Любовь к Сингапуру в России в разных формах проявлялась уже давно, и печальное событие – смерть многолетнего диктатора Сингапура Ли Куана Ю – стало поводом активно выразить эту любовь в виде множества хвалебных статей, анализов «сингапурского чуда», прогнозов на будущее и осторожных комментариев относительно нынешних проблем этой уникальной страны.

Понять эту любовь несложно. С начала 1960-х годов Сингапур управлялся диктатором, который лишь в 1990-х отошел от власти, чтобы вскоре поставить на свое место сына. Тем не менее (и, как многим хочется верить, благодаря этому) за это время в стране произошла экономическая революция, вознесшая Сингапур в число стран с самым высоким подушевым ВВП в мире. России, население которой высоко ценит материальные блага и одновременно тяготеет к авторитарному стилю государственного управления, опыт Сингапура в каком-то смысле дает надежду на удачное совмещение того и другого. И, несомненно, российская правящая элита, которая высоко ценит свое положение, материальные блага для себя и лояльность населения, видит в образе Сингапура надежду на сочетание всех трех параметров.

Классическая экономическая наука, на первый взгляд, не готова вынести вердикт о том, какие режимы в среднем создают более высокие темпы роста ВВП – диктаторские или демократические. Если в период с 1820-х до 1950-х годов между демократиями и диктатурами существовала очевидная разница (демократии увеличивали подушевой ВВП в среднем на 2 % в год, а диктатуры – на 0,86 %), то с 1950 года эти показатели составляют 2,4 и 2 % соответственно, сводя разницу к минимуму.

Однако обычные исследования страдают рядом формализаций, которые, хотя математически и абсолютно точны, с экономической точки зрения никак не могут отражать реальную картину и отвечать на вопрос, какие шансы имеет диктатура на экономический успех. Во-первых, использование показателя процентного роста ВВП существенно искажает реальность: качество экономики определяется абсолютными цифрами, а не процентами. Китай, растущий на 7 % в год, значительно беднее США, растущих на 3 %. Гораздо адекватнее будет картина, если мы заметим, что ВВП на человека в Китае растет на 450 долларов в год, а в США – на 1600.

Во-вторых, в работах, как правило, использовались усредненные данные по всем экономикам определенного типа, поскольку предполагалось, что все они должны быть более или менее одинаковы. Однако если разброс между средними темпами роста ВВП в демократиях составляет 3–4 раза, то тот же разброс в авторитарных режимах может составлять и сотни раз. Диктатуры, управляемые твердыми руками небольшой группы лиц, оказывается, могут вести себя очень по-разному, демонстрируя результаты, которые нельзя описать едиными средними значениями. Более того, во второй половине ХХ века некоторым диктатурам повезло получить в свое распоряжение масштабные природные ресурсы, которые в течение 1970-х и 2000-х годов сильно выросли в цене и существенно улучшили показатели этих стран. Таким образом, для адекватного анализа нам придется выделить минимум три группы автократий: «обычные», обладающие ресурсами и «необычные».

Кроме того, бóльшая часть исследований обходила вниманием страны, которые пережили за последние 50 лет как периоды диктатуры, так и периоды демократии. Но, оказывается, сравнение показателей таких стран в разные периоды может быть даже более значимым, чем сравнение разных стран с разными начальными условиями.

Ниже приведены результаты, рассчитанные на основании данных Angus Maddison и NYU. Из рассмотрения исключены совсем маленькие и архаичные государства, а также те, чей ВВП тотально зависит от внешних факторов (например, карибские офшоры или Бруней, живущий только нефтью и газом). Под «демократией» понимался строй, при котором в стране существует эффективная конкуренция элит и сменяемость власти, даже если в процесс реального выбора вовлечено не все население, – например, демократией считался период с 1991 по 2011 год в России, с 1994 года в Сингапуре и с 1982 года в Китае. Разумеется, граница между демократией и диктатурой довольно размыта, но, как будет видно из результатов, эта граница не так уж и важна – страны, испытавшие диктатуру, «отмечены печатью», даже если диктатура продолжалась недолго. Из рассматриваемых 130 стран за последние 55 лет 60 стран мира испытали периоды как диктатуры, так и демократии, и 26 стран оставались диктатурами в течение всего периода времени.

Интереснее всего выглядят результаты сравнения периодов демократии и диктатуры в 60 странах «смешанного типа». На рис. 1 каждая страна обозначена точкой с абсциссой (ось х), равной разнице между средним ростом ВВП (в долларах 2005 года) в периоды демократии и в периоды диктатуры, и ординатой (ось y), равной среднему росту ВВП этой страны за все 55 лет.

Выводы очень любопытны. Только 5 стран из 60 показывали более высокий рост ВВП во время диктатуры, чем при демократии. Это Лаос, Алжир, Тунис, Парагвай и Венесуэла, которую стоит отбросить хотя бы потому, что мы точно знаем причину перекоса – огромные нефтяные доходы, и хорошо видим, что происходит в Венесуэле сегодня, когда цена на нефть упала. Наверняка феномену остальных есть индивидуальные объяснения, но нас больше интересует, что все эти страны росли в среднем медленнее 72 долларов в год. Выше 72 долларов мы не встретим ни одной такой страны – 100 % стран будут лучше расти в демократические периоды. Даже Сингапур, росший в среднем на 837 долларов в год при Ли Куане Ю, стал расти на 1078 долларов после относительной либерализации. «Условные демократии», как в Китае и России, лучше диктатур, но сильно проигрывают демократиям реальным. В том же Китае средний рост ВВП с 1982 года по сегодняшний день (то есть с начала реформ Дэна Сяопина) составляет, конечно, много больше, чем 14 долларов на человека в год, как до 1982 года, но всего лишь 174 доллара. Средний рост ВВП Тайваня за то же время – 479 долларов, Гонконга – 764, Японии – 569. Похоже, что диктатура может быть лучше демократии только в очень бедных и очень «медленных» странах, и то крайне редко.

