По дороге патрульный капрал Рон Хилл дважды запрашивал у диспетчера уточнений по вызову номер два-ноль-семь, но не было никакой дополнительной информации.

Ни имени. Ни других данных. Ни предыстории. Только автомобиль (серый фургон), номерной знак (VBH9045), и примерное местоположение, отправленные на 9-1-1 при помощи эсэмэски. Дальнейших контактов с заявителем не было. Не было и звонков. Все попытки обратной связи не увенчались успехом, вероятно, из-за плохой сотовой связи в горах и сегодняшнего рекордного зимнего шторма.

Это было похоже на розыгрыш.

Самые противные звонки всегда поначалу звучат как розыгрыш.

Его патрульный внедорожник тащился в гору, взбивая снег, цилиндры стреляли, песок и гравий громко стучали по шасси. Теоретически у Дорожной службы имелся особый порядок содержания шоссе на этой высоте – очистка грейдером, затем устранение льда, потом песок и соль, – но, видимо, их основную команду отпустили встречать Рождество. Все их усилия смотрелись как мартышкин труд или упражнения по выпасу кошек на лужайке, а им притом еще и выплачивались сверхурочные. Отслеживая их служебные радиочастоты, Рон вспомнил фразу своего старого командира в ситуациях, когда морские пехотинцы неправильно перестраивались с риском подвергнуться вражескому огню:

«Хорош любить гусей!»

Вместо «любить» он произносил другое слово.

Рону было тридцать шесть. Он имел румяное детское лицо и жену, которая изучала графический дизайн, но твердо решила, что лучше быть просто женой; и пятилетнего сына, мечтающего стать копом, когда вырастет. Жена за это Рона ненавидела. Он дважды получал выговор за сон в засаде с радаром на дороге и один раз за то, что в его отчетах они назвали «необходимо-ненужной словесной экспрессией». Этот выговор Рон все еще считал в глубине души оксюмороном.

Перед сегодняшней сменой в семь вечера он обнаружил в шкафу чемодан своей жены.

Стоящий вертикально и наполовину упакованный.

Размышляя об этом, Рон почти пропустил синий знак, появившийся справа, покрытый снегом, сверкающим в дальнем свете фар.

ЗОНА ОТДЫХА. ОДНА МИЛЯ.

– Эй! – Пальцы щелкнули Дарби по лицу. – Потерял тебя на секунду.

Ее правая рука была словно погружена в кипящую воду.

Сперва это было совсем не больно – просто свист рассекаемого воздуха и пушечный выстрел двери, хлопнувшей рядом с ее правой барабанной перепонкой, – а боль пришла мгновение спустя. Оглушительная, сокрушительная. Одновременно тупая, как удар кувалдой, и острая, как укол раскаленной иглой. Эта боль вышибла ее сознание прочь из тела, из этого мира.

В одно черное мгновение ее не было нигде, а в другое она вернулась в детство, в свой маленький домик в Прово, и ей снова было шесть лет, и она мчалась вверх по скрипучей лестнице, врывалась в кровать к матери под теплые одеяла, укрываясь от кошмара в ведьмин час.

«Ты со мной, – прошептала ее мать, щелкая лампой на тумбочке. – Это был всего лишь сон, детка. Ты всё это вообразила. Ты со мной…»

А потом краски спальни схлынули и растворились, и Дарби вернулась на эту маленькую стоянку отдыха в Колорадо, к флюоресцентным лампам и несвежему кофе, в это адское место, откуда ей никогда не сбежать. Она сползла на корточки, когда потеряла сознание, спиной к двери. В горле стоял кислый вкус. Она боялась посмотреть на свою правую руку. Она знала, что произошло. Дарби знала, что дверь закрыта и что по крайней мере два из ее пальцев были раздавлены ею, расплющены между безжалостными латунными зубами.

«Ты со мной, Дарби… Я держу тебя…»

– Земля вызывает Дарби! Ответьте Земле! – Эшли щелкнул пальцами. – Мне нужно, чтобы ты была в сознании.

