Глава 7
К середине октября жара спала, на смену ей пришли настоящие холода — пятьдесят градусов. По утрам сиденье унитаза такое холодное, что я даже вздрагиваю, когда сажусь. Они соорудили маленькую клетушку прямо в гараже. Унитаз и крошечная раковина на стене. Лампочка болтается просто на проводе. Бумагу приходится класть на пол.
Когда я работала у мисс Колье, в гараж можно было попасть, не выходя из дома. Пристроили, еще когда у них не было комнаты для прислуги. Да и спальня у меня была своя, если надо было остаться на ночь.
Во вторник в полдень я устраиваюсь со своим ланчем на заднем крыльце, прямо на бетонных ступеньках. Трава во дворе у мисс Лифолт что-то плохо растет. Тень от магнолии уже на целый ярд тянется. Деревце это, я уж знаю, станет убежищем Мэй Мобли. Лет через пять, когда девчушка начнет прятаться от мисс Лифолт.
Вскоре и Мэй Мобли вперевалочку появляется на крылечке. В руке у нее половинка гамбургера. Улыбается мне и лепечет: «Доблое утло».
— Ты почему не с мамочкой? — спрашиваю я, но и сама знаю почему. Малышка уж лучше посидит тут, с прислугой, мамочке нет до нее дела. Она как тот цыпленок, что готов пойти даже за уткой.
Мэй Мобли показывает пальчиком на стайку лазурных птичек, щебечущих в маленьком фонтанчике.
— Длозды! — радуется она и роняет гамбургер на ступеньки.
Старый пес Оби, на которого никто никогда не обращает внимания, выскакивает невесть откуда и жадно сжирает его. Вообще я собак не слишком люблю, но этого бедолагу жалко. Треплю его по голове. Готова спорить, с самого Рождества пса никто не приласкал.
Мэй Мобли радостно визжит и хватает пса за хвост. Пару раз ей досталось хвостом по мордашке, но потом она крепко уцепилась. Пес, бедняга, жалобно скулит, смотрит на нее эдак по-собачьи, как они умеют, приподняв брови. Кусаться он не собирается.
Чтобы она отпустила собаку, спрашиваю:
— Мэй Мобли, а где твой хвостик?
Ну и конечно, она тут же выпускает собачий хвост и оглядывается на свою попку. Ротик приоткрыт, будто Малышка удивляется, как это она не замечала его до сих пор. И крутится на месте, пытается разглядеть хвостик.
— А у тебя нет хвостика, — хохочу я и подхватываю ее на руки, пока не свалилась со ступенек. Пес обнюхивает землю в надежде найти еще один гамбургер.
Мне всегда было забавно, как это детишки верят всему, что им скажешь. На прошлой неделе по дороге в «Джитни» встретился мне Тейт Форрест, один из моих прошлых деток, ох, до чего же он обрадовался. Сейчас-то уж совсем взрослый. Я спешила к мисс Лифолт, но он все смеялся да вспоминал, как я его воспитывала. Как у него однажды ножка затекла и он сказал, что внутри щекотно, а я объяснила, что это его ножка заснула и похрапывает. И как не велела ему пить кофе, а то станет чернокожим. Он сказал, что по сей день не выпил ни чашечки кофе, а ведь ему уже двадцать один. Всегда приятно видеть, какие славные детки вырастают.
— Мэй Мобли? Мэй Мобли Лифолт!
Вы поглядите. Заметила наконец, что ребенка нет рядом.
— Она здесь, со мной, мисс Лифолт, — кричу я.
— Я же велела тебе кушать в своем стульчике, Мэй Мобли. Не понимаю, как могло получиться, что у всех моих подруг дети — ангелы, а у меня — ты… — Но тут звонит телефон, и она исчезает.
Смотрю на Малышку — лобик наморщила, нахмурилась, думает о чем-то. Треплю ее по щечке:
— Все хорошо, детка?
— Мэй Мо плохая, — говорит она.