На примере большинства стран интересно наблюдать, как диктатура разрушает рост ВВП, а демократия его создает. На рис. 2 представлен пример Южной Африки. До 1994 года (период апартеида) рост подушевого ВВП замедляется, в момент смены формации он проваливается еще ниже и начинает расти после перехода к демократии. Что бы мы ни говорили про разгул преступности, нежелание местного населения работать, былую аккуратность и трудолюбие буров, подушевой ВВП ЮАР растет при демократии быстрее, чем во времена апартеида.

Наконец, как соотносятся показатели роста ВВП на человека в долларах у «убежденных диктатур» с показателями других стран? На рис. 3 представлен средний рост ВВП за 55 лет в этих странах в сравнении с некоторыми демократиями.

Как видно, только одна страна, Казахстан (кроме Саудовской Аравии и Омана, двух нефтедобывающих диктатур), показывает результат выше среднемирового. Но даже этот уровень в 2 раза ниже показателя Португалии – бедной демократической страны, вышедшей из диктатуры 40 лет назад. Даже из стран, в которых диктатуры сменялись демократиями, догнать или обогнать Португалию сумели лишь 4. Две из них – небольшие европейские страны (Чехия и Словения), получившие массированную помощь ЕС, две другие – Сингапур с Южной Кореей.

Судя по истории, если вы строите в своей стране диктатуру при росте экономики более чем 72 доллара на человека в год, у вас нет шансов улучшить ситуацию по сравнению с демократическим вариантом. Более того, если вы выбираете диктатуру даже на какое-то время, у вас будет только три шанса из 86 (около 3,5 %), что в течение 55 лет рост ВВП вашей страны будет не ниже, чем у страны типа Португалии (если считать его в долларах).

Значит ли это, что диктатура не может быть экономически успешной? Конечно, нет. Сингапур и Южная Корея – примеры стран, в которых диктатуры привели к быстрому росту ВВП (но не известно, не был бы он еще более значительным, если бы в этих странах изначально появились демократии). Бразилия – пример страны, в которой рост ВВП в демократические периоды был лишь чуть выше, чем в периоды авторитарные. Но мы знаем, что шансы на успех незначительны. Возможно, они совпадают с шансом на то, что захвативший власть диктатор будет умным человеком, способным и желающим проводить прогрессивную экономическую политику.

Но, если мы все же хотим рискнуть, нам стоит обратить внимание на общие черты политики успешных диктаторов, тем более что они бросаются в глаза при изучении «случаев успеха» (и в деталях описаны, например, в работах Якова Миркина).

Явную роль в успехе играет опора на британско-американскую систему права: Сингапур буквально использовал британское право; Южная Корея заимствовала большую часть американского права в области хозяйственных и административных отношений. Для всех успешных диктатур общим правилом является приглашение во власть выпускников британских и американских вузов, стимулирование получения западного образования элитой. Можно говорить и шире: все более или менее успешные диктатуры имели своего рода долгосрочный контракт с условным Западом, включавший в себя масштабные инвестиции, открытые рынки для западных корпораций, двусторонние торговые преференции и прочее.

В том же ряду стоит активное привлечение иностранного капитала. Существенно отличает все исследуемые страны быстро растущая монетизация экономики и объем кредитов: в Сингапуре соотношение М2 к ВВП при Ли Куане Ю превышало 92 %, в Южной Корее при Чоне Ду Хване – 81 % (сейчас соответственно 132 и 141 %); отношение кредитов к ВВП в Сингапуре доходило до 63 % (сейчас 84 %), в Южной Корее – 58 % (сейчас 103 %). В Сингапуре шла реальная и довольно успешная борьба с коррупцией; в Южной Корее, Бразилии и ряде других относительно успешных диктатур такая борьба либо не шла, либо не увенчалась значительными успехами, так что говорить о ней как о необходимом условии, скорее всего, нельзя. Зато во всех успешных диктатурах было дешевое правительство – до 10–12 % ВВП. Наконец, везде особое внимание уделялось льготному налогообложению.

Россия сегодня сильно отличается от успешных диктатур по всем указанным показателям. Существенные отличия включают принципиально другую систему права и низкую эффективность правоприменения, напряженные отношения с Западом, приводящие к принципиально более низкому уровню инвестиций и остановке технологического сотрудничества, низкой доле выпускников лучших университетов в правительстве и других органах власти. Монетизация российской экономики (М2/ВВП) составляет 43,1 %, отношение кредита к ВВП ниже 43 %; российское правительство стоит более 18 % ВВП, притом что в России одна из самых высоких эффективных налоговых нагрузок в мире.

Если мы в России действительно хотим испытать свои шансы, нам нужно многое менять прямо сейчас. Есть 3,5 %-ная вероятность того, что опыт Ли Куана Ю нам поможет. Правда, с вероятностью 96,5 % демократизация сработала бы лучше.