– Эшли, – прошипела Сэнди. – Ты душевнобольной! Ты потерял свой разум.

Дарби нашла смелость взглянуть на свою руку, смаргивая водянистые слезы. Безымянный палец и мизинец исчезли под петлей, внутри дверных челюстей-ножниц. Пропали. Это вызывало у нее тошноту и кидало в дрожь. Ее тело просто за-кан-чи-ва-лось там. Это не могло быть ее рукой, но это была она. Дарби представляла, как выглядели ее пальцы внутри двери – лопнувшая кожа, разорванные ткани, кости, раздробленные на осколки. Сухожилия, смятые и запутанные в лапшу, как спагетти в красном соусе. Было почему-то меньше крови, чем она ожидала; просто длинная, блестящая капля-бусина, бегущая вниз по дверной коробке.

Она наблюдала, как капля спускается по растрескавшейся древесине.

– Эшли! – рявкнула Сэнди. – Ты вообще меня слушаешь?

Дарби потянулась к дверной ручке неповрежденной левой рукой, соскальзывая, промахнувшись дважды, и наконец сомкнула пальцы вокруг нее, чтобы открыть дверь кладовки и освободить свою искалеченную руку, увидеть ужасные, душераздирающие повреждения, но ручка не поворачивалась. Дверь не открывалась. Он запер ее, ублюдок.

Эшли пересек комнату широкими шагами, пряча ключ в карман, оставив Дарби приколотой к двери.

– Хорошо, Сэнди. Пришло время поговорить мне с тобой по душам.

– О, теперь пришло время? Только сейчас? После всего этого?

– Сэнди, позволь мне объясниться…

– О, безусловно! – Сэнди швырнула в него пластиковую аптечку, загремевшую о каменную стойку, когда он отбил ее в сторону. – Ты давал мне слово, Эшли. Никто не должен был пострадать из-за всего этого дела…

Эшли подошел ближе.

– Я должен кое в чем признаться.

– Да-а? И в чем же?

Он говорил медленно и аккуратно, словно хирург, сообщающий плохие новости:

– Мы встретились здесь не ради того, чтобы ты передала мне свой ключ от хранилища в тихом и безопасном общественном месте. Я имею в виду, да, это был твой план, и, возможно, я стану делать эти стероидные уколы, чтобы держать Птичку Джей в живых так долго, сколько потребуется…

Глаза Сэнди расширились от леденящего ужаса.

– Но видишь ли, у меня тоже был план. – Эшли продолжал приближаться. – И всё оборачивается так, что твой план был только частью моего.

Сэнди сделала шаг назад, парализованная видом его широких плеч, его давящим присутствием, и флюоресцентные лампы моргнули над ее головой.

– Ты знаешь… – Эшли пожал плечами. – Я действительно думал, что ты попытаешься бежать до этого момента.

Сэнди попыталась.

Он был быстрее.

Он схватил ее за локоть той мускулистой хваткой, которую Дарби уже знала по себе, и, закрутив приемом айкидо, швырнул Сэнди на пол. Ее ботинок слетел. Другая ее нога ударилась о торговый автомат, когда она падала, превратив матовое стекло в потрескавшееся. Эшли уже сидел на ней верхом, заставляя лечь лицом вниз, упираясь коленом в спину.

Эд рванулся вперед, но Ларс направил на него свой «сорок пятый»:

– Э, не-не! Не балуй.

Теперь Эшли схватил женщину за волосы, будто собирался снять с нее скальп, стиснув обоими кулаками черную прическу-горшок, и рванул ее голову назад, к своему колену.

– Ты сказала… Сэнди, сейчас ты, может, не помнишь этого, но сегодня ты сказала очень неприятные вещи о Ларсе, о его состоянии. О выборе, который сделала наша мать много лет назад, когда он был еще эмбрионом. Разве это справедливо? А, Сэнди? Ты же знаешь, я люблю своего братишку…

Она заорала от его железной хватки.

