Книга: Россия в эпоху постправды
Назад: Между Россией и ЕС
Дальше: Триумф актера

А был ли Брекзит?

Пока Евросоюз решал «восточные» проблемы – от Греции до России, Великобритания проголосовала на референдуме за выход из ЕС – благодаря невероятному зигзагу политических игр не слишком умных политиков, как часто бывает, замешенных на популизме и национальной обиде. Очень скоро оказалось, что в Соединенном Королевстве, вообще говоря, нет ни одной разумной силы, поддерживающей идею Брекзита; но величие демократии состоит в том, что воля народа священна, даже если она не настоящая. И вот уже 2 года весь политический истеблишмент страны делает все возможное, чтобы выполнить эту волю с минимальными потерями. Неудивительно, что Брюссель, оскорбленный позицией бриттов (действительно, чего им не хватало – валюта была своя, граница – своя, а свобода в проведении экономической политики у британцев была самой большой в ЕС), оказался не готов на уступки: хотите уходить – уходите, но по самому жесткому сценарию. Спустя 2 года договоренностей по Брекзиту все еще нет, и никто не понимает, какими они могут быть. Хотя дата выхода Великобритании из Евросоюза неумолимо приближается (это март 2019 года, а пишу я эти слова в октябре 2018-го), основные усилия политиков направлены на создание «Брекзита без Брекзита» на переходный период, длина которого уже превышает 1,5 года – и это, видимо, не предел.
А вот что я писал о Брекзите непосредственно после референдума. (Статья была опубликована на сайте Московского центра Карнеги 29 июня 2016 года.) Еще не было известно, что лидеры движения за «выход» самым недостойным образом подставят друг друга, и новым премьером Британии будет остававшаяся в тени Тереза Мэй. Еще не выступал Садик Хан, предлагая повторный референдум. Еще Трамп не дезавуировал идеи всеобщего экономического партнерства. Я все еще думаю, что англичанам пригодилась бы моя статья, выйди она до, а не после события.

 

Именно британский философ Джордж Беркли (в реальности ирландский, но Ирландия была частью Соединенного Королевства, и этот факт тоже хорошо согласуется с его учением) считается если не родоначальником, то философским лидером направления субъективного идеализма, основной тезис которого – «все есть то, как мы это воспринимаем». Этот тезис, активно критикуемый множеством других философских школ и в целом отвергаемый в практической жизни, неожиданно оказался значительно более осмысленным в области политики и даже экономики. Демократия, неизбежно ведущая к признанию истинным мнения большинства, и рынки капитала, оценивающие активы согласно мнению большинства инвесторов, оказались равно безразличны к объективности и стали строить выводы и принимать решения исключительно на базе коллективного восприятия реальности – невзирая на факты и последствия.
История с Брекзитом стала очередным примером того, как функционирует современный демократический рыночный мир. Референдум, перевернувший представления многих политологов и экономистов о том, что такое западный демократический процесс, обладает всеми свойствами берклианского идеального объекта: его не хотел никто из тех, кто его организовал; в его результат не верил никто из тех, кто ратовал за такой результат; агитаторы и за, и против искажали факты и нарушали законы логики чаще, чем говорили правду, а взаимные разоблачения с помощью новой лжи окончательно лишали голосующих возможности разобраться в вопросе; большинство голосующих и за, и против исходили из не вполне адекватных посылок, когда принимали решения; множество голосовавших принимали де-факто решения не о своей жизни, а о жизни следующих поколений; никто – ни голосовавшие, ни агитировавшие – не пытался просчитать побочных последствий референдума; наконец, результаты референдума воспринимаются сегодня большинством как вне юридического, так и вне исторического контекста; и вопреки распространенному мнению вряд ли они приведут к действиям, им соответствующим.