Так прямо и говорит, у меня аж внутри заболело.
— Мэй Мобли, — отвечаю я, потому что понимаю — надо что-то сделать. — Ты умная девочка?
Она молчит, будто не знает.
— Ты умная девочка? — повторяю я.
— Мэй Мо умная, — соглашается она.
— Ты добрая маленькая девочка?
Она молча смотрит на меня. Ей всего два годика. Она пока и не знает, что это такое — добрая.
— Ты добрая девочка.
Малышка кивает, повторяя за мной. Но я и продолжить не успеваю, как она подскакивает и принимается гонять пса по двору и хохочет, а я думаю, что было бы, если б я каждый день говорила ей, что она хорошая?
Малышка добегает до птичьего фонтанчика и кричит мне оттуда:
— Эй, Эйби! Я люблю тебя, Эйби!
Смотрю, как она резвится, и внутри у меня так тепло, мягко, будто бабочка крылом погладила. Вот так, бывало, я и на Трилора глядела. От воспоминаний, правда, взгрустнулось.
Мэй Мобли вскоре подбегает ко мне, прижимается щечкой к моей щеке, будто чувствует, что я печалюсь. Обнимаю ее крепко, шепчу:
— Ты умная девочка. Ты добрая девочка, Мэй Мобли. Слышишь? — И говорю, и говорю, пока она не начинает повторять за мной.
Следующие несколько недель очень важны для Мэй Мобли. Вы-то, наверное, не помните, как первый раз сходили на унитаз, а не в подгузник. И уж наверное, не благодарите того, кто вас научил. Ни один из детей, которых я вырастила, не подошел ко мне и не сказал: «Эйбилин, я так тебе благодарен, что научила меня ходить на горшок».
Дело это, вообще-то, хитрое. Если попробуешь учить ребенка раньше, чем он готов, просто собьешь его с толку. Они никак не могут раскусить, в чем тут дело, и начинают плохо думать о себе. Но Малышка уже готова, я знаю. И она сама знает, что готова. Но все время дурачится и удирает от меня. Усаживаю ее на деревянное детское сиденье, чтобы маленькая попка не проваливалась, но стоит отвернуться, как она уже вскочила и бежать.
— Ты сходила, Мэй Мобли?
— Нет.
— Ты же выпила два стакана сока. Я знаю, что тебе нужно сходить.
— Нееет.
— Я тебе дам печеньице, если сделаешь это для меня.
Смотрим друг на друга. Она отводит глазки, косится на дверь. Не слышно, чтоб в унитазе что-то журчало. Обычно я могу научить их недели за две. Но это если мамы мне помогают. Маленькому мальчику нужно увидеть, что папа делает это стоя, девочки должны понять, что мама присаживается. Но мисс Лифолт ни за что не позволит своей дочке увидеть, как мама пользуется унитазом, в этом и проблема.
— Постарайся для меня хоть немножко, Малышка.
Она мотает головой, надув губки.
Мисс Лифолт ушла делать прическу, а то бы я опять попросила ее подать пример, хотя эта женщина уже пять раз сказала «нет». Когда мисс Лифолт в прошлый раз выдала свое «нет», я готова была рассказать, сколько детишек вырастила в своей жизни, и поинтересоваться, а у нее какой опыт, но вместо этого, как всегда, ответила только «хорошо».
— Я дам тебе два печеньица, — предлагаю я, хотя ее мамаша вечно ворчит, что из-за меня девочка толстеет.
Мэй Мобли мотает головкой и говорит:
— Ты сама сходи.
Что ж, не могу сказать, что не слышала этого прежде, но обычно мне удается схитрить. Но я же понимаю, ей нужно посмотреть, как это делается, чтобы понять, в чем штука.
— Мне не нужно, — отвечаю.
Молчим, смотрим дружка на дружку. Она опять за свое:
— Сама сходи.
