Глава 22

Первая неделя октября, и темнеть стало раньше. Но даже если бы и не темнело, бабуля все равно настаивала бы на том, чтобы возить нас с Эзрой на «Ферму страха» в нашу смену после ужина.

Наблюдая, как она снимает ключи с крючка рядом с телефоном на стене, мне каждый раз приходит мысль, что до «Фермы» всего десять минут пешком. Брук числится в пропавших четыре дня, и весь город на грани нервного срыва. Поисковые группы работают целыми днями, но и по ночам работа не останавливается. После двухдневных горячих дебатов в школе осенний бал все же состоится в субботу – но без королевского двора. Технически я больше не принцесса. Что, пожалуй, даже хорошо, потому что у меня до сих пор нет пары.

Существуют те же несколько теорий: что Брук сбежала, что она жертва убийцы из «Территории убийства», что в ее исчезновении замешан один из братьев Келли. Такое ощущение, что Эхо-Ридж – это густое, бурлящее варево, которое вот-вот выкипит.

Во время поездки бабуля хранит молчание, крепко сжимая руль и держа скорость на пятнадцать миль ниже разрешенной, пока мы не подъезжаем ко входу. Затем она съезжает на обочину и говорит:

– «Дом ужасов» закрывается в одиннадцать, да?

– Да.

– Я буду у ворот в одиннадцать ноль пять.

Это на два часа позже ее обычного времени отхода ко сну, но мы не спорим. До этого я сказала ей, что нас мог бы подвезти Малкольм, но она настояла, что сама заберет нас. Я не думаю, что она верит в его причастность к исчезновению Брук – она не запретила нам с ним общаться, – но не хочет рисковать, и я не могу ее винить. Удивительно, что бабушка по-прежнему разрешает нам работать.

Мы с Эзрой вылезаем из машины и наблюдаем, как удаляются габаритные огни ее машины, так медленно, что и велосипедист обгонит. Мы на полпути к воротам, когда мне звонят со знакомого калифорнийского номера.

Я показываю его Эзре.

– Должно быть, Сейди узнала.

Это был всего лишь вопрос времени. Исчезновение Брук стало новостью национального масштаба, и бабуля всю неделю отбивается по телефону от репортеров, под разными углами освещающими историю «Один город, три пропавших девушки». Доступ в Интернет в реабилитационном центре «Гамильтон-хаус» предположительно заблокирован, но поскольку перед личным контактом с нами Сейди уже проверяла «Инстаграм» Эзры с помощью позаимствованного мобильника, она, очевидно, обходит и это правило.

Я провожу пальцем, чтобы ответить, и прижимаю телефон к уху.

– Привет, Сейди.

– Эллери, слава богу, что ты ответила. – Ее голос взволнован. – Я только что прочитала о том, что там случилось. У вас с Эзрой все в порядке?

– У нас все хорошо. Только волнуемся из-за Брук.

– О боже мой, конечно. Бедная девочка. Бедная ее семья. – Она на секунду умолкает, я слышу ее резкое дыхание. – Так насчет статьи… там говорится, что сначала были угрозы? В отношении трех девушек, и что одна из них… родственница… Это была ты, Эллери?

– Это была я, – подтверждаю я.

Эзра знаками показывает, чтобы я включила видеосвязь, но я от него отмахиваюсь. Здесь слишком много народу.

– Почему ты мне не сказала?

У меня невольно вырывается нервный смешок.

– А зачем?

Молчание на том конце. Не дала ли Сейди отбой? Я уже собираюсь отнять телефон от уха и посмотреть, когда она произносит:

– Потому что я твоя мать и имею право знать.

Абсолютно неправильный ответ. Меня охватывает негодование, и я едва сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон о землю.

– Да неужели? Ты имеешь право знать? Забавно слышать это от человека, который никогда не говорил нам ничего важного.

– О чем ты?

– Наш отец? Вам не разрешено о нем спрашивать! Наша бабушка? Мы едва ее знали до того, как переехали к ней жить! Наша тетя? У тебя была сестра-близнец, вы были близки, как мы с Эзрой, и ты никогда, ни разу о ней не говорила. Теперь мы оказались тут, наблюдаем, как та же жуткая история разворачивается снова, и все говорят о первой пропавшей девочке. Кроме нас. Мы ничего не знаем о Саре, потому что ты даже не произносила ее имени!