– Возьми свои слова обратно, Сэнди! – Он скрутил ее шею сильнее. – Забери назад то, что ты сказала.

Сэнди что-то неразборчиво прокричала – ее крик состоял из одних гласных, как мычание.

– Попробуй снова. Я тебя не понимаю.

Она прохрипела:

– Я… я беру свои слова назад…

– О, ну ладно, хорошо, вот это правильный поступок. – Эшли взглянул на Ларса. – Как, братишка? Ты принимаешь извинения Сэнди?

Ларс ухмыльнулся, наслаждаясь своей властью, и дважды отрицательно покачал головой.

– Пожалуйста, пожалуйста, я…

Эшли перехватил волосы Сэнди поудобнее, передвинул колено повыше между ее лопатками (для лучшего эффекта рычага, поняла Дарби) и снова оттянул назад.

Шея женщины в итоге сломалась. Это было небыстро и небезболезненно. Сэнди кричала, пока хватало воздуха. Ее лицо стало багрово-пурпурным, глаза выпучились перед тем, как потускнеть, пальцы царапали пол, она билась.

Эшли передохнул разок, поправил хватку и дернул ее за голову сильнее, сильнее, сильнее, выворачивая под прямым углом к спине, пока позвонки наконец не лопнули со звуком натянутой мокрой веревки. Как хруст чьих-то пальцев. Если Сэнди все еще была в сознании, то испытывала сейчас ужас парализованного, оцепеневшего тела. Это был напряженный, неуклюжий, грубый процесс, сопровождаемый кряхтением, и потребовалось не меньше тридцати секунд, прежде чем женщина оказалась явно мертва.

Только тогда Эшли выпустил ее, позволив голове Сэнди стукнуться лбом о кафельную плитку, свободно мотнувшись на шее с несостыкованными костями. Он поднялся с красным лицом.

Ларс хлопал в ладоши, покрытые шрамами, хихикая от возбуждения, будто только что увидел карточный фокус, самый лучший из всех.

«Я только что стала свидетелем убийства», – тупо подумала Дарби. Только что. Прямо на виду. Сэнди Шеффер – водитель школьного автобуса из Сан-Диего, сообщница этого запутанного заговора с целью выкупа – исчезла теперь навсегда. Человеческая жизнь, душа – угасла. Были ли это дверные петли или Ларсов эмбрионально-алкогольный синдром – стоит даже мимоходом произнести фразу, которая не понравится Эшли Гарверу, и он этого не забывает. Он делает пометку. А позднее он забирает свою порцию мяса.

– Эй, братишка. – Эшли восстанавливал дыхание, указывая вниз на теплое женское тело. – Хотишь услышать кое-что смешное? Не то чтобы это было важно сейчас, но эта ошибка природы говорила тебе, на что она собиралась потратить свою долю?

– На что?

– На женские приюты. Пожертвовать шестизначную сумму на приюты по всей Калифорнии, для женщин, пострадавших от мужей-тиранов. Как настоящая мать Тереза. Ты можешь в это поверить?

Ларс глупо засмеялся.

Дарби взглянула на часы с Гарфилдом, но ее зрение расплывалось от жгучих слез. Может, уже три минуты до приезда полиции? Две минуты? Она не могла сказать. Ее мысли были как вихрь из бритвенных лезвий в голове. Дарби снова закрыла глаза, отчаянно мечтая стать опять шестилетней. Она пожелала, чтобы это был просто один из кошмаров в ведьмин час, после которого она проснется – задолго до старших классов, до «смирновки» со льдом, до привода в полицию, до печенья с марихуаной и противозачаточных таблеток, до всех жизненных сложностей – и окажется в успокаивающих объятиях матери, смаргивая слезы, задыхаясь, описывая призрачную даму с двухсуставчатыми собачьими ногами, которая прошлась по ее спальне…

«Нет, это был просто сон. Ты со мной, детка. Это был всего лишь сон. Просто вдохни, досчитай до пяти и…»

Эшли ударил кулаком по двери в кладовку. Ей будто провели столярной шкуркой по оголенным нервам – этот удар отдался в запястье звенящей, комплексной болью, словно удар током. Дарби закричала хриплым, задыхающимся голосом, которого никогда от себя не слышала раньше.

