Через десять минут я снова была у дома с многоскатной крышей и террасой.

И снова оставила свой мотоцикл в квартале от него. Окна домов по обеим сторонам улицы были темны, все обочины заставлены машинами, а над портом в небо поднималось жутковатое свечение натриевых ламп. На улице царила тишина.

Я заметила одну странную вещь, происходящую всякий раз, когда люди уезжают из дома на «Скорой». Они всегда забывают запереть за собой входную дверь. Они просто об этом не думают – у них есть заботы поважнее. Сотрудники бригады «Скорой помощи» тоже никогда не запирают двери – это не входит в их обязанности.

Поэтому я ничуть не удивилась, увидев, что выходящая на улицу дверь дома не заперта.

И вошла в дом.

Он еще не вернулся. В ночь с пятницы на субботу отделения экстренной медицинской помощи во всех больницах Окленда под завязку полны народа. Несмотря на то что у него сломаны нос и ребро, ему наверняка пришлось немного подождать. Окленд – большой город, и в нем часто творится насилие. Его уже не так много, как в былые времена, но людей все еще могут подстрелить, сбить машиной или ударить ножом. Каждый день случаются несчастья, а в пятничные вечера и ночи с пятницы на субботу в людях, похоже, просыпается все самое плохое. Врачи и медсестры в отделениях экстренной медицинской помощи не станут бросать все ради парня, у которого сломано ребро и сплющен нос. От простого перелома ребра еще никто не умирал. Но они не станут и вечно держать его на стуле в приемной. Ведь он явился к ним не с каким-то растяжением лодыжки. По моим прикидкам выходило, что придется ждать его возвращения час, максимум два. Все зависело от того, насколько медики в эту ночь загружены работой. И от того, сколько несчастий нынче обрушилось на людей, с которыми я, скорее всего, никогда не встречусь.

Я обыскала кухню и обнаружила пакет молотого кофе марки «Пит». Что ж, могло быть куда хуже.

Я сделала в кофемашине большую чашку, уселась и стала ждать.

Когда до трех тридцати оставалось всего несколько минут, услышала, как открывается входная дверь. Я не потрудилась встать и не беспокоилась о том, что вместе с ним сюда явится полиция. Он никогда никому не скажет, что ему надрала задницу какая-то девчонка, которую он сам пригласил в свой дом. И уж о чем он вовсе не думает, так это о том, что я могу все еще быть у него дома. И о том, что я вернулась сюда.

Я подождала, когда он закроет дверь.

– Роберт, – сказала я и включила свет.

– Какого черта! – Он в буквальном смысле слова отпрыгнул назад.

Его нос был частично закрыт белым бинтом, и от этого перелома оба его глаза обрамляли синяки. На лбу у него виднелось несколько швов – там, где он ударился головой о журнальный столик. Вероятно, под рубашкой у него были эластичные бинты. Если у тебя сломаны ребра, этому горю мало чем можно помочь, надо просто ждать, когда они срастутся, не делая ничего, что помешало бы этому процессу. Это весьма неприятный перелом. Едва слова слетели с его уст, он сморщился от боли. При переломе ребра поначалу даже простое дыхание вызывает сильную боль. Он пятился от меня.

– Зачем ты пришла?

– Расслабься. Я не причиню тебе вреда. Мы просто поговорим.

– Ты хочешь поговорить? После всего того, что ты со мной сделала?

– Да, хочу. Садись. Пожалуйста.

На его лице отразились страх и гнев.

– Ты находишься в моем доме и приказываешь мне сесть?

– Я прошу тебя сесть. Я еще не приказывала тебе что-либо сделать.

– Ты не станешь причинять мне боль? Обещаешь?

Я встала, прошла на кухню и вернулась с горячей кружкой, которую протянула ему.

– Сварила кофе. Надеюсь, ты не возражаешь.

– Сварила кофе, – повторил он. Теперь на его лице было написано одно только недоумение.

– Подумала, что нам обоим не помешает чашка кофе.

