркурия и Венеры движутся вокруг Земли по орбитам, концентрическим с орбитой Солнца, таким образом, что центры эпициклов всегда на одной линии с Солнцем и Землей. Так или иначе, он ничего не говорит ни об орбитах, ни о разной удаленности от Земли, а в предшествующем абзаце, впервые упоминая планеты, недвусмысленно утверждает, что они движутся с запада на восток в таком порядке: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн (кн. VIII, 15). Но так как этот псевдо-Витрувий почти наверняка не был тем, на чью роль претендует, то есть не современником Августа, а, скорее, невежественным компилятором, который жил гораздо позже (вероятно, около 400 г. н. э.), его мнение не представляет особой ценности, если только мы не сможем достоверно установить, откуда он его заимствовал. Представляется вероятным, что во многих случаях источником ему служила утерянная энциклопедия Марка Теренция Варрона («О новых науках»), и, похоже, именно этот ученый и является автором упомянутого отрывка. Но, как уже говорилось выше, едва ли в нем утверждается, что Солнце находится в центре орбит Меркурия и Венеры.
На протяжении веков эта система, в которой только Меркурий и Венера движутся вокруг Солнца, была известна как «египетская» на основании несколько сомнительного пассажа в комментарии Макробия на фрагмент из «Сна Сципиона» Цицерона. Макробий жил в конце IV века. Сам Цицерон и в «Сне Сципиона», и в других сочинениях придерживается геоцентрической системы, располагая планеты в следующем порядке: Луна, Меркурий, Венера, Солнце и так далее. Макробий замечает, что Цицерон в этом следует за Архимедом и халдеями, в то время как «Платон следовал за египтянами, прародителями всех наук, которые помещали Солнце между Луной и Меркурием». Затем он описывает, что сфера Сатурна является внешней, что за ней идут сферы Юпитера и Марса, что Венера настолько ниже Марса, что ей хватает года, чтобы завершить круг по зодиаку, что дальше идут Меркурий и Солнце, то есть эти три светила обходят небо примерно за год. Из этого не похоже, будто Макробий думал, что у египтян две планеты вращались вокруг Солнца. Но дальше идет другой отрывок, в котором он, указав, что из-за близости Венеры, Меркурия и Солнца друг к другу порядок их расположения был перепутан, продолжает так: «Однако эта теория не ускользнула от искусства египтян, и она заключается в следующем: круг, по которому движется Солнце, опоясан кругом Меркурия, а круг Венеры охватывает его, находясь над ним, и таким образом получается, что два светила, проходя по верхней части своих кругов, оказываются над Солнцем, а когда они проходят по нижней части своих кругов, Солнце оказывается над ними».
На первый взгляд похоже, будто Макробий здесь просто провозглашает геоцентрическую систему, но если это так, то в последнем абзаце нет никакого смысла. Если, однако, предположить, что он, как и Халкидий, под словом «круг», circulus, имеет в виду эпициклы и его теория не отличается от той, что Халкидий приписывает Гераклиту, а именно это, видимо, и имел в виду Макробий, ведь в предыдущем отрывке он, излагая порядок планет по Платону, использует слово «сфера» для обозначения орбиты, тогда как Халкидий употреблял слово globus. И все равно он приписывает египтянам и платоновский порядок, и гелиоцентрическое движение Меркурия и Венеры, так что его свидетельство совершенно бесполезно в вопросе происхождения системы, которая так долго носила название египетской. На самом деле нет никаких доказательств, что астрономы или жрецы Древнего Египта, будь то во времена фараонов или позже, осознавали, что Меркурий и Венера движутся вокруг Солнца. Напротив, Ахилл («Введение к «Явлениям» Арата», 17) четко говорит, что египтяне помещали Солнце четвертым по порядку, а греки – шестым.
