Глава 14: Тереза

– Да, – сказала Тереза. – Поняла. Хорошо. Дай собраться.

Крыска тявкнула, будто понимала. Может, так оно и было. Собаки могут обладать обширным словарным запасом, как часто говаривал доктор Кортазар. Ему казался очень важным тот факт, что люди – не единственные животные с самосознанием. Терезе же это казалось очевидным.

Она настроила комнату на полную изоляцию, приглушила свет и заперла дверь. Теперь никто мог потревожить ее покой, разве что по Государственному Зданию объявят эвакуацию. Пока Тереза переодевалась в простую тунику и штаны, в которых обычно работала в саду, Крыска так энергично виляла хвостом, что у нее ходили ходуном задние лапы. В одежде не было встроенных технологий, следовательно, подключиться к сети дворца она не могла. Тереза вывела на систему развлекательный канал и сделала потише, как будто сквозь дрему смотрела старые «Приключения Каза Пратихари».

Сенсор в ее окне срабатывал на открывание и оповещал офицера службы безопасности. Поэтому Тереза всю неделю то и дело открывала окно, выискивая способы обойти датчик. Он электронный? Она пробовала соединить окно и раму медной проволокой. В службе безопасности срабатывала тревога. Оптический? Тереза всюду искала что-то похожее на микрокамеру или фотосенсор, но не находила ничего подобного. Детектор движения? Она попробовала открывать окно очень медленно – за несколько дней – но на пятый день охрана услышала тревогу. Никакого датчика движения, а срабатывает, как только между окном и рамой появляется зазор в одиннадцать миллиметров. Интересно.

Оказалось, датчик магнитный. Слабый магнит в окне включал тревогу, когда его отодвигали слишком далеко от рамы. Она решила эту проблему с помощью магнита в маленькой пластиковой букве из своего дошкольного алфавита. Каждый раз, пробуя открыть окно, Тереза понемногу двигала букву, пока наконец после очередного раза никто не появился снаружи проверить, все ли у нее в порядке.

И вот, поставив магнит в нужную точку, она вручную открыла окно и осторожно спустила Крыску на землю. Потом выбралась сама и закрыла створку. Крыска фыркнула и побежала по дорожке к границе дворца, Тереза пошла следом.

Прошло слишком много времени. Пора навестить Тимоти.

Она нашла тайный туннель почти год назад. Его спрятали за скалой в группе декоративных деревьев. Сначала она думала, что его прорыло какое-то местное животное. Жили здесь такие, вроде подземных ос. Они оставляли что-то похожее, когда сами умирали, а их ульи разрушались. Туннель оказался частью дренажной системы, обеспечивающей защиту сада от затопления во время проливных дождей. Он проходил под стенами, ограждающими комплекс Государственного Здания и заканчивался на небольшом поле за его пределами. Умом она понимала, что нормальная девочка не станет лезть в туннель, в котором стоит мятный запах разрытой земли, а стены покрыты тонким слоем слизи. Тереза вошла туда легко, даже с радостью, и через несколько мгновений темноты оказалась за периметром, в прямом смысле впервые в жизни на свободе.

Она ушла гулять. Исследовать. Открывать. Устроила соответствующий ее возрасту бунт. И что еще важнее, у нее появился первый настоящий друг.

Тропу, по которой они с Крыской шли через лес, проложили звери. Костяные лоси, земляные свиньи, бледные кони с их лопатообразными мордами, не имеющие никакого отношения к лосям, свиньям и коням солнечной системы. Она – руки в карманы – шла по тропе. Крыска скакала вокруг в пестрой тени, лаяла на на нектарниц и широко улыбалась, высунув язык, когда те шипели в ответ. Тереза не видела Тимоти уже очень давно, и у нее накопилось много тем для разговора. Все это разом никак не укладывалось у нее в голове.

Лес за пределами Государственного Здания поначалу сгущался, погружая Терезу и все вокруг во мрак, а потом тропа пошла на подъем. Тереза чувствовала, как ее дыхание становится глубже, и это наполняло ее удовольствием. Наконец тропа вышла из-под деревьев и привела ее к полянке у подножия горы. На занятиях ей рассказывали, что гора не гора, а один из артефактов из какого-то давно забытого проекта чужих. Вроде песочного замка, только такой высокий, что вершиной, казалось, задевал облака. Хотя на вершину она никогда не поднималась. Пещера Тимоти лежала гораздо ближе.