Потом она начинает ерзать и плакать, потому что на этом сиденье попке неудобно, и я понимаю, как должна поступить. Только не знаю, с какой стороны подойти. Повести ее в гараж в свой туалет или мне устроиться здесь? Что, если мисс Лифолт вернется, а я сижу на ее унитазе? У нее истерика начнется.
Надеваю Малышке обратно подгузник, и мы отправляемся в гараж. Из-за дождя здесь попахивает болотом. Лампочка горит, но все равно темно, и веселеньких обоев, как в доме, нет. Здесь, по правде, и стен-то нормальных нет, лишь деревянные щиты, сколоченные вместе. Не напугалась бы Малышка.
— Ну вот, маленькая, вот это туалет Эйбилин.
Она просовывает голову внутрь, и ротик у нее становится как буква «о». Она так и говорит:
— Оооо.
Спускаю трусы, быстро-быстро делаю свои дела, использую бумагу и дергаю за цепочку, прежде чем она успевает что-нибудь разглядеть.
— Вот так ходят в туалет, — объясняю ей.
Что ж, не могу сказать, что она сильно удивилась, будто чудо какое увидела. Отступаю в сторонку, потому что знаю, что дальше будет. Так и есть, она стаскивает подгузник и, как маленькая обезьянка, взбирается на унитаз, придерживаясь, чтобы не упасть, и делает свое пи-пи.
— Мэй Мобли! Ты сходила! Как замечательно!
Она улыбается, а я подхватываю ее, чтобы не провалилась внутрь. Потом мы бежим в дом, и я вручаю ей два печенья.
Позже я опять усаживаю ее на горшок, и она опять требует примера. Первые разы, они самые трудные. Но зато к концу дня я чувствую, что сделала серьезное дело. Она уже начинает хорошо говорить, и можете представить, какое у нее сегодня новое слово.
— Что Малышка сегодня делала?
И она гордо говорит:
— Пи-пи.
— Что напишут в исторических книгах про этот день?
— Пи-пи, — отвечает она.
Не могу удержаться:
— Чем пахнет мисс Хилли?
И она отвечает:
— Пи-пи.
Но я перевожу разговор на другое. Так все же не по-христиански, да еще, боюсь, она начнет это повторять.
Мисс Лифолт возвращается домой с высокой прической. Она сделала химическую завивку и пахнет от нее теперь пневмонией. Если пневмонию в мусорный бак положишь, хорошо помогает, любой дух перешибет.
— Знаете, что Мэй Мобли сегодня сделала? — сообщаю я. — Сходила в туалет на унитаз.
— О, как чудесно! — Она обнимает девочку, не часто я такое вижу. Знаю, она и вправду радуется, потому что мисс Лифолт не любит менять подгузники.
— Теперь вам нужно следить, чтобы она ходила на унитаз. А то она может запутаться, — напоминаю я.
Мисс Лифолт с улыбкой отвечает:
— Хорошо.
— Давайте попробуем, может, она сделает еще разок, специально для вас, пока я не ушла домой.
Мы все идем в ванную. Снимаю с малышки подгузник, усаживаю на унитаз. Но Малышка мотает головкой.
— Ну же, Мэй Мобли, разве ты не можешь сходить на горшочек для мамы?
— Неееет.
В конце концов ставлю ее обратно на ножки:
— Ничего, сегодня ты все равно была умницей.
Но мисс Лифолт, та надувает губы, хмыкает и мрачно смотрит на дочь. Я не успеваю надеть Малышке подгузник, как она пулей выскакивает из ванной и почти голышом мчится через весь дом. Вот она уже в кухне. Открывает заднюю дверь, влетает в гараж и тянется к ручке двери моего туалета. Мы спешим за ней, мисс Лифолт грозит пальцем. Голос у нее взлетает тонов на десять:
— Это не твоя ванная!
Малышка упрямо мотает головкой:
— Моя фанна!
Мисс Лифолт хватает ее и больно шлепает.
— Мисс Лифолт, она не понимает, что делает…
— Ступайте в дом, Эйбилин!
