Отношение к риску у всех людей индивидуально. Одни готовы рисковать, чтобы получить больший доход, другие готовы получить меньше, но наверняка. Помимо этого есть еще так называемые любители риска – они из двух возможностей с одинаковым ожидаемым доходом выбирают ту, в которой риски больше. Поэтому во все времена и почти в любом обществе существовали первооткрыватели, пионеры, солдаты удачи и конкистадоры, и всегда было два вида эмиграции: одни ехали туда, где были новые возможности, на условный Дикий Запад (риски больше – ожидаемый доход больше), другие – туда, где было безопасно, в условную Европу (и риски, и доход – меньше). Самые предприимчивые и смелые ехали туда, где была ниже конкуренция, больше индивидуальная свобода, но и риски выше; самые осторожные – туда, где были более четкие правила игры, гарантии и традиции.

В последние пару лет я слышал (и читал) от разных предпринимателей (родившихся в России или приехавших сюда) о том, что Россия – именно то место, где они хотят быть: конкуренция ниже, правил меньше, возможностей больше. Другие (их больше), наоборот, говорили, что в России им некомфортно: риски выше, предсказуемости нет, правил нет. Можно было бы просто признать, что Россия проходит стадию Дикого Запада, и предложить этим двум группам не спорить – каждому свое.

Да, во всем, что не касается приобретения месторождений полезных ископаемых, конкуренция в России на порядок ниже, чем в развитых странах, – от предпринимательства в самых разных областях (особенно высокотехнологичных) до конкуренции за высокую должность – в бизнесе и в государстве: в то время, когда в развитом мире безработица среди менеджеров и профессионалов очень чувствительна, в России кардинально не хватает всех – от прорабов на стройке до директоров крупнейших компаний. Так что первый признак Дикого Запада налицо.

Конечно, в России и риски существенно выше, чем в Европе. И это касается не только рисков индивидуальных (риск быть убитым в России в 2,5 раза выше, чем в США, и в 10 раз выше, чем в Европе; риски ограбления, попадания в серьезное ДТП, неполучения или получения неэффективной медицинской помощи также существенно выше, чем в развитых странах), но и тех, что связаны с бизнесом. Надо только правильно понимать слово «риски»: величина их определяется не серьезностью предсказуемых последствий, а собственно возможностью последствия предсказать.

Мне как-то коллега доказывал, что в США риски финансиста больше, потому что там за нарушение правил проверки происхождения денег сажают в тюрьму, а в России никто на это не обращает внимания. Но попадания в тюрьму в США можно избежать, просто не нарушая этих правил – compliance procedures. В России же нет алгоритма, позволяющего избежать риска потерять деньги, бизнес и даже свободу: нет механизма эффективной защиты от клиента, который не оплачивает счет, особенно если этот клиент крупный, связан с властью или просто выходец из ФСБ; нет возможности сохранить бизнес, если ты – конкурент государственного игрока или даже частной компании, в которой есть интерес местного чиновника; не гарантирована свобода, если кто-то (из личной неприязни или чтобы разрушить твой бизнес) решит «купить» уголовное дело против тебя. И тот факт, что многие бизнесы работают, конкурируя с государственными, многие клиенты платят и далеко не все «враги» проплачивают уголовное преследование своих недругов (в частности, ваш покорный слуга за 25 лет в бизнесе ни разу не встретился ни с атакой со стороны чиновников или государства, ни с попыткой завести на него «дело», а не желающих платить клиентов, заявляющих, что они «из ФСБ», видел всего пару), не отменяет высокого уровня таких рисков – случаи всем известны.

Риски этим не ограничиваются. Необязательность исполнения законов в бизнесе естественно превращается в необходимость их неисполнения: будешь законопослушным – проиграешь более гибким конкурентам. Когда-то в середине 2000-х я спросил владельца торговой сети, почему они большинство товаров таможат «в черную». Разве не лучше перейти к честной растаможке? Он мне ответил: «Во-первых, в этом заинтересована сама таможня, это их заработок. Откажемся – будут проблемы. Во-вторых, белая растаможка дороже. Мы тут же проиграем в цене конкурентам и разоримся». Я не берусь оценивать обоснованность данного заявления, но механизм у насильственной криминализации именно такой. Если кто-то может не платить налог, другие тоже не будут, иначе проиграют. Если кто-то даст взятку за подряд, все должны будут делать это – или не получат подрядов.

