Глобальные проблемы анализируются в целом, но замечаются в частных проявлениях. Мы много говорим о том, что фундаментальная причина экономического спада в России (архаизации, усугубления ресурсной зависимости, гиперконцентрации капитала и активов, сокращения нересурсных областей экономики, низкой добавленной стоимости, снижающихся доходов домохозяйств, роста немультипликативной доли ВВП и прочее и прочее) – это низкая доходность ведения бизнеса по сравнению с риском его ведения.

Звучит абстрактно. Если рассматривать этот риск как «придут силовики, самого посадят, все заберут», то даже и не вполне правдоподобно. То есть, конечно, бывает такое, и нередко, но не повально, тысячи и тысячи работают непосаженных. Рассказы о «дорогом рубле» и «дешевом рубле», о «нету денег» и «кредиты дорогие» уже навязли в зубах – потому они и дорогие, что риски высокие. Не в кредитах дело, как и не в рубле, да и если сейчас раздать всем желающим триллиарды рублей без процентов и надолго, бизнеса больше не станет.

А риски состоят вот из чего, например.

1. Ответ юристов о процедуре регистрации филиала иностранной компании в России: «Госпошлина 120 000 рублей. Но надо понимать, что им [органам регистрации] ставят план по госпошлине, и потому они просто скопом заворачивают документы по формальным причинам или вообще без причин. Госпошлина не возвращается, люди платят второй раз, так происходит примерно с 60 % идеально оформленных пакетов. Правда, есть возможность подать “с гарантией”, это стоит 240 000 рублей наличными».

2. А вот обратная сторона Луны – владелец компании хочет закрыть компанию до конца года, чтобы попасть под льготу, а для этого надо закрыть филиал: «Они [налоговая] просто выставляют на нас требование по налогам на огромную сумму. Суды мы все выиграли, они нам отвечают, что решение суда их не волнует. Пока мы не заплатим, они не оформят ликвидацию. Тянут до 1 января, чтобы мы льготу не смогли применить, потом скажут, что мы не закрыли, потому что неправильно оформили документы – суды-то уже прошли, так что мы не сможем продлить срок по закону».

И так – везде, в любом закоулке, будь то государство или частный бизнес, большой банк или ларек с газетами, Кремль или избушка мэра далекого сибирского села. Непредсказуемо, неестественно, скрюченные мотивации (план по госпошлине?!), чудовищные пласты бюрократии (шрифт не тот, вылезли за клеточку, не по форме, а формы нет, как – не знаем, но вы все равно должны), накладывающиеся один на другой, и поверх всего этого, вторым слоем – наша законодательная база.

Мы недавно анализировали законодательство об офшорных компаниях, контролируемых резидентами РФ, – новое законодательство, с архиважной целью сделанное, как бы скопированное с лучших образцов. И прямо по нему видно, что задумывалось-то оно хорошо, по-доброму. А в итоге в анализе мы после каждого абзаца пишем: «Здесь заложен юридический казус; закон не дает четкого определения; данная норма нарушает основные принципы налогообложения, в частности – недискриминационный характер; отсутствие судебной практики затрудняет вывод о том, как суд отнесется к этой ситуации; мы ожидаем, что эта норма будет изменена; данная норма не разъяснена процедурно, а Минфин отсылает к решению местных налоговых органов» и так далее. То есть по факту почти все можно будет трактовать противоположными способами, в зависимости от настроения – сперва налоговых органов, потом суда.

А дальше – самый верхний слой, и он вообще радиоактивен: «Суды мы все выиграли, они нам отвечают, что решение суда их не волнует; пока мы не заплатим, они не оформят ликвидацию…»

Действия государства – это ужасно, но еще не смертельно. Однако именно они создают всеобъемлющую модель: отношения «государство – бизнес» транслируются в отношения «бизнес – бизнес» и «бизнес – человек». И вот это уже смертельно.

«Можно подать заявление по мошенничеству?»

«Можно, но без толку».

«Почему? Они предоплату взяли и ничего не сделали, отказываются возвращать».

«А они скажут, что не могут; а потом будут переводить вам по 100 рублей в год, и по закону это уже не будет квалифицироваться как мошенничество».

«Ну а все-таки?»

«10 000 евро, возьмем заявление на доследственную проверку, вызовем для опроса, съездим на место».

«А дальше?»

«50 000 евро, возбудим дело, допрос, обыск».

«И?»

«Если все, то потом придется закрыть дело за отсутствием состава. Если 150 000 евро – то дойдет до суда с обвинительным приговором. Если еще 50 000 – фигуранта закроют. Это, конечно, если он со своей стороны не предложит. Тогда 150 + 50 + сколько он предлагает».

«Разве у меня теперь строительная компания? У меня теперь юридический бизнес: что ни контракт – либо подрядчик берет аванс и не работает, либо материалы некачественные, либо заказчик не платит. Работаем на юристов».

«Знаете, кто начал задерживать оплату и сокращать суммы в уже подписанных договорах? Газпром. Еще в начале 2000-х. Подрядчики сперва ждали по три месяца, потом по полгода, потом им вообще стали говорить, что неплохо бы промотивировать, чтобы была выплата. А рубли-то обесценивались, и оборотка была дорогой. Ну и постепенно на всем рынке стало принято не платить».

Все, кто посильнее, берут предоплату – иначе не заплатят. Сервисы отмирают целыми областями – платить за них вперед никто не хочет, потому что точно ничего не сделают, а работать без предоплаты никто не будет, потому что потом точно не заплатят. Большинству компаний приходится переплачивать менеджменту вместо того, чтобы дать опционы или акции – менеджеры не верят, что с ними потом честно рассчитаются. Кредит под долгосрочный контракт с российской компанией взять невозможно – ставки такие же, как если контракта нет, потому что вероятность его исполнения – ровно 50 %.

Люди вне бизнеса не отстают. Рассказывает мой знакомый, который на скорой привез сестру в больницу:

Выходит врач:

– Вы что, хотите ее у нас оставить?

– Ну да, на скорой же, переломы же…

– Ну, у нас, знаете, тараканы, клопы…

– ???

– Деньги-то у вас, вижу, есть…

– А что вы посоветуете?

– Надо особую палату, но сами понимаете… Ну или везите в частную… Но там будет дороже…

Вот это и есть – риски. Мне тут рассказывали про одну страну (от нас на Запад, недалеко), где рассказчик пришел открывать лицензируемый бизнес, подал документы, в произвольной в основном форме, и спрашивает: «А когда вы дадите разрешение, чтобы я знал, когда можно будет работать?» А ему отвечают: «Так работайте уже, вы же документы подали, если мы задержимся, то это будет наша проблема, а не ваша». Вот что значит «сокращать риски».

Поэтому клиенты российских private banking стоят в очереди, чтобы вложить деньги в недвижимость загнивающей Европы под туманные 2–3 % годовых, а российские банки сокращают свои балансы, и все как один, кроме дающих кредиты до зарплаты, поставили свои стратегии на пересмотр (это вежливая банкирская форма сказать: «Черт его знает, что теперь делать»).

Так и будет Россия катиться к стопроцентно государственной экономике: у госкомпаний-то рисков никаких, владельцу все равно, а у менеджмента полно своих забот и интересов, им о прибыли и рисках компании думать некогда. Впрочем, это не обязательно сразу приведет к падению ВВП – говорят, Министерство обороны заказывает «русский айпад» по 6000 долларов штука. Если к этому еще добавить «русский айфон» по 5000, «русский макбук» по 25 000 и вообще принять, что русское – значит в 6 раз дороже, ВВП может еще как расти – пока деньги не кончатся.