Халкидий, таким образом, единственный автор, который приписывает это важное открытие Гераклиту; но если вспомнить о тесной связи между Халкидием и предыдущим из надежных авторов – Адрастом и если также иметь в виду, каких просвещенных взглядов должен был придерживаться Гераклит, поскольку он признавал вращение Земли, то можно считать полностью доказанным, что он сделал и этот новый шаг вперед. Хотя все труды Гераклита утрачены, у нас есть достоверные сведения о том, что он уделял внимание и другим вопросам, помимо астрономических движений внутренних планет. В своем комментарии к «Физике» Аристотеля Симпликий приводит интересную цитату из комментария к «Метеорологии» Посидония, написанного Гемином в первой половине I века до н. э. Разбирая отличия между физикой и астрономией, Гемин говорит, что первая наука относится к изучению природы, силы, качества, рождения и умирания небес и звезд; но астрономия не касается ни одного из этих вопросов, она занимается расположением небесных тел, исследует форму, размеры и удаленность Земли, Солнца и Луны, затмения и соединения светил, качество и количество их движений; и в этих вычислениях астрономия прибегает к помощи арифметики и геометрии. Но хотя астроном и физик часто изучают одни и те же вопросы, например размер Солнца или шарообразность Земли, все же они действуют не одинаково, так как последний ищет причины и движущие силы, а первый находит конкретные способы, которыми можно было бы объяснить наблюдаемые явления. «Почему кажется, что Солнце, Луна и планеты движутся неравномерно? Потому что если предположить, что их круги являются эксцентрическими или что звезды описывают эпициклы, то кажущуюся аномалию можно объяснить (σωθήσεται ἡ φαινομένη ἀνωμαλία αὐτῶν), и далее необходимо изучить, сколькими разными способами можно представить эти явления, чтобы по возможности привести теорию блуждающих звезд в соответствие с объяснением причин. Поэтому и некий Гераклит Понтийский встал и сказал, что наблюдаемую неравномерность Солнца можно объяснить, если предположить, что Земля некоторым образом движется, а Солнце некоторым образом покоится. Обычно это не дело астронома – знать, что по своей природе неподвижно и какого рода тела подвержены движению, но, выдвигая гипотезы о том, какие тела находятся в движении, а другие неподвижны, он рассматривает, какие гипотезы согласуются с небесными явлениями. Он должен перенять свои принципы у физика, а именно что движения звезд просты, однородны и равномерны, и исходя из них он показывает, что вращения происходят по кругам, одни по параллельным, а другие по наклонным».
Этот фрагмент весьма примечателен во многих отношениях. Он проводит четкое различие между физически истинными причинами наблюдаемых явлений и простой математической гипотезой, которая (верна она или нет) способна «спасти явления». Это излюбленное выражение Симпликия, который, несомненно, перенял его от авторов гораздо более раннего времени, из чьих трудов он черпал свои знания. Это значит, что определенная гипотеза способна объяснить кажущиеся аномалии явлений, выявленные посредством наблюдения, которые с первого взгляда озадачивают и не поддаются никаким попыткам согласовать их с предполагаемой упорядоченностью всех движений как по скорости, так и по направлению. В этом отрывке Гемин указывает, что главная обязанность астронома – сформулировать теорию, которая могла бы отобразить наблюдаемые движения и позволить их рассчитать, а для этой цели совершенно безразлично, является ли теория физически верной или нет. Фрагмент, в котором он среди таких теорий упоминает и выдвинутую Гераклитом, представляет много трудностей и вызвал немало споров. В оригинале он звучит так:

 

διὺ καὶ παρελθών τις φησὶν Ἡρακλείδης ὁ Ποντικός, ὅτι καὶ κινουμένης πως τῆς γῆς, τοῦ δὲ ἡλίου μένοντός πως δύναται ἡ περὶ τὸν ἥλιον φαινομένη ἀνωμαλία σώζεσθαι.

 

Прежде всего надо отметить, что раньше, то есть в альдобском издании Симпликия и в собрании «Схолий» под редакцией Брандиса (с. 348 b), после слов ὁ Ποντικός шло слово ἔλεγεν, так что отрывок можно было перевести исключительно как «поэтому кто-то встал, сказал Гераклит Понтийский, и сказал, что» и т. д. Однако это слово не встречается в наших самых надежных рукописях, что несколько облегчает дело. «Поэтому и некий Гераклит Понтийский встал (выступил) и сказал, что наблюдаемую неравномерность Солнца можно объяснить, если предположить, что Земля некоторым образом движется, а Солнце некоторым образом покоится». То, что знаменитый философ называется тц, «неким», как будто это никому не известная личность, выглядит довольно странным, как и слово «встал» (παρελθών), как будто Гераклит вышел вперед и выступил перед собранием или совещанием, как в Афинах между Каллиппом, Полемархом и Аристотелем, когда они обсуждали теорию Евдокса, о чем Симпликий упоминает в другом месте. Однако представляется разумным предположить, что отрывок был искажен, если вспомнить, что он успел пройти через несколько рук, прежде чем Симпликий его записал. Он говорит, что взял его у комментатора Александра Афродисийского, который взял его из краткого изложения (эпитомы) комментария Гемина на «Метеорологию» Посидония. Поэтому на одном этом отрывке нельзя строить далекоидущие теории. И все же именно это и произошло с его второй половиной.