Ложь про ложь
Все началось с проблемы у Дэвида Кэмерона – в начале 2015 года он готовил свою партию к парламентским выборам и одновременно пытался защитить свою позицию лидера партии от наступающего на пятки Бориса Джонсона, который строил свою кампанию на идее выхода Британии из ЕС. Опросы показывали не только невозможность для консерваторов получить большинство (они его и прежде не имели, управляя страной с 2010 года в коалиции с либеральными демократами), но и большую вероятность потери части мандатов в пользу лейбористов и, как следствие, переход в оппозицию. В этой ситуации Кэмерон пошел на сделку с дьяволом: чтобы привлечь на свою сторону больше сторонников (и внутри партии, и вне ее), он пообещал провести референдум о выходе из состава ЕС, «если его партия победит на выборах». Победы этот ход, никак не соответствовавший личным убеждениям Кэмерона, принести не должен был, а вот сохранить нужное для образования коалиции количество голосов вполне мог. После выборов можно было поставить вопрос на голосование в парламенте и честно проиграть – референдум не был бы проведен или был бы отложен до того, как переговоры с ЕС о наиболее болезненных проблемах будут завершены.
Вопреки ожиданиям, консерваторы выиграли майские выборы, получив 330 мест (при необходимых для большинства 326). Вопреки ожиданиям, Кэмерон оказался перед необходимостью исполнять обещание. Все, что он мог сделать, – это максимально приблизить референдум, ориентируясь на текущее превышение числа сторонников сохранения членства в ЕС. И он сделал это. Референдум был назначен на середину 2016 года вместо середины 2017-го, как изначально планировалось.
С этого момента борьба за выход из ЕС фактически превратилась в средство борьбы за власть в Консервативной партии и за политическую популярность вне ее. По аналогии с детской игрой в царя горы лидера консерваторов атаковали все – и свои, и чужие. Единственным значимым оружием в их руках (ну не считать же таковым дискуссию по вопросу увеличения госдолга) была возможность критиковать позицию Кэмерона, ратовавшего за то, чтобы остаться в ЕС.
Агитационная кампания не просто разделила Британию на националистов и глобалистов. Пропаганда вбросила в информационное поле искаженные факты, прямую ложь, алогичные возражения и фактам и лжи, ложь про ложь противной стороны – и запутала всех. Сторонники выхода удвоили сумму, которую Британия вносит в кассу ЕС, – вместо реальной цифры 9,7 млрд фунтов в год они называли почти 19 млрд фунтов. Сторонники того, чтобы остаться, руками казначейства не только удвоили вероятный ущерб для ВВП от выхода, но и убедили общественное мнение путем легкой манипуляции словами, что речь идет не о меньшем на 6 % росте ВВП в течение 13 лет, а о снижении ВВП на 6 %, и, более того, что на эти же 6 % снизится благосостояние каждой британской семьи.
Сторонники выхода пугали британцев необходимостью тратиться на антикризисные меры слабых экономик стран – членов ЕС, вспоминая расходы Соединенного Королевства на спасение Ирландии и Португалии – всего 6,5 млрд евро. Они, однако, забывали не только то, что обе страны вернули выданные им Британией средства, но и то, что Британия в лице Кэмерона уже договорилась о своем неучастии во всех будущих выкупах – выхода из ЕС это не потребовало.
Агитаторы за то, чтобы остаться, предупреждали: выход грозит падением курса фунта и зарубежные товары станут дороже. Их противники говорили: падение курса фунта поможет английской экономике. Первое утверждение почти верно, однако практически не понимаемо большинством граждан – часто они даже не знают, что используют импортные товары или что в современной экономике невозможно заменить большую часть товаров на производимые у себя в стране. Второе утверждение спорно – оно не учитывает нефинансовые стороны конкуренции и одновременный с падением курса фунта рост экспортных издержек в связи с появлением таможенных ограничений.
Сторонники выхода активно требовали юридической независимости Британии. Европейские законы недемократичны, британский парламент 56 раз отказывался утверждать европейские законы на своей территории за последние 17 лет, однако 70 % наших законов должны соответствовать требованиям ЕС, говорили они. В реальности парламент за то же время утвердил 2466 законов, соответствующих требованиям ЕС; Британия, оставаясь в ЕС, сохраняла полную налоговую и финансовую независимость, в качестве исключения имела неадаптированное трудовое законодательство и юридически зависела от ЕС только в области стандартов качества и безопасности. Парламентская комиссия оценила количество законов, которые должны соответствовать европейским нормам – в зависимости от методики расчетов оказалось, что их от 15 до 50 % (противники выхода говорили про «менее 20 %»). Но и это еще не истина – в подсчете и закон, регулирующий цвет помидоров первого сорта (должен соответствовать европейскому), и закон о реформе системы здравоохранения (не должен соответствовать) считаются одинаково, хотя их важность несоизмерима.
