Глава 5
«Крот», да не тот

Третье апреля 2002 года в Москве выдалось по-настоящему весенним. Небо очистилось от свинцово-сизых туч и налилось густой синевой. Яркое солнце заглядывало в окна и, отражаясь от зеркала, стекол книжного шкафа, веселыми зайчиками скакало по стенам. За окнами барабанила веселая капель. В распахнутую настежь форточку лился бодрящий воздух, напоенный запахами, ожившей после зимы земли.

Порыв ветра вздул штору пузырем и дальше по-хозяйски пошел гулять по квартире Сыпачевых. Светлана захлопнула форточку, прошла в прихожую и, прежде чем отправиться на работу, бросила взгляд на зеркало. На нее смотрело блеклое отражение. Она поискала губную помаду и не нашла. Грешить на бывшего мужа — Александра, не терпевшего косметики, она не стала. Они давно уже были чужими; непреодолимой стеной между ними стала другая женщина, и потому каждый жил своей жизнью.

Светлана перетряхнула свою сумочку, проверила ящички скрипевшего, как несмазанная телега старенького трюмо, но так и не нашла помады. Подозревать бывшего мужа в нетрадиционной сексуальной ориентации у нее не было оснований. Он убедительно демонстрировал свою мужскую потенцию не только ей, а и этой наглой самозванке, разбившей их семью. Несмотря на супружескую неверность, Светлана не могла даже подумать, что бывший муж изменил не только ей, а и родине. Она посчитала бы сумасшедшим любого, кто бы сказал, что ей отведена роль невольного пособника шпиона. Но это было так.

Безобидный тюбик губной помады являлся важным элементом в организации связи Сыпачева с московской резидентурой ЦРУ. Тюбик лежал в кармане его пиджака и напоминал, сегодня необходимо дать условный сигнал американским разведчикам. Эта мысль не давала ему покоя и будила страх, таившийся в глубине продажной душонки. Отправляясь на службу, он думал не о ссоре с бывшей женой, произошедшей накануне, не о предстоящем практическом занятии со слушателями Военно-дипломатической академии, а о том, как не попасть под колпак российской контрразведки. Ему казалось, что сослуживцы что-то подозревают. Одни — как-то не так смотрят на него, другие — сторонятся. Занятия со слушателями проходили как в тумане, Сыпачев то терял нить в рассуждениях, то невпопад отвечал на вопросы. Разгулявшиеся нервы успокоили выпитая рюмка коньяка и слух о том, что его включили в приказ на поощрение, готовившийся к майским праздникам. Отбросив последние страхи, он решил выходить на связь с резидентурой ЦРУ.

Завершился рабочий день, у которого, как казалось Сыпачеву, не было конца. Но он не спешил домой, вышел в город и принялся наматывать километры, чтобы убить время и оторваться от возможной слежки. Она себя никак не проявила. Сгустившиеся вечерние сумерки добавили ему смелости. Проверив на месте ли тюбик с помадой, Сыпачев направился к месту постановки сигнала. По договоренности с сотрудниками резидентуры ЦРУ ему предстояло нанести условную метку — красную черту, на фундаменте дома № 17 по улице Минской. Она означала: «я готов к закладке контейнера с секретной информацией». В качестве тайника американские разведчики выбрали нишу на железнодорожном переходе у станции метро «Студенческая».

На часах было 21:00. В тусклом свете фонарей улица напоминала мрачный каньон. Редкие машины и пешеходы изредка нарушали тишину. Серые многоэтажки равнодушно взирали на шпиона глазницами окнами. Он не решался подходить к дому № 17, прошелся по противоположной стороне, бросил взгляд по сторонам, никого не заметил и стремительно пересек проезжую часть. Перед глазами возникла серая стена, тут и там испещренная неблагозвучными надписями. Сыпачев зашарил дрожащей рукой в кармане, тюбик как назло выскальзывал из пальцев, отсчитал от угла дома пятнадцать шагов и на свободном месте, на высоте полутора метров провел жирную красную черту размером 15 сантиметров.

Постановка сигнала, как полагал Сыпачев, осталась незамеченной. Из груди вырвался вздох облегчения, словно гора свалилась с плеч. Он отступил на шаг и оцепенел. За спиной, как ему показалось, подобно раскату грома, прозвучало:

— Мужик, ты чо?

Тюбик с помадой выпал из руки Сыпачева. Леденящий холод окатил спину, а ноги одеревенели. Он с трудом нашел в себе силы обернуться. На него таращился отвратительный бомж. Проявив необыкновенную прыть, он подхватил тюбик и повертел в руках. Недоумение на заросшем, закопченном лице сменила брезгливая гримаса. Тишину улицы взорвал отборный мат. Швырнув тюбик под ноги Сыпачева, бомж сорвался на крик:

— Педераст! Житья от вас нет! В конец оборзели! Задниц вам мало, так дома поганите! Я тебя…

Сыпачев уже ничего не слышал, сорвался с места и ринулся вглубь двора. Промчавшись через спортивную площадку, выскочил на соседнюю улицу, перевел дыхание и пришел в себя только на станции метро. Потом, дома он каждый раз вздрагивал от шума шагов на лестничной клетке и лег в постель, когда было далеко за полночь. Долго ворочался с боку на бок и не мог уснуть. Перед глазами стояла омерзительная физиономия бомжа, а в ушах звучал сиплый, изрыгающий проклятья голос. Усталость, в конце концов, сморила Сыпачева. Он забылся в беспокойном сне.

