Книга: Россия в эпоху постправды
Назад: По законам шоу
Дальше: Карго-подражание

Ошибка измерения

Но, конечно, не всегда эффект постправды проявляется в результате действий «сил зла» или искажений человеческого сознания. Жизнь настолько сложна и разнообразна, что ее зачастую просто невозможно однозначно уложить в рамки грубых количественных или качественных оценок, которых наш мозг требует для вынесения суждений. Особенно хорошо это видно в экономике – науке, пытающейся с помощью элементарной математики описать сложнейшие процессы, идущие в многомиллиардном социуме. Об этой части постправды – о том, как мы сами себя обманываем вроде бы корректными цифрами, – я писал для Московского центра Карнеги на примере ситуации с анализом экономики России в октябре 2016 года.

 

Вокруг состояния российской экономики идет активная дискуссия. Маргинальные оптимисты утверждают, что кризис успешно пройден и скоро экономика начнет расти. Они уверены в предстоящем росте цен на нефть, измеряют ВВП России по паритету покупательной способности, ссылаются на позитивный баланс счета внешнеторговых и финансовых операций и растущие золотовалютные резервы. Маргинальные пессимисты отвечают, что экономика находится в состоянии неуправляемого пике и скорая катастрофа неизбежна. Они указывают на сокращение номинального ВВП в долларах на 40 % по сравнению с пиком, быстрое исчерпание фондов правительства, значительный дефицит бюджета, двузначное падение доходов населения и продолжающееся сокращение инвестиций.
Истина, как обычно, где-то посередине. Но прежде чем говорить о правильных выводах, неплохо бы исследовать вопрос качества вводных, которыми мы располагаем. Увы, это качество (применительно как к цифрам, так и к методикам) оставляет желать лучшего.
Неучтенное и переучтенное
Вопрос количественной оценки показателей российской экономики упирается в условность систем измерения различных параметров и точность данных, которыми мы располагаем. Данные до 1991 года вообще сложно признать значимыми, так как статистика времен СССР формировалась по совершенно отличным от современных принципам, вела измерения в искусственно оцениваемой валюте и в экономике регулируемых цен, а результаты даже для внутреннего пользования активно корректировались – общеизвестное «Хлопковое дело» было ярким примером таких корректировок. После 1991 года статистика стала более адекватной, но существенные вопросы к ней все равно остались.
Основным вопросом оценки ВВП России всегда была доля теневой экономики, причем не только в прямой форме (неучтенные официально заработки и прибыли). Серьезное влияние всегда оказывала практика искусственного ценообразования, в том числе завышения цен на государственные поставки и подряды. По строительным подрядам завышение цен, по разным данным, составляло и составляет от 20 до 50 %, по поставкам сложного технологического и потребительского оборудования, как выяснилось в ходе «Дела о томографах», – до 200 % от реальной цены.
Очень распространена была и практика частного искажения цен. Искажались цены на ввозимые товары – для снижения пошлин (в 2014 году разница в оценке объемов экспорта Китая в Россию и импорта России из Китая составила около 10 млрд долларов, или 0,5 % ВВП России), на оказанные услуги – для снижения НДС, и даже на вывозимые товары для снижения выручки и налога на прибыль. В России немало субсидируемых производств (в основном в сельском хозяйстве) и социальных выплат из бюджета, а оценка деятельности региональной власти и выделение регионам средств во многом зависит от их отчетности по экономическому состоянию. Интересы региональной власти и производителей в этом редком случае совпадают – и тем и другим выгодно завышать показатели, что они аккуратно, но делают.