Он взял кружку с таким видом, будто опасался, что я положила туда цианистый калий. Мы сидели в гостиной. Если не считать сломанного журнального столика, все здесь выглядело так же, как тогда, когда я явилась сюда в первый раз.

– Чего тебе надо? – спросил он.

Я открыла свою сумку, достала из нее тонкую пачку листков и отдала ему.

Он увидел первую страницу и оторопело посмотрел на меня:

– Что это такое?

– Твою подругу зовут Анджела Мэттерсон. А тебя – Роберт Харрис. Она работает коррекционным педагогом в Сан-Леандро, а ты – механиком в «Шарки моторс». Вы с Анджелой были вместе два года и семь месяцев.

– Откуда ты все это знаешь?

Я проигнорировала этот вопрос.

– Полтора месяца назад между вами произошла крупная ссора. Страсти накалились, и тогда ты ударил ее. И довольно серьезно поранил.

Он воззрился на меня:

– Кто ты такая?

– Я не стану делать вид, будто мне известно, кто из вас двоих был тогда прав. И мне плевать, кто что сказал. Но эти медицинские записи о ее состоянии при поступлении в больницу говорят о том, что твоя подружка оказалась в отделении экстренной медицинской помощи со сломанным носом. А перелом ребра она получила, когда упала на ступеньках крыльца, пытаясь убежать. Полиции она заявила, что споткнулась, и им пришлось удовольствоваться именно этой версией событий. Она так и не призналась, что это ты поднял на нее руку.

– Я вышел из себя, – сдавленным голосом сказал Роберт. – Потом мне было стыдно. До этого я ее ни разу и пальцем не тронул.

Быть может, он говорил правду. А может, нет.

– Выйдя из больницы, она поселилась в убежище для женщин – жертв бытового насилия, – продолжала я. – Там ей помогли психологи, а затем она вернулась сюда, чтобы забрать свои вещи. Она решила уехать из этого дома и начать новую жизнь. Оба эти решения она приняла сама.

Он продолжал смотреть на меня, не произнеся ни слова.

– Однако, когда она явилась сюда, ты поджидал ее.

– Чтобы попросить прощения. И упросить ее дать мне второй шанс.

– Ты действительно попросил прощения. С этим никто не спорит. Но она не передумала. Она собрала свой чемодан.

Я отставила свой кофе в сторону.

– Вот тогда-то ты и показал ей пистолет. И сказал, что разыщешь ее и то, что ты с ней сделал, покажется цветочками.

Я замолчала. Пусть попробует сказать, что это было не так.

Он не смотрел мне в глаза.

– Я бы никогда этого не сделал. Я сказал это не всерьез. Я был расстроен. Мне просто очень хотелось ее вернуть.

И опять: могло быть правдой, а могло и не быть.

– Понятно. Может быть, ты блефовал. Может быть, ты и вправду ее любил. Может быть, ты любишь ее и теперь. Я не знаю. Я не делаю вид, что знаю. Но того, что ты сказал, было довольно, чтобы вселить в нее ужас. Вот тогда-то в дело вступила я.

Он прикусил губу.

– Я был зол, но я никогда не причинил бы ей вреда. Это пистолет нужен мне для самообороны. Я работаю в неблагополучной части города, и у меня уже дважды угоняли машину, угрожая насилием.

– Сколько перкоцета тебе дали в больнице?

– Что?

– Сколько тебе дали таблеток? И по сколько миллиграммов? Ты это заметил?

– Только одну. Они не хотели давать мне больше, пока не пройдет действие бухла.

– Значит, сейчас у тебя ясная голова? Ты осознаешь, что происходит?

Он растерянно на меня посмотрел:

– Думаю, да.

– Вот и хорошо, – сказала я и снова сунула руку в свою сумку. На сей раз я достала из нее маленький черный пистолет.

Люди, с которыми я сталкивалась, по-разному реагировали на направленный на них пистолет. Одни кричали, другие замирали, третьи бросались бежать. Реакции могли быть самыми разными. Роберт начал дергать головой. Вперед-назад, как чертик из табакерки.