Которую ночь ему снился один и то же сон. Двое из службы безопасности банка требовали от него выплаты долга по кредиту и грозили сообщить в академию. На этот раз они бесцеремонно вломились в прихожую. Угрозы и брань застыли у них на губах, а физиономии вытянулись, когда перед их носом взметнулся ворох из рублей и долларов. 17 часов отделяли Сыпачева от того момента, когда на него должно было свалиться целое состояние. Он встрепенулся, рука нащупала под подушкой капсулу с секретной информацией, с облегчением вздохнул и снова погрузился в сон.

В это самое время, за несколько километров от Сыпачева, на Лубянке, в кабинете Гурьева другие часы отсчитывали время, которое шпиону оставалось находиться на свободе. Разведчики наружного наблюдения зафиксировали постановку Сыпачевым сигнала — метки на фундаменте дома № 17 по улице Минской, а позже появление двух сотрудников американской резидентуры. Они сняли сообщение агента, а наружка засняла их. Оперативная фильмотека пополнилась еще одним доказательством шпионской связи Сыпачева с иностранной спецслужбой. С той минуты операция контрразведчиков перешла в решающую фазу.

В штабе, которым временно стал кабинет Гурьева, он и его подчиненные выверяли каждую ее деталь. В лице Сыпачева контрразведчики имели дело не с дилетантом, а с профессионалом, прослужившим в разведке более 17 лет. Любой их просчет мог обернуться не только утечкой секретной информации к американской спецслужбе, а и позволить шпиону выйти сухим из воды.

Гурьев, Новиченко, Носов, Рябенков и Бацкий внимательно изучали видеозапись разведчиков наружного наблюдения, зафиксировавших действия Сыпачева и американских разведчиков у дома № 17 по улице Минской. Несмотря на всю серьезность ситуации, они не могли скрыть улыбок, когда на экране возник бомж и зазвучал его голос. В кабинете раздавались смешки. Гурьев с трудом сдержался, чтобы самому не рассмеяться и распорядился выключить запись.

Экран дисплея погас, и воцарилась напряженная тишина. У контрразведчиков не вызывало сомнений, что постановкой метки Сыпачев давал сигнал резидентуре ЦРУ о своей готовности к выходу на конспиративную встречу. Когда и где она произойдет? Каков ее характер? Будет ли это моментальная явка в заранее обусловленном месте, либо длительная на конспиративной квартире. Если на квартире, то где она находится?

На эти вопросы Гурьеву и его подчиненным требовалось найти ответы. В огромной Москве, при том объеме оперативной информации, что они располагали, отыскать место встречи шпионов было равносильно тому, что искать иголку в стоге сена. Мозговой штурм, предпринятый контрразведчиками, пока не дал результатов. Они вынуждены были обратиться к ранним видеозаписям на Сыпачева и американских разведчиков. Эти материалы дали новую пищу для размышлений.

Гурьев внимательно слушал аргументы и доводы подчиненных, делал пометки в блокнот. В какой-то момент остановился, его внимание привлекла версия Носова. Он стоял на том, что операция резидентуры ЦРУ по связи с Сыпачевым будет носить тайниковый характер. Гурьев остановил спор и обратился к Носову.

— Вячеслав Александрович, давай все сначала и по порядку.

— Есть! — ответил Носов и перешел к аргументам. — Первое — это характерный почерк, сигнальные метки. Он прослеживается во многих операциях резидентуры ЦРУ. Так было с Пеньковским, Ивановым и Филатовым, а теперь всплыл и Сыпачев…

— Так тот же самый способ связи американцы использовали в работе с Поляковым и Огородником! — выпалил Рябенков.

— Не горячись, Коля, — остудил его Новиченко.

— Да как тут не горячиться, Анатолий Вячеславович?! Скоро придется вывешивать над «Аквариумом» баннер: ЦРУ — вон из ГРУ!

Гурьев нахмурился и, поиграв желваками на скулах, потребовал:

— Товарищ майор, прекратите болтать глупости! Наши военные разведчики находятся на переднем крае тайной войны! А на войне, как вам известно, неизбежны потери!

— Виноват, товарищ полковник, — буркнул Рябенков, но не сдержался. — А где были начальники Сыпачева и остальных мерзавцев? Все лежало на поверхности! Сыпачев пошел вразнос, когда ушел из семьи! Филатов — бабник! Поляков — откровенная крыса!

— Николай Николаевич, это вопрос не только к ним, но и к нам! Разве не нашему отделу поручено вести контрразведывательную работу на этом участке? — напомнил Гурьев.

Рябенков ничего не ответил и замкнулся в себе. Новиченко и Бацкий промолчали. Гурьев снова обратился к Носову.

— Продолжай, Вячеслав Александрович.

— Американцы дважды встречались с Сыпачевым. В первом случае, как мы предполагаем, инициатива исходила от Сыпачева. Во втором, в Химках — от резидентуры. Для профессионалов времени вполне достаточно, чтобы договориться и перейти на тайниковый способ связи, — привел Носов еще один довод в пользу своей версии.

— Петр Николаевич, я тоже склоняюсь к такому варианту, — поддержал его Новиченко.

— В таком случае, как Сыпачев, так и резидентура должны были провести разведку места закладки тайника! — заключил Гурьев и предложил: — Товарищи, надо искать точки пересечения их маршрутов!

Бацкий вывел на дисплей карту Москвы. Новиченко, Рябенков и Носов обратились к оперативным материалам на Сыпачева. Они тщательно изучали сводки разведчиков наружного наблюдения. Эта кропотливая работа заняла несколько часов. Густая паутина маршрутов движения Сыпачева и установленных разведчиков резидентуры ЦРУ покрыла карту Москвы. Их выборка дала результат. Дважды в районе станции метро «Студенческая», на железнодорожном переходе маршруты пересеклись. Там, как полагали контрразведчики, начиналась ниточка, которая могла привести их к шпионскому клубку.

