ГЛАВА 21
Не знаю, в чей дом мы вошли. Ильх завел меня в слабо освященную комнату и развернул к себе. Я растерянно уставилась на варвара, не в силах оторвать от него взгляд. В синеве его глаз сейчас тоже пылало сияние… Зов. Вот что это было.
— Рагнвальд? — прошептала я.
— Ты делаешь мне больно… — отчаянно выдохнул он. — И делаешь меня сильнее… Ты ведь понимаешь, что я не остановлюсь? Ты понимаешь?
Я кивнула.
— Скажи это.
— Я не хочу, чтобы ты останавливался…
Он рывком притянул меня к себе и поцеловал. Жадно. Горячо. Толкнул, прижал к стене и снова впился в губы, властно присваивая и подчиняя. Это был какой-то новый, неизвестный мне Рагнвальд — агрессивный, почти жестокий… так почему же я не боялась? Может, потому что после всего — после помоста, крови и огня, он все еще помнил о моих раненных руках и держал их, осторожно сжимая запястья?.. Чтобы я не упиралась ладонями в его тело, чтобы не делала больно — себе. И это так странно резонировало с жесткими губами, терзающими мой рот, и дикими взглядами. Он словно желал меня выпить, глотал, трогал, покусывал и не мог насытиться. Левая рука варвара скользнула наверх, пальцы запутались в волосах, расплетая и освобождая от веревок. Сгреб мои пряди в кулак, потянул, открывая шею. И прочертил губами влажную полоску, лизнул горло. Словно ножом провел — так же губительно… внутри меня заворачивался ураган пробуждающегося наслаждения. Эта ночь и этот мужчина что-то изменили во мне, пробудили дикое и неизведанное. Чужой дом, звенящая струна варварской музыки, втекающая в окна без стекол. Запах крови и желания… страшный сон. Или сладкий сон? Грани стерлись, а устои рассыпались в прах. Я знала, что не уйду с той площади… Знала…
— Я ведь велел оставаться в башне… — пробормотал ильх. И добавил хрипло: — Хотя это все равно не помогло бы…
Я больше не думала. Я чувствовала. Каменные мышцы, горячую кожу в корке крови, жесткие губы и язык. Пальцы, перебирающие мои волосы. Напряжение и возбуждение в каждом хриплом вдохе, в каждом движении ильха. Его нетерпение, его попытку не торопиться… проигранная битва… Он дернул завязки на моем платье, просто обрывая их. С рычанием. Плотная ткань упала к ногам, оставляя меня лишь в тонком хлопке нижней сорочки. Я прикрылась ладонями как-то машинально, и Рагнвальд вскинул голову, глядя мне в глаза.
— Не бойся, — тяжело выдохнул он. Развел мои руки, потом потянул с плеч широкую горловину сорочки. Ткань сбилась на талии, оголяя плечи и грудь.
Я вздрогнула от сквозняка, лизнувшего шею, и Рагнвальд повторил ладонью путь ветра, словно знал, где он коснулся. Шея, ключица, грудь… задержался, и дальше — до ребер, до впадинки пупка. Желание в его глазах — неистовое, дикое — сводило с ума. Никаких ограничителей, лишь насаждение… я знала, что с ним это будет именно так. Музыка звенела, вела и торопила, ночь шептала, что больше нет сил ждать…
Ильх мотнул головой, разбрызгивая капли крови с волос.
На моей груди остались алые мазки. Ильх глянул на них и, кажется, лишь сейчас осознал, как выглядит. И сколько жертвенной крови на него вылили. Сжал зубы, тяжело дыша. Провел ладонью, размазывая багровые капли, и я не сдержала стона. Варварство… Дикость, меняющая сознание.
Вряд ли для самого Рагнвальда имела значение липкая кровь, пачкающая кожу. Судя по нетерпеливым движениям, он не хотел останавливаться. Но все же кивнул в сторону.
— Идем.