Вход находился в маленьком каньоне недалеко от полянки, где Тимоти и Тереза встретились впервые. Крыска знала дорогу лучше самой Терезы. Она шла по тропинке, прорезанной давно высохшей водой. Широкие сырые отпечатки лап лабрадора отмечали путь. Когда Тереза оставила позади последние чахлые деревья, собака уже стояла впереди на повороте, гавкая и виляя хвостом.

– Да иду, – сказала Тереза. – Достала ты.

Крыска пропустила грубость мимо ушей и поскакала вперед как щенок. И пока Тереза не прошла под чем-то, похожим на полку из песчаника, в глубину пещеры, собаку так и не увидела. Природный камень почти сразу уступил место мягкому сиянию пещеры. Сталактиты висели на потолке как яркие сосульки, а стены покрывало переплетение спиралей, словно морские раковины объединились с евклидовым доказательством, и все это превратилось в архитектуру. Здесь у Терезы всегда появлялось ощущение, что стены как-то меняются, когда она приходит, но ведь когда она была не здесь, то ее здесь и не было, так что точно вряд ли скажешь.

Рой мелких светящихся мошек протек мимо, как волна. Словно подводное течение. В воздухе стоял густой терпкий запах, а стены источали холод.

Впереди послышались мягкие ватные звуки. Шаги, но не человека и не Крыски. И не зверя. Не совсем. Ремонтных дронов, размером чуть меньше Крыски, с черными виноватыми глазами и многосуставчатыми ногами. Совершенно чужие, но из всех друзей Крыски они были чем-то самым близким к собачьему роду, и настоящая собака принялась скакать вокруг них, взволнованно повизгивая и обнюхивая их зады, словно надеясь найти там какой-нибудь собачий запах. Тереза покачала головой и двинулась дальше. Дроны начали издавать звуки с явно вопросительной интонацией, в попытке понять, чего же нужно Крыске. У дронов удивительно хорошо получалось угадывать по крайней мере основные человеческие желания. А вот настоящие собаки, казалось, сбивают их с толку.

Ремонтные дроны, светящаяся мошкара, медленные, ползающие как черви камнееды – все они занимали странное положение между живым и неживым. Порождения разума, который силы эволюции заставили пройти совершенно отличный от человеческого путь. Тереза вовсе не принимала их за экзотику. По ее мнению, они были здесь всегда, вот и все.

– Эй, – позвала Тереза, – ты здесь?

Слова эхом отозвались в глубине.

– Привет, Кроха. А я все гадаю, когда уже ты вернешься.

Часть пещеры, занятая Тимоти, походила на очередную смену фазы. Природа – чужие – человек, если не брать во внимание, что Тереза привыкла к немного другому виду человеческого жилья. От прислоненного к стене ранцевого реактора к деревянной стойке с аккуратными, ухоженными машинами тянулись желтые толстые кабели. Она узнала дрожжевой инкубатор и аварийный рециркулятор – ей показывали их на экскурсиях по ранним поселениям. Остальные устройства она не узнавала. Всех их хватило бы, чтобы Тимоти мог жить в своей горе, как монах и мудрец, дольше любой человеческой жизни. Кроватью служила стоящая у стены раскладушка с одеялом из текстильного поликарбоната, которому, казалось, сноса не было. Подушка отсутствовала.

Сам хозяин сидел рядом с куском дерева и ножом в крепкой мозолистой руке. Тонкие кучерявые стружки падали из-под ножа на пол в кучу меж его ног. Был он лыс и бледен, обладал густой, пышной белой бородой и широкими плечами, а мускулы на его руках напоминали канаты.

Тереза пересеклась с ним несколько месяцев назад во время одной из своих первых вылазок. Она пыталась забраться повыше на гору, чтобы увидеть оттуда Государственное Здание, а он сидел там, на горе, поедал ланч и запивал его из исцарапанного водяного очистителя. Выглядел прямо как старая карикатура на просветленного учителя, медитирующего на вершине скалы. Если бы в его улыбке была какая-то угроза, он бы, наверное, напугал Терезу. Но угрозы не было, она и не испугалась. Да и Крыске он моментально понравился.

