Глава 14

Первый день в «Транквиллум-хаусе» подходил к концу, и Фрэнсис уже лежала в кровати. Она, не таясь, читала, попивая свой вечерний коктейль. Ни от кого нельзя требовать, чтобы он отказался от вина и книг одновременно.

Ни один из четырех романов, которые она взяла с собой, чтобы продержаться следующие десять дней, не был конфискован, в отличие от вина и шоколада. Предположительно потому, что книг не было в «контрабандном списке» (иначе она ни за что бы не приехала), но под обложку каждой была вложена закладка с надписью: «Мягкое напоминание о том, что мы не рекомендуем читать во время благородного молчания».

Следовать этому правилу немыслимо! Она никогда не засыпала без книги. Это было просто невозможно.

Сейчас она читала дебютный роман, заслуживший лестные отзывы. О нем ходило много разговоров. Говорили, что он «мощный и крепко скроенный», а написал его человек, с которым Фрэнсис познакомилась в прошлом году на вечеринке. Этот очкарик (не очень-то крепко скроенный) показался ей приятным и застенчивым, а потому она пыталась простить его сочные описания трупов убитых красоток. Сколько еще красивых женщин должно умереть, прежде чем они возьмут на себя задачу отыскать убийцу? Фрэнсис тихонько сказала «фе».

Теперь грубоватый детектив напился односолодовым виски в баре, где от дыма не продохнуть, а длинноногая девица в два раза моложе его нашептывала ему в ухо (это и было главным примером авторской мощи – мощным литературным вымыслом): «Невыносимо хочется перепихнуться с тобой».

Тут Фрэнсис решила, что с нее достаточно, и швырнула книгу в другой угол комнаты. Тебе это только снится, приятель!

Она снова легла, положила руки на грудь и напомнила себе, что и в ее дебютном романе фигурировал пожарный, который играл на рояле и цитировал стихи. Это даже смешно, что автор-очкарик воображал себе девицу двадцати с чем-то лет, шепчущую в ухо пятидесятилетнему с чем-то мужику: «Невыносимо хочется перепихнуться с тобой». Она утешительно похлопает автора по плечу, когда в следующий раз увидит его на фестивале.

А вообще-то, откуда ей знать? Может, двадцатилетние девицы все время это делают. Нужно спросить у Зои.

Она определенно спросит у Зои.

Фрэнсис потянулась к прикроватному столику за смартфоном, чтобы пробежать новости и посмотреть погоду на завтра.

Смартфона не было.

Ну да. Ладно. Все прекрасно.

Кровать была роскошная: хороший матрас, хрустящие простыни из плотной ткани. Спина у нее болела, но вроде бы немного меньше, спасибо гигантским рукам Джен.

Она попыталась успокоить свой обезьяний мозг, как это рекомендовали правила.

Правда, ее мозг был переполнен новыми лицами и новыми переживаниями: долгая поездка, крики на обочине, серийный убийца в отпуске (это чертова книга виновата, что она думает о серийных убийцах), Бен и Джессика в шикарной машине, неожиданно наполняющий пробирку ее кровью Яо, Маша со своим околосмертным опытом, разговорчивый Наполеон и его натянутая как струна жена, хорошенькая юная Зои с ее многочисленным пирсингом и длинными гладкими загорелыми ногами, в Лавандовой комнате рассказывающая Фрэнсис о своем умершем брате. Вот почему у матери на лестнице был такой печальный вид. Может, она вовсе не была натянутой струной. Просто скорбела. Высокий темноволосый красавец, который прокричал «Будьте здоровы!», и взволнованная женщина в ее, Фрэнсис, очках.

Многовато для одного дня. Стимулирует и отвлекает. У нее не оставалось времени на новые экзистенциальные кризисы, так что в этом что-то было. Она даже почти не думала о Поле Дрэббле, кроме тех случаев, когда рассказывала о том, что с ней случилось, Джен и Зои. Когда пройдут эти десять дней, она забудет об этой интернет-разводке. О рецензии. Обо всем.

И похудеет! Она станет худенькой! Ее желудок заурчал. Она была голодна. Сегодняшний обед стал, вероятно, самой мучительной трапезой в ее жизни.

Заняв свое место за столом, она взяла карточку, стоящую перед ее тарелкой.

«О господи! – подумала она. – Мы здесь застрянем навечно».

Она положила карточку и подняла голову, чтобы обменяться с кем-нибудь взглядом «вы себе можете такое представить?». Единственными, готовыми переглянуться ней, были красавец-мужчина, кажется подмигнувший ей, и Зои, которая открыто ухмыльнулась, явно говоря: «Да уж. Тоже не могу поверить».

