31

Два с половиной месяца. Теперь, когда доктор Ванроу указывал на ребенка, у Сьюзен не возникало сомнений, туда ли она смотрит. Она могла ясно различить на дрожащем серо-белом экране ручки, ножки и даже, если Ванроу показывал пальцем, крохотные ступни.

«Невероятно, – думала она. – Живой ребенок. Во мне».

Ребенок двинул ножкой, затем другой. Сьюзен хотелось смотреть еще, но гинеколог отнял датчик от живота, и изображение исчезло с экрана.

Майлз Ванроу посмотрел на Сьюзен и улыбнулся:

– Сьюзен, я могу подтвердить жизнеспособность плода. Визуально все в норме, он здоров, степень сформированности мышц в пределах нормы, синдром Дауна исключен. Период наибольшей вероятности выкидыша позади.

– А что, вы не исключали возможности того, что у него может быть синдром Дауна? – Сьюзен заволновалась.

Он успокоил ее бархатным голосом:

– Дело не в этом. Просто до сегодняшнего дня еще рано было производить проверку. Тест на синдром Дауна – рутинная процедура, а вам еще далеко до опасного в этом отношении возраста.

Сьюзен знала, что чем старше родители, тем большей будет вероятность произвести на свет ребенка с синдромом Дауна, но не имела понятия, имеется ли при этом в виду только возраст матери или обоих родителей. Неожиданно для самой себя она вздрогнула, и Ванроу бросил на нее обеспокоенный взгляд:

– Сьюзен, с вами все в порядке?

Она кивнула. Вздрогнула оттого, что вдруг с отвращением вспомнила: внутри ее растет ребенок не от Джона, а от мистера Сароцини – плоть от плоти его. Это происходило уже не в первый раз: несколько дней все было как будто спокойно, а затем на нее накатывал внезапный ужас от осознания того, что она носит в себе чужого ребенка.

«Но этот ребенок не только мистера Сароцини, но и мой», – напомнила она себе, попыталась убедить себя.

Она добралась до точки необратимости. Ее тело не отвергло ребенка, и теперь это мог сделать только ее разум. Аборт еще рассматривался, конечно, как вариант, но только в теории. Перед глазами Сьюзен стояло изображение на экране. Эти маленькие ножки, как они двигаются. Это просто… просто чудо.

– Могу я еще раз послушать, как бьется его сердце? – спросила она.

– Конечно, Сьюзен. – Гинеколог положил датчик ей на живот, несколько раз передвинул, пока не поймал звук, и Сьюзен некоторое время тихо лежала, загипнотизированная ровным стуком крохотного сердца…

Поднявшись, Сьюзен почувствовала, что в ней струится энергия такой силы, какой она не ощущала никогда раньше. Даже суровая медсестра улыбалась.

– Это мальчик или девочка? – спросила она и заметила, что Ванроу и медсестра быстро переглянулись. Может, показалось? Или они что-то знают?

– Мы сможем сказать не раньше, чем когда наступит срок четыре месяца, – сказал гинеколог. – Сьюзен, вы уверены, что хотите заранее знать пол ребенка? Многие матери не хотят.

– Я не уверена, – сказала она, размышляя о том взгляде, которым они обменялись. Что же он означал?

– Давайте отложим этот вопрос до того времени, когда мы будем в состоянии на него ответить, – сказал Ванроу. – Я всегда говорю своим пациенткам, что самое главное – это здоровье ребенка. А если вы хотите, чтобы ваш ребенок был по-настоящему здоров, вы должны всем сердцем любить его уже тогда, когда он находится в утробе. Любите ли вы своего ребенка?

– Да.

Врач тепло улыбнулся:

– Хорошо. Тогда он и в самом деле будет здоров.

Сьюзен посмотрела на медсестру – та искренне ей улыбалась. Так же искренне, как Ванроу, и так тепло, что Сьюзен забыла о тревожащем обмене взглядами. Радость все больше захлестывала ее. Она чувствовала себя такой счастливой, что готова была поцеловать Майлза Ванроу.

Она последовала за ним в кабинет.

Она была так погружена в свои счастливые мысли, что плохо слушала, что говорил Ванроу, и ему приходилось повторять все по два раза. Он давал ей рекомендации по физическим упражнениям, отдыху, диете, говорил о том, какие тяжести ей нельзя поднимать. Большинство из этого Сьюзен слышала и раньше, но теперь она могла понять, почему у этого врача такая хорошая репутация: он был очень педантичен и относился к ней так, будто она вынашивала его собственного ребенка.

Цепь мыслей раскручивалась у нее в голове. Физические упражнения для беременных. Ее коллеги по работе – такие как Кейт Фокс, и особенно Кейт Фокс, – начнут думать что-нибудь не то, если она не будет делать приготовлений к рождению ребенка. Ей придется притворяться. Люди, ждущие пополнения в семье, покупают ребенку вещи, готовят детскую.

Майлз Ванроу задал вопрос, и она прослушала его. Она виновато посмотрела на него:

– Извините, я задумалась.

– Я спрашивал вас о вашем муже, – сказал он. Ей был знаком этот вопрос: он, как по часам, задавал его каждую неделю. – Как он теперь относится к вашей беременности?

– Хорошо, – ответила она. – Лучше. Гораздо лучше. – Она улыбнулась. – Думаю, он потихоньку привыкает.