– Извини, – сказала она, садясь на край раскладушки. – Была занята. Куча новых предметов по учебе. А ты чего делаешь?

Тимоти внимательно оглядел наполовину остроганную деревяшку.

– Собираюсь сделать циркуль. У меня один уже есть, но для тонкой работы он великоват.

– И слишком много инструмента не бывает, – сказала Тереза.

Фраза служила у них чем-то вроде шутки, и Тимоти заулыбался.

– Чертовски верно. Так что случилось?

Тереза подалась вперед. Тимоти нахмурился и положил дерево и нож. Она не знала, с чего начать, так что начала с плана отца по ее обучению.

Тимоти так умел проявлять внимание, что она чувствовала – ее действительно слушают, а не просто готовят в голове ответ и ждут, пока она замолчит. Он сосредоточился на ней так же, как до этого на деревяшке, а ещё до этого – на готовке своего ужина. Он не осуждал. Не расспрашивал. Она никогда не боялась, что его разочаруют ее слова.

Она представляла, что вот так мог бы слушать ее отец, не будь он ее отцом.

Перескакивая с темы на тему, она рассказала Тимоти про Коннора и Мюриел, про заседания и встречи, которые отец включил в ее расписание, про все повседневные заботы и мысли, возникшие без всякого ее желания, и закончила неловким разговором с Холденом о танцующем медведе и его странными словами «ты должна приглядывать за мной», в которых, казалось, скрывался еще какой-то смысл…

Когда она иссякла, Тимоти откинулся на спину и почесал бороду. Крыска свернулась клубком на полу между ними. Собака тихонько всхрапнула и задергала во сне лапой. Два дрона перекликнулись друг с другом, их голоса защелкали нисходящей трелью. Просто рассказав свою историю, Тереза почувствовала облегчение.

– Так, – сказал Тимоти, помолчав. – Знаешь, вообще ты не первая, кто почувствовал, что капитан – заноза, которую запросто не вытащишь. Он так на людей и действует. Но если он сказал, что тебе стоит за ним приглядывать, то тебе, наверное, стоит за ним приглядывать.

Тереза прислонилась к стене, подтянула к себе коленки.

– Хотелось бы просто понять, с чего он так обо мне беспокоится.

– Вряд ли он относится к тебе как к кому-то особенному.

– Это ты не относишься как к кому-то особенному. Мы друзья.

Тимоти задумался.

– Может, потому что он считает твоего старика мудаком?

– Папа не мудак. А Холден – убийца. Не ему судить о других.

– Твой отец вроде как мудак, – сказал Тимоти философски, просто констатируя факт. – А убил он гораздо больше народу, чем Холден за всю жизнь.

– Это другое. Война. Папе пришлось это сделать, иначе всех организовать не вышло бы. И в следующую схватку мы бы ввязались неподготовленными. Папа пытается этого избежать.

Тимоти поднял палец, как будто она высказала ему его же точку зрения.

– Ты сейчас рассказываешь, почему это нормально, что он мудак.

– Я не… – начала Тереза и замолчала.

Замечание Тимоти заставило ее вспомнить урок философии, на котором Илич рассказывал о консеквентализме. Намерения не имеют значения. Важны лишь результаты.

– Я никого не учу жить, – продолжал Тимоти. – Но если ты ищешь в своей семье моральное совершенство, готовься к разочарованию.

Тереза хихикнула. Если бы такое сказал кто-то еще, ее бы это разозлило, но Тимоти – это Тимоти. Так что все нормально. Она порадовалась, что нашла время выйти и повидаться с ним.

– А почему ты называешь его капитаном?

– Так он капитан и есть. Капитан Холден.

– Не твой же капитан.

Тимоти вдруг застыл с изумленным видом, как будто такая мысль ни разу не приходила ему в голову.

– Похоже, нет, – сказал он, и еще раз, медленнее: – Похоже, нет.

– Папа говорит, он боится, – сказала Тереза. – Холден, в смысле. Не папа.

– Да оба они боятся, – ответил Тимоти, снова поднимая нож. – Парни вроде них боятся всегда. Это люди вроде нас с тобой не знают страха.