Заставляю себя уйти в кухню. Стою там, а дверь оставила открытой.
— Я растила тебя не для того, чтобы ты пользовалась туалетом для цветных!
Растила она! Леди, да вы вообще не растили своего ребенка.
— Здесь грязно, Мэй Мобли. Ты можешь заразиться! Нет, нет, нет! — шипит она и шлепает и шлепает по голой попке.
Через секунду мисс Лифолт втаскивает ребенка в кухню, точно это мешок картошки. Я ничего не могу поделать, только смотреть. Сердце у меня сжимается, в горле комок. Мисс Лифолт бросает Мэй Мобли на пол перед телевизором и выходит, хлопнув дверью. Крепко обнимаю Малышку. Она плачет и смотрит с ужасом, ничего не понимая.
— Прости меня, Мэй Мобли, — шепчу я и проклинаю себя за то, что повела ее туда. Но не знаю, что еще сказать, поэтому просто обнимаю детку.
Мы сидим и смотрим с ней «Маленьких мошенников», пока не выходит мисс Лифолт и не спрашивает, не пора ли мне уходить. Сую в карман десять центов на автобус, еще разок обнимаю Мэй Мобли, шепчу ей: «Ты умная девочка. Ты хорошая девочка».
По дороге домой я не вижу больших белых домов за окном. Не болтаю с подружками. Вспоминаю, как Малышку отшлепали из-за меня. Вспоминаю, что она слушала, как мисс Лифолт назвала меня грязной, заразной.
Автобус несется по Стейт-стрит. Мы пересекаем мост Вудро Вильсона, и я сжимаю челюсти с такой силой, что едва зубы не ломаются. Чувствую, как горькое семя, поселившееся во мне после смерти Трилора, все растет и растет. Хочется закричать так громко, чтобы Малышка услышала меня, что грязь — она не в цвете кожи, а зараза — не в негритянской части города. Пусть бы этот миг не наступал — а он случается в жизни каждого белого ребенка, — когда они начинают думать, что цветные не такие хорошие, как белые.
Сворачиваем на Фэриш, я встаю, потому что мне скоро выходить. Молюсь, чтобы для нее пока не наступил этот миг. Молюсь, чтобы мне хватило времени.
Следующие недели проходят спокойно. Мэй Мобли теперь носит штанишки, как большая девочка. И неприятностей с ней почти не случается. После того, что произошло в гараже, мисс Лифолт наконец-то занялась воспитанием Мэй Мобли. Даже разрешила посмотреть, как она сама садится на унитаз, подала, так сказать, белый пример. Правда, несколько раз, когда мамы не было дома, я заставала маленькую около моего туалета. Иногда она даже успевала сходить туда, если я опаздывала сказать «нет».
— Привет, мисс Кларк.
К заднему крыльцу подходит Роберт Браун, который следит за двором мисс Лифолт. На улице хорошо и прохладно. Распахиваю дверь.
— Как поживаешь, сынок? — Похлопываю его по плечу. — Ты, говорят, работаешь в каждом доме на этой улице.
— Да, мэм. Еще пара парней помогает. — Он улыбается во весь рот.
Красивый парень, высокий. Волосы коротко стрижены. Учился в школе вместе с Трилором. Они дружили, вместе играли в бейсбол. Еще раз глажу его по плечу — мне нужно это почувствовать.
— Как бабушка?
Я люблю Ловинию, она самая добрая из людей. Они с Робертом вместе приходили на похороны. И я сразу вспоминаю, что предстоит на следующей неделе. Худший день в году.
— Крепче, чем я, — улыбается парнишка. — Я приду к вам в субботу, постригу газон.
Трилор всегда косил траву у меня во дворе. Теперь это делает Роберт, без всяких моих просьб, и никогда не берет денег за это.
— Спасибо, Роберт. Я тебе очень благодарна.
— Если вам что-нибудь будет нужно, зовите меня, ладно, мисс Кларк?