Новиченко вместе с Бацким и Рябенковым немедленно выехали на место возможной тайниковой операции, осмотрели, провели видеосъемку и возвратились на Лубянку. Стрелки часов давно перевалили за полночь. Несмотря на поздний час, в кабинете Гурьева собрались начальники подразделений из оперативно-технических служб и наружки. Мозговой штурм продолжился. Теперь, когда появилась ясность с местом проведения тайниковой операции, основные усилия контрразведчиков были сосредоточены на ее срыве и захвате с поличным шпионов. Они занялись выбором мест для основной и резервной групп захвата, стационарных и подвижных постов наблюдения у железнодорожного перехода перед станцией метро «Студенческая», а также отработкой алгоритма их действий. Результаты для наглядности отражались на видеосхеме, и, когда она была завершена, за окном забрезжил рассвет. До приезда Безверхнего на службу оставалось несколько часов. Воспользовавшись паузой, Гурьев с Новиченко вздремнули на диванах.

Поднял их на ноги звонок дежурного по Управлению военной контрразведки. На часах было 8:17. Генерал Безверхний поднялся к себе в кабинет. Гурьев еще раз свежим взглядом пробежался по плану операции, не обнаружил шероховатостей, сложил в папку и отправился на доклад. В этот ранний час в приемной находился только начальник секретариата с кипой документов на рассмотрение. Безверхний первым вызвал Гурьева. Утонив результаты выезда оперативной группы к железнодорожному переходу у станции метро «Студенческая», он изучил схему расстановки постов и групп захвата, затем рассмотрел план операции. В 9:21 4 апреля его размашистая роспись легла на титульный лист. С той минуты для Гурьева и оперативной группы: Новиченко, Носова, Рябенкова и Бацкого, пошел отсчет времени.

В течение дня ни американские разведчики, ни сам Сыпачев не проявляли никакой активности. В режиме работы посольства США разведчики наружного наблюдения не зафиксировали ничего такого, что выбивалось бы из повседневного ритма. В поведении Сыпачева те, кто был рядом также не замечали ничего необычного. Он не предпринимал попыток выйти в город. Пять его телефонных разговоров носили бытовой характер. Собеседники были установлены и не имели отношения к иностранным спецслужбам.

Ближе к вечеру ситуация начала меняться. В 17:15 по докладу наружки, дежурившей у посольства США, с интервалом в несколько минут из его ворот выехало четыре экипажа, в двух находились установленные разведчики резидентуры ЦРУ. Они принялись раскручивать карусель и своими действиями пытались запутать разведчиков наружного наблюдения.

Одновременно с американцами активизировался и Сыпачев. Покинув кабинет, он вышел в город и с 17:27 по 17:32 сделал два звонка. В первом случае звонил из телефона-автомата. Разговор носил бытовой характер, но аналитики усмотрели в нем условности. Ключевой для Гурьева стала цифра — 21. Она наводила на мысль о времени закладки тайника. Спустя несколько минут, этому нашлось косвенное подтверждение. В разговоре со своей пассией Сыпачев предупредил, что задержится и дома будет поздно, после чего отключил телефон, извлек из него SIM-карту и аккумулятор.

Все вместе взятое не оставляло у Гурьева сомнений в том, что в ближайшее время состоится тайниковая операция. Он снял трубку и доложил Безверхнему. Генерал уточнил ряд деталей и распорядился провести захват шпиона с поличным.

В 17:51 Гурьев и Новиченко заняли места на КП операции. Носов и Рябенков выехали на место ее проведения, чтобы координировать действия групп захвата. Бацкий расположился в соседнем кабинете вместе с операторами и выводил на большой экран всю информацию, поступающую с постов и от бригад наружного наблюдения. С каждой минутой ее поток нарастал. После 18:27 на Гурьева и Новиченко обрушился водопад докладов от оперативно-технических служб и бригад наружного наблюдения.

Шпионы все стремительнее раскручивали маховик тайниковой операции. Сыпачев спустился в метро, кружил по линиям вдалеке от станции «Студенческая» и пытался обнаружить за собой слежку. Опытным разведчикам не составляло большого труда держать шпиона в поле зрения. Гораздо сложнее было уследить за действиями американских разведчиков. За рулем машин находились настоящие профи, знающие Москву как свои пять пальцев. Они не снижали оборотов «карусели» и продолжали изматывать наружку. Гурьеву оставалось уповать на то, что его расчет подтвердится, и в 21:00 пути шпионов пересекутся в одной точке — на пешем железнодорожном переходе у станции «Студенческая».

Время шло. За окнами КП сгустились вечерние сумерки. Гурьев и Новиченко только успевали менять трубки и следить за тем, что происходило на экране. Четыре разноцветных и пятая — оранжевая точки по-прежнему хаотично метались по лабиринту московских улиц и линиям метро.

Стрелки часов неумолимо отсчитывали минуты и приближались к 21:00.

Очередной доклад разведчиков наружного наблюдения вызвал вздох облегчения у Гурьева и Новиченко. Сыпачев находился в поезде, мчавшемся к станции «Студенческая». К ней направлялись два экипажа с американцами.

Гурьев склонился к микрофону и распорядился:

— Внимание Первый! Внимание Второй! Готовность № 1! — Есть готовность № 1, — эхом прозвучало в наушниках.

— Встречайте Жениха! Он на подходе!

— Примем по первому разряду, — заверили командиры групп захвата и выдвинулись на последний рубеж.

Гурьев и его подчиненные сделали все, что было в их силах. Теперь им оставалось запастись терпением и ждать результата. Успех операции зависел от слаженности и стремительности действий бойцов групп захвата. Они вслушивались в эфир, ловили переговоры наружки и бросали нетерпеливые взгляды на часы.

Стрелки показывали 20:43.

