46

На следующее утро Тед проснулся с рассветом, сунул в карман адрес, прыгнул в «короллу» и двинул к Вашингтон-Хайтс. На дорогах было тихо и спокойно. Он запустил «Мертвых», и они запели «Бэнд дяди Джона» из альбома «Мертвые для работяг» 1970 года. Типа о чем бы поговорить, кроме надвигающейся волны. Теду тоже было о чем поговорить. Не тот ли это дядя Джон, который мученически погибший аболиционист Джон Браун? Или же это какой угодно милый дядюшка, воплощение американской мудрости? Или и то и другое? Предково писательство – дневник или роман? Предок – один человек или два? «Рэззлз» – жвачка или конфета? Тед прикурил здоровенную раста-самокрутку – а ну как поможет разгадать этот ребус? Но нет. Серая зона. Вечно эта чертова серая зона. Тед глубоко вздохнул и решил опираться на свою негативную способность. По натуре терпеливым он не был, но дождаться, пока бэнд дяди Джона сыграет ему у реки истину в высшей инстанции и превратит серятину в ослепительную белизну прозрения, он мог.

Тед сунул «короллу» в зазор напротив дома из адреса на бумажке – многоквартирника, видавшего лучшие времена. Минут через двадцать вокруг забурлила жизнь. Будничный мир брался за дело. Тед наблюдал за подъездом многоквартирника, люди входили и выходили. Мужчина. Мужчина с двумя детьми-школьниками. Девушка. Две пожилые женщины, рука об руку. Может, одна из них – та самая? Может, вон та старуха, что шаркает по тротуару, – она? Действительно ли ее звали Марией? Сколько Марий в испанском Гарлеме? Существовала ли она вообще? Теду сделалось дремотно, и он отправился за кофе в столовку на углу.

Проходя мимо стойки по дороге к телефону-автомату на задах заведения, Тед крикнул:

– Обычный кофе, пожалуйста.

– Cafe con leche?

– Точно, кафе кон лече.

Тут отдельная страна внутри страны, а местным языком Тед толком не владел. Знал латынь, но не латино, как говаривал отец. Набрал номер, записанный на бумажке. Не обслуживается. Вспомнил вечера детства, когда ему с друзьями нечем было заняться и они искали самое странное имя в телефонной книге. Америка – плавильный котел, и телефонная книга, несомненно, список причудливых ингредиентов. Находились невероятные китайские имена, филиппинские, русские, тайские – справочник вселенной, ни дать ни взять. Бабу Дудумпуди. Тед прикинул, что этот – индиец. Лучше имени не бывало, решили они тогда. Бабу Дудумпуди. Этому парню точно известны все ответы.

Они тогда позвонили Бабу, он ответил – с явственным индийским акцентом. Хихикавшие дети попросили к телефону «Бабу» и «мистера Дудумпуди», но дальше разговаривать не смогли – истерически заржали и бросили трубку. Тед задумался, не сохранился ли у Бабу Дудумпуди тот же номер. Имеется ли теперь миссис Дудумпуди? А может, и ватага мини-Дудумпудей? Наверняка Бабу рубил фишку. Поговорить бы со стариком Дудумпудом, задать ему все безответные вопросы, выжать из него мудрость, какая прилагается к эдакому имени. Четвертак проскочил насквозь и звякнул в монетоотдатчике. Тед забрал деньги. Нет, Бабу уже небось нет давно. Да и номера Дудумпуди Тед не помнил. Зато у него был номер Марианы. Он ни разу не пустил его в ход. А сейчас – пустил. Она ответила. Он извинился за звонок и попросил ее о встрече в столовке. Она сказала, что сейчас придет. Тед взял со стойки свой кофе и уселся в закуток ждать.

Не прошло и часа, как Мариана появилась. На ней были те же джинсы «Джордаш». Тед помахал ей из своего закутка и почувствовал, что улыбка у него чуточку слишком широкая – и чуточку слишком счастливая. Он точно не хипстер, не белый негр Мейлера. Тед встал. Мариана подставила щеку для поцелуя и уселась. Тед решил блеснуть новыми познаниями.

– Кафе кон лече?

– Да, отлично, спасибо.

Тед крикнул кассиру:

– Кафе кон лече, пор фавор. Дос.

– Dos.

Кассир приблизился к ним и спросил по-испански, не желают ли они чего-нибудь поесть.

– Que te gustaria comer?

Тед вцепился в полюбившуюся фразу – в общем, единственную известную ему:

– Кафе кон лече.

– Vas a comer tu cafe?

– Кафе кон лече. – Тед закатил глаза и адресовал Мариане молчаливое «вы посмотрите на него».

– Algo mas a comer?

– Перестаньте.

Кассир вытаращился на Теда.

Тут встряла Мариана – спросила у Теда:

– Хотите платанос?

Тед сомневался, что понимает, о чем речь, но, судя по названию, наверное, годится, и поэтому сказал:

– Обожаю платы.

– Платанос, пожалуйста.

Кассир ушел, что-то бормоча себе под нос.

– Отец в курсе, чем вы заняты? Что пытаетесь найти эту загадочную женщину?

– Нет.

Мариана шумно вдохнула, сглотнула и самую малость покачала головой:

– Это ж все было двадцать-тридцать лет назад. Жизнь не стоит на месте.

– Я знаю. Просто хочу разобраться, что настоящее, а что нет.

– Ага. Это ради него или ради себя?

– В смысле?

– В смысле, может, это вам такая концовка истории нужна, а не ему.

– Ну да, я хочу понять почему, то есть увидеть причину, по которой мой отец… отключился от нас. Почему он бросил мою мать.

– И вас.

– И меня – что?

