Глава 1

Джаг резко передернул затворный рычаг винчестера и дослал пулю в ствол.

Потом, ни о чем не размышляя, он выстрелил в воздух, просто так, не прицеливаясь.

Грохот выстрела вспугнул нескольких стервятников, самых трусливых, а может, не самых голодных, и они тяжело поднялись в воздух. Правда, большая часть огромной стаи как ни в чем не бывало продолжала ужасное пиршество.

Испытывая брезгливость и отвращение к увиденному, Джаг достал второй патрон, прицелился в голую шею одного из стервятников и отстрелил ему голову. Не в силах остановиться, он убил еще одного, а потом подстрелил и третьего, как раз на взлете, когда из клюва твари еще свисали внутренности жертвы.

Внезапно он понял всю абсурдность своего поведения: он неверно отреагировал на обстановку и должен был как можно быстрее взять себя в руки. Зачем стрелять в этих хищных птиц? В лучшем случае, он убьет несколько штук, а остальные подождут, пока он проедет дальше, а потом вернутся и продолжат свое грязное дело. Ведь те из них, кого отогнал первый выстрел, отлетели в сторону и спокойно ждали его ухода. К тому же, он напрасно тратил патроны, а их ему может не хватить, так как неизвестно, сколько продлится его путешествие.

Порывом ветра до него донесло ужасающую вонь разложения. Будь у него полный желудок, его непременно вывернуло бы наизнанку. Хорошо, что в последнее время он почти совсем ничего не ел. Чувство голода больше не мучило его, и Джаг ограничивался небольшим куском сушеного мяса, который он долго пережевывал и механически глотал становившийся безвкусным комок клетчатки.

В последнее время он ставил ловушки или охотился только для того, чтобы накормить своего спутника, Энджела, мальчика лет пяти или шести. Джаг не знал точной даты рождения ребенка. Он взял его с собой после падения Палисады, крепости, в которой обитали каннибалы из страшного Костяного Племени. Им удалось остановить "кочующую империю" – поезд Супроктора Галаксиуса, но фортуна повернулась лицом к Джагу и его соратникам, и каннибалы были разбиты.

В жестокой бойне Джагу удалось, рискуя жизнью, обеспечить перевес людям Галаксиуса. Правда, эта победа была для него горше поражения: хотя он и сумел избавиться от Шагреневой Кожи – ошейника, с помощью которого Галаксиус управлял его поступками и держал в своей власти. Джаг потерял Мониду – женщину, которую любил. После этого у Джага пропал всякий интерес к жизни, и он, как человек, лишившийся цели, решил пойти куда глаза глядят, порвав все отношения с теми, кто был рядом с ним.

Правда, в последний момент он все же взял с собой Энджела, ребенка, за которым ухаживала Монида. Энджел не был ей ни сыном, ни родственником. Мать его умерла при родах, и Монида заботилась о нем по доброте души.

Если уж быть честным до конца, то лучше бы случилось наоборот: пусть бы мать осталась жива, а ребенок умер.

Ребенок...

Однажды, заведя о нем разговор, Кавендиш, служивший у Галаксиуса разведчиком, назвал мальчика "ошибкой природы".

В тот момент Джаг не сдержался и ударил своего собеседника. Сделал он это скорее всего импульсивно, потому что в глубине души понимал правоту разведчика. Просто не всякую правду приятно слушать...

Энджел и в самом деле был ошибкой природы. При первом взгляде на ребенка поражали размеры его головы. Она казалась огромной из-за того, что его высокий, выпуклый лоб переходил прямо в щеки. У Энджела не было ни глаз, ни бровей, ни ресниц. Его лоб был гладким, как ладонь, и напоминал глухой фасад здания без окон.

Вместо ушей у него имелись два отверстия, окруженные выпуклыми кожистыми валиками, крохотный носик торчал на лице, как странный нарост, а совершенно нормальный рот с красиво очерченными губами выглядел абсолютно неуместным на том, что едва ли можно было назвать человеческим лицом.

Однако на этом аномалии у ребенка не кончались: у Энджела отсутствовали руки, а длинные, тонкие ножки походили на палки, обтянутые кожей, и не держали тельце ребенка. Из-за того, что на его спине, на месте лопаток, торчали два горба, Энджел сильно сутулился, хотя старался держаться прямо и все время вертел головой по сторонам, словно пытаясь познать мир, который мог воспринимать только на слух.

Ошибка природы...

Так казалось на первый взгляд. Так подумал и сам Джаг, когда в первый раз увидел ребенка на руках Мониды. Однако в действительности все оказалось куда сложнее: дело в том, что Энджел видел! Разумеется, он не различал цветов, но вполне мог определить расположение предметов в пространстве. Однажды ночью он первым заметил Джага, хотя тот был довольно далеко и, к тому же, прятался. Когда он уходил из Палисады, произошло то же самое: ребенок поворачивал голову, словно следил за Джагом, и улыбнулся ему, когда тот подошел к мальчику, чтобы взять его с собой.

Ошибка природы? В этом еще следовало разобраться...

Из головы у Джага никак не шла история, связанная с перемещением в пространстве. Однажды он принял довольно сильный наркотик Дакара – порошок, приготовленный из красной ящерицы с Холмов Лейбница. Обычно его принимают, чтобы подавить неосознанное чувство тоски и тревоги. Джаг же воспользовался дакара, чтобы покинуть свое тело, превратиться в дух – нематериальную субстанцию. Раньше он никогда не пользовался порошком и не знал, что ему свойственна повышенная чувствительность к Дакара. Втянув порошок в себя, он добился отделения сознания от своей телесной оболочки и немедленно воспользовался этим, чтобы проникнуть в запретный вагон, где находилась электроника, управляющая Шагреневой Кожей. Но Джаг не справился с вновь обретенными чудесными способностями и вместо того, чтобы вернуться в свое тело, почувствовал вдруг, как его увлекает все дальше и дальше от поезда. Небеса притягивали его к себе, словно магнит, и ему грозила страшная участь: раствориться в эфире и стать вечным странником. Но в критический момент, совершенно неожиданно для себя, Джаг услышал голос Энджела. Ребенок сначала успокоил его, а потом привел обратно к поезду и помог бесплотному духу обрести свое тело.

