Глава девятая

В подвал мы спустились в сфере, прикрыв ее невидимостью, чтобы не попасть на глаза снующим с мешками и корзинами на плечах мужчинам. Свернули в какой-то закуток, оказавшись перед массивной сплошной решеткой, где Айнор попросил его выпустить. А через пять минут, заперев спящую шпионку королевы в одной из камер, вернулись на первый этаж и направились на кухню.

Эстен устроился за массивным дубовым разделочным столом, повернувшись так, чтобы держать под надзором все помещение, и небрежно крутил в руках изящный, почти игрушечный, кухонный топорик. Единственное оружие, которым он отлично владел из стрелкового и метательного и всегда брал в поле. Две женщины в длинных фартуках поверх темных простеньких платьев и в светлых платках споро резали мясо и овощи, опасливо поглядывая на странного гостя.

Третья, одетая так же, только с распухшим от слез носом, сидела в уголке на лавке, изредка выдавая кухаркам скупые указания.

– Идите отдохните, – решительно выставил кухарок Айнор, направляясь прямиком к старшей. – Посмотри мне в глаза, Санея.

Женщина тонко, отчаянно простонала и залилась слезами.

– Ну? Я жду. Заодно расскажи, за что ты так издевалась над моими детьми? В благодарность за тот день, когда я тащил вас на себе, отбиваясь от монстров? Или тебе работа не по нраву? Или тебя обижали? Может, сынишке чего-то не хватало?

– Ваша светлость… – женщина сползла с лавки и рухнула на пол, распростершись на нем всем телом, – виновна… каюсь… Но ведь она, змея подколодная, обещалась в общий котел яду подлить, а флакон в нашу комнатку подбросить!

Санея снова горько зарыдала, понимая, насколько слабое у нее оправдание, но я не спешила ее осуждать. Саму недавно интриганы щедро полили ложью и грязью, принуждая поступить так, как хотелось им.

– Как-то слишком похожи пакости у всех этих гадин, – пробурчал вдруг Эст и покосился на меня, давая понять, что тоже вспомнил собственный отбор.

– Хочешь сказать, Бенардиной пахнет? – задумчиво спросил стоящий рядом Ренд и вдруг обнял меня за талию и прижал к себе: – Как закончится ураган…

Дальше он не договорил, но Эст метнул другу одобрительный взгляд, яснее слов доложивший мне, что их безмолвный договор заключен.

– Если пойдете без меня… – Заканчивать фразу я тоже не стала, пусть сами придумают себе именно те наказания, каких боятся больше всего.

– Иди в свою комнату, Санея, – тяжело выдавил Айнор. – Я не могу сейчас тебя видеть.

– Отдай ее мне на поруки? – внезапно вступился за старшую кухарку Ренд. – Она больше не сделает ничего дурного, а людей много, и всех надо кормить.

– Бери, – помолчав, хмуро махнул рукой его отец и спешно покинул кухню.

– Интересно, где тут штаб? – выйдя следом за ним, спросила я, пытаясь незаметно вывернуться из командирской хватки. – Должен же кто-то получать сведения из цитадели? Пора узнать, сколько продлится этот ураган.

– Тут неподалеку, – просветил меня Эстен. – Там трое магов. Портальщик и два ученика. В крайнем случае будут уводить детей и женщин. Но пока основная волна идет намного западнее, я недавно их видел, приходили за чаем.

– Тогда идем познакомимся с ними и вернемся в свою гостиную, – принял решение командир, и никто из нас не стал с ним спорить.

Уже через четверть часа мы сидели в удобных креслах, грызли сухарики и пили прихваченный Эстеном чай: в такую скверную погоду истово хотелось тепла и уюта.

Угрюмо о чем-то размышлявший Райвенд упорно держался за меня, и вскоре Эст, забрав чашку и горсть сухарей, ушел в свою комнату, заявив, что хочет полежать.

– Я обещал тебе рассказать, – удрученно вздохнул принц, – почему так злился на тебя…

– Райв, а может, не сейчас?

– Чем раньше, тем лучше, – буркнул он, и прозвучало это еще тоскливее. – А начинать нужно с того времени, когда я принялся за вами следить. Сначала просто от скуки…

Он на миг смолк, и я вдруг отчетливо поняла, почему мне так не нравится происходящее. Ренд неожиданно стал не самим собой, таким, каким я привыкла его видеть. Уверенным и хладнокровным, молниеносно решающим любые проблемы командиром. И заботливым, чутким напарником.