Ильх потянул меня куда-то в глубину чужого пустого дома. Ступени… дверь. Босые ноги на грубых досках пола… Круглая купальня с бьющей струей воды и выступающим черным камнем. Тусклый источник в углу, дающий больше тени, чем света. Рагнвальд отбросил кусок ткани, закрывающий его бедра, рывком сдернул с меня испачканную сорочку. И зашел в воду, держа мою руку. Я шагнула следом, глядя в его глаза — темные, как морозная ночь. Теплая вода купальни достигла моей талии, легкий пар окутал пологом, давая столь необходимое ощущение приватности. И согревая, потому что меня все же бил нервный озноб. От музыки, втекающей в узкое окно, от взгляда ильха — нетерпеливого и голодного, от предвкушения и страха.
Рагнвальд развернул меня спиной, отодвинул волосы и лизнул шею. С нажимом провел ладонью по моему телу — от плеча до бедер. То ли погладил, то ли присвоил… Замер, коснувшись живота, и снова переместил руку наверх. Обвел пальцами грудь и прижал тяжело, сильно. Легкая щетина на его лице царапнула мне щеку, когда ильх снова коснулся губами. Потянул за волосы, заставляя откинуть голову ему на грудь. Провел ладонью по губам, раскрывая, увлажняя. И накрыл поцелуем. Дразнящим, нарочито медленным, доводя до исступления нас обоих.
Не отрываясь от губ, снова провел ладонью по телу, мокрыми пальцами рисуя круги и спирали на моей груди, животе, бедрах, скрытых водой. Вверх и вниз, с каждым разом чуть сильнее сжимая и надавливая. У Рагнвальда шершавая, грубая кожа пальцев, но их прикосновение кажется самой изощренной лаской. И когда он сжимает мою грудь, я безотчетно выгибаюсь и прикусываю ему губу. Случайно, но от этой грубости Рагнвальд откидывает голову и со свистом втягивает воздух.
— Пекло проклятое… что ты делаешь со мной…
Слова окончательно разрушают хрупкую грань самообладания — у нас обоих. Я и не знала, что можно так сильно, так остро чувствовать, желать, хотеть, умирать от чистого инстинкта и потребности. Стать одним целым, соединиться. Вода смывает нежность, и движения Рагнвальда становятся почти грубыми. Но это лишь сильнее распаляет…
Ильх прижал меня к камню, но я воспротивилась, обернулась. Закинула перевязанные руки ему на шею и прошептала:
— Я хочу видеть тебя.
Он удивленно поднял брови. Похоже, Рагнвальд не понимал, как это — видеть. Хотя быстро сообразил, что в таком положении есть свои плюсы, например, возможность меня рассматривать. Темный взгляд обжег плечи и грудь. Опустился ниже. Я прикусила губу, потому что меня еще никогда так не рассматривал мужчина. На миг захотелось прикрыться — спрятать слишком полную грудь и пышные бедра, но Рагнвальд так смотрел… с таким желанием, что я опустила руки и повела плечами, отбрасывая на спину влажные кудри.
— Пекло, какая же ты красивая…— хрипло произнес он.
Я?!
Переступила с ноги на ногу.
Рагнвальд прижал к себе, ладони тяжело легли на ягодицы. Мысли испарились, как и остатки смущения. Не сдерживая их, я тоже коснулась ильха, изучая его тело кончиками пальцев. Хотелось большего — сжимать и трогать, но повязки на руках мешали. Но даже от таких легких прикосновений Рагнвальд вздрагивал. И мне это нравилось… сладкое безумие кружило голову и сушило губы, распухшие от поцелуев. Я едва стояла на ногах и была рада, когда ильх снова прижал меня к нагретому камню. Вокруг нас плыли кровавые разводы, вода бурлила и пенилась. Разум и тело плавились в чувственной неге. Рагнвальд уложил меня на горячий камень, накрыл собой. И я вскрикнула, ощутив проникновение, забилась от первой боли. Красивое лицо ильха исказилось, синие глаза сейчас казались чернильно-темными. Он замер, тяжело дыша и не сводя с меня удивлённого и жадного взгляда.