Я иду по парку, тяжело дыша, сердце колотится. Я не знаю, испытываю я облегчение или ужас от того, что наконец высказываю все это Сейди. Я только знаю, что не могу остановиться.

– С тобой не все в порядке, Сейди. В смысле, ты это понимаешь, ведь так? Ты находишься в этом центре не из-за какого-то странного происшествия, которое превратится в забавную историю для рассказов на вечеринках, когда ты оттуда выйдешь. Ты принимала эти таблетки не для того, чтобы расслабиться. Я много лет ждала, когда что-то случится, и я думала… я боялась… – Слезы застилают мне глаза и текут по щекам. – Весь этот год я ожидала того телефонного звонка. Звонка, который сообщает, что ты никогда больше не придешь домой.

На протяжении всей моей тирады она молчит, но потом я слышу в трубке сдавленное рыдание.

– Я… не могу, – говорит Сейди резким голосом. – Я не могу о ней говорить. Это меня убивает.

Я иду мимо зоны игр и вынуждена зажать свободное ухо из-за шума в парке. Эзра держится на небольшом расстоянии позади меня.

– Тебя убивает то, что ты о ней не говоришь, – возражаю я. Она не отвечает, и я зажмуриваюсь. Сейчас я не могу смотреть на брата. – Сейди, я все понимаю, ясно? Я прекрасно знаю, что ты должна чувствовать. Мы оба с Эзрой это знаем. Случившееся с Сарой ужасно. Отвратительно и несправедливо, и мне очень, очень жаль. Тебя, и бабулю, и ее. – Рыдания матери на другом конце ножом вонзаются в мое сердце. – И я прошу прощения, что кричала на тебя. Я не хотела. Просто… мне кажется, что мы так и будем топтаться на месте, если не сможем об этом поговорить.

Дожидаясь ответа, я открываю глаза. Теперь почти уже совсем стемнело, и на фоне темно-синего неба сияют фонари парка. Окрестности оглашаются визгом и криками – маленькие дети гоняются друг за другом. Весь успех «Фермы страха» основан на том, как сильно люди любят, чтобы их пугали, но контролируемо. Есть что-то приносящее глубокое удовлетворение в том, чтобы встретиться лицом к лицу с чудовищем и остаться невредимым.

Настоящие чудовища совсем не такие. Они тебя не отпускают.

– Ты знаешь, что я делала в ту ночь, когда исчезла Сара? – тем же хриплым голосом спрашивает Сейди.

Я едва шепчу в ответ.

– Нет.

– Отдавала свою девственность парню, который был моей парой на осеннем балу. – Истерический полусмешок, полувсхлип. – Предполагалось, что я буду с Сарой. Но я ее бросила. Ради этого.

– О, Сейди. – Я даже не замечаю, что опустилась на землю, пока моя свободная рука не касается травы. – Ты не виновата.

– Конечно, виновата! Если бы я была с ней, она сейчас была бы с нами!

– Ты не можешь знать наверняка. Ты не можешь… Ты просто жила своей жизнью. Была нормальной. Ты не сделала ничего плохого. Ты ни в чем этом не виновата.

– Ты бы так себя чувствовала? Если бы что-нибудь случилось с Эзрой, когда ты должна была быть с ним? – Я не отвечаю сразу, и она начинает рыдать. – Я не могу смотреть в лицо своей матери. Я не могла смотреть в лицо отцу. Я не разговаривала с ним почти год, потом он умер, и на похоронах я накачивалась алкоголем. Вы с братом – мой единственный хороший поступок после исчезновения Сары. А теперь я и это испортила.

– Ничего ты не испортила. – Я говорю это автоматически, чтобы успокоить ее, но едва произношу эти слова, как понимаю, что говорю искренне. Может, у нас с Эзрой было не самое спокойное детство, но мы никогда не сомневались в том, что мама любит нас. Она никогда не ставила работу или бойфренда выше нас, и только когда ее поработили таблетки, бессистемно выполняемые родительские обязанности превратились в откровенное пренебрежение. Сейди допускала ошибки, но нам никогда не приходилось чувствовать себя ненужными. – Ты хорошая, и мы тебя любим, и пожалуйста, не вини себя за такое ужасное происшествие, которое ты никак не могла предвидеть.