Как нам интерпретировать это выражение, что, даже если бы Земля некоторым образом двигалась, можно было бы объяснить связанную с Солнцем неравномерность? Если понимать слова как они есть, они могут подразумевать лишь отсутствие однородности в годовом движении Солнца, из-за чего четыре времени года имеют неравную длину. Мы уже видел, что Каллипп решил этот вопрос, добавив две дополнительные сферы к солнечной теории Евдокса. Гераклит, вероятно, лишь отбросил предположение, что эту неравномерность также можно объяснить, допустив, что Земля не находится в абсолютном покое, но каким-то образом движется (πως). Каждое слово в предложении как бы указывает, что оно ни в коей мере не является попыткой сформулировать какую-то теорию, но всего лишь самым неконкретным образом намекает, что может быть не один, а больше способов «спасти явления» и что это можно также сделать, если отбросить привычную идею, что Земля пребывает в состоянии покоя. Вся аргументация Гемина насчет гипотез, фактическая истинность которых не представляет важности, при условии что они геометрически верно отображают феномен, видимо, указывает на правильность этой точки зрения. Неясность выражения лишает какого-либо смысла все рассуждения о том, какое именно движение мог иметь в виду Гераклит. Он мог всего лишь представлять себе некую либрацию или колебание вдоль прямой линии, из-за чего расстояние от Земли до Солнца могло меняться, или, что вероятнее, он мог иметь в виду, что вращение Земли не вполне равномерно, так что продолжительность суток неодинакова в разное время года. Конечно, вторая гипотеза противоречит принципу однородности движения, которой всегда придерживались греки; и все же греческий философ мог как бы между прочим бросить подобный намек – ведь это не более чем намек.
Не довольствуясь простым и ясным толкованием слов в этом отрывке, Скиапарелли попытался положить их в основу утверждения о том, что Гераклит был предтечей Коперника. Он думает, что выражение περὶ τὸν ἥλιον ἀνωμαλία равнозначно тому, что Птолемей позднее назвал ἡ πρὸς или ἡ παρὰ τὸν ἥλιον ἀνωμαλία, то есть неравномерности в движении планет, периодом которых является синодический период обращения, или промежуток времени между двумя противостояниями с Солнцем, то есть мы таким образом наблюдаем здесь зависимость от положения планеты относительно Солнца (πρὸς τὸν ἥλιον), которая, как нам сейчас известно, происходит из-за обращения Земли вокруг Солнца. Поэтому Скиапарелли приходит к выводу, что уже во времена Александра Македонского в Греции возникла идея, что аномалии движения планет можно объяснить движением Земли. Однако такая интерпретация слов Гераклита слишком уж льстит философу. В рассматриваемом отрывке περὶ может означать только аномалию движения самого Солнца, и, хотя, конечно, переписчик мог изменить παρὰ на περὶ, как же тогда объяснить тот факт, что авторитеты, которым мы обязаны своими знаниями об учении Гераклита о вращении Земли, не ставят ему в заслугу учение об ее поступательном движении? Симпликий, как мы видели, говорит, что, по Гераклиту, Земля находится в середине, а в другом месте что она движется вокруг собственного центра, в то время как Аэций самым конкретным образом утверждает, что Гераклит заставляет Землю двигаться не поступательно (οὐ μήν γε μεταβατικῶς), а поворачиваясь. Если бы Гераклит действительно учил орбитальному движению Земли как альтернативе запутанной системе Евдокса, доксографы едва ли могли не знать о ней: и Симпликий, и Халкидий (Адраст), когда описывал свою теорию Меркурия и Венеры, и те авторы, которые ссылаются на Аристарха как на того, что заявлял о движении Земли. Объяснить этот заговор молчания совершенно невозможно. Ведь если Гераклит всерьез полагал, что нашел истинное объяснение сложных движений планет, он бы не побоялся обнародовать свою теорию, судя по тому, что нам о нем известно. Конечно, это большое искушение – допустить, что движение Земли, которому стал учить Аристарх в следующем веке, еще за пять или шесть десятков лет до того было известно человеку, который сделал первый шаг в верном направлении, открыв гелиоцентрическое движение Меркурия и Венеры. Но строить это допущение всего лишь на неясном и, вероятно, искаженном фрагменте и на предположении, что παρὰи περὶзначат одно и то же или что кто-то изменил παρὰ на περὶ, причем строить его не только наперекор абсолютному молчанию всех авторов, но и явно противоречащему свидетельству Аэция, представляется слишком сомнительным занятием.
