Юхан Крон познакомился со своей женой Фридой во время учебы на юридическом факультете Университета Осло. Он и сам толком не знал, чем сумел привлечь такую красавицу. Возможно, она почувствовала скрытый в нем потенциал. В то время многие недоумевали, почему Фрида Андресен выбрала беспомощного в социальном плане книжного червя, которого не интересовало ничего, кроме юриспруденции и шахмат. Юхан Крон лучше, чем кто-либо, понимал, что отхватил себе девушку, которая по меньшей мере на порядок выше его в Лиге привлекательности. Он ухаживал за Фридой, зорко наблюдал за ней, отпугивал потенциальных соперников – короче говоря, держал ее, вцепившись клювом и когтями. Однако окружающие все равно полагали, что она бросит его и найдет себе кого-нибудь поинтереснее, это только вопрос времени. Но Юхан был блестящим студентом и стал блестящим юристом. Он оказался самым молодым адвокатом со времен Йона Кристиана Эльдена, кому предоставили право выступать в Верховном суде. Он получал выгодные предложения от клиентов и дела, о которых его ровесники могли только мечтать, и в результате его социальная уверенность увеличивалась пропорционально статусу и доходам. Перед ним внезапно распахивались новые двери, и Юхан Крон после непродолжительных размышлений входил в большинство из них. Одна из этих дверей вела в ту жизнь, которую он пропустил в студенчестве, коротко ее можно было охарактеризовать так: девочки, вино и песни. А точнее, девочки, которые становились более сговорчивыми, после того как узнавали, что перед ними известный адвокат. Вино предстало перед Юханом в виде эксклюзивного виски с продуваемых ветром Гебридских и Шетландских островов, и к нему также прилагались дорогие сигареты и сигары во все больших количествах. Что касается песен, то здесь Крон не слишком преуспел, хотя некоторые вышедшие на свободу преступники утверждали, что его речи в их защиту звучали красивее, чем все когда-либо раздававшееся из уст Фрэнка Синатры.

Фрида занималась детьми, поддерживала социальные связи семьи и в дополнение к этому работала на полставки в должности юриста в двух культурных фондах. Но если даже Юхан Крон догнал и перегнал жену в Лиге привлекательности, это не изменило баланса в их отношениях. Потому что тут у них всегда наблюдался некоторый перекос: Юхан был слишком благодарен судьбе за удачу, а Фрида так привыкла к тому, что за ней ухаживают, что это стало неотъемлемой частью и основой их отношений, иного расклада супруги просто не представляли. Да, они уважали и любили друг друга, а также всячески демонстрировали окружающим, что их семейной лодкой управляет муж. Однако на самом деле все решения в их доме принимала Фрида: и куда поставить шкаф, и в каком месте Юхан будет курить свои сигареты (в последнее время он пристрастился к табаку, чем втайне немного гордился).

Так что, после того как стемнело, дети были уложены, а выпуск новостей по телевидению проинформировал Юхана о том, что произошло в Норвегии и в мире, он взял пачку сигарет, поднялся на второй этаж и вышел на террасу, с которой открывался вид на долину Мэррадален и район Уллерн.

Он облокотился о перила. Их окна выходили на бизнес-центр «Хегнар Медиа», позади которого виднелась небольшая часть пруда Сместраддаммен. Юхан думал об Алисе и о том, как ему выпутаться из этой истории. Их отношения стали слишком страстными и длились слишком долго, больше так продолжаться не может, иначе их раскроют. То есть раскрыли-то их уже давно, невозможно было ошибиться в этом, глядя на лукавые улыбочки партнеров по адвокатскому бюро, когда они сидели на встрече, а в кабинет заходила Алиса с какой-нибудь папкой для него или с важным телефонным сообщением. Но Фрида их пока не раскрыла, а он боялся именно этого, о чем и предупредил Алису. Она восприняла это на удивление безразлично и сказала, что ему не о чем беспокоиться.

– Твоя тайна пребудет со мной, – заверила она любовника.

Возможно, именно это высказывание и заставило Юхана забеспокоиться.

Твоя тайна, не наша (сама Алиса была не замужем), и со мной, как будто речь шла о ценной бумаге, помещенной в банковский сейф. Где она хранилась в безопасности, но только до тех пор, пока сейф на запоре. Не то чтобы Крон посчитал эту формулировку прямой угрозой, но нечто подобное в ней и впрямь присутствовало. И вообще, получалось как-то неправильно: Алиса защищала его, хотя, наверное, это он должен был взять девушку под свою защиту. Между молодыми, только что окончившими вузы адвокатами существовала жесткая конкуренция. Те, кому удавалось выплыть на поверхность, получали солидное вознаграждение, а пошедших ко дну ожидал безжалостный вылет из профессии. Так что помощь именитого юриста могла иметь для Алисы решающее значение.