Я еще что-то лепечу, слова путаются, и Сейди смеется сквозь слезы.

– Кто бы послушал нас со стороны. Ты хотела поговорить, да? Будь осторожна со своими желаниями.

Я столько хочу сказать, но выдавливаю лишь:

– Я рада, что мы поговорили.

– Я тоже. – Сейди глубоко, судорожно вздыхает. – Я должна еще кое-что тебе сказать. Не о Саре, а о… О, черт. Я должна идти, Эллери, прости. Пожалуйста, будь осторожна, а я позвоню снова, как только смогу.

Затем она сбрасывает. Я убираю телефон от уха и поворачиваюсь к Эзре, который, судя по его виду, готов взорваться.

– Что происходит? Я слышал что-то, но…

Движение у него за спиной привлекает мое внимание, и я касаюсь его руки.

– Погоди. Мне столько нужно тебе сказать, но… есть один человек, с которым я сперва хочу поговорить.

Я вытираю глаза и смотрю на телефон. Мы уже опоздали на работу, но… а, ладно.

В тире, где обычно работала Брук, заправляет женщина постарше, которая зевает, отсчитывая сдачу и дергая за рычаги мишеней. Вэнс Пакетт стоит с помповым ружьем у плеча, методично валя мишени. За ланчем Малкольм сообщил нам, что вчера вечером офицер Макналти снова допрашивал его и сказал, что полиция побеседовала с Вэнсом о его разговоре с Брук в центре города. По словам Вэнса, Брук просто спросила у него, сколько времени.

– А чего ты хотел? Зачем он станет кому-то помогать? Ему с этого ничего не перепадет, и ему наплевать на всех в этом городе.

Может, она права. А может, он просто сломлен по-своему.

Вэнс шарит по карманам в поисках мелочи, чтобы зайти на новый круг. Я пробираюсь мимо трех мальчишек лет двенадцати и кладу на стойку два доллара.

– Сегодня угощаю я, – говорю я.

Он оборачивается и прищуривается, постукивая себя указательным пальцем по подбородку. Вэнсу Пакетту требуется несколько секунд, чтобы узнать меня.

– Девочка-стрелок. В последний раз тебе повезло.

– Возможно, – отвечаю я. – У меня есть шесть баксов. Разыграем, кто будет лучше по итогам трех раундов. – Он кивает, и я указываю на мишени. – Чемпионы первые.

Вэнс стартует слабо, выбив только восемь из двенадцати. Я наступаю на горло своему соревновательному духу, промазав пять раз, когда приходит моя очередь, но все это будет бессмысленно, если я снова выиграю.

– Ты потеряла навык.

Вэнс самодовольно ухмыляется, когда я опускаю свое ружье. У Эзры, который подбоченившись наблюдает за нами, озабоченный вид.

– Я просто разогревалась, – лгу я.

В двух следующих раундах я наступаю Вэнсу на пятки, каждый раз выбивая всего на одну мишень меньше. К концу Вэнс уже считает себя победителем, приосаниваясь и посмеиваясь, и даже похлопывает меня по спине, когда я промахиваюсь при своем последнем выстреле.

– Хорошая попытка, деточка. Ты почти взяла один раунд.

– Наверное, в прошлый раз мне действительно просто повезло, – говорю я с театральным придыханием. До таланта Сейди мне далеко, о чем говорит гримаса Эзры. Мы отходим в сторону, чтобы ожидавшие позади нас люди могли пострелять. Но я надеюсь, что его было достаточно для пьяного типа. – Моя мама сказала мне, что это, вероятно, не повторится.

Вэнс натягивает бейсболку на свои сальные волосы.

– Твоя мать?

– Сейди Коркоран, – говорю я. – Вы же Вэнс, правильно? Она сказала, что вы с ней ходили вместе на осенний бал и что я должна представиться. Я Эллери.

Странно протягивать ему руку после того, что только что сообщила мне Сейди. Но он пожимает мою руку с неподдельным изумлением.

– Она так сказала? Вот уж не думал, что она меня помнит.

Она постоянно о вас говорит, почти вертится у меня на языке, но я решаю вести почти честный разговор.