Сейчас он был откровенно подавлен необходимостью вспомнить все слова, сорвавшиеся в гневе или разочаровании, и рассказать откровенно о своих старых ошибках и промахах. Обо всех решениях, принятых под действием внезапных эмоций или безвыходности, об ошибочных поступках, изменить которые уже никому не под силу, хотя их след еще живет в его душе и отравляет жизнь пониманием собственной недогадливости или нерасторопности.

Но никому из нас не станет легче, если он вывалит все это на меня. Мне придется прощать обиды, о которых я до этого не знала, а ему пытаться поверить, что я действительно простила. И неизвестно, кому из нас будет хуже. Так зачем мы примемся сейчас с упорством мазохистов ворошить давно оставшиеся в прошлом каждого боль и ошибки и собирать их в огромную непроходимую баррикаду, вместо того чтобы забыть навсегда и попытаться сберечь пробивающийся из пепла былых разочарований робкий росток надежды на счастье?

– Нет… – Моя ладонь успела лечь на его губы, прежде чем Ренд решился произнести следующее слово. – Не нужно. Я передумала. Не хочу ничего знать и слышать про твои юношеские ошибки, ты ведь давно уже не тот самоуверенный принц. И мне хорошо известно, какой ты на самом деле. Люди лучше всего познаются в бою, во время смертельной опасности. Стай твердит это каждый день, а я только теперь сообразила зачем. Вот такая тугодумка…

– Элни, – сглотнул он и стиснул меня в объятиях, – не выдумывай, ты не такая. Просто ты выше всяких интриг… ты вообще самая лучшая. И раз не хочешь, я забуду все, я сам об этом мечтаю. Но есть одна тонкость… я имею в виду мою мать. Ты сама сегодня видела, как ее злобная месть достала отца даже здесь, на другом конце света. Мне не хочется говорить про нее плохо, она родила меня, вырастила и любила так, как умела. Много лет мне казалось, что она лучшая мать в мире, несмотря на наши споры по самым разным вопросам. Она умела уступать моим желаниям, исправлять свои ошибки и отдариваться с оглушающей щедростью.

Принц невесело усмехнулся и несколько минут сидел молча, тихо дыша мне в висок, потом, собравшись с силами, продолжил исповедь, которую я никак не решалась прервать:

– Я знаю, о чем говорю, имел возможность сравнить с матерями сверстников. Многие знатные дамы не видят детей по несколько дней, нельзя же считать встречей поцелуй в лобик на ночь? А моя мать часами играла со мной в разные игры, даже бегала с мячом, переодевшись в мужские штаны. И сама читала мне перед сном сказки. А когда, повзрослев, я начал задыхаться от чрезмерной опеки, уступила моим требованиям и сократила время общения, но оставила незыблемым правило вести задушевные разговоры обо всем и обо всех. Признаю, тогда я был доверчив и глуп, но как можно было подозревать в предательстве единственного человека, который всегда был искренне рад меня видеть, с готовностью исполнял все мои желания и ограждал от всех невзгод? Ведь отцу обычно не хватало на меня времени, и только Герт упорно обучал меня обращаться с оружием. Но тогда он не был мне духовно близок, это пришло много позже. Теперь можно не сомневаться – мать бдительно ловила и запоминала все оброненные мной слова и по-своему расправлялась с обидчиками.

– Ты хочешь сказать, что я была для нее главным врагом? – тихо осведомилась я. – Не переживай, об этом я уже догадалась. Да и Альми с бабушкой подсказали. Манефа как-то сокрушалась, что большая часть людских бед вырастает именно из неумелой родительской любви. Никто не знает, как правильно воспитывать детей, но всем хочется, чтобы они выросли хорошими. Однако понятие «хорошие» тоже у каждого свое, и судить за это нужно их родителей, дедушек, прадедушек…

– Элни, – руки командира сплелись вокруг меня горячим коконом, его губы, смелея, коснулись щеки легким поцелуем, – а как там твой росток?

– Растет, – чувствуя, что краснею, призналась я. – Только не пытайся его тянуть насильно, а то вырвешь с корнем.