Но все вышеуказанное – легальная часть экономики. Доля неформальной экономики в России, которая в 1990-х годах, по некоторым оценкам, превышала весь размер официально зарегистрированного бизнеса, к 2013–2014 годам, по официальным же данным, сократилась до 10 %. Ответ на вопрос, как проводились официальные измерения неофициального бизнеса (частным образом оплачиваемые услуги, открытые рынки, вклад личных хозяйств, нелегальное потребление энергии и других ресурсов), неизвестен. Зато в 2014 году Росстат сообщил, что существенно пересмотрел методику и значительно увеличил долю неформального бизнеса в ВВП. Благодаря этому, а также включению экономики Крыма в расчет ВВП 2014 года, по официальным данным, даже вырос – правда, менее чем на 1 %.
Наконец, в ВВП попадают товары и услуги, произведенные честно, но по той или иной причине утраченные. Яркий пример – экспорт, поставленный покупателям в кредит, который те потом не возвращают. Только по статье «Экспорт вооружений» и только за 2015 год около 4 млрд долларов (0,35 % ВВП страны) было поставлено Россией в обмен на заведомо невозвратные кредиты. Всего за последние годы мы списали только кредитов государственного уровня примерно на 5 % сегодняшнего ВВП. Но никакая статистика не учитывает этих списаний при расчете экономических показателей, хотя, наверное, надо было бы вернуться к времени их выдачи и уменьшить ВВП на их объемы.
Пятна ВВП
Сам по себе ВВП, даже очищенный от приписок и увеличенный на неучтенные части, не будет вполне корректным показателем качества, стабильности и роста экономики. Знаменитое «строим мост – это ВВП, разрушаем мост – тоже ВВП» не будет преувеличением. В рамках расчетов ВВП невозможно отделить создание новой стоимости от ее перераспределения и даже ликвидации. Например, недострой, остающийся навсегда непригодным к эксплуатации, на практике представляет собой комбинацию перераспределения средств от инвесторов к подрядчикам и рабочим и уничтожения материальных ресурсов, но с точки зрения ВВП он ничем не отличается от достроенного и переданного в эксплуатацию объекта (несколько меньшего масштаба).
Также сложно ассоциировать с развитием страны долю ВВП, приходящуюся на торговлю. Когда доля торговли в ВВП растет (в силу, например, роста рыночной власти торговых систем по сравнению с производителями), ВВП может не меняться, в то время как объем создаваемой стоимости будет сокращаться. Все эти условности в России приводят, например, к тому, что на фоне инвестиций в сочинскую Олимпиаду, провальных мегапроектов и роста доли торговли в ВВП сам показатель ВВП в 2013 году рос, а производство, инвестиции и экспорт уже значительно сокращались.
Составляющие ВВП также сильно отличаются по своему влиянию на будущее экономики – так называемому мультипликативному эффекту. Созданный станок дает больший мультипликативный эффект, чем произведенный товар потребительского спроса. С помощью станка создадут новый ВВП, а товар принесет «всего лишь» деньги производителю и удовлетворение потребности покупателю. Но и то и другое имеет позитивный эффект – производитель инвестирует деньги, полученные за товар, в новое производство, покупатель, удовлетворенный товаром, будет дальше работать и дальше потреблять. А вот расходы на вооружение, например, имеют очень низкий мультипликативный эффект – произведенные танки будут ржаветь, созданные военные технологии в других областях применяются крайне ограниченно. В этом смысле наши 4,5 % ВВП, идущие на оборону, и среднемировые 2,9 % существенно отличаются.
Инновационная диагностика строительства
Помимо ВВП, в России сложно судить о таких показателях, как средние доходы домохозяйств (в целом и по отраслям или регионам). Из-за запретительно высоких сборов с фонда заработной платы и налогообложения зарплат и доходов, начиная с нулевого уровня, большая часть выплат маскируется под другие формы финансовых операций либо производится из неучтенной наличности. Доля наличного оборота в розничной торговле в России в 2014 году превышала 80 %, 30 % жителей не имели банковских карт, а количество наличных рублей в обращении за последние 14 лет выросло более чем в 45 раз.