У этого есть обратная сторона: решая заняться бизнесом, человек автоматически берет на себя риск нарушения закона. Я говорил об этом с «важным человеком», который в ответ на мои слова о гонениях на бизнес, о тысячах сидящих бизнесменов сказал: «Ты что, думаешь, что они закон не нарушали? Я тебе скажу как на духу: ни одного, ну, может, почти ни одного [нет], которого посадили безвинно. Может, не в том обвинили, но всегда рыльце в пушку». Я думаю, он преувеличил и пытался обелить своих, но не был далек от истины. За небольшим количеством отраслей (в основном технологичных, интеллектоемких и не связанных с использованием нефинансовых активов) бизнесы в России были где-то заражены, а где-то – поражены такого рода конкуренцией и вытекающими из нее рисками. Так что и второй признак Дикого Запада – риски – присутствует по полной программе.

При ближайшем рассмотрении Россия сегодня на Дикий Запад не вполне похожа. Например, с индивидуальной свободой дело обстоит несколько сложнее. С одной стороны, на микроуровне она очевидно больше, чем в развитых странах: регулирование намного слабее и намного легче обходится (в том числе за счет коррупции), административные правила вообще не считаются обязательными, морально-этические нормы бизнеса (такие как невозможность жесткого обмана клиента, недобросовестной конкуренции, участия в преступном бизнесе или использования коррумпированной власти в своих интересах) часто считаются уделом слабаков и дураков. С другой стороны, на макроуровне мы имеем два явления, напрямую противоречащих понятию свободы в версии Дикого Запада.

Во-первых, это наличие в стране контролирующей вертикали, которая контролирует не исполнение законов, а незыблемость своей власти и эффективность путей самообогащения. В результате (если только речь не идет о небольшом бизнесе, с невысокой маржой и отсутствием реальных активов, за которые можно уцепиться, чтобы бизнес отобрать или закрыть) свобода превращается в свободу служить вертикали, а широкое поле деятельности сужается до прямого взаимодействия с государственными структурами либо компаниями или работы в них. Немудрено, что за последние 5–6 лет многие яркие представители класса предпринимателей или менеджеров частного бизнеса перешли в квазигосударственные или напрямую государственные компании и даже стали чиновниками.

Во-вторых, наметилась стагнация и спроса, и предпринимательской активности – результат функционирования этой вертикали, которая создала неприемлемые для подавляющего большинства риски, даже несмотря на фантастический по объемам поток денег, выручаемых за экспорт углеводородов, которые обещают удачливым участникам огромные доходы. Российский рынок (с учетом низкой потребительской способности населения и государства и небольшого проникновения технологий) невелик и сокращается – внутри страны даже самым умным и связанным с властью бизнесменам не достичь размеров средней европейской или американской компании. Конечно, если это не компания, добывающая природные ресурсы, и/или не де-факто монополист. А при попытке выхода на внешний рынок появляется еще одна проблема: низкая конкуренция внутри страны снижает качество конечного продукта. Выход нашим компаниям на внешний рынок оказывается затруднен не только высокой стоимостью капитала (раз риски высокие, значит, и деньги стоят дорого), не только внешними игроками, которые умеют работать в условиях намного более жесткой конкуренции, но и банально несоответствием товара «для внутреннего употребления» мировым стандартам.

В итоге для классической «страны возможностей» России все-таки не хватает ни свободы деятельности, ни масштабов рынка. Соответственно, не стоит ожидать, что здесь произойдет то же, что происходило с пограничными финансовыми рисками исторически, то есть массовое появление лучших по устойчивости, инновационности и агрессивности (а значит, по темпам роста и марже) бизнесов. Напротив, на практике этот процесс сейчас идет в США, на крайне зарегулированном рынке, где уровень конкуренции зашкаливает. Оказывается, свобода действий на макроуровне и доступ к капиталу (и то и другое было на Диком Западе) важнее, чем низкая конкуренция и отсутствие регулирования.

Соответственно, потенциальным бизнесменам – любителям риска – совет: Россия – не Дикий Запад. Здесь большие риски не соответствуют большим доходам. Здесь все разделено: одним достаются в основном доходы, другим – в основном риски. Если знаете, как попасть в первую категорию, – вы не найдете страны лучше.