– Есть о чем подумать?

Юхан Крон вздрогнул так, что выронил сигарету, и она падающей звездой полетела сквозь мрак в раскинувшийся внизу яблоневый сад. Не слишком приятно вдруг услышать голос у себя за спиной, когда ты думаешь, что находишься в одиночестве и тебя никто не видит. Но гораздо хуже, когда этот голос не принадлежит никому из твоих домочадцев, поскольку посторонний человек мог попасть на террасу второго этажа лишь двумя способами – взлететь туда или телепортироваться. И уж совсем плохо, если незваный гость – жестокий преступник, наводящий страх на жителей Осло.

Крон повернулся и увидел в темноте мужчину, прислонившегося к стене рядом с дверью, которая вела на террасу. Выбирая между вопросами «Что вы здесь делаете?» и «Как вы сюда попали?», он предпочел первый.

– Да так, кручу себе сигаретку, – пояснил Свейн Финне, поднес руку ко рту и выскользнувшим между толстыми губами серым языком лизнул бумагу, в которую был завернут табак.

– Что… что вам нужно?

– Огоньку, – сказал Финне, засунул сигарету в рот и вопросительно посмотрел на Крона.

Адвокат немного помедлил, а потом вытянул руку и чиркнул зажигалкой. Он заметил, что пламя дрожит. Потом оно словно всосалось в сигарету, и стало видно, как сворачиваются горящие кусочки табака.

– Красивый дом, – одобрил Финне. – И вид отсюда хороший. Помнится, много лет назад я порхал по этому району.

Он произнес это с такой интонацией, что Крон на какое-то мгновение подумал, что его клиент в былые времена летал здесь.

Финне указал сигаретой на Мэррадален:

– Случалось, я спал там в лесу, вместе с другими бомжами. Особенно хорошо помню одну девушку, которая жила в Хюсебю и ходила через лес пешком. Созревшая, конечно, но не старше пятнадцати-шестнадцати лет. Однажды я провел ей экспресс-курс по сексу. – Финне хрипло рассмеялся. – Она так перепугалась, что мне потом пришлось утешать ее, беднягу. Она все плакала и плакала и повторяла, что ее отец – епископ, а ее старший брат меня непременно поймает. Я ответил, что не боюсь ни епископов, ни старших братьев и что ей тоже не стоит бояться, потому что теперь у нее появился собственный мужчина. А может быть, скоро у нее родится ребенок. И я дал ей уйти. Я, видишь ли, всегда позволяю им уйти. «Catch and release» – рыбаки ведь так говорят?

– Я не рыбак, – вырвалось у Крона.

– Я никогда в жизни не убивал невинных, – продолжал Финне. – Человек должен уважать невинность природы. Аборт… – Он так сильно затянулся сигаретой, что Крон услышал треск бумаги. – Вот ты знаешь законы. Скажи мне, существует ли что-нибудь более противоречащее законам природы? Убийство собственного невинного потомства. Ну разве это не извращение?

– Можно ближе к делу, Финне? Меня жена в доме ждет.

– Конечно, она тебя ждет. Все мы чего-то ждем. Любви. Близости. Контакта с людьми. Вчера я ждал Дагни Йенсен. Боюсь, любви не существует. И теперь мне трудно до нее добраться. Человек становится одиноким, не так ли? И ему кое-что нужно… – Он посмотрел на сигарету. – Что-то теплое.

– Если вам требуется моя помощь, то предлагаю встретиться завтра в офисе. – Крон заметил, что говорит не так властно, как ему бы хотелось. – Я… э-э-э… готов назначить любое время.

– Назначить время? – Финне хохотнул. – После того, что я для тебя сделал – а ведь благодаря мне ты прославился, – это все, что ты можешь предложить мне? Свое время?

– Чего вы хотите, Финне?

Клиент сделал шаг вперед, и свет из окна упал ему на лицо. Он провел правой рукой по выкрашенным в красный цвет перилам. Крон вздрогнул, когда увидел красную краску через большую дыру в ладони незваного гостя.

– Твою жену, – ответил Финне. – Фриду. Я хочу ее.

Адвокат почувствовал, как в горле встает ком.