Поезд, сбросив скорость, выкатился из темного зева тоннеля и остановился у платформы станции «Студенческая». Двери вагона бесшумно открылись, и шумная стайка студентов вынесла Сыпачева к эскалатору. Разведчики наружного наблюдения не спускали с него глаз. Другая бригада вела четверых американцев. Они вышли из машин, подобно стае стервятников кружили в толпе у выхода из станции метро и ждали своего часа — забрать из тайника секретные материалы, а взамен положить деньги и новые инструкции.

На часах было 20:52.

Основная группа захвата выдвинулась к железнодорожному переходу, а резервная перекрыла путь отхода шпиона.

Сыпачев вышел из станции, покрутился на площади и, убивая время, прохаживался перед торговыми киосками. Поглядывая в витрины, он косился по сторонам и пытался обнаружить слежку. Разведчики наружного наблюдения предусмотрительно держались на расстоянии и с помощью скрытых видеокамер фиксировали каждое движение и жест шпиона. Его поведение становилось все более нервозным.

Стрелки неумолимо бежали по циферблату и показали 21:00.

Гурьев и Новиченко, затаив дыхание, не отрывали взглядов от серой тени на экране. Она плыла и двоилась в тусклом свете уличных фонарей. Нервы у Сыпачева оказались далеко не железными. Он не решался подняться к железнодорожному переходу и продолжал топтаться у торговых киосков.

«Ну, давай же, иди!.. Иди!» — Гурьев мысленно подгонял шпиона.

Сыпачев, словно услышал его, встрепенулся, повел плечами, будто освобождаясь от груза страха, и направился к тайнику. Впереди показался горб железнодорожного перехода. По ней сновал человеческий муравейник. От тайника его отделяло не больше пятидесяти метров. Нервная дрожь сотрясала Сыпачева. Он боялся ошибиться и твердил про себя инструкцию резидентуры ЦРУ:

«Семнадцатая ступенька. Ниша между ней и ограждением. Опустить в нее контейнер с информацией. Вернуться через тридцать минут и забрать пакет с деньгами и новым заданием.

Первая! Вторая! — мысленно считал Сыпачев, поднимаясь наверх. — Семнадцатая!»

Неловкий шаг. Он споткнулся и припал на колено. Рука выхватила из кармана куртки пакет с контейнером, и запихнула в щель. Страх, все это время давивший на Сыпачева невидимым прессом, свалился с плеч. Он распрямился.

«Получилось!.. Получилось!» — ликовал в душе шпион.

Радость была недолгой. Бойцы группы захвата действовали стремительно, не дали Сыпачеву сделать даже шага и припечатали к ограждению. У него не нашлось сил сопротивляться. Он тряпичной куклой болтался в крепких руках, не чувствовал холода наручников на своих запястьях и не слышал отрывистых команд. Перед глазами Сыпачева болтался пакет со шпионскими материалами, а на перекошенную физиономию нацелился объектив кинокамеры.

Этот ключевой кадр в операции по захвату шпиона оператор крупным планом вывел на экран КП. Гурьев задержал взгляд на лице Сыпачева; оно представляло бледную, застывшую маску, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Свинцовая усталость навалилась на него. Голос Новиченко прозвучал как сквозь вату. Гурьев встрепенулся, снял наушники, отключил микрофон и обронил:

— Вот и все, Анатолий Вячеславович!

— Одним мерзавцем стало меньше, — заключил Новиченко.

— К сожалению, Сыпачев не первый и не последний.

— Но, по крайней мере, в ближайшее время в ГРУ воздух станет чище.

— Как знать, как знать, — не был столь уверен Гурьев и распорядился: — Я на доклад к генералу. Ты поезжай в Лефортово и подключайся к работе следователей. Пока горячо, надо крепить железными показаниями засыпавшегося шпиона Сыпачева.

— Есть, — принял к исполнению Новиченко и покинул КП.

Дав указание Бацкому сделать копию видеозаписи захвата шпиона, Гурьев возвратился к себе в кабинет, через дежурного по Управлению уточнил, где находится Безверхний. Генерал был у себя в кабинете. Гурьев взял с собой материалы оперативной разработки на Сыпачева, направился на доклад. Безверхний принял его без задержки. Усталый, но довольный вид Гурьева говорил сам за себя. Кивнув на стул, Безверхний поинтересовался:

— Как прошла операция, Петр Николаевич?

— Можно сказать, по нотам. Сыпачева взяли с поличным! — доложил Гурьев.

— Хорошо. Вот что значит правильно написанная партитура, — с улыбкой произнес Безверхний и уточнил: — При задержании были эксцессы?

— Нет! Молодцы ребята из группы захвата, уложились в несколько секунд! Никто ничего не понял.

— А что американцы?

— Четверо крутились поблизости, вероятно, видели захват. Уж больно быстро снялись после задержания Сыпачева, — отметил Гурьев и посетовал: — А жаль, а то бы можно было начать игру с резидентурой.

— Нет, Петр Николаевич! — был категоричен Безверхний. — Не тот случай. Играть интересами ГРУ, а тем более ее сотрудниками у нас нет такого права.

— Ясно, Александр Георгиевич! Какие наши дальнейшие действия?

— Как обычно, оперативное сопровождение и оказание помощи следствию. Пусть этим займется Новиченко. Он въедливый и педант.

— Я уже направил его в Лефортово, чтобы подключился к работе следователей.

— Молодец, что не ждешь команды! — похвалил Безверхний.

— Спасибо. Разрешите представить на ваше имя рапорт на поощрение сотрудников, наиболее отличившихся в операции?

— Конечно!

— Если не возражаете, самых высоких наград заслуживают Новиченко и Носов.

