Глава 10
Князья Данишевские
– Простите, не могу понять: а что же здесь расследовать?
Князь Данишевский сделал глоток кофе из изящной чашечки с фамильным гербом и взглянул на супругу, которая расположилась рядом за столиком и пристально смотрела на Ардова немигающим взглядом. Холодная улыбка застыла на ее лице.
– Ну, мыла горничная окно, – продолжил князь. – Упала. Поскользнулась, вероятно. Жаль, конечно, но при чем здесь полиция?
– Выбросилась, – поправила княгиня и строго посмотрела на мужа. – Не выпала из окна – выбросилась!
Ардову показалось, что князя удивила предложенная гипотеза. Он вообще заметно нервничал: беспрестанно поправлял ворот и поводил плечами, словно сюртук был ему не впору.
– Да… Выбросилась… – неуверенно согласился хозяин дома и уронил ложечку.
Его супруга выглядела спокойнее и увереннее, но руки в бежевых перчатках тончайшей выделки, теребившие платок, выдавали волнение. Ардов отметил про себя, что перчатки его смущают: этикет требовал от дамы снимать их за столом; впрочем, чашечка кофе – это не ужин, здесь допустимы вольности.
– Ваше сиятельство, а почему вы полагаете, что горничная выбросилась, а не упала случайно?
– Она оставила записку.
Князь не удержался и бросил на супругу изумленный взгляд.
– Вот как? – Ардов тоже удивился столь нежданной улике. – Это очень важная деталь. Можно на нее взглянуть?
Княгиня потрясла колокольчиком.
– Она плохо выглядела последние дни. Плакала все время. – Данишевская обернулась к мужу. – Верно, Александр Дмитриевич?
– Да, да… Все время плакала.
Неожиданный вопрос, заданный с едва уловимым нажимом, помешал князю зевнуть. Он имел вид невыспавшегося человека: под глазами проступали темные круги, пальцы слегка дрожали. На манжетах виднелись остатки мела.
Вошел дворецкий.
– Лука, принеси господину полицейскому записку – ту, что была в вещах Анны, – велела Данишевская.
– Слушаюсь, ваше сиятельство.
Старший лакей поклонился и вышел.
Ардов сделал глоток из своей чашечки. Впрочем, аромата кофе он не ощущал: голоса супругов имели вкус чернослива и миндаля, но с какой-то неприятной добавкой, которую он никак не мог разгадать. Ранее Илья Алексеевич уже имел возможность приметить, что чернослив и миндаль обыкновенно появлялись при неискреннем собеседнике. Доктор Лунц пытался было составить более широкую карту связей и закономерностей вкусов и человеческих качеств, рассчитывая, что феноменальное свойство Ардова откроет способ распознавания тайных помыслов и неблагопристойных страстей. Конечно, о потаенных желаниях постороннего человека не так-то легко догадаться, но доктор имел возможность пользоваться интимными признаниями, которые получал от пациентов, чтобы в целях эксперимента иметь представление о скрытых движениях их натуры. Увы, никаких явных закономерностей между вкусом голоса, его цветом и моральными качествами самого индивидуума обнаружить так и не удалось. Скорее всего, это было связано с тем, что для исследования была доступна довольно специфическая публика, измотанная неврозами, болезненными видениями и непрошеными голосами, которая вызывала у Ардова такой пышный букет мгновенных впечатлений, что разобраться в этом саду ароматов не имелось решительно никакой возможности. Но вот эффект «чернослива и миндаля» Ардов про себя отметил. И в некоторых случаях позволял себе обращать внимание на появление во рту такой комбинации. Например, этот вкус посетил его давеча в кабинете доктора Бессонова.
– Думаете, какая-то драма на любовном фронте? – произнес он и непринужденным жестом отправил пилюльку в рот.