Финне продемонстрировал ему свой гнилой оскал:

– Расслабься, Крон, это шутка. Надо признать, в последние дни я время от времени и впрямь думал о Фриде, но даже не прикоснусь к ней. Потому что я не забираю чужих женщин, я хочу, чтобы у меня были свои собственные. Поэтому, пока она твоя, она в безопасности, Крон. Но ясное дело, ты едва ли сохранишь гордую, финансово независимую женщину вроде Фриды, если она узнает о той шикарной ассистентке, с которой ты приходил на допрос. Об Алисе. Или как там ее?

Юхан Крон уставился на него. Алиса? Он знает об Алисе?

Крон кашлянул, и звук его кашля был похож на скрип дворников по сухому лобовому стеклу.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

Финне показал указательным пальцем на свой глаз:

– Орлиный взгляд. Я видел вас. Смотреть, как вы трахаетесь, – это все равно что наблюдать за совокупляющимися павианами. Все быстро, по делу, и никакой там ненужной сентиментальности. Это не продлится долго, но зачем отказываться, да? Всем нам нужно тепло.

Крон лихорадочно размышлял, где Финне мог видеть их с Алисой. В офисе? В номере гостиницы, который он время от времени снимал для них? В октябре в Барселоне? Исключено, они всегда занимались любовью в помещениях, расположенных на высоких этажах, куда невозможно заглянуть с другой стороны улицы.

– Ну а если никто не расскажет Фриде об Алисе, то тебе удастся сохранить вот это… – Финне указал большим пальцем на дом за своим плечом. – Семейный очаг. Это ведь всегда будет для тебя самым важным, правда же, Крон?

– Что-то я ничего не понимаю: ни о чем вы толкуете, ни чего вы от меня хотите, – сказал адвокат. Он обоими локтями оперся на перила у себя за спиной. Эта поза должна была продемонстрировать полнейшее спокойствие и равнодушие, но Юхан подозревал, что, скорее всего, выглядит как боксер, повисший на канатах.

– Я откажусь от Фриды, если смогу заполучить Алису, – произнес Финне, щелчком отправив окурок в воздух. Он описал параболу, а потом потух где-то во мраке, как и сигарета Крона. – Я на мушке у полиции, а потому не могу передвигаться так свободно, как привык. Мне требуется немного… – он снова осклабился, – помощи, для того чтобы добыть тепла. Я хочу, чтобы ты позаботился о том, чтобы девочка досталась мне где-нибудь в безопасном месте.

Крон недоверчиво моргал:

– Вы хотите, чтобы я попытался уговорить Алису встретиться с вами наедине? Чтобы вы смогли… э-э-э… изнасиловать ее?

– Суть верна, только вычеркни два слова: «попытался» и «изнасиловать». Ты должен уговорить ее, Крон. А я соблазню ее, а не изнасилую. Я никогда никого не насиловал, это все чудовищное недоразумение. Просто девочки в такой момент не всегда в состоянии понять, что́ лучше для них самих и какое предназначение дала им природа. Но они образумятся. И Алиса тоже. Она, например, сообразит, что если станет угрожать твоей семье, то будет иметь дело со мной. Эй, Крон, не будь таким угрюмым, ты покупаешь два по цене одного: мое молчание и молчание девчонки.

Крон уставился на Финне. В его голове звенели слова Алисы: «Твоя тайна пребудет со мной».

– Юхан?

Из дома донесся голос Фриды, и он услышал звук ее шагов на лестнице. А потом прямо у его уха, смешиваясь с запахом табака и чего-то терпкого, звериного, раздался шепот:

– На кладбище Спасителя есть могильный камень. Там похоронен Валентин Йертсен. Надеюсь получить от тебя весточку через двое суток.

Фрида дошла до верха лестницы и направилась к двери на террасу, но осталась стоять в проеме, освещаемая горящим в доме светом.

– Брр, холодно как!.. – сказала она, складывая на груди руки. – Я слышала голоса.

– По мнению судебных психиатров, это плохой знак, – улыбнулся Юхан Крон и хотел шагнуть к ней в дом, но не успел: жена уже высунула голову на террасу и посмотрела по сторонам.

Потом она взглянула на него и поинтересовалась:

– Ты разговаривал сам с собой?

Крон огляделся. Терраса была пуста. Финне исчез.

– Репетировал речь в защиту подсудимого, – ответил он, облегченно выдохнул и вошел внутрь, в тепло их дома, в объятия своей жены. Почувствовав, как Фрида отстраняется, чтобы посмотреть на мужа, он прижал ее к себе еще крепче, чтобы у нее не было ни единого шанса прочитать выражение его лица и заметить что-то неладное. Юхан Крон был уверен, что в данном случае, если супруга вдруг узнает правду, никакие речи не помогут. Он слишком хорошо знал Фриду и ее принципы, касающиеся адюльтера: она осудит его на пожизненное одиночество, позволит ему видеться с детьми, но не с ней. Черт бы побрал этого наблюдательного Свейна Финне!