– Ты никогда не боишься?

– Я свой страх потерял еще когда был моложе, чем ты сейчас, Кроха. Жизнь у меня начиналась непросто.

– Как и у меня. Мама умерла, когда я была еще ребенком. Думаю, отцу не нравится, когда меня окружают женщины, потому что ему кажется, что они ее заменяют. Все мои учителя были мужчинами.

– А я и отца своего никогда не видел, – сказал Тимоти, – но со временем я завел то, что как-то напоминало семью. И для того, кто вырос на моей улице, это было неплохо. Пока было. Я тебе вот что скажу – такого пиздеца, какой творился в моем детстве, в твоем и близко не было.

– Моя жизнь прекрасна, – сказала Тереза. – Могу получить что пожелаю. И когда пожелаю. Все обо мне заботятся как могут. Мой отец следит, чтобы мне дали образование и подготовку, необходимые для управления миллиардами людей на тысячах планет. Ни у кого нет таких возможностей и привилегий, как у меня. – Она замолчала, удивленная ноткой горечи в собственном голосе.

– Угу, – сказал Тимоти. – Как я понимаю, ты именно поэтому всегда оглядываешься, когда сбегаешь сюда повидаться.

В эту ночь, лежа в темноте в своей комнате, она никак не могла уснуть. Тихие ночные шумы Государственного Здания взяли над ней странную силу, отвлекали и заставляли вздрагивать. Даже мягкое потрескивание стен, отдающих накопленное за день тепло, казалось стуком, которым кто-то пытался привлечь ее внимание. Она попробовала перевернуть подушку, прижаться щекой к прохладной стороне и включить мягкую, успокаивающую музыку. Не помогло. Раз за разом она закрывала глаза и заставляла себя проваливаться в сон, а через пять минут обнаруживала, что глаза широко открыты, а сама она уже на полпути к воображаемому спору с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Уже за полночь она встала с кровати.

Крыска подскочила вместе с ней, пошла следом в ванную, потом в офис, но только Тереза села на табурет, немедленно свернулась у ее ног и захрапела. Собаку ничего не беспокоило, по крайней мере надолго. Тереза включила старый фильм о семье, живущей на Луне в квартире с привидениями, но шоу задержало ее внимание не дольше, чем подушка. Тереза подумала, не пройтись ли по саду, но эта мысль вызвала раздражение. Тогда она поняла, чего на самом деле хочет, как и то, что знает это уже давно. Это понимание словно заставило ее сдаться самой себе.

– Доступ к журналу безопасности, – сказала она, и комнатная система сменила коридоры Луны на экране на деловой интерфейс.

Даже такая уважаемая и важная персона, как она, имела доступ не ко всем журналам. Кроме ее отца и доктора Кортазара никто не мог получить доступ к записям загона, например. Это было нормально. И неважно, что ей понадобилось. Никто не заботился о личном пространстве Холдена. Она могла наблюдать за тем, как он спит, если бы захотела.

Она дала системе задание построить полный маршрут перемещений Холдена за всю неделю и принялась просматривать. Тереза знала, что Государственное Здание полностью контролируется системой наблюдения, но было интересно посмотреть, где находятся микрокамеры, и сколько они могут захватить, оставаясь при этом невидимыми. Наблюдая за пассажами Холдена по садам и зданиям, она думала, что по тем же каналам могла бы посмотреть и кое-что еще. На Коннора и Мюриэл, например.

На одном из экранов Холден сел на траву и уставился на ту самую гору, где жил Тимоти. Ускоренный просмотр придавал его случайным движениям и жестам вид нервного тика. Его будто трясло. Потом перед ним возникла Крыска. Потом и сама Тереза. Изображение с камеры на нее совсем не походило. Ей казалось, она выглядит не так. Она думала, что волосы у нее более гладкие, а осанка – более ровная. Тереза безотчетно подвинулась на табуретке и села прямо. Холден плюхнулся на траву, сел с мокрой спиной, потом Тереза и Крыска выскочили из кадра. Тереза опять забыла про осанку и подалась вперед.