Тем временем в России, на «Диком Западе лайт», родился новый вид ковбоя от бизнеса. Этот «ковбой» не борется с природой один на один, в схватке с редкими конкурентами: он действует наверняка, в союзе с государством – пользуясь не столько низкой конкуренцией, сколько возможностью получить монополию; не столько отваживаясь на риски, сколько минимизируя их за счет раздела бизнеса с государством или «государевым человеком». В последнее время эта стратегия, кажется, вытесняет любую другую: те из «потенциально избранных», кто еще не стал частью государственной системы распределения, активно воюют против конкурентов, требуя запретить их законодательно, и параллельно просят государство считать их бизнес «национальным провайдером».

Нет никакого противоречия в том, что один и тот же бизнесмен может любить Россию за «отсутствие правил и возможность дать взятку гаишнику» и хотеть быть «избранным государством»: сама идея «избрания» – очевидное беззаконие, а вместо правил тут действуют краткосрочные предпочтения того или иного чиновника внутри вертикали.

Россию, как всегда, не уложить в стандартные рамки. Но картина была бы не полной, если бы мы остановились на текущей ситуации. Рано или поздно, но где-то в этом столетии (и, надеюсь, еще на моем веку) ситуация может – и этого очень хотелось бы – кардинально поменяться. У России есть все, чтобы стать самым привлекательным рынком мира: ресурсы, пространства, образованное и готовое потреблять население, громадный дефицит инвестиций, отсутствие основных современных технологий, уникальные потребности в инфраструктуре, крайне низкая эффективность всего – от использования ресурсов до управления людьми. Демографическая ситуация в стране предполагает коренные изменения и в количестве, и в составе проживающих на ее территории граждан – без иммиграции десятков миллионов Россия просто не сможет существовать. А это – и взрывной рост внутреннего рынка, и появление огромных индустриальных и технологических ниш. России с ее северными территориями будет нужен гигантский объем инновационного строительства, инженерии, весьма специфических коммуникационных и транспортных возможностей; масштабы страны (в силу транспортных издержек) будут в большинстве отраслей давать естественные преимущества местным производствам – главное, чтобы исчез удушающий эффект «феодальной» бюрократической вертикали.

А в это же время в США и Европе накапливаются условия для долгосрочного замедления. Долговую нагрузку надо распутывать – для этого инфляция должна превышать темпы роста ВВП. Социальная нагрузка на бюджеты, уже малоподъемная, по мере старения населения будет удерживать налоги на очень высоком уровне – параллельно со снижением реального эффекта социальных программ. По мере выравнивания уровня жизни в развивающихся странах и в странах развитых, в процессе образования в первых емких внутренних рынков, ноу-хау и технологии Запада станут менее востребованы, и их рыночная стоимость относительно стоимости производимых в развивающихся странах товаров снизится. Одновременно Китай скоро достигнет «уровня насыщения», скорость роста ВВП упадет, и дисбалансы роста совместно с опережающим ростом себестоимости (то, что мы уже начинаем наблюдать) снизят потенциальные доходы, заставив и предпринимателей, и капиталы искать альтернативы.

От этих процессов Россия может сильно выиграть – прежде всего предоставив ученым, менеджерам, предпринимателям и инвесторам, готовым принимать более высокие риски, комбинацию из низких налогов и реальной свободы деятельности. У страны уже была такая возможность на рубеже веков, и мы наблюдали зачатки того, что могло стать беспрецедентным притоком и финансового, и человеческого капитала. Развитие (несмотря на кажущийся рост до 2008 года, основанный на росте цены на нефть и накоплении спекулятивных денег в экономике) остановилось где-то в 2001–2004 годах. Ничто, кроме «вертикали», не мешает повторить этот процесс – и теперь в гораздо более выгодных условиях.

Россию еще ждет период, похожий на период послевоенного освоения «Дикого Запада» и великой либерализации в США, конечно, с поправкой на реалии XXI века. Россия имеет шанс стать страной супервозможностей и – в перспективе – настоящим мировым лидером, как это сделали Штаты после 90-х годов XIX века. Но это – уже другая история.