На оценку среднего дохода домохозяйств и равномерности его распределения (да и уровня безработицы) влияет и фиктивное трудоустройство граждан. В основном это муниципальные службы и жилищно-коммунальные комплексы, но похожая практика есть во многих федеральных и региональных бюджетных организациях: безработные граждане из депрессивных районов, где невозможно найти работу, за небольшую плату наличными оформляются в штат, но не работают, а большую часть их заработной платы получают чиновники, контролирующие соответствующие учреждения.
Непросто оценивать в России и распределение расходов бюджета – более 30 % засекречено. Традиционно считается, что засекреченные статьи бюджета идут на финансирование оборонно-промышленного комплекса и других силовых ведомств, но есть косвенные свидетельства, что диапазон их использования существенно шире.
Да и в открытых данных все непросто – зачастую в статьи и подстатьи прячутся расходы, имеющие мало отношения к теме статьи. Вот, например, подстатья «Создание объектов социального и производственного комплексов, в том числе объектов общегражданского назначения, жилья, инфраструктуры и иных объектов» в рамках подпрограммы «Развитие и внедрение инновационных методов диагностики, профилактики и лечения, а также основ персонализированной медицины» государственной программы Российской Федерации «Развитие здравоохранения». Ну, казалось бы, какая связь между инновационными методами диагностики и строительством жилья? Тем не менее на эту статью в 2015 году было выделено 7 млрд рублей, и они вполне могли пойти на строительство жилья.
Даже резервы, сформированные правительством, бывает непросто оценить: несмотря на то, что их состав публикуется, многие его статьи непрозрачны, а некоторые (как, например, деньги, переданные Внешэкономбанку, ВТБ, ГПБ, вложенные в другие банки в обмен на привилегированные бумаги; общая сумма таких вложений составляет примерно 23 млрд долларов) с большой вероятностью представляют собой невозвратные кредиты.
Сложности представляет и оценка единиц измерения: за период с 2000 по 2015 год рыночный курс доллара США к рублю колебался относительно расчетно-инфляционного курса в диапазоне примерно от плюс 140 % до минус 60 %. Если бы ВВП России, например за 2013 год, был пересчитан в доллары не по рыночному курсу, а по расчетно-инфляционному, сумма 2,1 трлн долларов превратилась бы в 1,4 трлн Последовательный взгляд на развитие российской экономики с учетом такой волатильности рубля относительно своей справедливой стоимости должен говорить, скорее, не о падении ВВП России в 2015–2016 годах, а о неадекватном его завышении в период 2005–2013 годов из-за переоценки рубля.
ППС Киргизии
Еще большая проблема возникает с применением коэффициента паритета покупательной способности к экономическим показателям в России. Проблема системная – даже методика, используемая странами ОЭСР с их уровнем взаимной прозрачности, изложенная вкратце на 408 страницах, включает в себя список оговорок и ограничений применимости этого параметра. Сама по себе методика позволяет странам-участникам самостоятельно выбирать товары для сравнения, и целый ряд услуг и товаров часто не попадают в рассмотрение (даже в ОЭСР некоторые страны не включают в ценовую часть анализа образование или, например, недвижимость). Для вычисления коэффициента одни страны используют цены реальных транзакций, другие – заявленные цены продавцов. Многие используют цены в столице, многие – средние по территории. Цены определяются одними странами в одном конкретном месяце года, другими – в среднем по году.
Проблема с ППС носит и временной характер – на сегодня на сайте ОЭСР размещена информация по предлагаемым значениям коэффициента ППС для стран, не входящих в ОЭСР, только по состоянию на 2011 год. Очевидно, в России с 2011 года произошли кардинальные изменения в стоимости товаров и услуг.