Но, конечно, основная борьба развернулась вокруг иммиграции. Борцы с ЕС упирали на рост количества иммигрантов из Восточной Европы, которые занимают рабочие места коренных британцев, а то и получают из бюджета пособия. Эта тема близка сердцу каждого простого англичанина, который считает, что платит слишком много налогов, и боится потерять работу из-за «польского сантехника». Именно тема иммиграции, по мнению многих аналитиков, стала главной причиной, по которой победили сторонники выхода.
Между тем статистика говорит совсем о другом. В Великобритании проживают и частично работают чуть менее 3 млн граждан ЕС. Это около 5 % населения. При этом более 1,2 млн урожденных британцев живут и частично работают в ЕС – сальдо составляет около 3 % населения, величина, по демографическим меркам, малозаметная. В 2015 году чистый приток граждан ЕС в Великобританию составил 185 000 человек – 0,3 % населения, и это был рекорд, возможно, вызванный опасением выхода страны из ЕС (надо сказать, что и противники, и сторонники выхода гарантировали тем, кто уже въехал в страну до фактического выхода из ЕС, возможность остаться, а референдум, естественно, таким выходом не будет). Большинство иммигрантов из ЕС – высококвалифицированные специалисты, в частности в британской медицине сегодня уже более 5 % сотрудников – неграждане Британии с паспортами ЕС. На этом фоне идет активная иммиграция извне ЕС – в 2015 году 277 000 неграждан ЕС въехали в Соединенное Королевство, однако почему-то сторонники выхода не требуют ужесточения иммиграционных законов.
Наиболее спорным остается вопрос с пособиями. Утверждение евроскептиков, что «польские семьи едут в Великобританию за повышенным пособием», не соответствует данным по занятости: реально работают только 62 % трудоспособных иммигрантов извне ЕС и 74 % британцев, а процент работающих иммигрантов из ЕС превышает 78 %.
Торговля и фермеры
Активной была и чисто экономическая дискуссия: сторонники выхода говорили, что с выходом ситуация для Великобритании мало изменится, и приводили в пример Норвегию и Канаду – не членов ЕС, из которых первая пользуется соглашением о свободном рынке, а вторая – специальным доступом на рынок ЕС в рамках Соглашения о привилегированном режиме торговли. Сторонники ЕС говорили, что расходы Норвегии на поддержание доступа сопоставимы с расходами Британии на членство в ЕС и, кроме того, Норвегия поддерживает единый рынок труда. Канада же постоянно несет дополнительные расходы на доказательство канадского происхождения поставляемых в ЕС товаров – соглашение с Канадой запрещает транзитный экспорт.
Более того, почти 80 % ВВП Британии составляет сектор услуг, а соглашения типа канадского вообще не регулируют эту часть экономики. В частности, английские банки не будут иметь возможности продавать свои продукты в ЕС. Долгие дебаты о товарообороте с ЕС свелись к спору о единицах измерения – евроскептики заявляли, что за последние 15 лет 27 стран, не входящие в ЕС, строили свою торговлю с ЕС успешнее, чем Великобритания, а еврооптимисты справедливо замечали, что их оппоненты используют цифры процентного роста, а не абсолютной величины торгового баланса, и сравнивать, например, Вьетнам, быстро растущий с нуля, с Великобританией, с огромным оборотом с ЕС, некорректно.
В случае выхода наиболее уязвимыми отраслями британской экономики будут сельское хозяйство, рыболовство и, как ни странно, наука. Входя в ЕС, Британия получает субсидии для фермеров – более 3 млрд фунтов ежегодно, в среднем 17 000 фунтов на фермера. Британские рыбаки имеют доступ к территориальным водам всего Европейского союза и активно этим пользуются. Хотя последствия исчезновения субсидий и ограничения территории добычи сложно оценить корректно, есть подозрения, что падение доходов фермеров, рост стоимости сельскохозяйственной продукции на внутреннем рынке и снижение количества рабочих мест в сельском хозяйстве и рыболовстве вызовут сокращение реальных располагаемых доходов бедных классов Британии. И это сокращение существенно превысит негативный эффект от конкуренции со стороны европейских иммигрантов.