— Спасибо, сынок.
Слышу, как звонят в дверь, а у дома замечаю машину мисс Скитер. В этом месяце мисс Скитер приходит к мисс Лифолт каждую неделю, задает мне вопросы, которые присылают Мисс Мирне. Спрашивала про пятна от жесткой воды, и я посоветовала разрыхлитель для теста. Спрашивала, чем вывинтить из патрона лопнувшую лампочку, и я сказала про сырую картофелину. Спрашивала, что произошло между старой нянькой Константайн и ее матерью, и я прям похолодела. Я-то думала, коли рассказала ей немножко несколько недель назад про то, что у Константайн есть дочь, она от меня отстанет. Но мисс Скитер продолжает задавать свои вопросы. Не понимает она, почему чернокожая женщина не может растить своего белого ребенка в Миссисипи. Каково это — кошмарное одиночество, когда ты не там и не тут.
Всякий раз, как мисс Скитер заканчивает свои вопросы, как чистить то или чинить другое или насчет Константайн, мы болтаем о прочих разных вещах. Не могу сказать, что это обычное дело между мной и белыми хозяйками или их подружками. Но мало-помалу я рассказала ей про то, как Трилор хорошо учился, и про то, что новый дьякон действует мне на нервы своей шепелявостью. Пустяки вроде бы, но обычно я с белыми ни о чем таком не говорю.
Сегодня я пытаюсь объяснить ей разницу между чисткой серебра и очищением его в растворе — что только в дурных домах используют раствор, потому что так быстрее, но получается гораздо хуже. Мисс Скитер склоняет голову набок, чуть морщит лоб.
— Эйбилин, помните… ту идею Трилора?
Я киваю, а сама настораживаюсь. Не надо было рассказывать белой женщине о таком.
Мисс Скитер прячет глаза, как в тот раз, когда пришла со своими вопросами про отдельный туалет.
— Я все думаю об этом. И хотела бы с вами поговорить…
Но тут в кухню заходит мисс Лифолт, замечает, как Малышка играет с моей расческой, торчащей из сумочки, и заявляет, что, пожалуй, Мэй Мобли сегодня следует искупаться пораньше. Прощаюсь с мисс Скитер и отправляюсь готовить ванну.
Год я прожила в ужасе перед этим днем, и вот восьмое ноября все-таки наступило. Накануне я спала, наверное, часа два. Поднялась на рассвете, поставила кофейник на плиту. Пока натягивала чулки, спина разболелась. Не успела выйти за дверь, как зазвонил телефон.
— Просто проверить, как ты. Спала?
— Я в порядке.
— Вечером принесу тебе карамельный торт. И ты ничего больше не будешь делать — сядешь у себя на кухне и съешь его на ужин, целиком.
Пытаюсь улыбнуться, но не выходит. Просто говорю Минни спасибо.
Сегодня три года, как умер Трилор. Но в блокноте мисс Лифолт это всего лишь день мытья полов. Через две недели День благодарения, и мне еще кучу всего надо переделать. Все утро скребу и чищу, до самых двенадцатичасовых новостей. Свой сериал я пропускаю, потому что в столовой дамы обсуждают Праздник, а в их присутствии мне не положено включать телевизор. Ну и хорошо. Все мышцы у меня дрожат от усталости. Но останавливаться не хочу.
Около четырех в кухню заходит мисс Скитер. Она и рта открыть не успевает, как следом влетает мисс Лифолт.
— Эйбилин, я только что узнала, миссис Фредерикс приезжает из Гринвуда завтра и останется до Дня благодарения. Я хочу, чтобы серебро было как следует вычищено и все гостевые полотенца выстираны. Завтра я составлю список, что еще нужно сделать.
Мисс Лифолт качает головой с таким видом, будто у нее самая тяжелая жизнь в городе, и выходит вон. Иду за ней, забрать из столовой серебро. Боже, как же я устала, а нужно будет еще работать на ярмарке в следующую субботу. Минни-то не придет. Она боится столкнуться с мисс Хилли.