Холден на экране поерзал, затем вскочил и умчался. Она смотрела видео в двадцать раз быстрее нормы. И за час могла в общих чертах просмотреть целый день. Холден за обедом, читающий что-то с наладонника. Холден на прогулке на той же общей площадке, где гулял и ее класс. Холден остановился поболтать с охранником. Холден в спортзале, занимается на старых тренажерах, которые они обычно использовали на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, в компании доктора Кортазара и бутылки вина…

Она стукнула по экрану, сбросив скорость до нормальной, и нашла аудиодорожку.

«…еще медузы, – говорил доктор Кортазар. – Турритопсис дорнии – классический пример, но есть еще с полдюжины. Взрослые особи возвращаются к состоянию полипов из-за стресса. Как если бы старик стал зародышем. Это не та модель, которую используем мы, но ее существование означает, что для организма не установлен максимальный срок жизни. – Он надолго припал к стакану с вином.

– А какую модель вы используете? – спросил Холден.

– Исходным толчком к работе послужили случаи, когда ремонтным дронам удалось добраться до трупов. Хоть и не настоящее бессмертие, но у получившихся новых организмов нашлись некоторые улучшения. Вот где грядет прорыв. Вот на чем мы действительно должны сосредоточиться – с жертвами или нет. Здоровый субъект с четко выраженным базовым уровнем вместо этих… – его голос зазвенел от презрения, – этих полевых исследований. Как добиться более устойчивого гомеостаза. Только то, что это трудно, не значит, что задача в принципе нерешаема.

– То есть, по вашему, в этом нет ничего противоестественного, – сказал Холден, подливая еще немного из бутылки в стакан доктора.

– Бессмысленный термин, – ответил Кортазар. – Человек зародился в естественной среде. Все мы естественны. Все, что мы делаем – естественно. Все идеи об особости нашего вида основаны либо на сантиментах, либо на религии. И не имеют никакого отношения к научной перспективе.

– Значит, если мы доберемся до вечной жизни, это не будет противоестественно? – В голосе Холдена звучало искреннее любопытство.

Кортазар наклонился к пленнику поближе, жестикулируя левой рукой, пока правая сжимала стакан.

– Нас ограничивает лишь то, в чем мы ограничиваем себя сами. Это совершенно естественно, искать личной выгоды. Совершенно естественно обеспечивать преимущества собственному потомству, а чужое – их лишать. Убивать врагов – что может быть естественней. Это даже отклонением в поведении не назовешь. Все это всегда укладывается в середину колоколообразной кривой.

Тереза положила голову на руки. Она ясно понимала, что Кортазар напился. Сама она никогда не пила, но видела, как некоторые взрослые на государственных мероприятиях так же теряли фокус и казались немного не в себе.

– Хотя вы правы, – сказал Кортазар. – Абсолютно правы. Нужен более масштабный базис. Это верно.

– Бессмертие – игра с очень высокими ставками, – сказал Холден, словно соглашаясь.

– Да. Постижение всей глубины знаний, таящихся в протомолекуле и артефактах, может занять сотню жизней. Дать исследователям умереть и заменить их на кого-то другого с не таким продвинутым пониманием – это явно, определенно плохая идея. Но такова политика. Таков путь вперед. Значит, таков путь вперед.

– Потому что Дуарте сделал это политикой, – сказал Холден.

– Потому что приматы нашего вида придерживают ценности для своего потомства за счет всех остальных, – ответил Кортазар. – «Бессмертным может быть только один». Так он сказал. А потом взял и изменил свои же правила. Она, видите ли, тоже может быть, потому что он выдумал для этого оправдание. Потому что она – его продолжение. Меня это не злит. Мы все – просто организмы. Я не злюсь. Но это не имеет смысла.

– Это хорошо, – сказал Холден.

– Важно получить надежные данные. Один человек. Много людей. Все едино. Но некачественно спроектировать эксперимент? Вот где истинный грех, – невнятно бормотал Кортазар. – И я тут ни при чем. Природа постоянно пожирает своих детей.

Холден подвинулся, посмотрел прямо в камеру, будто точно зная, где находится скрытый объектив. Будто зная, что она смотрит. «Ты должна приглядывать за мной». По шее Терезы поползли мурашки, и даже когда он отвернулся, ей казалось, что он видит ее так же ясно, как и она его.

Она выключила видео, закрыла журнал и вернулась в кровать, но так и не уснула.