Прежде чем мы перейдем к вопросу, что могло подтолкнуть к отказу от теории Евдокса в пользу теории движения Земли вокруг Солнца, мы изложим имеющиеся у нас доказательства того, что это фактически и было сделано. Человеком, который выдвинул этот новый способ «спасения явлений», был Аристарх Самосский, ученик Стратона (названного 6 сриагкод), ученика и преемника Феофраста. Он, по всей видимости, жил и трудился около 281 года до н. э., так как Птолемей говорит, что в тот год он наблюдал летнее солнцестояние. Единственное его сочинение, сохранившееся до наших дней, – это трактат «О величинах и расстояниях Солнца и Луны», где мы находим результаты первой серьезной попытки определить эти величины посредством наблюдения. Он установил угловое расстояние между Солнцем и Луной в момент, когда Луна освещена наполовину (когда в треугольнике Земля—Луна—Солнце Луна находится в вершине прямого угла), равное 29/30 прямого угла, или 87°. На основании этих данных он вычислил, что расстояние до Солнца примерно в 18—20 раз больше расстояния до Луны. И даже если этот результат чудовищно ошибочен, мы все же видим, что Аристарх был не просто мыслителем-теоретиком, но и наблюдателем и математиком. Его трактат не содержит никаких намеков на какую бы то ни было гипотезу планетной системы, поэтому в своих попытках установить должное место Аристарха в истории космологических систем мы вынуждены полагаться на утверждение последующих авторов. Главный наш авторитет – Архимед (287—212 до н. э.), младший современник Аристарха, который в любопытной книге («Псаммит», или «Исчисление песчинок»), пытаясь найти верхний предел числа песчинок, которое занимает Вселенная, как бы между прочим дает следующее описание идей Аристарха о мироздании: «Как ты знаешь, большинство астрономов называют миром (коацск;) шар, центр которого совпадает с центром Земли, а радиус равен прямой, заключающейся между центрами Солнца и Земли; это ты узнал из написанных астрономами доказательств. Но Аристарх Самосский выпустил в свет книгу о некоторых гипотезах, из которых следует, что мир гораздо больше, чем понимают обычно. Действительно, он предполагает (ὑποτιθέται), что неподвижные звезды и Солнце находятся в покое, а Земля обращается вокруг Солнца по окружности круга, расположенной посредине между Солнцем и неподвижными звездами, а сфера неподвижных звезд имеет тот же центр, что и у Солнца, и так велика, что круг, по которому, как он предположил, обращается Земля, так же относится к расстоянию неподвижных звезд, как центр сферы к ее поверхности. Но хорошо известно, что это невозможно; так как центр сферы не имеет никакой величины, то нельзя предполагать, чтобы он имел какое-нибудь отношение к поверхности сферы. Надо поэтому думать, что Аристарх подразумевал следующее: поскольку мы предполагаем, что Земля является как бы центром мира, то Земля к тому, что мы назвали миром, будет иметь то же отношение, какое сфера, по которой, как думает Аристарх, обращается Земля, имеет к сфере неподвижных звезд».
В этом интересном и важном отрывке мы видим, что Архимед первым определяет «мир» как шар, большим кругом которого является орбита Солнца. Очевидно, это не значит, будто за пределами этой орбиты нет ничего, но это значит, что либо Марс, Юпитер, Сатурн и неподвижные звезды, расположенные на таких расстояниях, которые нельзя подсчитать, предполагаются непосредственно за орбитой Солнца; либо это отсылка к пифагорейскому делению Вселенной на три части: Олимп, Космос и Уран, где Космос является областью равномерных и упорядоченных движений. Таким образом, это та самая сфера, для которой Архимед собирается вычислить количество песчинок, способных ее заполнить, и это заставляет его обратиться к предложенной Аристархом гипотезе о том, что Солнце является центром Вселенной. Он не пытается оспаривать или защищать эту гипотезу, а лишь возражает против нематематической идеи о некотором соотношении между точкой, не имеющей величины, и поверхностью сферы. Конечно, то, что имеет в виду Аристарх, достаточно ясно: если предположить, что Земля движется вокруг Солнца по большой орбите, то расстояние до неподвижных звезд должно быть очень велико по сравнению с расстоянием до Солнца, так как наше движение вокруг него в противном случае приводило бы к видимому смещению звезд, если они находятся на разной удаленности от центра мира, или, во всяком случае, если они находятся на поверхности сферы, и к тому, что звезды вблизи эклиптики казались бы сходящимися или расходящимися в зависимости от местоположения Земли на ее орбите либо на максимальном расстоянии от них, либо на минимальном.
