16

В отличие от всех остальных помещений дома, подвал Сьюзен не нравился.

Дверь провисла в петлях, и ей пришлось резко рвануть ее, чтобы та открылась. Подвал встретил Сьюзен пахнущей сыростью темнотой. Она щелкнула выключателем и стала спускаться по лестнице. Особенно ей не нравился клаустрофобически низкий потолок и висящая повсюду паутина, в которой притаились соткавшие ее пауки.

Она миновала ряд пустых бутылок из-под кьянти, так и не понадобившиеся водосточные трубы, пустые фанерные ящики, стопку ржавых жестяных листов и, добравшись до большого морозильника, попыталась открыть его дверцу. Та подалась – с ледяным хрустом замерзшей уплотнительной прокладки и порывом холодного воздуха. Взглянув внутрь, Сьюзен беззвучно выругалась: надо же было так сглупить и не подписать все продукты, прежде чем сложить сюда. В поисках пакета тигровых креветок, которые, как она думала, должны были лежать тут, она вытащила что-то, напоминающее баранью ногу. Отложив ее в сторону, она стала искать дальше. Даже эта простая задача была ей сегодня не по силам: ее с головой накрывали тяжелые мысли, мешая сосредоточиться. Сегодня к ним придут гости. Обыкновенно она любила вечеринки и подготовку к ним, но сегодня это было для нее пыткой.

Вчера вечером Джон приехал в еще более расстроенных чувствах, чем обычно. Он очень рассчитывал на швейцарского банкира, которого встретил на банкете в Гилдхолле. И она поверила в этого человека – после того как в Аскоте выиграли указанные им лошади. Но, как оказалось, зря. Встреча с ним ни к чему не привела, как и все остальное, что пытался делать Джон.

Она вздрогнула от неожиданности, когда в дальнем конце подвала ожил бойлер. Затем она продолжила поиски, хотя руки у нее уже ничего не чувствовали от холода. Сегодня придут Алекс и Лиз Гаррисон. Алекс, который раньше был лучшим сотрудником в фирме Джона, теперь работал в крупной компании, производящей программное обеспечение. Джон хотел выспросить его, не сможет ли какая-нибудь компания купить «Диджитрак». Лиз была близкой подругой Сьюзен – самой близкой в Англии после Кейт Фокс, с которой Сьюзен работала в одном издательстве.

Также будет Харви Эдисон с женой Каролиной. Сьюзен гинеколог не очень нравился – она считала его слишком высокомерным и заносчивым, – но Джон ради бизнеса настаивал, чтобы они поддерживали дружеские отношения. Он хотел предложить доктору организовать новую компанию на правах партнерства, если «Диджитрак» все же потонет.

Сьюзен находила Каролину милой, но скучной и зацикленной на себе. Она была привлекательной – ожившая кукла Барби, – и сфера ее интересов ограничивалась встроенным шкафом-купе, который она себе поставила, диетой, на которой она сейчас сидит, новыми тенденциями в воспитании детей, которых она, как и мужа, слепо обожала. За пять лет их знакомства Сьюзен не могла припомнить момента, когда Каролина Эдисон захотела бы узнать что-нибудь о ней самой.

Была суббота. Джон уехал играть в гольф. Передышка была ему необходима, и Сьюзен была рада, что муж проведет несколько часов на свежем воздухе. После гольфа он собирался в офис, на встречу со специалистом по банкротству – его посоветовал Арчи Уоррен, охарактеризовав как профессионала экстра-класса. Спец представит Джону схему, как сохранить то имущество фирмы, которое еще можно сохранить, до того как банк завинтит пробку. Все в рамках закона, сказал Джон, но по его тону Сьюзен поняла, что все как раз наоборот.

Его отчаяние пугало ее. До настоящего времени она всегда доверяла способности Джона правильно оценивать ситуацию, но теперь она боялась, что он сделает что-нибудь такое, что доведет их до беды. Вчера вечером муж снова напился и грубо оборвал ее, когда она завела разговор о поиске других вариантов разрешения кризиса. А потом он уснул перед телевизором.

Тяжелое детство или калечит, или делает сильнее. Джона оно сделало сильнее. Имея перед глазами пример отца-неудачника, он был полон решимости достичь успеха в жизни, доказать, что в его генах нет предрасположенности к краху. Он отличался упорством в достижении своих целей и никогда не отказывался от начатого, однако его вчерашние слова свидетельствовали о том – и это вызывало у Сьюзен нешуточное беспокойство, – что он начал рассматривать банкротство как избавление.

Она и сама могла понять, что в каком-то смысле оно и будет избавлением. У него появится возможность начать все заново, хотя потребуется много времени на то, чтобы достичь нынешнего уровня; еще им придется продать дом – но Сьюзен могла все это принять. Настоящей проблемой была Кейси.

Если бы только с работой все было стабильно!

Когда Джон попросил ее выйти за него замуж и переехать в Лондон, она колебалась, уезжать из Лос-Анджелеса или нет, только из-за Кейси.

Город мишуры ассоциировался у нее с несчастьем. Ее отец был неудавшимся актером, за тридцать лет карьеры не получившим ни одной крупной роли. Он зарабатывал на жизнь, заправляя топливом яхты и катера богатых, знаменитых и просто успешных людей в Марина-дель-Рее. В возрасте пятидесяти лет он начал рисовать и все еще мечтал об успехе – теперь уже не в качестве актера, но художника. Сьюзен же, как ни горько ей от этого было, понимала, что успеха он никогда не добьется: он, бесспорно, обладал талантом, но ему не хватало напора.