Я облизнула губы и сама привлекла его к себе, желая продолжения.
* * *
Такая гладкая и нежная под его руками, везде гладкая и нежная, от каждого прикосновения его словно обдает пламенем Великого Горлохума. Так трудно не сорваться… Красивая. От ощущения ее тяжелой груди в ладонях темнеет в глазах. Хочется смотреть, трогать, присвоить навсегда, завладеть…Рагнвальд хотел сказать, что ему мало, мало ее губ, мало прикосновений, мало всего… Но говорить он не мог, только тяжело глотать воздух. Горло словно удавкой стянули — не вздохнуть. Только вот не хочется освобождаться от этой удавки…
Если бы чужачка не стояла там, на площади, удерживая его своим взглядом, усмиряя зверя, он пришел бы за ней в башню. В скалы. В пещеры под водой, где лежат чужанские хёггкары, резвятся синие рыбы и говорят — бледный мори.
Куда угодно пришел бы.
Когда первая жертвенная кровь коснулась лица Рагнвальда, он знал, кого поведет за собой этой ночью. Нет, он знал это раньше… Зов выжигал ему горло и звенел внутри. Стучал кровью в висках, лишал разума и воли. Там, на помосте, было больно… Пока Рагнвальд не увидел ее.
Он пришел бы куда угодно, чтобы снова ощутить ее затуманные поцелуи. Ее кожу под ладонями, ее волосы в кулаке.
Что-то она в нем изменила, эта чужачка. И принимать это не хочется, и бежать некуда. Хёгги не отдают свое.
— Моя, — сказал ильх, впечатывая деву в себя.
Моя — отозвалось внутри сладкой дрожью.
«Я хочу смотреть тебе в глаза…» — шепнула чужачка, и он подчинился, хотя и это против закона фьордов, против природы… кто же смотрит в глаза риару, когда он вбивается в тело девы?
Преграду ее тела он ощутил и замер, не веря. Первый? С ее грудью, на которую заглядываются ильхи, ее ягодицами, которые так и хочется огладить, ее яркими губами и огненными волосами — первый? Рагнвальд с трудом сдержал стон. Хотелось двигаться и вбиваться, но Энни прикусила нижнюю губу, не понимая, что этим что-то меняет в нем. Он пытался отгородиться от этих изменений, не принимать их — так же, как не принимал хёгга.
Но не получалось.
«Смотреть тебе в глаза…»
Зря согласился. Это так же опасно, как поцелуи из мертвых земель. Отбирает душу… Разве он сможет теперь забыть? То, что должно лишь умерить желание тела, стало чем-то иным. Ее намокшие волосы, ее распухшие губы, румянец на нежных щеках, шея, полная грудь… Все слишком открытое его взгляду. Распахнутое. Каждое чувство, отражающееся в прозрачных глазах. Ее сомнение, желание, наслаждение. И боль. Рагнвальд впитывал все, вбирал в себя и не мог насытиться.
Мало!
Сжал зубы, удерживая внутри себя крик наслаждения. Пекло внутри бурлило, растекаясь и выжигая внутренности. Все ярче, все больнее. Так болезненно невыносимо, что хочется кричать и… продолжать до бесконечности. Невозможно остановиться, невозможно сдержаться! Невозможно остановить эти рывки, эти скользкие движения. Так — глаза в глаза — оказалось слишком остро. Слишком ярко, слишком близко. Слишком хорошо! И когда показалось, что он сдохнет в этой воде, на этом камне, он прихватил нижнюю губу чужачки, ощутил ее вкус, и огонь внутри вспыхнул, сжигая напрочь. Дотла. До стона, который расцарапал горло и вырвался сквозь сжатые зубы. И показалось — все же сдох, так пусто стало внутри, когда лава вожделения перестала сотрясать тело. Захотелось положить голову на этот камень и забыться, не шевелиться и почти не дышать — хоть какое-то время. Только прижать к себе деву, сумевшую подарить столь сильное наслаждение. И поесть…
Ну и переместиться туда, где сухо.