Это поистине поразительная гипотеза для III века до н. э., и мы можем лишь сожалеть, что Архимед не рассказал нам о ней подробнее. Может даже показаться, что больше о ней нечего было сказать; что Аристарх всего лишь бросил это предположение или гипотезу, не посвятив ей ни книги, ни иного сочинения, а то, что его книга о расстоянии до Солнца ничего не говорит по этому вопросу, как будто подтверждает это впечатление. Мы располагаем только еще двумя очень короткими упоминаниями о его гипотезе у других авторов.
Первое из них встречается в книге Плутарха «О лике, видимом на диске Луны» (фрагмент 6). Один из участников диалога в ответ на упрек в том, что он переворачивает мир вверх дном, говорит, что не возражает, лишь бы его не обвиняли в богохульстве, как Клеанф, который «полагал, что Аристарха Самосского следует обвинить в нечестии за то, что он двигает с места очаг мира (ὡς κινοῦντα τοῦ κόσμου τὴν ἑστίαν), потому что сей муж для спасения явлений предположил (ὑποτιθέμενος), что небеса покоятся, а Земля движется по наклонной окружности, вращаясь вместе с тем вокруг своей оси».
Яснее сказать трудно, и мы видим, что гипотеза Аристарха включала в себя, как можно ожидать, и вращение Земли. Другое упоминание встречается у доксографов в отрывке у причине солнечных затмений: «Аристарх помещает Солнце среди неподвижных звезд, но заставляет Землю двигаться по солнечному кругу и [говорит], что оно [Солнце] затеняется в зависимости от наклона». Гален ничего не говорит о движении Земли, а только замечает: «Аристарх [сказал] что диск Солнца заслоняется Землей». Очевидно, что со временем текст подвергся значительному искажению в том, что касается причины затмений, но фрагмент о движении Земли в эклиптике достаточно ясен.
Следовательно, мы должны принять как исторический факт, что Аристарх предложил способ «спасти» явления с помощью гипотезы годового движения Земли вокруг Солнца.
Эта гипотеза не привлекла к себе особого внимания, поскольку в этих трех фрагментах она упоминается лишь вскользь, а вот его учение о суточном вращении Земли, по всей видимости, оказалось не таким странным и потому вызвало больший интерес. Так, анонимный комментатор Аристотеля говорит, что «мнение Аристарха и его последователей состоит в том, что звезды и небеса покоятся, а Земля движется с востока на запад и наоборот (ἀνάπαλιν)». Разумеется, он не имел в виду ничего дурного, этот схолиаст, но его мысли отчего-то совсем запутались! Известный скептик Секст Эмпирик, живший в первой половине III века н. э., ссылается на суточное движение Земли такими словами («Против математиков»): «Те, кто отрицает движение мира и думает, что движется Земля, как, например, последователи математика Аристарха, не затрудняются различать время».
Едва ли у нас есть основания выводить из слов «последователи Аристарха» (οἱ περὶ Ἀρίσταρχον), что первооткрыватель движения Земли основал школу, в которой преподавалось его учение. Однако нашелся один человек, который воспринял доктрину суточного движения (если не годового), хотя он и не мог быть непосредственным учеником Аристарха, так как жил более чем на сто лет позже, примерно в середине II века до н. э. Селевк, по Страбону, был вавилонянином, жителем Селевкии, что на Тигре, но нам о нем известно очень мало.
Плутарх связывает его с Аристархом в восьмом из своих «Платоновских вопросов», когда рассматривает, что имел в виду Платон в том спорном отрывке из «Тимея». Он спрашивает, считал ли Платон, что Земля закреплена на своей оси и вращается вместе с ней, «как показали впоследствии Аристарх и Селевк, один лишь гипотетически (ὑποτιθέμενος μόνον), а Селевк – доказательно (ἀποφαινόμενος)». От Страбона мы знаем, что Селевк наблюдал за приливами, а то, что он также имел и собственную теорию их происхождения, вытекает из следующего фрагмента у доксографов (Аэций, III, 17; Стобей, I, 38): «Селевк-математик, опровергая Кратета, сам заставляя Землю находиться в движении, говорит, что обращение Луны тормозит ее (то есть Земли) вращение, но воздух между этими двумя телами, увлекаемый вперед, падает в Атлантический океан, соответственно возбуждая волны». Очевидно, Селевк полагал, что атмосфера достигает Луны, если не дальше; а из другого отрывка мы узнаем, что он считал Вселенную бесконечной (Аэций, II, 1; Стобей, I, 21).