Ванроу сложил вместе массивные ладони.

– Это не может быть для него легко. Я его понимаю.

– Это нелегко для нас обоих.

Он посмотрел на нее со странным выражением лица, и ей было трудно разобраться, что оно означает. Ей показалось, что она увидела в нем легчайшую насмешку, и поняла, что это оттого, что он заметил ее воодушевление.

Своим взглядом Ванроу будто говорил ей, что знает, что в глубине души ей все это нравится, и она хотела сказать ему, что он не прав, что это кошмар наяву и, если бы у нее была возможность вернуться назад, она никогда бы так не поступила.

Но она промолчала. Потому что на самом деле ее просто переполняло счастье.

Кунц не верил своим глазам. Этого не могло случиться, но все же случилось. Техника не может врать. Сьюзен была видна в зеленом свете из-за того, что камера работала в режиме ночного видения. Кунц не отрываясь смотрел на ее тугие ягодицы – они не стали более плоскими, она вообще не изменилась и совсем не выглядела беременной.

Одеяло было сброшено с постели, она распласталась поперек Джона и брала его в рот. Пальцы Джона судорожно хватали простыню.

Это было тяжелое зрелище.

Она мягким движением повернулась, одновременно поднимаясь с постели, и грациозно, словно балерина, перекинула через Джона ногу. Теперь она сидела на муже верхом. Кунц увидел, как изогнулась ее спина, когда она направила его себе внутрь, услышал тихий короткий стон, но не боли, а наслаждения – она улыбалась.

И от этого Кунцу было невыносимо больно.

Он обратил внимание на Джона Картера, тоже в зеленом свете: на лице его застыло отстраненное выражение. Его член был внутри Сьюзен – а где был он сам?

Кунц скорчился, борясь с гневом, поднимающимся в груди жаркой темной волной.

Кунц не мог больше смотреть. Волнующиеся имбирно-зеленые волосы Сьюзен, прекрасная грудь, к которой невыносимо хотелось прикоснуться: вспышки молочно-белого на зеленом, чудесные темно-красные соски. Кунц попытался представить, что то, что Сьюзен делает с Джоном, происходит не по-настоящему, что это просто фильм, который показывают по телевизору, – это было все, что он мог сделать.

Ему на ум пришла Шестая истина, поведанная ему мистером Сароцини, которая звучала так: «Реальность такова, какой ты ее себе представляешь».

Это помогло, но не полностью, потому что истины работают на все сто процентов только тогда, когда ты осознаешь их во всей их полноте, а Кунц знал – мистер Сароцини хорошо ему это объяснил, – что его понимание истин еще далеко от совершенства.

Вот и сейчас – Сьюзен действительно достигла оргазма или только притворилась?

Он остановил пленку. Его ярость бешеным зверем рвалась наружу. Он включил канал 9, спальню, в реальном времени, и зрелище того, что происходило там в данный момент, немного успокоило его.

Джон читал журнал, посвященный Интернету. Сьюзен читала рукопись. Сегодня она не разрешила Джону заняться с ней любовью, сказала, что устала, что нужно до завтра доделать рукопись. Это вселяло в Кунца гордость за нее. За это он мог простить ей ту оплошность, которую она допустила две недели назад.

Но не Джону Картеру. Джону Картеру он ничего не собирался прощать. Джон должен быть очищен.

И мистер Сароцини обещал ему это.

Джон перевернул страницу журнала, еще одну. Затем перевел взгляд на потолок.

И Кунц взглянул прямо ему в глаза.

У Джона, лежащего на кровати в халате, появилось странное чувство, что за ним наблюдают. Это, конечно, чепуха, но все же ему было тревожно.

Он посмотрел на Сьюзен, но та была погружена в чтение рукописи. Он выбрался из постели, подошел к окну и, немного раздвинув занавески, выглянул наружу. Через собственное отражение в стекле и парк, отмеченный темными силуэтами кустов и деревьев, ему была видна строчка уличных фонарей.

Он обернулся, бросил взгляд на потолок, затем на стены.

– Джон, что случилось? – спросила Сьюзен.

– Показалось, что услышал что-то. – По крайней мере, это лучше, чем говорить ей, что за ними наблюдает кто-то невидимый.

Они затихли и прислушались.

– Показалось, – сказал он.

Затем Сьюзен вспомнила:

– Ах да, забыла сказать тебе, я слышала, как кто-то возится на чердаке. Наверное, у нас завелись мыши или крысы.

Джон пожал плечами:

– Может, птица.

– Наверное, нам стоит поставить там пару мышеловок.

– Займусь в выходные, – сказал Джон. – Я и сам хотел там все осмотреть. По-настоящему я туда и не поднимался. Никогда не знаешь, вдруг прежние хозяева забыли там коллекцию шедевров живописи.

Сьюзен улыбнулась:

– Ну да, и Святой Грааль на нижней полке серванта.

Кунц отключил монитор, оставив дом Картеров на активируемом голосом режиме записи, и взял со стола раскрытый на середине роман Марселя Пруста. Джон Картер может осматривать свой чердак столько, сколько его душе угодно. Кунц убедился, что запись пошла, и устроился в кресле поудобнее.

Только следующим утром, после того как компьютер просканировал записанную за ночь пленку, Кунц услышал, как закричала Сьюзен.