В России ситуация с ППС еще сложнее – у нас существенно искажены цены на коммунальные услуги, разница в цене на одни и те же товары и услуги в разных регионах достигает сотен процентов, потребительские корзины для разных слоев населения в силу высокого расслоения имеют совершенно разный состав. Официально принятый для расчета уровень ППС России, превышающий 320 %, вряд ли может адекватно отражать сравнительные уровни цен в России и США – достаточно вспомнить, что более половины потребления россиян составляет импорт, что цены на топливо в России и США сегодня примерно одинаковы, что цены на недвижимость сопоставимы, а по целому ряду продуктов потребительского спроса (продукты питания, одежда, предметы быта, бытовая техника, автомобили и прочее) цены в России по отдельным позициям оказываются выше, чем в США. Еще более наглядно выглядит сравнение ППС России и других стран: в Китае официальный ППС равен примерно 180 %, в Киргизии – 330 %. Сложно поверить, что в Китае жизнь в 2 раза дороже, чем в России, а в Киргизии – так же дорога.
Но даже если бы мы научились адекватно описывать и оценивать соотношения цен, некорректно применять один коэффициент ППС к двум таким разным вещам, как, например, ВВП и доходы домохозяйств. И дело не в том, что ВВП состоит из доходов домохозяйств только примерно на 50 %, а остальное – налоги и корпоративные прибыли. Дело в том, что продуктовая композиция ВВП никак не соответствует потребительской корзине. В российском ВВП 18 % составляют углеводороды и 3 % – продукция агропрома. В потребительской корзине среднего россиянина продукты составляют более 50 %, а топливо – менее 10 %.
Остальная статистика, даже если она касается, казалось бы, совершенно очевидных вещей, тоже неоднозначна. Чего стоит, например, сделанное Росстатом заявление о сокращении количества малых предприятий на 70 000 – почти на 30 %, причем только за последний год? Не многого – в этой статистике предприятия никак не разделены на реально функционировавшие и открытые в свое время про запас. Нет никаких данных о количестве фирм, перешедших в разряд «микропредприятий» из-за изменений в методологии классификации по решению правительства в 2015 году. Более того, подсчет количества предприятий делает не только Росстат, но и ФНС: и данные этих двух организаций расходятся на сегодня на 28 000 предприятий, и неизвестно, как далеки и те и другие от реальности.
Уровень шума
Все эти издержки количественных методов нам придется учитывать, анализируя экономику России. Необходимо помнить, что результаты этого будут точны лишь настолько, насколько позволяют данные. Каждую группу данных нужно тщательно анализировать и на достоверность, и на применимость к исследуемому вопросу. В первую очередь приходится избавляться от соблазна оценивать и комментировать малые движения и короткие временные интервалы – например, не имеют никакой аналитической ценности данные о месячных изменениях экономических параметров.
Надо помнить, что значения роста/падения ВВП, доходов или объемов операций менее 2–3 % неинформативны, так как остаются в пределах ошибки вычисления или уровня шума, вызываемого проблемами единиц измерения. Точно так же с большой осмотрительностью стоит сравнивать данные по экономикам разных стран, особенно за разные периоды времени. Более или менее безопасно анализировать прозрачные объемы торговли в физическом выражении (часто они косвенно отвечают на вопрос об изменении доходов и настроений на рынках), а также финансовые показатели высокого уровня, такие как баланс внешнего счета страны, баланс финансовой системы и прочее.
В экономическом анализе как нигде отчетливо проявляется когнитивный эффект предвзятости подтверждения, свойственный человеку. В потоке цифр, значение которых плохо определено и часто непонятно, любой легко находит себе подтверждение именно тех теорий, которые кажутся ему более приятными.
Возможно, поэтому человечество, которое научилось сажать космические зонды на астероиды за миллионы километров от Земли, делая это на скорости тысячи метров в секунду, с точностью до нескольких сантиметров, не только не смогло выработать единой модели успешной экономики, но и до сих пор не знает, как предотвращать регулярные кризисы. Поэтому «все нормально» и «все пропало» еще долго будут превалирующими идеями в обществе в отношении экономической ситуации. Но этот факт не должен останавливать нас от попыток анализа, тем более что даже и без количественных исследований мы сегодня знаем – в экономике России далеко не все нормально, и проблемы нарастают.
Назад: По законам шоу
Дальше: Карго-подражание