Это единственные упоминания в классической литературе о последних философах греческой Античности, которые учили движению Земли, не считая упоминаний о доктрине Селевка о вращении Земли у Сенеки, который, однако, не называет в связи с ней никаких имен («Естественно-научные вопросы», VII, 2). Но как бы скудны ни были эти сведения, они не оставляют никаких сомнений в том, что учение Аристарха включало в себя годовое движение Земли вокруг Солнца и что он и Селевк учили суточному вращению Земли. Если задуматься, что прошло семнадцать веков, прежде чем кто-то вновь заговорил о движении Земли по орбите, невозможно не поразиться тому, как Аристарх пришел к столь дерзкой и возвышенной идее.
После Каллиппа и Аристотеля гомоцентрическая идея не получила дальнейшего развития или усовершенствования, как говорит нам Симпликий («О небе», с. 504), просто потому, что из-за существенных изменений яркости планет, особенно Венеры и Марса, та идея, что все планеты всегда находятся на одном и том же расстоянии от Земли, представлялась совершенно несостоятельной. По Симпликию, Автолик из Питаны (около 300 г. до н. э.), споря с Аристофером (наставником поэта Арата и, вероятно, сторонником Каллиппа), тщетно пытался это объяснить. «Ведь звезда, названная в честь Афродиты, как и та, что названа в честь Ареса, во время своего попятного движения видится гораздо ярче, вплоть до того, что при свете Афродиты в безлунные ночи тела отбрасывают тень». Он прибавляет, что вдобавок легко заметить, что Луна не всегда находится на одном и том же расстоянии от нас, так как наблюдения показывают, что иногда ее можно заслонить диском шириной в одиннадцать пальцев, помещенным перед глазами, а иногда – диском в двенадцать пальцев. Дальше Симпликий говорит о том, что срединные затмения иногда бывают полными, а иногда кольцеобразными, что подтверждает наблюдение неравной удаленности Луны; и хотя здесь он открыто следует за Созигеном, жившим в конце II века н. э., все же мы не можем сомневаться, что для поколения после Аристотеля изменения расстояния до Луны представлялись очень неудобным фактом, так как Симпликий еще упоминает Полемарха из Кизика, который признавал эту трудность, хотя она его особенно не беспокоила, ведь он все равно придерживался идеи гомоцентрических сфер. Симпликий даже прибавляет (с. 505), что сам Аристотель в своих «Физических проблемах» не был вполне удовлетворен гипотезой астрономов о причине изменения яркости; но так как эта книга утрачена, мы, к сожалению, не в состоянии проверить это утверждение, которое никак не подтверждается ни в одном из дошедших до нас сочинений Аристотеля.
Необходимость решить эту трудность постепенно привела к полному отказу от системы Евдокса, хотя, как мы увидим ниже, слово «сфера» время от времени все же появляется в рассуждениях. Не подлежит сомнению, что именно эта трудность вызвала к жизни новые системы; фактически Симпликий открыто утверждает это на следующей же странице (с. 507), где он говорит, что «потому астрономы ввели гипотезу эксцентров и эпициклов вместо гомоцентрических сфер, если только гипотезу эксцентров не изобрели уже пифагорейцы, как утверждают некоторые, среди которых Никомах и ссылающийся на него Ямвлих». Не следует полагаться на двух этих поздних авторитетов, так как неопифагорейская школа всегда охотно приписывала все ценное ранним пифагорейцам, и их утверждение, вероятно, переписано у Прокла, который в своем изложении планетной теории Птолемея («Обзор астрономических гипотез», с. 70—71) говорит: «История учит нас, что эксцентры и эпициклы изобрели пифагорейцы как достаточное и простейшее средство». Гемин («Элементы астрономии», с. 11), очевидно, имеет в виду то же самое, говоря, что пифагорейцы впервые допустили круговое и однородное движение, и ставит такой вопрос: как исходя из этого допущения можно объяснить наблюдаемые явления? Но Гемин жил в 1 веке до н. э., в то самое время, когда были сделаны первые попытки приписать Пифагору философскую систему, которая, однако, имеет отчетливые признаки влияния на нее гораздо более поздних доктрин, особенно стоиков. Поэтому мы не можем полагаться на его свидетельство. Во времена Аристотеля, безусловно, были отдельные философы, которые по-прежнему старались объяснить небесные явления на пифагорейский манер («О небе», с. 293 а), но пифагорейская школа, по-видимому, полностью прекратила существование примерно к моменту смерти Аристотеля, и у нас нет никаких указаний на то, что ее последние представители были признанными математиками. Следовательно, мы должны отвергнуть, как не имеющее никаких достоверных оснований, заявление поздних поклонников Пифагора о том, что его школа начала учить движению на эксцентре в то время, когда она уже находилась на грани исчезновения.