— Согласен. Но, как понимаешь, окончательное решение за директором, — напомнил Безверхний и поинтересовался: — А про Рябенкова, что молчишь, не заслуживает?

Гурьев, помявшись, решился сказать:

— Я понимаю, это большая проблема. Но если можно, Александр Георгиевич, помогите Николаю с квартирой.

На лице Безверхнего появилась болезненная гримаса. Квартирный вопрос в Управлении в последнее время приобрел особую остроту. Жилья строилось все меньше, а нагрузка на военную контрразведку росла, далеко не все ее выдерживали и уходили на гражданку. Ему приходилось изворачиваться ужом перед теми, кто распределял квартиры, обращаться к друзьям и бывшим сослуживцам, занимавшим не последние должности в крупных компаниях, чтобы выбить эти треклятые квадратные метры. Безверхний тяжело вздохнул и признался:

— Петр Николаевич, извини, но ты просишь слишком много. Сам знаешь, какая в Управлении очередь на квартиры, и конца ей не видно. Тот же Новиченко стоит на улучшение четвертый год.

— И все-таки, Александр Георгиевич. У Рябенкова особый случай, — настаивал Гурьев.

— Хочешь сказать, был в Чечне. Так у нас больше половины управления побывало в горячих точках.

— У Николая на днях родился третий ребенок. Дети разнополые. Семья живет у черта на куличках, снимает двухкомнатную квартиру в хрущевке. Парень пашет от зари до зари. Надо помочь, Александр Георгиевич!

— Значит, трое, — произнес Безверхний и задумался, через мгновение на его лице появилась лукавая улыбка, а в голосе зазвучали озорные нотки. — Нам — бывшим коммунистам, грешно такое говорить, но что поделаешь. Так что в народе говорят в таком случае, Петр Николаевич?

Гурьев пожал плечами и уклончиво ответил:

— Разное говорят, Александр Георгиевич. Хорошо бы, чтобы его услышали.

— Услышали. Ну, раз Бог любит Троицу, то и нам придется полюбить. Скажи Рябенкову, пусть пишет рапорт на квартиру, трехкомнатную. Буду пробивать!

— Спасибо, Александр Георгиевич! Он отработает.

— А вот это зря, Петр Николаевич! Ты же не за метрами шел в военную контрразведку?

— Да вы что, Александр Георгиевич?! У меня такого и в мыслях не было! — вспыхнул Гурьев.

— Вот и я полагаю, Рябенков тоже не за метрами шел. Военный контрразведчик — это призвание, это судьба! — заявил Безверхний и сменил тему разговора. — Носов хорошо владеет словом?

— В каком смысле?

— В том, что говорит и пишет.

— Не Цицерон, конечно, но документы отрабатывает на высоком уровне. К изложению материала подходит творчески. Бывает, что заносит на детективный жанр, приходится поправлять.

— Творчески — это хорошо! Очень даже хорошо! А то, что заносит, так это не беда. Оно даже и к лучшему, — говорил загадками Безверхний.

Гурьев насторожился. Отдел только-только удалось полностью укомплектовать, и интерес генерала к Носову предвещал, — впереди предстоят кадровые потери. Гурьев взмолился:

— Александр Георгиевич, пусть Носов хоть до конца года поработает, а там перемещайте.

— Что, жалко?

— Жалко, сильный, перспективный работник. Опыта наберется, и можно назначать.

— А если сейчас назначить?

— В аналитический отдел?

— Нет, на литературный фронт!

— Э-э, это куда же?! — опешил Гурьев.

Безверхний улыбнулся, решил больше не мучить Гурьева и поинтересовался:

— Петр Николаевич, как ты посмотришь на то, если я включу Носова в состав внештатной группы. После майских праздников она вплотную займется историей Смерша.

— А-а, это те, кто копается в центральном архиве.

— Во-первых, не копается, а проводит исследование. А во-вторых, этим Носову придется заниматься в свободное от службы время.

Гурьев мялся и не знал что ответить.

— Ну, так что скажешь? — торопил с ответом Безверхний.

— Честно?

— Говори, как есть!

— О Смерше мало что известно. Я, тем более, в архиве не работал, — начал издалека Гурьев. — Но не у всех, кто слышал о проекте, мнение положительное.

— Так-так. И что это за мнение? — насторожился Безверхний.

— Они полагают, лучше не ворошить прошлого. Если верить тому, что сегодня пишут о Смерше в Интернете, так страшнее организации не существовало.

Здесь выдержка изменила Безверхнему, и он дал волю своим чувствам.

— Не пишут, а раздувают информационное кадило, чтобы опорочить наше прошлое! Опорочить подвиг наших отцов! Пишут! А кто пишет? Те, кто никогда не держал в руках даже листа из архивного дела! Тоже мне историки спецслужб! Вместо того, чтобы пасквили сочинять на Смерш, лучше бы поговорили с нашими ветеранами!

Гурьев ерзал по стулу и искал оправдание.

— Извините, Александр Георгиевич, но есть такое мнение. Оно есть, и что тут делать?

— Ломать его надо! Ломать правдой о Смерше!

— Я согласен.

— А раз согласен, как закончите с Сыпачевым, Носова ко мне на беседу! — распорядился Безверхний.

— Есть! — принял к исполнению Гурьев и обратился: — Разрешите идти?

— Погоди, Петр! — остановил Безверхний, стальной блеск в его глазах погас, а в голосе снова появились теплые нотки. — Понимаешь, если мы: ты, я, Носов, тот же Рябенков не сбережем прошлое военной контрразведки, не станем поддерживать ветеранов, то ни у нее, ни у нас, ни у тех, кто придет нам на смену не будет будущего.

— Александр Георгиевич, да я все понимаю! Но есть мнение…

— Все! Все, иди, Петр Николаевич! Время покажет, чего стоит это мнение, — закончил разговор Безверхний.