Катрина услышала детский плач еще на лестнице, и это заставило ее ускорить шаг, хотя она прекрасно знала, что ребенок находится в надежных руках Бьёрна. В бледных руках с мягкой кожей и округлыми толстыми пальцами, которые сделают все, что надо. Ни больше ни меньше. Ей не на что жаловаться. И Катрина попыталась оставить все как есть. Она видела, что происходит с некоторыми женщинами, когда они становятся матерями. Они превращаются в деспотов, которые считают, что солнце и все небесные планеты вращаются вокруг матерей и их детей. Они внезапно начинают демонстрировать недовольство и легкое пренебрежение к своим мужьям, если те недостаточно быстро проявляют реакцию – и желательно телепатические способности – в отношении нужд матери и ребенка. Причем непререкаемое право определять нужды последнего, разумеется, принадлежит матери: она, так сказать, имеет сразу два голоса.

Нет, Катрина определенно не хотела становиться одной из этих дамочек. Но похоже, в ней все равно имелась их частичка. Разве ей порой не хотелось обругать Бьёрна, унизить мужа, увидеть, как он скорчится и покорится? Катрина не знала, почему у нее иногда возникает подобное желание, а также как это возможно осуществить на практике, потому что Бьёрн всегда опережал ее, улаживал все вопросы, которые могли лечь в основу предметной критики. Но разумеется, ничто не разочаровывает больше, чем человек лучше тебя, который каждый день держит перед тобой зеркало, в результате чего ты со временем начинаешь ненавидеть свое собственное отражение.

Нет, Катрина Братт не испытывала ненависти к себе, сказать так было бы преувеличением. Просто время от времени она думала, что Бьёрн слишком хорош для нее. Не в смысле слишком привлекателен, а слишком добр, просто раздражающе добр. Жизнь каждого из них могла бы быть чуточку лучше, если бы Бьёрн выбрал в спутницы жизни похожую на себя женщину, свою землячку, какую-нибудь приземленную пышнотелую доярку, добродушную, веселую и хозяйственную. Детский крик прекратился, как только Катрина повернула ключ в замке их квартиры. Она открыла дверь.

Бьёрн стоял в коридоре и держал на руках Герта. Сынишка смотрел на нее большими голубыми, мокрыми от слез глазами; крупные белокурые кудряшки забавно торчали на детской головенке, напоминая пружинки. Мальчика назвали Гертом в честь отца Катрины, и даже это предложил Бьёрн. А сейчас лицо малыша озарила такая улыбка, что Катрине стало хорошо до боли в сердце и комка в горле. Она сбросила пальто прямо на пол и подошла к ним. Бьёрн поцеловал ее в щеку и протянул ребенка. Она прижала к себе маленькое тельце и почувствовала запах молока, срыгнутой пищи, теплой детской кожи и чего-то сладкого, неотразимого, присущего только ее Герту. Она закрыла глаза и почувствовала себя дома. По-настоящему дома.

Она ошиблась. Их жизнь не могла быть лучше. Их только трое, сейчас и навсегда, это данность.

– Ты никак плачешь, – сказал Бьёрн.

Сперва Катрина подумала, что его замечание относилось к Герту, но потом поняла, что муж говорит с ней и что он прав.

– Харри, – ответила она.

Бьёрн смотрел на жену, наморщив лоб, пока она собиралась с мыслями. Ей было нужно время, необходимое для того, чтобы подушка безопасности выстрелила и, возможно, смягчила силу удара. Конечно, если дело совсем уж плохо, это все бесполезно, в таком случае подушка безопасности никого не спасет, только свесится, порванная, как потерпевший крушение воздушный шар, из лобового стекла стоящего на бампере «форда-эскорт», который как будто попытался проехать сквозь толщу земли, похоронить себя, исчезнуть.

– Нет, – выговорил Бьёрн в напрасном протесте против того, о чем рассказывало ее молчание. – Нет, – повторил он шепотом.

Катрина подождала еще немного. Маленький Герт обнимал ее за шею своими крошечными ручками. А потом она рассказала мужу все без утайки: о происшествии на областной дороге № 287 и показаниях водителя трейлера, об отверстии во льду и водопаде, о машине, которую обнаружила полиция. Пока она говорила, Бьёрн поднес бледную руку с округлыми пальцами ко рту, а глаза его наполнились слезами, которые сначала повисали на тонких бесцветных ресницах на нижнем веке, а потом принимались падать одна за другой, как капельки с сосулек на весеннем солнце.