Рагнвальд заставил себя поднять голову и посмотреть деве глаза. Все еще прижимая к себе ее тело. Она улыбнулась — смущенно и в тоже время дерзко. И как у нее это получалось, он не понимал. Но подумал, что, возможно, он не так уж и устал…
* * *
Вода унесла боль и кровь, уставив лишь влажные скольжения и удовольствие. Поняв, что он первый, Рагнвальд ничего не спросил, лишь дал мне время привыкнуть, сдерживал себя, хотя я видела обжигающее нетерпение в его глазах.
Некоторое время мы молчали, приходя в себя и пытаясь снова научиться дышать.
А потом ильх поднял меня на руки, вынося из воды. Поставил на горячие камни, закутал в холстину.
— Чей это дом? — очнулась я.
Рагнвальд удивленно осмотрелся, как будто только сейчас заметил обстановку. Задумался, и я рассмеялась.
— Ты не знаешь?
— Я плохо помню, какую дверь открыл. Кажется, это дом конухма. Знаешь, я никогда не видел его купальню! — Рагнвальд улыбнулся в ответ, и я с каким-то новым интересом увидела, как меняется его лицо от этой улыбки. Теряет привычную жёсткость и становится совсем молодым. И еще немного смущенным — похоже, произошедшее в чужой купальне было откровением не только для меня. Но улыбка продержалась совсем недолго и снова ильх нахмурился.
— Я сделал тебе больно?
Мотнула головой, разбрызгивая капли, и ильх снова улыбнулся.
— Тогда идем.
— Куда? — не поняла я.
— На кровать. — И снова сжал мое запястье, словно браслет надел.
Улыбаясь, я пошла следом. И все еще улыбалась, когда навстречу шагнул ильх с топором.
* * *
— Не смей трогать мою лирин! — яростный голос разбил волшебство ночи, оборвал серебряную струну.
Я вскрикнула и глянула из-за плеча Рагнвальда. В провале двери стоял ильх, и мне захотелось протереть свои воображаемые очки. Темные волосы, осунувшееся лицо, топор в судорожно сжатом кулаке. И ярость в глазах. Я моргнула, не понимая. А потом…
— Гудрет?
Мой нареченный из Варисфольда? Здесь, в Карнохельме?
— Гудрет!
— Энни! — выдохнул он. — Я нашел тебя!
И тут я вспомнила, в каком виде нахожусь. Щеки вспыхнули от смущения. Я плотнее закуталась в холстину. Гудрет тоже увидел и побледнел.
— Я не буду тебя винить! — с перекошенным лицом крикнул Гудрет. — Это все Зов, он заставил тебя!
— Энни не откликается на Зов хёгга, — процедил Рагнвальд. Он стоял, закрывая меня собой. Лица я не видела, зато заметила снежные узоры на спине ильха. — Она со мной по собственному желанию. Так что убирайся и не мешай.
— Я уйду лишь со своей нареченной! — крикнул Гудрет, сжимая топор.
— Прекратите! — пискнула я, но меня никто не услышал. Похоже, ильхи решили, что решать — их право. Не мое.
Рагнвальд молча отодвинул меня подальше и шагнул к Гудрету.
— Она моя лирин!
— Ошибаешься, — голос Рагнвальда прозвучал с ленивой насмешкой, но я видела блеск инея на его теле. От ласковой расслабленности ничего не осталось, варвар подобрался. Его тело было обнажено, капли воды замерзли и скатились бусинами.