Задетый за живое, он все не мог успокоиться, и с губ срывалось: «Мнение… Есть правда жизни! Рано или поздно, она скажет свое веское слово!»

Даже для него, прослужившего в органах безопасности свыше 30 лет и возглавившего военную контрразведку, тема Смерш до недавнего времени являлась запретной. Такой ее сделали советские партийные вожди. Такой она оставалась до недавнего времени. Встречи и беседы с ветеранами Смерша — генералами и офицерами, приоткрыли перед Безверхним лишь несколько страниц из истории этой спецслужбы, покрытой завесой мрачной тайны. Они не могли оставить равнодушным, но его стремление узнать и обнародовать правду о Смерше и его сотрудниках, далеко не у всех нашло поддержку. Решающее слово оставалось за директором ФСБ Николаем Патрушевым. Он выслушал доводы Безверхнего и ветеранов-контрразведчиков: генералов Ивана Устинова, Александра Матвеева, Леонида Иванова и поддержал их смелое начинание.

«Лиха беда начало!» — подумал Безверхний, встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился у карты мира.

Она полыхала множеством загадочных обозначений. Они отражали угрозы для России и для ее Вооруженных сил, исходящие от иностранных спецслужб. С каждым месяцем их становилось все больше. Новая Россия, вытаскивающая себя на жилах, на зубах из чудовищной разрухи и омута войны все увереннее заявляла о своих национальных интересах. В Вашингтоне, Лондоне и Париже политики, похоронившие было ее, встречали это с зубовным скрежетом. Они не могли смириться и готовили новый крестовый поход против России. Впереди, как всегда, выступала шпионская рать.

В Лэнгли и в «Сенчури-Хаус» взялись за разработку новых масштабных разведывательно-подрывных операций, преследующих своей целью разрушение России. Одну из них планировалось вести с территории крохотной Эстонии. Операция преследовала далеко идущие цели — собрать под черные знамена: Бориса Березовского, Александра Литвиненко, Сергея Юшенкова и остальных ненавистников российской власти, чтобы в 2004 году на выборах в России привести к власти своих конфидентов. Ключевая роль в операции отводилась ведущему оперативнику-вербовщику МИ-6 Идальго-Миллеру.

Опыт, приобретенный им в работе с полковником ГРУ Сергеем Скрипалем, стал определяющим для нового Мистера Си — Ричарда Дирлава, сменившего Спеддинга на посту главы СИС. Он поручил «лучшему специалисту по России» — Идальго-Миллеру, вести оперативную работу среди самой сложной категории российских граждан — бывших и действующих сотрудников спецслужб и силовых ведомств. Ему предстояло с их помощью создать агентурную сеть среди российских политиков и бизнесменов, способных влиять на курс развития страны.

В 1999 году Идальго-Миллер покинул теплую Испанию, чтобы приступить к работе в холодной прибалтийской республике — Эстонии. Несмотря на скромные географические размеры, в планах руководства СИС ей отводилось важное место. Она должна была стать важным плацдармом для наступления на фронте тайной войны с Россией. Нити операции находились даже не в руках главы СИС — Дирлава, тем более резидента МИ-6 в Таллине, а на Даунинг-стрит, 10 и в Белом доме.

Проникнувшись столь ответственной миссией, Идальго-Миллер, легализовавшись в должности первого секретаря британского посольства в Таллине, с присущей ему энергией и настойчивостью взялся за дело. Бывшая советская республика со своей спецификой требовала от него как новых знаний, так и особого подхода к организации подрывной работы против России. Поэтому он не считал зазорным обратиться за помощью к эстонским коллегам из Департамента охранной полиции МВД Эстонии («Кайтсеполицай»). Со временем ему удалось не только наладить деловые отношения с ее руководителями, а и активно использовать в интересах британской разведки сотрудницу 1-го Главного бюро Зою Тинт.

Внешне привлекательная и обладавшая мужской хваткой, она блестяще воплотила очередной шпионский замысел Идальго-Миллера. Перед чарами Зои не устоял в недавнем прошлом сотрудник СВР России подполковник запаса Валерий Оямяэ. Занятие бизнесом на родине — в Эстонии, ставшей для него чужбиной, привело к печальному финалу. И если из «медовой ловушки», в которую его заманила искусительница Зоя, еще можно было выпутаться, то отвертеться от контрабандной сделки, ловко устроенной «Кайтсеполицай», у Оямяэ не имелось ни единого шанса. Печальная участь оказаться в таллинской тюрьме, известной своим жестоким режимом, его не прельщала. Несговорчивые земляки — эстонские контрразведчики, грозившие самыми суровыми карами, привели Оямяэ в отчаяние.

«Спасение» пришло оттуда, откуда он его не ждал. Появившийся перед ним элегантный, с прекрасными манерами и вкрадчивым голосом Пол Миллер на фоне эстонских «горилл» выглядел не просто ангелом, а настоящим мессией. Он заговорил с Оямяэ на языке бизнеса и предложил сделку: информация в обмен на освобождение от уголовной ответственности, а в будущем вид на жительство в Британии. Оямяэ недолго колебался, принял предложение «Пола» и взялся за выполнение задания. Тем более, тот не требовал воровать из сейфов секреты российской внешней разведки. Британского разведчика интересовали связи Оямяэ среди российских политиков и бизнесменов, их отношение к молодому президенту Владимиру Путину и проводимому им политическому курсу.