Маши в столовой не было, но ее присутствие ощущалось, как присутствие управляющего или школьного учителя, который может появиться в любую секунду. В столовой находились Яо и Далила, но они не сели за стол с гостями. Они стояли в стороне – по обе стороны витиеватого канделябра. Свет в комнате был тускловатый, а в канделябре горели три свечи.

Они сидели молча не менее десяти… бесконечных… минут, прежде чем принесли еду – это сделала радостно улыбающаяся женщина в поварском колпаке. Она не сказала ни слова, но так и светилась дружелюбием. Не сказать ей слов благодарности казалось невежливым. Фрэнсис попыталась передать свою признательность кивком.

Каждый человек за столом получил персональное блюдо. Хизер и Зои, сидевшим рядом с Фрэнсис, достались великолепного вида стейки с печеной картошкой. Фрэнсис подали салат из киноа. Еда была отличная, но в мире Фрэнсис это называлось гарниром, а по прошествии четырнадцати секунд пережевывания пища теряла всякий вкус.

Наполеон, сидевший напротив Фрэнсис, получил какое-то блюдо из чечевицы. Он наклонился над тарелкой и помахал ладонью, направляя поднимающийся пар к своему носу, чтобы насладиться запахом. По нему было видно, что бедняга страдает от запрета говорить. Фрэнсис не сомневалась, что в обычных обстоятельствах он стал бы рассказывать об истории чечевицы.

Серийный убийца некоторое время скорбно рассматривал гигантскую тарелку с зеленым салатом, потом взял вилку и с трагически-смиренным видом насадил на нее три помидора черри.

Возбужденной даме в причудливых очках, к явному ее удовольствию, принесли рыбу.

Поразительно красивому мужчине досталась курица с овощами, он, кажется, счел это слегка забавным.

Бену подали овощное карри, он закончил обед, намного опередив других за столом.

Джессике достался вкуснейший стир-фрай, бедняжке эта еда совсем не подходила. Она долго и мучительно наматывала на вилку длинные ленточки лапши, потом озабоченно совала себе в рот, подставляя салфетку, чтобы ничто не упало.

Никто не нарушал молчания, не устанавливал глазного контакта. Когда Наполеон в очередной раз чихнул, никто не прореагировал. Как быстро люди привыкали к странным правилам и установлениям!

Хизер съела меньше половины стейка, потом положила нож и вилку, негромко раздраженно фыркнув. Фрэнсис приходилось сдерживаться, чтобы не броситься на остаток, как волчица.

Яо и Далила во время еды стояли молча и неподвижно. Они напоминали ливрейных лакеев, вот только нельзя было щелкнуть пальцами и велеть передать повару, что миледи вполне может справиться и с большей порцией киноа, и, вероятно, со слабопрожаренным филе.

Звуки пережевывания пищи незнакомыми людьми, звяканья и поскребывания ножами и вилками выносили Фрэнсис мозг. Где-то она читала, что есть такое расстройство, при котором люди испытывают реальный физиологический шок при звуках поглощения пищи другими. Вероятно, у Фрэнсис было именно такое расстройство, которое никогда не диагностировалось, потому что за едой принято говорить. Не забыть прогуглить, когда ей вернут телефон.

Наконец они закончили обед, отодвинули стулья и разошлись по своим комнатам. Даже сказать «Доброй ночи! Приятных сновидений!» было нельзя.

И теперь, допив остатки коктейля, Фрэнсис подумала о предстоящих ей безмолвных трапезах со скудной едой и решила уехать утром.

«Никто не уезжает раньше срока», – сказал ей сегодня Яо. Что ж, Фрэнсис будет первой. Создаст прецедент.

Она вспомнила массажистку, прошептавшую перед началом молчания: «Не делайте того, что вам не нравится». Что она имела в виду? Фрэнсис определенно не будет делать ничего такого, что ей неприятно.

Она вспомнила, что сказала ей Эллен, предложив поехать сюда: «У них совершенно оригинальный подход». Эллен была ее подругой. Она не послала бы ее туда, где опасно… Ведь так? Чтобы всего лишь похудеть на три килограмма. Пройтись по горячим углям ради просветления? Нет уж, Фрэнсис ничего такого не сделала бы. Она даже по горячему песку не ходит на пляже.

Эллен сказала бы ей, если бы здесь ходили по раскаленным углям. Эллен была ее хорошей подругой.

– Я никогда не доверяла этой Эллен, – сказала как-то Джиллиан мрачно и со знанием дела, но Джиллиан имела привычку мрачно и со знанием дела говорить о людях, словно у всех были тайные связи с мафией, о которых знала только она.

Фрэнсис ее не хватало.

Нахлынула волна усталости. Неудивительно после такой-то долгой поездки. Она выключила прикроватную лампу и мгновенно провалилась в сон, распростершись на спине, как загорающий на пляже.

Свет ударил ей в лицо.

Фрэнсис, охнув, проснулась.