Зарычав, Гудрет бросился на Рагнвальда. Я прижалась к стене, с ужасом наблюдая, как топор взлетает в воздух и обрушивается на безоружного ильха. Но миг — и Рагнвальд уже стоит за спиной Гудрета, легко уклонившись от озверевшего пекаря. Тот снова напал, круша все на своем пути, в щепки разнося мебель. С топором он управлялся вполне умело! Но почему-то было совершенно ясно, что против гибкого, словно белая змея, Рагнвальда, у него нет шансов. Ни единого. Риар Карнохельма почти улыбался, играя с тем, кто ему помешал, но в синеве глаз застыла беспощадная стужа. Легко уклоняясь от смертоносных ударов тяжелого топора, он снова оказался за спиной Гудрета, ударил по голени, и пекарь повалился на пол. И тут же Рагнвальд ногой прижал его шею, одновременно выворачивая назад руки. Надавил, и я вскрикнула, услышав ужасающий хруст.
— Сражайся! — яростно приказал риар Карнохельма, в последний момент выпуская Гудрета.
Тот вскочил, морщась от боли, поднял топор. И снова кинулся на Рагнвальда. Тот увернулся и впечатал кулак в грудь пришлого. Гудрет хрипло застонал, отскочил. Снова бросился. Тяжелое лезвие топора прошло совсем рядом с обнаженным телом риара. Я задохнулась от ужаса.
— Хватит! Довольно!
Никто меня не услышал. Мужчины явно собирались друг друга убить. Рагнвальд пнул Гудрета в спину, но тот перевернулся и выхватил из голенища сапога нож. Верно понял, что в тесном помещении им орудовать сподручнее! Рыча, парень бросился в атаку, но поймал хук Рагнвальда. Налетел на раскромсанный стол, тряся головой, вскочил. Снова бросился… С губ Гудрета капала кровь, нос, кажется, сломан… и, видимо, Рагнвальду надоело это побоище, потому что он вывернул парню руки и прижал к полу. Лицо пекаря исказилось от боли. Я бросилась вперед.
— Не надо! Прошу тебя!
Гудрет тяжело дышал. Теперь я не видела его лица, только слышала хрип, как у животного.
— Рагнвальд! Не надо!
Риар повернул голову, и меня обожгло яростным темным взглядом.
— Просишь за него?
— Он лишь хотел мне помочь!
— Я увезу тебя в Варисфольд! — взвыл Гудрет, и я пожелала, чтобы он заткнулся. Правда, мысленно.
Рагнвальд тряхнул головой, разбрызгивая остатки жертвенной крови с белых прядей. Боги, он выглядел как воплощение кошмара — и почему совсем недавно меня это не останавливало?
— Ты отправишься на корм рыбам, — бескомпромиссно произнес Рагнвальд.
И я поняла, что он не шутит и даже не угрожает. Он действительно убьет Гудрета, а тело сбросит с моста. А потом вернется и продолжит с того места, на котором остановился!
Вот же варвары!
— Нет! — я бросилась вперед, волоча за собой холстину. — Не убивай его! Прошу тебя! Я прошу оставить его в живых! Прошу! Сделай мне подарок! Ты мне должен, помнишь?
Стужи стало больше. Она лизала мои ноги, смертоносными змеями оплетала и комнату, и Гудрета. Он затих, с трудом втягивая воздух. Из моего рта вырвалось облачко пара, влажные волосы повисли сосульками. Босые ноги сковало холодом. Ужас перед силой риара, которую он даже не осознает, наполнил меня, словно ледяная вода. Я нутром ощущала — если Рагнвальд захочет, если позволит этой силе выплеснуться, то в этом доме не останется жизни. Я помню стылые камни, которых коснулось дыхание ледяных драконов. Но я не двигалась и лишь смотрела на риара. А он — на меня.
Потом рывком выпрямился, отпуская Гудрета.
— Убирайся из моего города.
Парень откатился, вскочил, схватил свой топор, но нападать не стал. Понял, что бесполезно.
— Я уйду только с Энни, — тихо, но твердо сказал он. И я даже поразилась этой твердости. — Она спасла мне жизнь, я ей обязан. И я не оставлю ее в Карнохельме!
— Пошел. Вон, — процедил Рагнвальд.
— Пусть Энни сама мне скажет, что хочет остаться!