– С ума сойду! – Он стиснул меня еще крепче, и вдруг стало так тепло и спокойно, словно я вернулась домой, а там родители, Манефа, пахнет пирогами и почему-то пригоревшей тыквенной кашей, которую обожала бабушка.

И запах такой отчетливый. Я открыла глаза, потянула носом. И тут же дернулась, освобождаясь из объятий принца:

– Райв, ты не чувствуешь? Пожар!

– Бешеный винт!!! – Мгновенно отставив меня в сторону, он ринулся к двери, привычно нажимая тревожный вызов.

– Что стряслось? – летел вдогонку крик и топот Эстена, а мы уже мчались по коридору к дверям, из которых валил едкий черный дым.

– Там люди, – поднял руку в условном жесте предсказуемо оказавшийся впереди Ренд, и это было сигналом к действию.

Мой щит раскрылся в полном дыма помещении, мгновенно вырастая в тонкий непроницаемый шар, плотно перекрывающий все дыры и щели и лишая огонь пищи.

И в тот же миг из комнаты вывалился Айнор, держа на руках жену.

Мы бросились к нему и одновременно с облегчением выдохнули, обнаружив, что она в сознании и выглядит бодро. Настолько, что даже перепачкана сажей.

– Почему леди Летиции не сказали, что все дымоходы и вентиляционные каналы наглухо замурованы? – мгновенно сделав вывод, яростно уставился на отца Райвенд.

– Я даже подумать не мог… – начал было оправдываться бывший король и смолк, потрясенно рассматривая побелевшее от ярости лицо сына. – Райв? А по какому праву…

– Ты же не любишь детей, – сквозь зубы зло процедил командир. – А наследник у тебя уже есть.

– Это что-то новое, – нахмурился Айнор и указал на соседнюю дверь: – Идите за мной.

– Все? – вежливо справился Эстен.

Король не ответил, и мечник пошел с нами, сочтя это за приглашение.

В этой гостиной мебели было меньше, чем в нашей, и выглядела она скромненькой, если не сказать бедной. Простой стол у окна, рядом несколько стульев да деревянный диванчик возле камина. Только старый ковер был большим, с очень густым и длинным ворсом, навевая подозрение, что остался тут от прежних хозяев.

– Садитесь, – небрежно мотнул головой Айнор, распахивая ногой дверь и так же, ногой, захлопывая за собой.

– А мне говорили, – вздохнула я тихонько и глянула на Райвенда, – что он богат.

– Кто? – приподнял бровь принц и тут же понимающе усмехнулся: – Просто он не привык заботиться о своем жилье. Во дворце этим занималась куча народу.

– Просто у меня пока не было времени, – огрызнулся появившийся в гостиной Айнор. – Но об этом поговорим позже. А сейчас объясни, будь добр, почему ты считаешь, что я не люблю детей?

– Хотя бы потому, что ты запрещал матери рожать второго ребенка, – с горечью проговорил Ренд и отвернулся к окну, плотно завешенному простой полотняной шторой.

– Я? – потрясенно выдохнул его отец и снова побелел до синевы. – Убью. Клянусь всеми богами, убью как бешеную собаку! Никогда и пальцем не тронул ни одну женщину, даже преступниц, но ее убью! Я на коленях стоял, как провинившийся лакей, умоляя тебя родить. Согласился на все условия – не вмешиваться в воспитание, не тащить в пять лет на конюшню, чтобы научить ездить на лошадях…

Бывший король смолк, скрипнул зубами и отвернулся, но теперь мое сердце сильнее всего болело не о нем.

Ренд сидел ко мне боком, пряча лицо, и его окаменевшие плечи и гуляющий по щеке желвак были красноречивее самого отчаянного крика.

Каким-то неведомым чувством я понимала, что в этот миг в его душе слетали покровы со всех хранившихся там лживых клятв и доказательств и рушились самые святые, самые светлые храмы, воздвигнутые детской душой в честь материнской любви.

Это было очень больно и абсолютно неправильно. Я интуитивно ощущала, что совершается жуткая ошибка, но даже себе не могла пояснить, в чем именно она состоит. Тем более другу, пронзенному нестерпимой болью самого страшного предательства, какое только бывает на свете. Рассудком можно найти причину любой измены, только не этой. Мать всегда должна стоять за своего ребенка.

Мой разум зацепился за эту тоненькую нить, и я вскочила, спеша спасти хоть малые крохи того, что еще оставалось.