Когда возвращаюсь в кухню, мисс Скитер все еще там, дожидается меня. В руках у нее очередное письмо для Мисс Мирны.
— У вас вопрос насчет уборки? — вздыхаю я. — Давайте.
— На этот раз нет. Я просто… хотела спросить… на днях…
Достаю тюбик пасты «Пайн-Ола», принимаюсь начищать ею серебро — протираю тряпочкой узоры-розочки, края, ручку. Господи, сделай так, чтобы скорее настало завтра. Я не пойду на кладбище. Не могу, уж слишком тяжко…
— Эйбилин? С вами все в порядке?
Поднимаю глаза. И понимаю, что все это время мисс Скитер что-то мне говорила.
— Простите, я просто… задумалась кое о чем.
— Вы очень печальны.
— Мисс Скитер… — Чувствую, как слезы подступают к глазам, ведь три года — это совсем немного. Да и ста лет будет недостаточно. — Мисс Скитер, не возражаете, если я помогу вам с этими вопросами завтра?
Мисс Скитер открывает было рот, но сама себя останавливает.
— Ну конечно. Надеюсь, вам будет лучше.
Заканчиваю с серебром и полотенцами и говорю мисс Лифолт, что иду домой, хотя осталось еще полчаса и она за это урежет мне зарплату. Она хочет возразить, но я решаюсь солгать и шепчу: «Меня вырвало». И она тут же отвечает: «Ступайте». Потому что кроме своей матери мисс Лифолт ничего так не боится, как негритянских болезней.
— Итак, я вернусь через тридцать минут. Подъеду сюда в девять сорок пять, — говорит мисс Лифолт в окошко машины.
Мисс Лифолт подбросила меня до «Джитни», купить, что еще понадобится на завтра, на День благодарения.
— И напомни, чтоб она взяла чек, — добавляет мисс Фредерикс, противная старая мамаша мисс Лифолт.
Они втроем устроились на переднем сиденье, и Мэй Мобли зажата между ними, и вид у нее такой несчастный, что можно подумать, будто у нее приступ столбняка. Бедняжка. В этот раз мисс Фредерикс приехала аж на две недели.
— И не забудьте индейку, — распоряжается мисс Лифолт. — И две банки клюквенного соуса.
Я только улыбаюсь. Я готовлю для белых на их День благодарения еще с тех пор, как Кэлвин Кулидж был президентом.
— Прекрати вертеться, Мэй Мобли, — рявкает мисс Фредерикс. — Не то я тебя проучу.
— Мисс Лифолт, позвольте я возьму ее с собой в магазин. Поможет мне делать покупки.
Мисс Фредерикс собирается возразить, но мисс Лифолт говорит: «Хорошо». И не успеваю я позвать, как Малышка червячком проползает по коленям мисс Фредерикс и вылезает через окно прямо мне в руки, как к Господу Спасителю. Подхватываю ее, устраиваю поудобнее; мамаши уезжают на Фортификейшн-стрит, а мы с Малышкой хихикаем, как две подружки.
Толкаю металлическую дверь, беру тележку и устраиваю Мэй Мобли спереди, продеваю ее ножки в специальные отверстия. Мне можно делать покупки в «Джитни», пока на мне белая униформа. Но я тоскую по старым добрым временам, когда можно было просто пройтись по Фортификейшн-стрит, а там — фермеры со своими тачками, кричат «бататы, бобы, фасоль зеленая, окра, сливки, пахта, сыр, яйца». Но и в «Джитни» не так уж плохо. По крайней мере, кондиционер работает.
— Ну что ж, маленькая, давай поглядим, что нам нужно.
В овощном выбираю шесть бататов, три пучка зеленой фасоли. У мясника беру копченую свиную рульку. В магазине светло, чисто, прилавки аккуратные. Не то что в «Пиггли Виггли» для цветных, где опилки на полу. Здесь вокруг в основном белые леди, улыбающиеся, уже с прическами к завтрашнему дню. Есть, правда, и четыре-пять чернокожих служанок, все в униформе.