– Это «беретта», субкомпакт, патроны сорокового калибра, экспансивные пули, – сказала я ему. – Субкомпактные пистолеты совершенно не годятся для стрельбы по мишеням, поскольку у них слишком короткий ствол. Но если ты находишься от человека в пяти футах, это значения не имеет.

– Ты же сказала, что не причинишь мне вреда!

Я передернула затвор, и взведенный курок щелкнул.

Единственным предохранителем, которым я когда-либо пользовалась, был пустой патронник.

Он задергался еще сильнее.

– Пожалуйста!

Некоторое время я продолжала держать его под дулом пистолета, затем одним плавным движением вернула затвор на место, выбросила из патронника боевой патрон и опустила оружие.

– Я хочу, чтобы ты понял, в каком положении оказался. Как оно сейчас усугубилось.

– Пожалуйста, – повторил он.

Я подошла к нему. Слегка коснулась его плеча. И вложила кое-что ему в руку. Это был патрон. Маленький латунный цилиндр с заостренным концом, еще теплый от пребывания в моей руке.

– Я хочу, чтобы ты сохранил это, Роберт, – сказала я и снова села. – Рассматривай его как вынесенный судом запрет на контакты с Анджелой. Если ты вдруг разозлишься или почувствуешь себя одиноким и начнешь думать о том, как бы отыскать Анджелу, подержи в руке этот патрон и вспомни наш разговор. Потому что, если ты когда-нибудь попытаешься поговорить с ней или снова ее увидеть, я всажу такую пулю тебе в голову.

Он молча уставился на заостренный продолговатый цилиндрик. Я дала ему время подумать. Он поднял взгляд:

– Я все понял.

– Вот и хорошо.

Я убрала пистолет обратно в сумку.

– Значит, минувшим вечером в баре, когда ты лгала, что хочешь меня, когда флиртовала… Ты все время планировала это, да?

– Я не лгала. Я никогда не лгу. Я не сказала тебе ни единого слова, которое было бы неправдой.

– Ты подкатывала ко мне.

– Нет, я просто позволила тебе подкатить ко мне. И строить предположения относительно того, чего я хочу.

– Но зачем тебе понадобилось увечить меня?

– Из-за тебя твоя подружка попала в больницу. То, что произошло с тобой, справедливо. Я имею в виду твои травмы.

– Но зачем ты вернулась?

– Эти две акта представляют собой систему, Роберт. Если бы я просто сломала тебе ребро и нос, это могло бы разозлить тебя еще больше. Если бы я просто наставила на тебя пистолет, ты, возможно, не воспринял бы меня всерьез.

– Каким образом Анджела нашла тебя?

– Суть дела отнюдь не в этом, – суть в том, что я нашла тебя. Теперь речь идет уже не о ней. Речь идет о нас: обо мне и о тебе. Вот что действительно имеет значение.

– Значит, ты занималась такими делами и раньше.

Я не ответила.

– Должно быть, ты считаешь меня подонком.

– Уверена, что встречала людей и получше, но совершенно убеждена, что мне попадались также и те, кто похуже.

– Я правда любил ее. Может, и сейчас еще люблю.

– Понятно.

– А что, если бы тебе не удалось со мной справиться? Если бы я смог добраться до кухни, схватить нож?

– Я не люблю ножей. Нож не помог бы решить проблему.

Он принял это к сведению.

– Есть еще вопросы?

– Нет.

– Тогда наши с тобой дела завершены.

Я встала.

– Если хочешь, там еще остался кофе. На всякий случай я не стала выключать кофеварку. Отдохни. А затем найди себе другую девушку и веди себя с ней хорошо. Или же наслаждайся холостяцкой жизнью. Что ты выберешь, меня уже не касается. Тебя это устраивает?

Он уныло сказал:

– Да.

– Больше ты меня не увидишь. Если только не попытаешься отыскать ее. Тогда увидишь.

Я оставила его сидеть в гостиной его дома и тупо глядеть на обломки журнального столика, а сама вышла из дома в ночь.