Наконец, чистый приток средств в научные проекты со стороны ЕС в Британию превышает 3,4 млрд фунтов в год. Этот поток уменьшится с выходом из ЕС, хотя и не исчезнет совсем – в частности, членство Британии в ЕАДС не связано с членством в ЕС.
Но, что бы ни говорили сторонники и противники выхода из ЕС и что бы ни показывали результаты референдума, это не имеет большого значения. Референдум вопреки своей форме не отвечает ни на один вопрос.
Во-первых, все аргументы и за, и против более или менее бессмысленны, так как искусственно пытаются выделить «составляющую ЕС» из палитры экономических и политических отношений. Великобритании совершенно не обязательно быть Канадой или Норвегией – в случае выхода Лондон и Брюссель будут подписывать свои уникальные соглашения, которые, очевидно, учтут особенности обоих партнеров и сгладят негативные эффекты выхода, которые и так невелики. Уже сегодня консенсус-прогноз оценивает сокращение роста британской экономики при выходе в 3 % за 13 лет (то есть 0,2 % в год); легко предположить, что разумные переговоры с ЕС снизят эту цифру до 0,1–0,15 % в год, величины существенно меньшей и волатильности ВВП Британии, и ошибки в прогнозе ВВП на год вперед.
Более того, продвигаемое США Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерство (переговоры об условиях которого идут в обстановке секретности), скорее всего, свяжет и ЕС, и Британию (вместе или порознь) настолько сильно, что нивелирует последствия выхода из ЕС. Вероятность достигнуть соглашения по TTIP с выходом Британии из ЕС только возрастает – принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял.
Наконец (и это ответ европаникерам, говорящим, что выход Британии из ЕС – это возвращение угрозы войны в Европе), Британия связана с Францией, Германией и другими странами ЕС не только через этот союз. Десятки прочных канатов – от НАТО и ЕСПЧ до Европейского космического агентства – будут удерживать страны вместе и частично заменять общие соглашения в рамках ЕС частными, не менее эффективными. И, конечно, все эти рассуждения не учитывают изменчивости рынков: за 50 лет Британия коренным образом поменяла большинство своих внутренних институтов (исключая парламент и монархию) и избавилась от большинства старых отраслей, построив множество новых. Как можно говорить об эффекте соглашения с ЕС в области, например, рынка труда на 15–20 лет вперед, когда мы не знаем, как будет выглядеть этот рынок в условиях быстрого роста автоматизации и трансформации систем связи, обеспечивающих универсальный удаленный доступ, изменения источников энергии?
Во-вторых, и это намного важнее, де-факто не существует никакого решения о выходе Британии из ЕС. Демократия в Соединенном Королевстве родилась задолго до идеи народовластия, и всю полноту власти в стране имеет парламент, а не народ (ну и королева имеет право вето, но уже, кажется, 400 лет оно не использовалось). Судя по опросам, в парламенте большинство сегодня – сторонники того, чтобы остаться в ЕС. К ним можно причислить даже Бориса Джонсона, который на идее выхода может стать премьер-министром. Бывший претендент на лидерство в Британии, на которого теперь стремятся возложить всю ответственность за последствия референдума (лорд Хезелтайн уже заявил, что именно Джонсон должен вести переговоры с ЕС, иначе он уйдет от ответственности за их результат), не хочет привести страну своими действиями к рецессии, падению курса фунта, росту волатильности, сепаратистским действиям в Шотландии и Северной Ирландии и тотальному разочарованию избирателей.
В своей спешно опубликованной статье в Telegraph Борис Джонсон говорит буквально следующее: «Нельзя переоценить то, что Британия является частью Европы и всегда ею будет. Британские граждане всегда смогут ездить в Европу, работать там, жить там, учиться там, покупать недвижимость и оставаться там – и то же самое смогут европейцы в Британии, их права будут надежно защищены. Свободная торговля и доступ к единому рынку сохранятся». Вопрос, в чем именно будет тогда заключаться выход, никто не задает, потому что, похоже, он никого и не интересует. Джонсон даже не скрывает своих будущих политических аргументов. «Голосовавшие за выход не должны забывать, – говорит он, – что их победа совершенно не была внушительной».