– Вас тоже бросил.

– Допустим. И?

– И вы думаете, что эта женщина, если она все еще жива – если вообще существует, если живет здесь и все еще помнит Марти, – вы думаете, что эта женщина прояснит загадку? Чего? Загадку чего?

– Не знаю. Почему он был таким говнюком.

– Он не говнюк, он мужчина. А жизнь трудна. Уверена, причин много – слишком много, одной доволен не будешь.

– Так и я не доволен.

– Вы не довольны?

– Не доволен. Я не пишу, как мог бы. Или должен. Я делаюсь все старше, а сам по-прежнему ничего не добился.

Тед сильно подставлялся. С женщинами он никогда с такой прямотой и уязвимостью не разговаривал – особенно с женщинами, которые ему нравились. Он не понимал, почему столько всего ей открывает. Потому что она медсестра, профессионал? Потому что кофе слишком крепок? Или просто оттого, что она была той, какой была – или казалась ему: восприимчивой, принимающей сущностью, сосудом, отлитым в эту восхитительную форму.

– Вы пытаетесь меня кадрить? – на полном серьезе спросила она.

Тед благодарно рассмеялся. Она принимала его, не судя. И добавила:

– По-моему, разгадки тут нету. Разгадки, почему вы ничего не добились – или считаете, что ничего не добились. В вас явно навалом того, что просится наружу – на страницу, быть может, – но дальше-то что?

– Не знаю. У вас самой разве нет такого, что хочется извлечь наружу, почтить?

– Мы не обо мне говорим.

– Почему нет? А можно?

– Нет.

– Нет?

– Нет. Есть такие тайны, которые нужно учиться принимать как есть. Вырастете – поймете.

– «Вырастете», – повторил Тед. Она раскрыла ладони – «суровая истина, а что делать». Тед проверил в пятисотый раз – обручального кольца нет. – Ну же, что может случиться худшего? Меня арестуют за домогательства к пожилой даме пуэрториканке? (Мариана сощурилась.) Не к вам, «пожилая» – это не про вас.

– Я наполовину доминиканка. Ага. Есть кое-что похуже домогательств к пожилым дамам пуэрториканкам.

– Вы сегодня заняты? Еще раз: я не вас называл пожилой.

– Нет, у меня отгул.

– И вам не требуется проводить его с бойфрендом?

– Тонко. Да вы детектив. Нэнси Дрю прям.

Веселая – и подковырки у нее не кусачие, не как у Марти. Даже приятно – как акупунктура. Как у нее это получается? – ломал голову Тед. Приворотная магия, что ли? В Мариане Теду нравилось все. Плохо дело. Джойс был прав: сперва страсть, а следом – пропасть. Г-н Джеймс Джойс, не доктор Джойс Бразерз. Тед хотел провести с этой Марианой Бладес целый день – просто повалять дурака. Рядом с ней все казалось возможным. Это у нее дар такой вообще или только с Тедом? Она этим делится только с Тедом или со всем миром, а Тед просто оказался сегодня напротив?

– Ну, вы б могли побыть рядом и пожюрить, то есть не пожюрить и не пожурить, это не игра, и не посудить, а, скорее, понадзирать или… – Кофе не просто развязал, а отвязал и уволок у Теда язык. Болтает как идиот. Тед устрашился неминуемого малапропизма.

– Понянькаться? – подсказала Мариана.

Оскорбление? В некотором смысле да, но нет, не от нее.

– В точку. Понянькаться. И знаете, приглядеть, чтобы я не наделал каких-нибудь глупостей. Совсем уж глупостей.

Прибыл кассир, принес еще кофе – в точности то, чего Теду совсем не требовалось, – поставил чашки и заказанные платанос на стол. Тед скептически глянул в тарелку, принюхался.

– Ай, это что, жареные бананы? – Он погонял их по тарелке пальцем. – И впрямь! Это ж, бля, жареные бананы! Очень смешно. Этот чувак стебется надо мной. Не нравится ему белый парень с латиноамериканской барышней, так? Я понял, амиго, внятно и отчетливо. 1978 год на дворе, а?

Кассир поглядел безучастно и ответил:

– 1978 год на дворе.

– А, будешь делать вид, что не понимаешь.

– Тед… – попыталась встрять Мариана.

– Мариана, пожалуйста, скажите этому господину, что у нас тут не «Вестсайдская история». Отвратительное блюдо.

У Марианы сделалось страдальческое лицо, она глянула на кассира и сказала:

– Mi amigo es un poco lento mentalmente en su cabeza asi que por favor perdona lo. Es inofensivo.

– Вот да, именно как она сказала, – подтвердил Тед.

Кассир кивнул и улыбнулся Теду снисходительно, даже с извинением:

– Lo siento.

– Эй, поосторожнее со своим «ло сьенто», дружок, я так весь день могу.

Мариана сказала:

– Ло сьенто – это «простите».

– Что?

– Он сказал «простите».

– А, клево, клево, скажите ему, что все в порядке. Извинения приняты. Ио принимаю, ло сьенто.

Мариана сказала что-то кассиру – гораздо длиннее, чем «Я принимаю ваши извинения». Затем вновь повернулась к Теду и постановила:

– Теперь между вами все улажено.

Тед явил великодушие:

– Хорошо. Буено.

Кассир откланялся и ушел. Тед поднес ко рту кусочек платано, осторожно попробовал. Очень вкусно.

– Это жареные бананы, да?

Мариана покачала головой – нет. Удержаться не смогла – хохотала так, что чуть не заплевала Теда своим кофе. Тед принялся набивать рот принесенными платанос. Добавил:

– Господи. Да все равно, что это. Зашибись как вкусно.