Глава 38

Наполеон сидел спиной и наблюдал за дыханием пола – тот колебался с душераздирающей уязвимостью спящего ребенка.

«Так было и в прошлый раз», – напомнил он себе. Это просто оптическая иллюзия. Стены и пол не дышат. А если все-таки дышат? Что уж в этом такого плохого?

Стены того грязного дымного клуба тоже дышали. Наполеон был убежден, что оказался внутри амебы, болтающейся в пространстве. В то время он считал, что все это абсолютно разумно. Амеба заглотила его целиком, как кит – Иону, и он застрял в ней на тысячу лет.

В двадцать лет Наполеон был совершенно уверен, что двинулся умом от наркотиков, а ведь он так гордился своими мозгами, и единственным способом утешить себя в последовавшие мрачные дни был припев: «Больше никогда, больше никогда, больше никогда».

Но вот он здесь, вот он снова попался.

Он хотя бы находился в этой приятной, вкусно пахнущей студии с горящими свечами, а не в набитом битком баре со всеми этими смутными лицами вокруг.

Он держал за руки своих девочек. Хизер – левой, Зои – правой. Наполеон отказался лечь на раскладушку и надеть маску и наушники. Он знал, что единственный способ сохранить ясность мысли – это сидеть прямо с открытыми глазами.

Маша делала вид, что у нее все идет по плану, но Наполеон знал: она раздражена тем, что они не выполняют процедуру для получения оптимальных результатов.

Наполеон заметил тот момент, когда Маша приняла решение не педалировать вопрос. Он словно читал ее мысли. «Принимайте решение», – подумала она. Наполеону пришлось принимать решение со своими учениками. У него хорошо получалось принимать решения. То же самое он делал с детьми.

– Принимайте решение, – тихо сказал он. – Принимайте обдуманно.

– Я знаю, какое решение я принимаю. Я не успокоюсь, пока эта женщина не окажется за решеткой, – сказала Хизер и посмотрела на Машу, которая передвигалась по комнате, разговаривала с гостями, прикасалась тыльной стороной ладони к их лбам. – Ты посмотри на нее, расхаживает здесь, словно какая-то долбаная Флоренс Найтингейл. Психоделическая терапия, чтоб ее!

Наполеон подумал, нет ли тут какой-то профессиональной зависти со стороны его жены.

– Ты видишь, как дышат стены? – спросил он, чтобы отвлечь ее.

– Это действие наркотика, – заявила Хизер.

– Я знаю, дорогая, – ответил Наполеон. – Я просто хотел знать, чувствуешь ли ты то же самое.

– Я вижу, как дышат стены, папа, – вмешалась Зои. – Они похожи на рыб. Это ужасно. Ты видишь цвета? – Она сделала движения руками, словно плыла.

– Вижу! – удивленно воскликнул Наполеон. – Это похоже на флуоресценцию.

– Просто прекрасно! Миленькое связующее ощущение накачавшихся папочки и доченьки, – фыркнула Хизер.

Наполеон отметил, что жена пребывает в отвратительном настроении.

– Заку понравилось бы, – заметила Зои. – Совместная ловля кайфа.

– Он, вообще-то, здесь, – сказал Наполеон. – Привет, Зак.

– Привет, па.

Они даже не удивились, что Зак сидит перед ними в шортах и с голым торсом. Мальчик никогда не любил рубашки. Казалось, все снова хорошо, как было прежде. Они все вместе, вчетвером, принимают существование друг друга как нечто само собой разумеющееся. Они просто семья, обычная семья, как и все другие.

– Ты его видишь? – спросил Наполеон.

– Вижу, – ответила Зои.

– Я тоже вижу, – сказала Хизер голосом, полным слез.

– Твоя очередь выносить мусор, Зак, – сказала Зои.

Зак показал сестре средний палец, и Наполеон громко расхохотался.