Выполнить это задание для новоиспеченного агента МИ-6 — Оямяэ, не составило большого труда. Такого рода информация лежала на поверхности. Следующее задание, теперь уже от «друга Пола», носило откровенно шпионский характер. Он потребовал от Оямяэ сведений о российских агентах, внедренных в спецслужбы Великобритании, США и других стран НАТО. На этом Идальго-Миллер не остановился. Очередное задание касалось структуры Службы внешней разведки РФ, функционального назначения отдельных ее управлений, установочных и характеризующих данных на ряд руководителей и оперативных сотрудников. Оямяэ заартачился, «друг Пол» тут же напомнил о камере в таллинской тюрьме, и ему ничего другого не оставалось, как смириться и взяться за выполнение очередной «просьбы».

Пополнив агентурную сеть британской разведки еще одним «ценным источником информации», Идальго-Миллер в 2002 году начал и в 2003-м продолжил оперативную разработку другой ключевой фигуры в операции, задуманной Ричардом Дирлавом. Ею стал бизнесмен, в недавнем прошлом майор налоговой службы России Вячеслав Жарко. Внимание СИС он привлек своей близостью к заклятым врагам президента Владимира Путина: олигарху Борису Березовскому, беглому подполковнику ФСБ Александру Литвиненко, а также влиятельными связями среди российских политиков и крупных бизнесменов.

Встречи Жарко в Лондоне с Березовским и Литвиненко не остались без внимания британской спецслужбы. Он был взят в изучение. Каждое слово, произнесенное участниками бесед, записывалось на скрытые микрофоны, а затем исследовалось аналитиками. Их выводы убедили Дирлава, что Жарко способен выполнять функцию координатора между «лондонскими сидельцами» во главе с Березовским и внутренней оппозицией президенту Путину в России. С того дня началась охота на будущего «особо ценного агента» МИ-6.

Британская спецслужба, прежде чем выводить Идальго-Миллера на контакт с Жарко, совместно с Департаментом охранной полиции МВД Эстонии подготовила многоходовую оперативную комбинацию. Она должна была начаться в Эстонии. В этой республике у Жарко имелись свои бизнес-интересы. Как и в случае с Оямяэ, ему и его деловым партнерам были созданы проблемы. На этот раз безотказной Зое Тинт не понадобилось прибегать к своим чарам. В британской спецслужбе, с учетом той важной функции, что отводилась Жарко, решили работать с ним более изящно и на более высоком уровне. К его разработке подключили «друга Сашу» — Александра Литвиненко. Во время очередной встречи в Лондоне Жарко обратился к нему за помощью в «разрешении проблемы в Эстонии». Литвиненко, перебрав свои связи, рекомендовал «Валере выйти в Таллине на Пола» и заверил, что тот «может закрыть любой вопрос».

Жарко не стал откладывать дело в долгий ящик и вылетел в Эстонию, из аэропорта, по телефону связался с «Полом». Тот живо откликнулся на его просьбу, и они договорились встретиться на следующий день. Встречу Идальго-Миллер назначил в престижном отеле «Савойя». Этого времени вполне хватило специалистам британской разведки чтобы оборудовать номер средствами аудиовидеозаписи.

На календаре было 1 апреля 2003 года. В этот день озорство и веселье витали в самом воздухе и заразили даже Старого Томаса. Бессменный страж древнего Таллина, он с трудом мог устоять на шпиле башни церкви Оливисте. Его ноги готовы были пуститься в пляс. На лицах прохожих, даже эстонцев, не склонных к проявлению чувств, гуляли улыбки.

Идальго-Миллеру было не до веселья. В Лондоне возлагали большие надежды на его встречу с Жарко. Самолюбие и профессиональная гордость не позволяли «лучшему специалисту по России» не оправдать их. После завтрака он не стал замыкаться в стенах кабинета, они давили, и вышел в город, чтобы собраться с мыслями.

Морской бриз развеял утреннюю дымку, и Таллин предстал во всем своем великолепии. На скальном уступе, за грозной громадой крепостных стен, подобно драгоценному камню в строгой оправе, сверкала и переливалась разноцветьем причудливых крыш центральная и самая древняя часть города — Вышгород. Она привлекала к себе тысячи туристов.

По брусчатке мостовой Люхике Ялг — Короткая Нога, под своды могучей башни Толстая Маргарита втекала людская река и оживленными, разноголосыми ручейками расплескивалась по узким улочкам. У ворот городской ратуши, как и восемь веков назад, мирно ворковали голуби. В их гомон вплелся мелодичный перезвон колокольчика. Его звук еще долго гулял по просторной площади, это открылись двери самой старой аптеки Европы. Суровые каменные лики святых на стенах знаменитой Олайской гильдии, напоминали о некогда могущественном «Братстве черноголовых». Казалось, само всевластное время смирило свой неумолимый бег перед древним Таллином.

Мелодичный бой часов на ратуше прервал размышления Идальго-Миллера встрече с Жарко. До нее оставалось меньше часа. Он свернул к отелю, поднялся в номер, забронированный посольством и использующийся резидентурой для конфиденциальных встреч, осмотрел обстановку, остался доволен — стол сервировали по высшему разряду, и включил аппаратуру скрытой аудиовидеозаписи. Обратившись к ноутбуку, Идальго-Миллер принялся просматривать досье на Жарко.

Шум шагов в коридоре оторвал его от этого занятия. Поступь была твердая и уверенная.

«Он! Жарко!» — подумал Идальго-Миллер.

Стрелки часов показывали 10:00.

«Точен, значит, обязателен!» — отметил он, выключил ноутбук, положил на нижнюю полку журнального столика и поднялся из кресла.

В номер без стука вошел мужчина средних лет, спортивного сложения, с жесткими чертами лица. Цепким взглядом пробежался по обстановке, задержался на Идальго-Миллере и, поздоровавшись, спросил:

— Вы Пол? Это с вами я говорил по телефону?