Княгиня задумчиво проследила за движением его руки и через паузу ответила снисходительным тоном:
– Это свойственно истерическому типу личности… Для него стремление к самоубийству может иметь характер манипуляции объектом страсти…
Ардов почувствовал во рту новый прилив горечи: пилюлька доктора Лунца не помогла. Он вспомнил, как, получив в подарок от Бессонова книгу, учтиво пролистал ее. Еще с юности Ардов привык так читать книги или газеты: просто пролистывал страницу за страницей, а позже вызывал их в памяти и скользил по строчкам, стоявшим перед внутренним взором. Это касалось не только книг. Он мог вызвать из прошлого и разместить перед собой любую виденную ранее вещь, будь то таблица с лотерейным выигрышем или групповое фото выпускников училища. Причем, представ однажды даже мельком, изображение запечатлевалось в памяти столь надежно и отчетливо, что позднее Ардов мог без труда рассмотреть детали, упущенные при первом знакомстве.
В памяти Ильи Алексеевича раскрылась одна из страниц книжки «Стихія любви». Взгляд пробежал по строчкам. Так и есть: княгиня цитировала фрагмент из третьей главы «Любовь и истерическая личность». Совпадение? Или супруги знакомы с модным психологом?
– …Проще говоря, любовником, – продолжала Данишевская. – Что ж тут непонятного? Барышня влюбилась в кого-то, кто явно не мог ответить ей взаимностью, и начала разыгрывать стремление к самоубийству… Обычно такого человека начинают отговаривать, уверять, что он хороший… А ему только этого и надо… За счет этого он и повышает самооценку…
Вернувшийся дворецкий подал клочок бумаги, на котором была выведена аккуратная надпись: «Не хочу больше жить безъ тебя! Прощай! Анна».
Ардов поднял взгляд на Данишевских.
– Должен обратить ваше внимание, – встрепенулся князь, – что в последнее время в доме часто пропадали ценные вещи… И у меня, и у моей супруги… Можете себе вообразить, из старинного оклада фамильной нашей иконы вдруг исчезли камни! Их там тысяч на пятьдесят, наверное, было. Я, конечно, не могу ничего утверждать, но не удивлюсь, если со смертью нашей горничной пропажи прекратятся…
На сей раз настал черед супруги посмотреть на князя с удивлением. Он, в свою очередь, ответил взглядом, полным достоинства и даже какого-то вызова. Княгиня с усилием кивнула.
Ардов уже успел осмотреть место падения во дворе, заросшее диким виноградом. Труп к приходу сыскного агента убрали на ледник, что было удивительным, ибо любой дворник знал, что до прихода полицейского тело надлежит сохранять в неприкосновенности там, где оно было обнаружено. Внятных объяснений получить от дворецкого не удалось. То ли старик и вправду не понимал сути вопроса, то ли умело запутывал дело. На просьбу показать позу, в которой была обнаружена горничная, он медленно, не теряя достоинства, опустился на колени, потом лег навзничь, словно в гроб, и даже сложил на животе морщинистые руки. Ясно, что такое положение не могло иметь ничего общего с позой, в которую пришла несчастная при падении. Также старик заверил, что никаких криков или другого подозрительного шума никто из прислуги не слышал.
– Благодарю вас… – сказал Ардов и встал. – Могу я осмотреть ванную комнату?
– Конечно! – с преувеличенной готовностью воскликнула княгиня. – Лука, проводи господина сыскного агента.
Ванная комната также оказалась прибрана, никаких следов трагедии сохранено не было. Илья Алексеевич взобрался на подоконник, открыл большое, в человеческий рост окно и попытался представить, при каких обстоятельствах могло состояться падение. Ничего полезного выяснить не удалось. Пожалуй, можно было и сорваться, пытаясь дотянуться через раскрытые створки до крайней секции окна, если тянуться к стеклу с внешней стороны. Тут же, у окна, стояла табуреточка, которой, по всей видимости, пользовалась горничная, стоя на подоконнике, когда протирала верхние секции. С такой табуреточки оступиться было и того проще. Но вместе с тем и свободного прыжка исключить было нельзя.
– Так оступилась или сама прыгнула? – громко спросил Ардов невозмутимого дворецкого.
Из-за бестолковых ответов Илья Алексеевич невольно обратился к нему как к глуховатому. Ни один мускул не дрогнул на лице старика – выучка была отменная. Выждав паузу, Лука ответил с достоинством:
– Оступилась – и спрыгнула.
Вздохнув, Ардов направился к выходу.