С тех пор Джаг часто думал, уж не приснилось ли ему все это – до такой степени безумным и нереальным казалось происшедшее с ним.

Он много раз пытался разговорить ребенка, но с момента, как они уехали из Палисады, Энджел не издал ни одного звука. Джаг часами разговаривал с мальчиком, пытаясь расположить его к себе, расспрашивал его порой грубо, почти жестоко, но без всякого результата: мальчик так и не открыл рта. Джаг даже подумал, что ребенок глухонемой, однако, он был уверен, что видел, как Энджел разговаривал с Монидой. Да и у него самого в ушах все еще звучал голос ребенка – Джаг помнил, как тот успокаивал его, когда они оба общались на уровне сознания.

Устав от бесполезных попыток установить контакт с малышом, Джаг принял единственно верное решение – считать мальчика молчуном и скупцом на слова. В конце концов, так было даже лучше, потому что дети ужасно болтливы. Джаг прекрасно помнил, что он сам в детстве был очень разговорчив и просто засыпал беднягу Патча вопросами.

Прежде чем двинуться дальше по долине, кишевшей пирующими стервятниками, Джаг взглянул на мальчика. Тот отдыхал, сидя в сетке из вожжей и поводьев, которую Джаг сплел для того, чтобы подвешивать ребенка у себя на груди и путешествовать без помех.

На каждой остановке Джаг подвешивал сетку с Энджелом на луку седла, и ребенок удобно висел на боку Зака, спокойно дожидаясь, пока спутник приготовит бивуак и, наконец, достанет его из сетки и посадит ближе к огню.

Глаз у ребенка не было, и внешне определить, спит он или бодрствует, поначалу показалось Джагу очень сложной проблемой, но вскоре он мог уже точно сказать это, прислушиваясь к дыханию мальчика. К тому же, заснув, Энджел не держал голову прямо, а ронял ее на плечо.

Сейчас малыш бодрствовал. Тошнотворный запах разложения, должно быть, встревожил его и держал в напряжении.

Джаг двинулся дальше, проходя между трупами. Вонь стала совершенно невыносимой.

Потревоженные им стервятники лениво отскакивали в сторону, слегка распустив свои огромные крылья. Настороженно поглядывая по сторонам, Джаг убедился, что здесь кормятся не только одни стервятники: вокруг роились тучи больших черно-синих мух, а по земле ползали полчища муравьев-легионеров, мощные челюсти которых позволяли им за несколько часов "очистить" скелет целой лошади.

Джаг старательно обходил их тропы: ему говорили, что эти проклятые муравьи при укусе выделяют яд, который сначала замедляет двигательные рефлексы жертвы, а потом приводит к полному параличу.

Внимательно глядя себе под ноги, он обошел бойню, нигде не задерживаясь. Ничего нового ему не удалось узнать: все покойники похожи один на другого, особенно, когда они уже не первой свежести. Трупы мужчин, женщин и детей лежали вперемешку. Различить их можно было разве что по одежде или длине волос. Во всем остальном они выглядели одинаково: почерневшая, полуразложившаяся плоть, в которой копошились толстые полупрозрачные гусеницы. Повсюду валялись отрубленные руки, ноги, головы, за обладание которыми не на жизнь, а на смерть сражались стаи мелких грызунов и насекомых.

Куда ни кинь взгляд, землю устилали трупы с вспоротыми животами, отрубленными головами, черепами, проломленными ударом дубины или разрубленными топором.

Джаг внимательно осмотрелся – эта долина, зажатая между склонами гор, представляла собой неплохое место для засады. Однако здесь можно было организовать и хорошую оборону: разделившись на две группы и взяв под защиту женщин и детей, мужчины имели прекрасную возможность успешно отбивать атаки или, по крайней мере, оказать серьезное сопротивление. Но, судя по печальной картине, открывавшейся его глазам, тут никто и не думал защищаться. Скорее всего, людьми овладела паника, они сбились в кучу и лишь облегчили задачу нападавшим.

Джаг вполголоса выругался. Какими нужно быть дураками, чтобы безропотно дать изрезать себя на куски?

Он чертыхнулся еще раз, но теперь уже досадуя на себя самого: стреляя в стервятников, он действовал необдуманно – грохот выстрелов выдавал его присутствие промышлявшим здесь грабителям. Конечно, он представлял собой не ахти какую ценную добычу, но тот, кто замахнулся на большее, вполне может довольствоваться и малым. Разумеется, без боя он не сдастся, но ему придется уступить превосходящим силам противника, а судя по разложившимся останкам, нападавших было немало.

Джаг решил, что ему не следует задерживаться в этих краях, и подошел к лошади. Первым делом он перезарядил винчестер, то и дело поглядывая на склоны близких гор. Затем, больше по привычке, чем по необходимости – ведь пока еще было не очень жарко, – он смочил губы Зака мокрой тряпкой и напился сам. Энджел не захотел пить, хотя Джаг и поднес горлышко фляги к его губам.

Джаг в последний раз обвел взглядом место бойни и, закрепив на груди сетку, оплетавшую ребенка, вскочил в седло.

Он сразу же пустил Зака в галоп. Располагая конем и оружием, – а именно это чаще всего и привлекает грабителей, – не стоило лишний раз испытывать судьбу.