Я ошарашенно переводила взгляд с одного ильха на другого. Мысли путались. Эта ночь, вино, музыка… И жаркий шепот… ярость… нападение…
И вопросы, которых не счесть. Может, настало время их задать?
Повернулась к Рагнвальду.
— Ты сказал, что в Карнохельме разорвешь наречение. Почему ты это не сделал?
— Я передумал, — жестко ответил Рагнвальд.
Передумал? Я прикусила щеку. А мое мнение здесь никого не интересует? Риар смотрел в упор, не мигая.
— Но… зачем я тебе?
Он не отвечал. Если бы он ответил…
— Это из-за хёгга, да? — прошептала потерянно. — Я нужна, чтобы справиться с ним? Или из-за твоего брата, чья воля для тебя закон? Почему ты хочешь, чтобы я осталась, Рагнвальд?
Я смотрела в стужу его глаз и сама не знала, что хочу услышать. Хотя нет, знала.
«Из-за тебя, Энни. Лишь из-за тебя».
Гудрет выхватил из-за пазухи бумагу, мелькнул герб Конфедерации.
— Она моя лирин и уедет со мной! У меня есть договор, я заплатил выкуп! И я подал жалобу совету ста хёггов!
Миг — и Рагнвальд разорвал бумагу, показывая, что думает об этом соглашении и о Гудрете в целом.
— Энни никуда не поедет. Убирайся!
— Прекратите! — заорала я. — Хватит меня делить, словно тушу овцы! Это… ужасно!
— За деву решают мужчины, не лезь, Энни, — сказал Гудрет и мне захотелось его как следует треснуть. Впрочем, ему и так знатно досталось, нос парня распух, а разбитые губы кровоточили.
— Не надо решать за меня! Я переселенка, а значит, свободная! Я не принадлежу ни одному из вас!
Мужчины глянули хмуро. Они явно были со мной не согласны.
И снова уставились друг на друга.
— Я подписал договор, дева моя!
— А меня с ней связывает кровавое наречение. Убей меня — и она освободится, — кровожадно усмехнулся Рагнвальд, и Гудрет задохнулся. Похоже, аргумент его добил. И дураку ясно — одолеть риара Карнохельма ему не под силу.
— Хватит! — не выдержала я. — Я хочу сама выбрать мужа!
— Но ты уже выбрала! — закричал Гудрет. — Меня!
— Я… — начала и осеклась.
Рагнвальд смотрел на меня, повернувшись спиной к гостю из Варисфольда. Обнаженный, все еще с кровью на волосах, злой. Смотрел в упор, словно ждал чего-то.
Но что я могла ему сказать?
— Я сама выберу свою судьбу, — упрямо повторила я. — И лучше уйду к вёльдам, чем позволю решать за меня!
— К девам-воинам? — изумился Гудрет. — Ты лишилась в этом диком Карнохельме разума? Да это ужасная судьба!
Я вздохнула. Похоже, наши с пекарем взгляды на жизнь мало совпадают. Или, может, он просто лучше знает фьорды?
Рагнвальд прищурился.
— Чтобы стать вёльдой, надо сражаться за свою свободу, — сказал он.
— Значит, я сражусь!
Я кинулась к двери, желая оказаться как можно дальше от обоих ильхов. Рагнвальд преградил мне путь. Дышал он уже спокойно, но глаза оставались темными, а тело — покрытым узором стужи.
— Оденься, — хрипло приказал он. — Ночь холодная.
Забрал свою повязку на бедра и пошёл к двери. Гудрет, помявшись, вышел следом.
А я некоторое время ошалело пыталась переварить произошедшее, но ничего не выходило. Только кровь стучала в ушах барабанами. Платье я натягивала дрожащими руками, путаясь в веревках. Раненные ладони опухли, так что оделась я с трудом, а на завязки просто плюнула. Спряталась в меховой плащ и вздохнула свободнее. На миг прислонилась к стене, переводя дыхание. А потом решительно двинулась к двери.