– Извини, Дарбс. Ты опять задремала. – Он вытер пот со своего лба. – Поверь мне, это должно было быть легкое маленькое одноразовое дельце. Мы забрали Птичку Джей из ее гнездышка, ехали двенадцать часов к камере хранения в Лосиной Голове, в которой у Сэнди имелись заначка денег, ключи от хижины и дурацкие адреналиновые уколы для Джей. Снятой под вымышленным именем и закрытой на пятизначный кодовый замок – один-девять-восемь-семь-два. Мы взяли бы всё это и исчезли из виду в семейном домике Сэнди, и сидели бы там неделю или две, ведя переговоры о выплате милого сладкого выкупа. Верно?

Эшли опять ударил дверь – новая вспышка боли, как резкий звук скрипки.

– Неверно. После того, как мы внезапно приняли Джей в свою семью и были уже на полпути через пустыню Мохаве, мы узнали, что в этом идиотском хранилище Сэнди случился хакерский взлом, и все кодовые замки оказались скомпрометированы. Цифровой мир, мать его. И, таким образом, они вернулись к использованию обычных механических ключей, по умолчанию, а такой имелся только у Сэнди, в Калифорнии. Нам что, нужно было проделать весь путь обратно? И вторая проблема – мистер Ниссен вызвал копов, хотя наши инструкции явно указывали ему не делать этого, и теперь Сэнди была под пристальным вниманием, потому что она чертов водитель школьного автобуса, который видел Джей последним. А между тем мы уже подъезжали к Скалистым Горам, без места для отдыха и с больным дитем, которое того и гляди наблюет в фургоне. Что мы должны были делать? А?

Эшли потянулся вперед, как будто снова хотел стукнуть по двери – Дарби съежилась, – но он разыграл вспышку сострадания и не сделал этого.

– И тогда Сэнди буквально в последнюю минуту приготовила семейную рождественскую поездку в Денвер в качестве истории прикрытия для полиции, чтобы она смогла встретиться с нами в общественном месте и отдать ключ от хранилища, а мы получили бы доступ к лекарствам Джей и припасам. И теперь я вплотную подошел к третьей проблеме. – Эшли указал наружу. – Эта долбаная зимняя Страна Чудес.

Кусочки пазла сошлись в голове Дарби.

«Сноумагеддон запер их всех здесь, в точке передачи. С бедным Эдом в роли предлога Сэнди для поездки.

А потом появилась я».

Масштаб происходящего поражал ее и кружил голову. Она прибилась к этому гадючьему гнезду в семь часов вечера, взвинченная от «Ред Булла» и измученная. Теперь она наблюдала за длинной стекающей каплей собственной крови. Та уже почти доползла до пола.

– Я не глуп, – сказал Эшли. – Я видел достаточно фильмов, чтобы знать – всё в современном мире оставляет цифровые отпечатки. С того момента, как к делу подключилась полиция, получение выкупа за Джей от ее мамочки и папочки в значительной степени стало невозможным. И копы уже были повсюду вокруг Сэнди, слишком близко. Она украла уколы с кортизолом для Джей из кабинета школьной медсестры несколько месяцев назад, так что они связали бы это с ней довольно быстро. И тогда Сэнди, вероятно, всё свалила бы на нас, что делало ее обузой. Поэтому мы приехали сюда, чтобы убить ее, после того, как она отдаст нам ключ. Придали бы этому вид неудавшегося ограбления. Что-то пошло не так – выстрел в лицо. Обычное дело. Но я не ожидал урагана и того, что Сэнди притащит с собой кузена Эда. И конечно же, я не ожидал тебя.

Всё переплеталось вместе и обретало жуткий смысл. Кроме одной последней неизвестной, напряженно горящей в уголке разума Дарби неразрешенным вопросом.