При этом утверждение Никомаха о том, что эксцентры были изобретены еще до эпициклов, кажется правдой (как мы увидим в следующей главе), и в сочетании с утверждением Созигена о большой неравномерности расстояний оно показывает нам, как был подготовлен путь для смелой концепции Аристарха. Наблюдения показали, что Марс всегда ярче всего в момент кульминации в полночь, то есть в момент противостояния с Солнцем, причем по мере приближения к Солнцу планета становится все тусклее и тусклее. С точки зрения грека, небесное тело не могло двигаться ни по какой иной кривой, кроме окружности, и, следовательно, Марс тоже должен двигаться по окружности круга, чей центр не совпадает с центром Земли, и, более того, центр этого круга лежит где-то на прямой, проходящей через Землю и Солнце, так как Марс, очевидно, находится ближе всего к Земле в момент противостояния с Солнцем. Разумеется, это не фиксированная линия, а вращающаяся вокруг одного из своих концов в течение года; следовательно, центр орбиты Марса описывает круг вокруг Земли за год. Это объяснило тот факт, что противостояния Марса происходят не в какой-то одной точке зодиака, а могут случаться в любом его месте; и для этого нужно было только допустить, что Марс совершает движение на эксцентре за период равный его синодическому периоду обращения (то есть интервалу между двумя последовательными противостояниями, который составляет 2 года 50 дней), тогда как центр эксцентра обходит вокруг Солнца за год. При удачном выборе соотношения радиусов двух кругов появилась возможность объяснить продолжительность попятного движения Марса во время противостояния, а эта задача оказалась не по силам даже изобретательному уму Евдокса и Каллиппа.
Таким образом, полная планетарная система на основе теории эксцентров заключается в следующем. В центре Вселенной находится Земля, вокруг которой обращаются Луна за 27 дней и Солнце за год, вероятно, по концентрическим орбитам. Меркурий и Венера движутся по окружностям кругов, центры которых всегда лежат на прямой линии от Земли до Солнца, таким образом, Земля всегда находится вне этих кругов, по каковой причине две планеты всегда находятся в пределах определенного углового расстояния от Солнца, из которого легко можно вычислить отношение радиуса эксцентра к расстоянию до его центра от Земли для обеих планет. Аналогично три внешние планеты движутся по эксцентрам, центры которых лежат где-то на линии, проходящей от Земли до Солнца, но эти круги настолько велики, что всегда окружают и Солнце, и Землю.
Эта система «подвижных эксцентров» была известна Аполлонию в середине III века до н. э., и, так как ни один автор не говорит, что именно он изобрел ее, вероятнее всего, она была уже известна и Аристарху, который был всего лишь на 30 или 40 лет старше Аполлония. Часть системы, касающаяся Меркурия и Венеры, на самом деле была разработана Гераклитом, который даже пошел еще дальше и позволил центрам двух планет совпасть с Солнцем. Но вероятно ли, что он или кто-нибудь другой сделал еще один шаг вперед и допустил, что центры орбит Марса, Юпитера и Сатурна приходятся в Солнце? Эту элегантную систему, которую восемнадцать столетий спустя действительно предложит Тихо Браге, ни единым словом не упоминает ни один античный автор. Очевидно, что она обладает теми же достоинствами, что и система подвижных эксцентров, и является частным ее случаем, когда центры орбит всех пяти планет находятся в одной точке. Весьма вероятно, что Аристарх мог перейти от общей концепции подвижных эксцентров к ее упрощенному частному случаю, и тогда он со своим математическим складом ума не мог не задуматься о том, что явления были бы в точности такими же, если бы он сделал еще один шаг вперед и допустил, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, а все остальное оставил без изменений. На самом деле нет никакого другого способа, который привел бы его к гелиоцентрической системе, если только к тому времени не была полностью разработана теория эпициклов. Однако нет абсолютно никаких признаков того, что какой-либо иной мыслитель до или после Аристарха предлагал эту «систему Браге», и трудно понять, почему эту систему нужно было излишне усложнять, подставляя эксцентры с разными центрами вместо прекрасной в своей простоте геогелиоцентрической идеи орбит с единым центром – Солнцем. И тем не менее Скиапарелли настаивает на том, что эта система непременно должна была стать ступенькой для перехода от старой геоцентрической системы к гелиоцентрической (или коперниковской) системе Аристарха, причем выведенной не только Аристархом, но и независимо задолго до него. Скиапарелли особенно настаивает на том, что идея небесного тела, движущегося по окружности вокруг простой математической точки, должна была сначала вызвать отторжение и что ей должна была предшествовать концепция движения вокруг материального тела. Но он, по-видимому, упускает из внимания тот факт, что