— Класненькое! — радуется Мэй Мобли, и я даю ей подержать банку с клюквой. Она улыбается банке, как старому приятелю. Любит Малышка «класненькое».
В бакалейном отделе беру двухфунтовый пакет соли, чтобы вымачивать индейку. Считаю часы по пальцам — десять, одиннадцать, двенадцать. Если нужно выдержать птицу в рассоле четырнадцать часов, я положу ее мокнуть сегодня часа в три. А завтра приду к мисс Лифолт к пяти утра и на шесть часов поставлю индейку в духовку. Два кукурузных хлебца я уже испекла, оставила на столе, чтоб сделались немножко хрустящими. И яблочный пирог на подходе, только в печку поставить — и все.
— Готовишься к завтрашнему, Эйбилин?
Оборачиваюсь и вижу Френни Кутс. Она тоже ходит в нашу церковь, а работает у мисс Кэролайн в «Мэншип».
— Эй, лапочка, какие пухленькие у нас ножки, — улыбается она Мэй Мобли. Малышка облизывает банку с клюквой.
Френни наклоняется ко мне, тихо говорит:
— Слыхала, что случилось сегодня утром с внуком Ловинии Браун?
— С Робертом? Который газоны стрижет?
— Зашел в туалет для белых у «Пинчмэн, сады и газоны». Говорят, там не было таблички. Два белых мужика погнались за ним и избили монтировкой.
О нет. Только не Роберт.
— Он… он не?..
Френни мотает головой:
— Неизвестно. Он в больнице. Ходят слухи, что он ослеп.
— Господи, нет…
Ловиния, она же самая добрая, самая честная. После смерти дочери она в одиночку вырастила Роберта.
— Бедная Ловиния. Не понимаю, почему такие несчастья происходят с самыми лучшими людьми, — сокрушается Френни.
Нынче я работаю как безумная — режу лук и сельдерей, смешиваю заправки для салатов, чищу батат, лущу фасоль. Сегодня вечером, в половине шестого, люди собираются к Ловинии Браун, помолиться за Роберта, но к тому моменту, как я опускаю двадцатифунтовую индейку в рассол, уже едва могу руки поднять.
С готовкой заканчиваю только к шести часам, на два часа позже, чем обычно. Сил даже постучать в двери Ловинии не осталось. Я зайду к ней завтра, после того как разберусь с индейкой. Бреду домой от автобусной остановки, еле волоча ноги, глаза на ходу закрываются. Сворачиваю за угол на Гессум. Перед моим домом стоит большой белый «кадиллак». А на крыльце сидит мисс Скитер, в красном платье и красных туфлях — только быков дразнить.
Через двор иду очень медленно, все гадаю, что бы это значило. Мисс Скитер встает, прижимая к себе сумочку, словно боится, что ее вырвут из рук. Белые у нас редко появляются, если только когда прислугу подвезут, да оно и к лучшему. Я весь день толкусь среди белых и не хочу видеть их еще и в своем собственном доме.
— Я надеялась, вы не станете возражать, что я приехала, — начинает она. — Просто… не знаю, где еще мы могли бы поговорить.
Присаживаюсь на крылечко, каждый позвонок у меня болит. Малышка так нервничала из-за своей бабули, что описалась прямо на меня, и теперь от меня пахнет. На улице полно народу — люди идут к Ловинии молиться за Роберта, детишки играют в футбол. Все смотрят на нас и, наверное, думают, что меня уволили.
— Да, мэм, — вздыхаю я. — Что я могу для вас сделать?
— У меня есть идея. Я хочу написать кое о чем. Но мне нужна ваша помощь.
Мне нравится мисс Скитер, но это уж чересчур. Могла бы и по телефону сперва позвонить. К белой леди она, поди, вот так без звонка не заявилась бы. Но вот, смотри-ка, устраивается тут на крыльце, будто имеет право влезать в мою личную жизнь.