– Но тогда… если не будет выкупа деньгами, что ты собираешься делать с Джей?

– Эй! – Эшли снова щелкнул пальцами у нее перед лицом. – Ответь мне сперва, хорошо? Где мои ключи?

– Что ты собираешься с ней делать?

Он улыбнулся с виноватым видом.

– Это сделает тебя несговорчивой.

– Да? А какой же я, черт побери, была на протяжении всей этой ночи, по-твоему?

– Поверь мне, Дарбс. Просто поверь мне на этот раз. – Эшли встал, поднимая оранжевый гвоздемет, и зашагал через комнату. – Потому что, аллилуйя, я уже просчитал тебя. Я могу хлопать дверью по каждому твоему пальцу, пока не взойдет солнце, пока у тебя не останется ничего, кроме окровавленных гамбургеров вместо рук, и ты все равно не скажешь то, что мне нужно знать, потому что ты просто не из того сорта людей. Ты герой-пурпурное-сердце. Вся твоя ночь превратилась в ад, потому что ты вломилась в фургон, чтобы спасти постороннего. И знаешь что? Вот твой шанс спасти еще одного.

Он присел рядом с Эдом и прижал гвоздемет к его лбу.

Веки пожилого мужчины дрогнули и приоткрылись наполовину.

– Теперь, Дарбс, – продолжил Эшли, – я досчитаю до пяти. Ты скажешь мне, где спрятала мои ключи, или я убью Эда.

Дарби замотала головой из стороны в сторону в беспомощном отрицании. На стене часы с Гарфилдом показывали теперь 5:30 (4:30) утра.

Прошло тридцать две минуты. Полиция опаздывает.

Эшли повысил голос:

– Пять.

– Нет. Я… я не могу…

– Четыре.

– Пожалуйста, Эшли…

– Три. Давай, Дарбс. – Он ткнул Эда дулом гвоздемета прямо в середину лба, жестоким, оставляющим кровоподтек ударом. – Смотри. На. Него.

Эд сейчас пристально уставился на нее через комнату слезящимися глазами. Бедный старый Эд Шеффер, бывший ветеринар с бывшей семьей, ждущей его в Авроре, штат Колорадо. Человек-прикрытие; невольная побочная жертва Сэнди. Он снова шевелил губами, обмотанный липкой красной марлей, пытаясь сформировать слова языком, прибитым к нёбу. Она чувствовала его взгляд на себе, умоляющий сказать Эшли то, что он хотел знать. «Просто скажи ему…»

– Если я скажу Эшли, – прошептала Дарби, глядя на Эда, – то он убьет нас обоих.

Это было правдой, но она желала сообщить ему другую, более важную правду, чтобы успокоить его: «Полиция почти здесь. Они будут с минуты на минуту. И в ту же секунду вышибут дверь и застрелят Эшли и Ларса…»

– Два.

– Я… я не могу сказать это. – Дарби посмотрела на Эда, понимающего, что это значит, и мучительные рыдания прорвались через ее губы. – Я… О Господи, мне так жаль…

Эд кивнул, медленно, осознанно, роняя капли тягучей крови на свой живот. Словно он каким-то невозможным образом понял.

Ей хотелось закричать ему: «В любой момент, Эд! Копы идут спасать нас! Господи, лишь бы они были во-время…»

По голосу Эшли было понятно, что у него иссякло терпение.

– Один.

– Десять-двадцать-три. Приближаюсь к строению пешком.

Капрал Рон Хилл вставил рацию в зажим на плече и споткнулся о сугроб, успев опереться на руку, обтянутую перчаткой. Лед был здесь твердокаменным, как застывший цемент. Рон находился всего в нескольких шагах от гостевого центра Ванапа.

Он добрался до входной двери, ступая под светом лампы-тарелки. По-прежнему не было никакой дополнительной информации от диспетчера, кроме того изначального текстового сообщения по коду «два-ноль-семь», вопреки надеждам.