— Да, — подтвердил Идальго-Миллер, — друг Бориса Березовского и Александра Литвиненко?

— Скорее партнер, — уклончиво ответил Жарко.

— Извините, что это мы стоим? Проходите, присаживайтесь! — засуетился Идальго-Миллер и пригласил к столу.

— Спасибо, хорошее начало! Глаза разбегаются от разносолов.

— Будем рассчитывать и на хорошее завершение, — многозначительно заметил Идальго-Миллер и поинтересовался: — Валерий, что будете пить? Есть водка. Есть коньяк. Есть виски.

Жарко хмыкнул и ответил:

— Ну, водку я и дома попью. Коньяк пить с утра — потерять голову. Давайте виски! Здесь никто не заподозрит, что я продался западу.

— Ха-ха, — хохотнул Идальго-Миллер, разлил виски по рюмкам и произнес тост: — За знакомство!

Они выпили и закусили. Разговор о своих проблемах Жарко начал издалека, отметил блестящее владение «Полом» языком и знание гастрономических вкусов русских. Идальго-Миллер не преминул этим воспользоваться, чтобы развить контакт с Жарко. Не вдаваясь в подробности, он подчеркнул, что многое почерпнул из общения с Березовским и Литвиненко. Жарко оживился и спросил:

— Как они там, в вашем Лондоне?

— Обжились и обзавелись полезными связями. Продолжают работать вместе. Размах, я должен сказать, у них грандиозный.

— Вот-вот, он их и погубил!

— Каким образом?

— Если бы не зарывались, то сегодня все мы были бы в шоколаде! — не мог сдержать досады Жарко.

— На Александра это не похоже. Он все продумывает, недаром же служил в ФСБ.

— Да какой он на хрен фэсбэшник!

— Постойте, постойте, Валерий, разве Александр не служил в ФСБ?!

— Служил, без году неделя. Как был по жизни ментом, так им и остался! До 88-го Саня барабанил во внутренних войсках, как и его папаша. Привык решать дела нахрапом, вот и пролетел вместе с Борисом, когда Пахан с трона свалил.

— Пахан?! … Э-э… Александр был связан с Япончиком?! — опешил Идальго-Миллер.

— Ха-ха, — рассмеялся Жарко, снисходительно посмотрел на Идальго-Миллера и заявил: — Пахан в России был один — Ельцин!

— Вы меня, конечно, извините, Валерий, но он был президентом вашей страны.

— Какая страна, такой и президент.

— Однако Александр очень тепло отзывался о Борисе Ельцине.

— И какой от этого прок? Надо было думать, когда караул в Кремле сменился! Я тогда говорил: Саня, убавь аппетиты и амбиции. Да и Березовский, тоже хорош! Мужик, вроде, умный, а как потерся у трона, так крышу тоже снесло.

— Извините, Валерий, но о каком троне вы ведете речь? — уточнил Идальго-Миллер.

— В России он один и стоит в Кремле! Березовский начал уже примерять на себя корону! Я понимаю, было бы это в Израиле!

— Ч-то?! Березовский хотел стать президентом России?!

— Серым кардиналом, так это точно! Я им говорил, ребята, не зарывайтесь! А они, да мы этого Путина поставим на место! Поставили, себя раком! Дураки! Теперь шакалят в вашем Лондоне! А я тут забиваю стрелку с какими-то чухонцами! — негодовал Жарко.

Его заявления и оценки убеждали Идальго-Миллера в том, что с кандидатурой будущего координатора между группой Березовского и внутренней оппозицией президенту Владимиру Путину в руководстве британской спецслужбы не ошиблись. Жарко был умен, смел, энергичен и напорист. А главное, у него имелся весомый мотив к сотрудничеству — он жаждал вернуть не только утраченное состояние, а и приумножить его.

Но в МИ-6 не спешили форсировать события и исподволь подвигали Жарко к вербовочной ситуации. Идальго-Миллер, обещая решить его проблемы в Эстонии и ссылаясь на серьезный бизнес-интерес к России, высказал встречную просьбу: «прояснить ситуацию по возможным будущим партнерам в ряде крупных российских компаний». Она не вызвала возражений со стороны Жарко. Договорившись, что Идальго-Миллер «решит проблемы на эстонской таможне», а Жарко «подумает с кем можно иметь дело в России», они разошлись.

Прошло несколько дней. Эстонская таможня дала добро. Арест с товара был снят. В тот же день Жарко позвонил Идальго-Миллеру, выразил благодарность и восхищение «возможностями друга Пола». Не желая оставаться в долгу, он предложил «отметить первый бизнес-успех в ресторане». Идальго-Миллер согласился и назначил встречу на пятницу. До нее оставалось четыре дня. Он рассчитывал, что за это время партнерам из Департамента охранной полиции МВД Эстонии удастся внести ясность в связи Жарко и выяснить, имеют ли они отношение к спецслужбам России.

В четверг на стол Идальго-Миллера легли сводки агентов наружного наблюдения и телефонных переговоров Жарко. Их содержание не вызывало подозрений. Очередная операция, разработанная в «Сенчури-Хаус», имела все шансы на успех. Она должна была стать важной ступенькой в карьере Идальго-Миллера. Отправляясь на встречу, он надеялся, что вербовка Жарко — это лишь вопрос времени.

Камерная обстановка в ресторане отеля «Савойя» располагала к общению. Жарко не скупился на угощение, сорил деньгами и сыпал шутками, а главное — горел желанием развивать деловое сотрудничество. Все вместе взятое укрепляло уверенность Идальго-Миллера в том, что агентурная сеть британской разведки в России пополнится еще одним ценным звеном. Закончился вечер тем, что они договорились следующую встречу провести в Лондоне и на ней обсудить будущий совместный бизнес-проект.