Ее мать, чьей самой крупной ролью была сцена в лифте с Клинтом Иствудом в «Грязном Гарри», вырезанная в телевизионной версии, перестала мечтать много лет назад и работала билетершей.

Кейси, ее чудесная, бесшабашная и ошеломительно красивая младшая сестра, приняла на вечеринке грязную таблетку экстези всего через несколько дней после того, как ей исполнилось пятнадцать. С тех пор она находилась в клинике, в состоянии стабильного вегетативного существования. Мать Сьюзен не дала своего разрешения на отключение ее системы жизнеобеспечения, а Сьюзен с отцом, хотя и не без некоторых сомнений, поддержали ее в этом решении.

В том, что случилось с Кейси, Сьюзен винила себя. Родители и друзья не уставали повторять ей, что это была не ее вина, и она понимала их, но ничего не могла поделать с горечью, поселившейся внутри ее. Родители тогда уехали на выходные, оставив Кейси на попечение Сьюзен. Когда Кейси пригласили на вечеринку, Сьюзен сначала не хотела ее отпускать, но Кейси упросила, пообещав вернуться рано.

«Если бы только…» – тысячи раз думала Сьюзен.

Первые пять лет Сьюзен приходила к Кейси каждый день и проводила у нее час. Она сидела у ее кровати, разговаривала с ней, слушала вместе с ней ее любимую рок-музыку. Постепенно ее посещения сократились до двух-трех раз в неделю, затем до одного раза.

Переехав жить в Англию, Сьюзен стала навещать сестру всего два раза в год, находя утешение в мысли, что те деньги, которые они с Джоном заработают в Англии, позволят Кейси оставаться в роскошной частной клинике, вместо того чтобы отправиться в пасть американской государственной системе здравоохранения. И теперь Сьюзен было больно от осознания того, что они могут оказаться не в состоянии помочь Кейси.

Тигровые креветки лежали на дне последнего обысканного ею ящика. Запихивая продукты обратно в морозильник, она вдруг подумала о детях. У Алекса и Лиз Гаррисон четверо, два мальчика и две девочки, каждый старше другого на три года. Лиз была отличной матерью: внимательной, умной, доброй, смешливой, – и Сьюзен, которая не доверяла во всем совершенным людям, вдруг позавидовала своей подруге черной, иррациональной завистью.

А зависть привела с собой тоску.

Сьюзен хорошо знала ее: это был старый враг, непременно возвращающийся раз в несколько месяцев. У Сьюзен были способы справляться с ней, отгонять ее – на время, до следующего ее возвращения.

Сами собой возникли всегдашние резоны: в мире и так слишком много людей; дети убивают в браке романтику, лишают родителей свободы; требуется целое состояние на то, чтобы вырастить их; и в любом случае они с Джоном могут быть физически не способны завести их, даже если захотят, – Сьюзен перебрала целую батарею отговорок, но ни одна из них не помогла.

Правда состояла в том, что она любила Джона, а Джон не хотел детей. Она любила свою работу, а она не оставляла ей времени на детей – и не важно, хочет она их или нет. И, кроме того, ей всего двадцать восемь, у нее еще есть время. Джон может передумать. Со временем она как-нибудь заставит его передумать. Или она сама передумает и начисто забудет о детях – и, может быть, так будет лучше.

Как бы то ни было, в их теперешней ситуации мысль о том, чтобы завести ребенка, была еще более бессмысленной, чем обычно. Так зачем она об этом думает? Навязчивая идея.

Течение ее мыслей прервала трель дверного звонка, донесшаяся сверху через пол первого этажа. Кто бы это мог быть? Маляр Гарри? Вроде бы он хотел привести приятеля-ремонтника, для того чтобы тот выполнил те мелкие работы, за которые сам он не брался, – например, поправил покосившуюся подвальную дверь. Нет, он же уехал на неделю и вернется только в следующую субботу.

Она поднялась в холл. Звонок прозвучал снова, когда она была уже в прихожей. Сьюзен открыла дверь и вспомнила.

На пороге стоял высокий, простовато выглядящий мужчина в униформе «Бритиш телеком». В одной руке у него был ящик с инструментами, в другой – большая коробка в заводской упаковке. На улице рядом с ее маленьким «рено» стоял телекомовский фургон.

– Надеюсь, я вовремя? – спросил мужчина.

– Да-да, конечно.

– Вы не забыли о том, что я должен прийти? Мы договорились, помните?

– Э… нет, я… – Она заметила, что он смотрит на пакет с замороженными креветками, который она держала в руках. – Извините. Я была в подвале. Я не забыла. Новая сетевая плата? Материнская плата? Вы упомянули о чем-то подобном.

– Именно так. – Кунц улыбнулся.

Так хорошо было снова быть с ней рядом, снова чувствовать ее запах. На этот раз в нем не присутствовало призвука спермы, и Кунц был рад этому. Она пахла так, будто ни разу не занималась с мужем любовью с тех пор, как Кунц был здесь в последний раз, и он отчаянно хотел вознаградить ее за это, прямо здесь, на ступенях.