Шагнула к Ренду и, не сомневаясь, обняла его за плечи, притягивая голову к своей груди. А едва он, повинуясь скорее необходимости спрятать слезы, чем чувствам, уткнулся лицом в пряжки моей формы, тихо, но яростно сказала, глядя в его макушку:

– Не смей так думать, как он. У них одни отношения, у вас – другие. Не важно, чего она хотела и чувствовала, когда ты был еще никем. Я прекрасно помню, как Альми грызла лимоны с кожурой и плакала, что не может есть любимый шоколад. И почти всерьез ругалась на Стая, что он уговорил ее завести ребенка. А сейчас за малышей не задумываясь убьет любого, поэтому я и поверила, что она тебя отравила. И Ютенсия тебя любила… и, наверное, любит до сих пор. Просто не умеет любить иначе, никто не научил, а его величество не проявил ни настойчивости, ни хитрости, ни понимания – только верность данному слову. И знаешь, что пришло мне сейчас в голову? Юта наверняка ненавидела его за эту честность. Ведь сама она в тебя уже влюбилась по уши, ты же в детстве был очень хорошеньким, а глаза и ресницы – просто необыкновенные. А отец ходил мимо и не замечал – не играл, не спрашивал, как ты живешь и чего хочешь.

– Гина! – воззвал откуда-то издалека встревоженный голос Эста. – Хватит.

Но руки принца крепче сжали мою талию, давая понять, как нужны ему эти слова.

– Пусть говорит, – как-то безжизненно отозвался хозяин. – Она имеет право, она нас спасла. Правда, я тогда не сразу понял, кто такая Гина, мне писали про магичку Элгинию.

– Кто писал? – заинтересовался Эст.

– Осталась во дворце пара верных людей, – нехотя буркнул Айнор и с мрачной усмешкой добавил: – Про тебя тоже писали. О том, что Юта считает тебя подхалимом и блюдолизом, а твою девушку – распущенной и наглой. Однако мнению и словам бывшей жены я давно не верю, убедился за годы совместной жизни, что ради своих целей она лжет легко, как дышит, а без интриг вообще не может жить. Но очень поздно это понял. Наследник говорить о делах Райвенда отказался категорически – тот запретил, когда Герт открыл ему правду про меня. Мне оставалось лишь успокаивать себя тем, что сыновья уже достаточно взрослые мужчины, живы, здоровы и заняты своими делами. Но когда она уговорила Альгерта устроить тот проклятый отбор, я нашел способ с ним встретиться, уговаривал отказаться. Он меня убедил, сказал, что его любимая девушка тоже участвует и все будет хорошо.

– А что вам… тебе, – поправилась я, вспомнив, что он тоже маг, – писали про занятия младшего принца? Мне почему-то кажется, твои приятели из дворца не имели доступа к секретам цитадели.

– Действительно, – ожил командир и наконец ослабил хватку. Но совсем меня не отпустил, усадил рядом, приобняв одной рукой.

– Они обычные, незаметные люди, – не стал выдавать друзей бывший король и неуверенно произнес, бдительно рассматривая наши заинтересованные лица: – Но об отрешенности Райва и его увлечении асгардорской живописью говорили все, кто бывал во дворце.

– А что говорили про лучника Ренда? – осторожно продолжила я допрос, уже почти не сомневаясь, что цитадель и в этом случае осталась верна своему принципу невмешательства в личные дела.

– Того парня, который был с тобой на сыроварне? – Айнор говорил все медленнее, явно начиная прозревать. – С ним мы не встретились, он был у целителей…

И вдруг снова стремительно побелел, стиснул зубы и зажмурил глаза, как от острой боли.

– Бешеный винт! – ругнулся Эстен и вдруг рявкнул на командира: – Чего ты сидишь?! Если бы мой отец хоть на миг… не только деньгами…

Вскочил, как игрушку выхватил меня из рук друга и потащил прочь, не обращая внимания на возмущенное шипение Ренда и наливающийся в воздухе огненный шар. Я поспешила прикрыть нас зеленым щитом, чтобы Ренд не тратил зря энергию, но, оказавшись в коридоре, решительно освободилась от железной хватки мечника и направилась в детскую комнату.

Мне хотелось кое-что первой поведать этим замечательным малышам и рассказать это так, как сделала бы Манефа или мой отец.