Следующим аргументом Джонсона, видимо, будет ссылка на возрастное распределение голосовавших – в реальности референдум выиграли пожилые граждане, те, кто в силу естественных причин вряд ли успеет насладиться его результатами. Молодежь, которой предстоит прожить всю жизнь вне или внутри ЕС, была против выхода. С большой вероятностью парламент не утвердит решение о выходе, сославшись не только на свое мнение, но и на слишком малый разрыв в голосах, по которому не определить истинное мнение нации. Возможно, впервые за 400 лет будет использовано королевское вето. Возможно, история останется открытой, парламент поручит правительству начать переговоры о выходе, которые могут идти сколь угодно долго, а на основании их результатов будет объявлен повторный референдум – по факту изменения обстоятельств. Недаром уже 3 млн подписей стоят под петицией о проведении повторного голосования.
Надо сказать, что повторный референдум – явление достаточно частое в Европе и ЕС. В 1992 году датчане отвергли на референдуме Маастрихтское соглашение, а в 1993-м – его приняли. В 2001 году Ирландия отвергла Nice Treaty, а в 2008-м – Лиссабонский пакет; в 2002 и 2009 годах соответственно оба результата были изменены на обратные. История ЕС знает еще семь негативных референдумов, и тем не менее все члены ЕС на местах. И да, разозленный Кэмерон говорит, что второго референдума не будет. Но уже к концу года этот вопрос будет решать не он.
Конечно, нельзя говорить о Брекзите и оставить в стороне социальную и культурную составляющую вопроса. Вне зависимости от выхода Брекзит уже повлиял на рост национализма как в Британии, так и за ее пределами. Голосование за выход подтолкнуло изоляционистские настроения и в Англии, и в Шотландии (которая голосовала против и намерена бороться за право остаться в ЕС), и в Ирландии (которая оказывается в дважды двусмысленном положении: помимо очевидного вопроса Северной Ирландии, где уже сформировано католическое большинство и референдум о присоединении к южной части может пройти удачно, возникает вопрос о противоречии между членством Ирландии в ЕС и старым договором с Англией об общем рынке труда и товаров). Голосование за выход даст дополнительный толчок националистическим разговорам в других странах ЕС – во Франции, Нидерландах, Германии, где сторонники идеи «мы кормим всю Европу» будут пытаться повторить успех соратников из Британии.
Все эти процессы (если не брать в расчет их отрицательную бытовую составляющую в виде драк с поляками и ирландцами в английской глубинке), скорее всего, будут благотворны для ЕС. Сейчас он медленно движется в сторону избыточной бюрократизации, сохраняя свою ригидную и половинчатую форму экономического союза, и явно нуждается в очевидной угрозе, чтобы интенсифицировать развитие. Скорее всего, ЕС выйдет из истории с Брекзитом более гибким и эффективным.
А пока Брекзит в очередной раз показал, что неопределенность в мире выше, чем полагают экономисты, особенно в период избытка денег и нулевых ставок. Эта неопределенность, конечно, будет негативно давить на рынки, но сегодня, в специфической ситуации, когда мировая стагнация вместе с огромными денежными балансами заставила все рынки кардинально недооценить экономические риски, она скорее благотворна, чем разрушительна: она станет причиной не крахов, а возвращения рынков к более здравым ценовым уровням.
При этом не стоит ждать долгосрочных экономических и рыночных эффектов – первая реакция экономик и рынков всегда эмоциональная и дилетантская по сути. Как и писал Беркли, рынки принимают свое восприятие за реальность. Но Беркли также не забывал о существовании разума, который формирует восприятие объективно несуществующего мира. Пройдет немного времени, и коллективный разум политиков, банкиров и инвесторов сформирует новое восприятие Брекзита – значительно более спокойное. И рынки вернутся на прежние уровни – разумеется, только если другое, столь же иллюзорное событие, типа дефляции в Китае, не заставит их падать.
Назад: Между Россией и ЕС
Дальше: Триумф актера