– Помнит. Ей нелегко говорить об Эхо-Ридже после того, что случилось с ее сестрой, но… О вас она всегда хорошо отзывалась.

Думаю, это почти правда. Я и сама отношусь к нему вполне доброжелательно, поскольку он единственный человек в Эхо-Ридже, у которого есть алиби на момент исчезновения и Сары, и Брук. Вэнс Пакетт неожиданно становится самым надежным мужчиной в городе.

Он сплевывает на землю, рядом с моими кроссовками.

– Чертовски неприятно то, что случилось.

– Я понимаю. Мама так от этого и не оправилась. А теперь моя подруга пропала… – Я смотрю на женщину за стойкой. – Вы же помните Брук, да? Вы ведь постоянно тут стреляете.

– Милая девочка, – хрипло говорит он. Беспокойно переминается с ноги на ногу, явно собираясь уйти. Эзра стучит по своим часам и поднимает брови, глядя на меня. Переходи к делу.

– Самое ужасное, я знаю, что ее что-то беспокоило перед исчезновением, – говорю я. – Мы должны были встретиться в воскресенье, но мы так и не увиделись. И это меня просто убивает. – На глазах у меня выступают слезы, все еще не отступившие после моего разговора с Сейди, и катятся по щекам. Я притворяюсь, но Сейди всегда говорила, что лучше всего роль удается, когда ты эмоционально связан с происходящим. Я достаточно поглощена тем, что случилось с Брук, чтобы успешно справиться с задачей. – Просто я… мне бы хотелось знать, что ее беспокоило.

Вэнс потирает подбородок. Покачивается на каблуках, бросает через плечо взгляд на толпу.

– Не люблю я ни во что ввязываться, – мямлит он. – Особенно с людьми в этом городе, и особенно с полицией.

– Я тоже, – быстро говорю я. – Мы здесь чужаки. Брук была… остается… одной из моих немногих подруг.

Я достаю из сумки бумажный платочек и сморкаюсь.

– На прошлой неделе она задала мне странный вопрос. – Вэнс говорит тихо, торопливо, и сердце у меня в груди подскакивает. – Хотела узнать, как вскрыть замок. – Его лицо на мгновение приобретает хитрое выражение. – Вот уж не знаю, с чего она взяла, что я могу это знать. Я посоветовал ей поискать в «Гугле», или посмотреть видео на «Ютубе», ну или еще где. Или просто воспользоваться парой скрепок.

– Канцелярских скрепок? – уточняю я.

– Они иногда помогают. Так я ей и сказал. В любом случае… – Он встречается со мной взглядом, и я вижу проблеск чего-то похожего на доброту в его налитых кровью глазах. – Занимало ее именно это. Так что теперь ты знаешь.

– Спасибо, – говорю я, чувствуя угрызения совести из-за того, что манипулировала этим человеком. – Вы даже не представляете, как вы помогли.

– Хорошо. Передай своей матери привет от меня.

Он приподнимает бейсболку и шаркает мимо Эзры, который изображает медленный хлопок в ладоши, когда Вэнс уходит из поля слышимости.

– Хорошо сыграно, Эл. Хотя этот парень никогда не даст тебе взять реванш.

– Я знаю, – вздыхаю я и достаю новый бумажный платочек, чтобы вытереть все еще влажные щеки. Наблюдая за исчезающим в толпе Вэнсом, я ощущаю, как по спине у меня бежит холодок. – Ты ведь слышал, что он сказал? Он посоветовал Брук вскрыть замок с помощью канцелярской скрепки.

– Да. И что?

– А то, что именно скрепку она держала, сидя в офисе в «Доме ужасов», помнишь? Распрямленную скрепку. Я ее у нее забрала. Она сказала что-то вроде: «Это труднее, чем он говорил». – В предчувствии озарения я повышаю голос и заставляю себя говорить тише. – Она пыталась вскрыть замок именно тогда. А мы ей помешали.

– Может, в письменном столе? – предполагает Эзра.

Я качаю головой.

– Я постоянно что-то достаю из этого стола. Он не заперт. Но… – Жар приливает к моему лицу, когда я вспоминаю, где сидела Брук. – Но мне кажется, я знаю…