Она никогда не видела Бьёрна Хольма таким, никогда не видела, чтобы этот невозмутимый тутенец настолько терял выдержку и самообладание. Он сейчас не просто плакал, но рыдал, трясся с такой силой, будто что-то пыталось вырваться из него наружу.

Катрина унесла Герта в гостиную. Она сделала это инстинктивно, чтобы защитить ребенка от черной тоски отца, – черноты в их жизни и так хватало.

Через час она уложила Герта в их спальне.

Бьёрн устроился в кабинете, который со временем должен был превратиться в детскую. Катрина слышала, как муж безостановочно рыдает. Она подошла к двери, размышляя, не войти ли к нему, но в этот момент зазвонил ее телефон.

Она прошла в гостиную и ответила на вызов.

Звонил Уле Винтер.

– Я знаю, что вы хотели бы отложить обнародование того факта, что погибшим является Харри Холе, – сказал он.

– Пропавшим без вести, – поправила она.

– Водолазы нашли разбитый мобильник и пистолет ниже по течению реки. Моя команда только что установила, что оба предмета принадлежат Харри Холе. Сейчас мы собираем последние кусочки пазла, и совсем скоро дело будет полностью раскрыто, а в этом случае мы не сможем ждать, Братт, уж простите. Но я готов пойти навстречу лично вам и…

– Это не мое личное желание, Винтер, я думаю о прессе. О том, что мы должны как можно лучше подготовиться и тщательно продумать, как преподнести все общественности.

– Ну, положим, результаты работы Крипоса общественности представит Крипос, а не Полицейское управление Осло. Но я понимаю ваши колебания. Журналисты, конечно, будут задавать много бестактных вопросов начальству Холе, и я понимаю, что вам требуется время, чтобы решить между собой, как вы будете на них отвечать. Так вот, чтобы пойти вам навстречу, мы в Крипосе приняли решение не устраивать пресс-конференцию завтра утром, как собирались, а отложить ее, перенести на вечер, на девятнадцать часов.

– Спасибо, – поблагодарила Катрина.

– В то же время мы рассчитываем, что вы объясните сотрудникам офиса ленсмана в Сигдале, что им не стоит обнародовать имя погибшего…

Катрина вдохнула, но не стала ничего говорить.

– …до того, как Крипос сообщит его общественности.

«Понятно, ты хочешь приписать все заслуги себе, – подумала Катрина. – На пресс-конференции представишь это дело как результат деятельности команды Крипоса и своих собственных дедуктивных способностей, превзошедших даже суперследователя Харри Холе: еще бы, ведь злоумышленнику пришлось пуститься в бега и найти быстрый способ покинуть этот мир».

Но вслух, разумеется, она ничего такого не сказала, а ответила коротко:

– Я проинформирую начальника полиции.

И на этом разговор завершился.

Катрина прокралась в спальню и склонилась над видавшей виды детской кроваткой, выкрашенной синей краской. Она досталась им от родителей Бьёрна – он сам, а также все его многочисленные братья и сестры, племянники и племянницы спали в этой кроватке, когда были маленькими. Через тонкую стену кабинета она слышала, что муж все еще плачет. Тише, но с тем же болезненным отчаянием. И, глядя на лицо спящего Герта, Катрина подумала, что горе Бьёрна странным образом принесло ей облегчение. Теперь из них двоих сильной должна быть она, она просто не может позволить себе впасть в сентиментальные раздумья. Потому что жизнь продолжается и у них есть ребенок, о котором надо заботиться.

Внезапно малыш открыл глаза.

Заморгал, поводил глазенками, попробовал сфокусироваться на чем-нибудь.

Она погладила мальчика по удивительно светлым кудряшкам.

«Кто бы мог подумать, что у черноволосой девушки с западного побережья и рыжеволосого тутенца родится настоящий житель фьордов», – сказала бабушка Бьёрна, когда они приехали в Скрейе навестить старушку в больнице и показали ей Герта. Взгляд ребенка отыскал глаза матери, и Катрина улыбнулась. Улыбаясь и поглаживая сынишку, она тихо напевала колыбельную, пока его веки не сомкнулись вновь. Только тогда она вздрогнула, потому что ей вдруг показалось, что перед ней не спящий малыш, а совершенно другой человек, взирающий на нее с той стороны смерти.