Рон постучал в дверь своим полицейским фонарем-дубинкой:

– Дорожный патруль!

Он ждал ответа.

И затем, немного охрипшим голосом:

– Полиция! Есть здесь кто?

Собственно, это было всего лишь обычное общественное здание, но его правая рука сама потянулась к рукояти «Глока-17», когда он сжал дверную ручку и сместился в сторону, на хрустящий снег, используя кирпичную стену в качестве прикрытия.

На тренировках по проникновению в помещения входные двери назывались «смертельными воронками», потому что они являлись естественными точками повышенного внимания для обороняющихся. Нет способа обойти их, если, конечно, вы не проломите стену, – вы буквально прогуливаетесь на виду у плохих парней. Если там действительно был «два-ноль-семь», притаившийся внутри этой базы отдыха, то он должен наблюдать за дверью прямо сейчас, покачивая стволом дробовика, возможно, присев позади своих заложников и прикрывшись ими.

Или – это просто пустая безопасная комната. Диспетчер не знал.

Резкий ветер трепал его куртку «Гортекс», обсыпая сухими снежинками напротив двери, и теперь капрал Хилл не был уверен, чего именно он здесь ждет. Чтобы Сара закончила паковать свой треклятый чемодан?

Да пошло оно всё к черту.

Он повернул дверную ручку.

Дверь со скрипом открылась.

– Ноль, – сказал Эшли.

Но Дарби не вслушивалась, потому что только сейчас кое-что поняла. Она смотрела мимо Эшли, на карту Колорадо, висящую на стене позади Эда, – и ее сердце заходилось от тяжелого, приторного страха. Седьмая государственная дорога на карте скользила толстой синей линией через топографическое обозначение гор, а стоянки отдыха были отмечены красными кругами. Ванапа, Ванапани, Колчак, Нискуаль.

И эта была – Ванапани. «Большое Черт-побери».

Не Ванапа.

Но Дарби написала свое сообщение в 9-1-1 ранее вечером, около девяти часов, до того, как об этом узнала. До того, как вернулась в здание, пересмотрела карту и поняла свою ошибку – что она перепутала два похоже пишущихся и похоже звучащих индейских названия, одинаково поминающих черта.

«Мое сообщение направило копов не на ту стоянку».

На совершенно другую, в двенадцати милях отсюда, к низу от перевала.

По другую сторону от разбившейся фуры.

Полиция не приедет. Она по-прежнему далеко, недоступная, отправленная не по адресу. Никто не арестует Эшли и Ларса. Никто не придет спасти их.

Ей хотелось кричать.

Дарби обмякла на запертой двери, чувствуя, как пальцы скручиваются внутри дверной коробки. Еще один толчок мясоперемалывающей боли. Она чувствовала себя невесомой, словно падающей в свободном полете или ныряющей на неизвестную глубину. Она желала, чтобы всё закончилось.

«Никто не придет нас спасать.

Мы здесь одни.

Я убила нас всех…»

Эшли вздохнул раздраженно, как расстроенный ребенок, прижал гвоздемет к виску Эда и потянул за спуск.

– Стой! – выкрикнула Дарби. – Стой. Я скажу, где твои ключи, если ты… если ты пообещаешь, что не убьешь его.

– Я обещаю, – произнес Эшли.

Это была ложь, она знала. Конечно, это была ложь. Эшли Гарвер был психопатом. Слова и обещания для него не имели смысла; с тем же успехом вы могли бы попытаться договориться с вирусом. Но Дарби, разрываясь на части от внутренней борьбы, все равно сказала ему, в комнате, погрузившейся в тишину, надтреснутым шепотом:

– В снегу… за окном туалета. Я бросила их туда.

Эшли кивнул. Он взглянул на Ларса, затем на Джей. Потом опять на Дарби, и его губы скривились в мальчишеской улыбке.

– Спасибо, Дарбс. Я знал, что ты к этому придешь, – сказал он, поднимая гвоздемет ко лбу Эда.

БАМП.