прежде всего в глазах греков круговое движение было совершенно естественным для небесного тела, как для земного – прямолинейное в направлении вверх-вниз; а во-вторых, ни одна философская система до Аристарха, за исключением Филолаевой, не предполагала, что из центра исходит мощное влияние. Сначала появился центральный огонь и, так сказать, скреплял мир, хотя точно неизвестно, не повлияли ли на Стобея и Симпликия гораздо более поздние представления, а такой вывод напрашивается, судя по использованным ими выражениям. В системе Платона душа мира пронизывает всю Вселенную и нет даже понятия о том, что центр оказывает какое-либо управляющее влияние на движения небесных тел. Согласно Аристотелю, все влияния в сфере или круге исходят от окружности и распространяются к центру, а не наоборот, и в следующей главе мы увидим, что стоики придерживались практически того же мнения. Но попробуем чисто теоретически принять как неоспоримый факт, что приверженцы системы Филолая представляли себе воздействие центрального огня «не только математически и механически, но и динамически» (по словам Целлера) и что это могло оказать влияние и на математиков, разработавших систему эксцентров. Их центры описывали круги вокруг весьма материального тела – Земли, и можно было бы подумать, что это обстоятельство удовлетворит даже приверженца тогда уже устаревших пифагорейских идей о местонахождении источника силы, хотя планеты лишь косвенно двигались вокруг тела, находящегося в центре. Таким образом, нет нужды предполагать, что концепция движения вокруг математической точки (которая, в свою очередь, движется вокруг Земли) должна была встретить какое-то сопротивление. Конечно, такой великий математик, как Аполлоний, не мог не заметить, насколько проще становится система подвижных эксцентров, если допустить, что все центры приходятся на Солнце, но по какой-то причине он счел эту гипотезу неприемлемой; во всяком случае, у нас нет никаких сведений о том, что он ее когда-либо высказывал. Более поздние авторы не могли не привести систему, в которой планеты движутся вокруг Солнца, среди «мнений философов»; и в целом полное отсутствие каких-либо упоминаний о геогелиоцентрической системе у какого-либо автора подталкивает нас к выводу, что никто никогда не предлагал ее в качестве способа «спасти явления», хотя Аристарх, возможно, и приблизился к ней, но затем его сразу же поразила еще большая простота и красота гелиоцентрической системы, и потому он лишь ее посчитал достойной обнародования.
Очень немногочисленные и скудные ссылки на систему Аристарха у классических авторов доказывают, что она не могла быть встречена с благосклонностью. Хотя давно прошли времена, когда философа могли привлечь к суду за выдвижение необычных астрономических теорий, как когда-то Анаксагора, и хотя обвинение в нечестии (если его действительно предъявили) едва ли нанесло теории большой ущерб, все же неслыханная дотоле гипотеза Аристарха слишком сильно противоречила общим представлениям платоников и аристотеликов о Вселенной, как и взглядам, преобладавшим в стоической школе, чтобы приобрести широкую известность. Возможно, невнимательному наблюдателю она показалась не более чем отголоском старой дискредитированной системы Филолая; а от Теона (с. 328) мы знаем, что прежнее понятие (процитированное у Платона) о Земле как обиталище богов еще не было забыто, а тех, кто заявлял о том, что она движется, Деркиллид объявил достойными проклятия, поскольку они подрывают принципы дивинации – восточной лженауки, которая к тому моменту уже заняла прочное место в разуме европейцев и начала развиваться в важную отрасль знания.
Но, безусловно, главная причина, почему гелиоцентрическая гипотеза потерпела полный провал, заключалась в быстром подъеме практической астрономии, который начался в то время, когда Александрийский мусейон стал образовательным центром эллинизма. У Аристарха не осталось явлений для «спасения», не считая точек стояния и попятного движения планет, а также изменения их яркости; возможно, он даже пренебрег неравенством видимого движения Солнца, которое открыл Евктемон и признавал Каллипп. Но когда такие же и гораздо более заметные неравенства стали наблюдаться и в движении других планет, безнадежность попыток объяснить их красивой в своей простоте теорией Аристарха, судя по всему, нанесла смертельный удар по его системе, и по этой причине она даже среди математиков потеряла свое единственное право на признание – а именно способность «спасти явления». Скорее всего, как мы уже говорили выше, эти открытые неравенства более-менее неясно ощущались уже во времена Аполлония (около 230 г. до н. э.), и в таком случае мы можем понять, почему ему не захотелось упростить систему подвижных эксцентров, дабы собрать бразды правления над всеми непокорными планетами-скакунами в одной твердой руке – руке Гелиоса.
Назад: Глава 5 Аристотель
Дальше: Глава 7 Теория эпициклов