— Я хотела бы взять у вас интервью. О том, каково это — работать прислугой.
Красный мячик закатывается ко мне во двор. Мальчонка Джоунсов вбегает следом за ним. Видит мисс Скитер и замирает на месте. Потом торопливо хватает мяч, разворачивается и бросается прочь, будто боится, что она за ним погонится.
— Что-то вроде колонки Мисс Мирны? — спрашиваю я без всякого выражения — голос плоский, что твоя сковородка. — Насчет уборки?
— Нет, не как у Мисс Мирны. Я имею в виду книгу, — говорит она, а глаза такие огромные — волнуется. — Рассказы о том, что значит работать в белых семьях. Каково это — работать у… скажем, Элизабет.
Поворачиваюсь к ней. Об этом-то она и пыталась расспрашивать меня последние две недели в кухне мисс Лифолт.
— Думаете, мисс Лифолт согласится? Чтоб я рассказывала о ней?
Мисс Скитер опускает глаза:
— Признаться, нет. Я полагала, мы не станем ничего ей говорить. И я хотела бы, чтобы остальные тоже держали это в тайне.
Озадаченно потираю лоб, начиная понимать, о чем речь.
— Остальные?
— Я надеялась, что их будет четыре или пять. Чтобы представить полную картину жизни прислуги в Джексоне.
Испуганно озираюсь. Мы сидим у всех на виду. Она что, не понимает, как это опасно, даже говорить об этом, когда кто угодно может нас заметить?
— А что именно вы хотели бы от них услышать?
— Сколько вам платят, как с вами обращаются, насчет туалетов, детей — все, что вы видите, дурное и хорошее.
Она так взволнована, будто это игра такая. На миг я до того разозлилась, что даже забыла об усталости.
— Мисс Скитер, — шепчу я, — а вам не кажется, что это может быть опасно?
— Нет, если мы будем осторожны…
— Ой, умоляю вас. Знаете, что со мной будет, если мисс Лифолт узнает, что я судачу о ней за ее спиной?
— Мы ей ничего не скажем. Вообще никому. — Она понижает голос, но совсем немножко: — Это будут анонимные интервью.
Молча смотрю на нее. Она что, ненормальная?
— Вы слышали, что произошло сегодня утром с чернокожим пареньком? Его избили монтировкой за то, что он по ошибке зашел в туалет для белых.
Она растерянно моргает:
— Я, конечно, знаю, что положение сложное, но не думала…
— А моя кузина Шайнель из округа Коутер? Ее машину сожгли — за то, что она зарегистрировалась на избирательном участке.
— Никто прежде не писал такой книги… — лепечет она, наконец-то шепотом. Видать, начинает кое-что понимать. — Мы откроем новую тему. Это ведь такие перспективы…
Несколько служанок в униформе идут мимо моего дома. Косятся на меня, явно гадая, чего это я сижу на ступеньках рядом с белой женщиной. С досады стискиваю зубы. Вечером телефон будет разрываться от звонков.
— Мисс Скитер, — медленно, чтобы дошло, произношу я. — Если я это сделаю, могут сжечь мой собственный дом.
Мисс Скитер начинает грызть ноготь.
— Но я уже… — И прикрывает глаза.
Хочется спросить, что именно она «уже», но боязно услышать ответ. Она роется в сумочке, достает листок бумаги, пишет на нем номер телефона.
— Но вы можете хотя бы подумать об этом?
Вновь вздыхаю, не отводя взгляда от двора. Как могу мягко отвечаю:
— Нет, мэм.
Она кладет листок на крыльцо между нами, встает и идет к своему «кадиллаку». Я слишком устала, чтобы подняться. Просто гляжу, как машина медленно едет по улице. Мальчишки, играющие в мяч, отбегают в сторонку и тихо стоят, будто похоронную процессию провожают.
