Катрина Братт подавила зевок, понадеявшись, что никто из трех других собравшихся за столом в кабинете начальника полиции этого не заметит. После вчерашней пресс-конференции, посвященной аресту подозреваемого по делу Ракели, у нее было много забот. А когда она наконец-то добралась до дому и улеглась в постель, малыш почти всю ночь не давал ей спать.

Катрина от души надеялась, что сегодня марафон не продолжится и можно будет передохнуть. Поскольку имя Свейна Финне ни разу не упоминалось в СМИ, наступил некий информационный вакуум, они попали в «глаз» урагана, где, по крайней мере на какое-то время, действительно стало тихо. Но день еще только начался, и невозможно было предугадать, что он принесет.

– Спасибо, что смогли так быстро принять нас, – поблагодарил Юхан Крон.

– Не за что, – кивнул начальник полиции Гуннар Хаген.

– Прекрасно. Тогда перейдем прямо к делу.

«Стандартная фраза человека, привыкшего брать быка за рога», – подумала Катрина. Потому что, хотя Юхану Крону явно нравилось выступать в свете софитов, он был прежде всего профессионалом. Знаменитый адвокат на пороге пятидесятилетия по-прежнему выглядел как бывшая жертва издевательств, как подросток-изгой, который теперь в качестве защитных доспехов использовал свою прекрасную профессиональную репутацию и с недавних пор обретенное самодовольство. Насчет жертвы издевательств Катрина прочитала в его интервью одному из глянцевых журналов. Речь шла не об обращении из серии «будем-бить-тебя-каждую-свободную-минуту», которое Катрина испытала в детстве на себе, а о том, что бедного мальчика дразнили, не приглашали на дни рождения, не принимали в игры. Иными словами, он подвергался таким же издевательствам, что и каждая вторая знаменитость (если верить их словам). Сейчас-то они охотно рассказывали об этих событиях, вызывая восторг публики своей откровенностью. Крон утверждал, что якобы решил поведать правду, чтобы облегчить долю других примерных учеников, оказавшихся в схожей ситуации. Катрина не слишком-то верила в искренность адвоката, поскольку он никогда на ее памяти не испытывал сочувствия к жертвам преступления. Хотя, возможно, именно в этом и заключался высший пилотаж. Настоящий профессионал отличается беспристрастностью и, если его клиента в чем-то обвиняют, должен обладать способностью отключить сопереживание к жертве и сфокусироваться исключительно на благе своего подзащитного. Так или иначе, Крон добился на профессиональном поприще огромных успехов, и сама Катрина проиграла многие дела, в которых выступала против него, что, признаться, мучило ее.

Адвокат бросил взгляд на часы «Патек Филипп» на левой руке, а правую протянул в сторону сидевшей рядом с ним молодой женщины. Она была одета в скромный, но дорогущий костюм от «Гермеса». Наверняка эта девица с отличием окончила юридический факультет. Катрина Братт поняла, что подсохшие венские булочки, которые, как ей казалось, она видела на этом же столе во время вчерашней встречи, сегодня тоже съедены не будут.

Хорошо отрепетированным движением – так операционная сестра подает скальпель хирургу – молодая женщина вложила в руку шефа желтую папку.

– Это дело широко освещается в СМИ, – сказал Крон, – что не приносит пользы ни вам, ни моему клиенту.

«Но зато приносит пользу тебе», – подумала Катрина и задалась вопросом: не должна ли она предложить кофе посетителям и начальнику полиции?

– Поэтому я полагаю, что в наших общих интересах как можно скорее прийти к соглашению.

Крон открыл папку, но не заглянул в нее. Катрина не знала, правда это или миф, но рассказывали, будто бы Крон обладает абсолютной фотографической памятью и в студенческие годы развлекал публику на вечеринках тем, что просил назвать номер любой из трех тысяч семисот шестидесяти страниц «Сборника законов Норвегии», после чего наизусть цитировал от начала и до конца ее содержание. Вечеринки умников. Саму Катрину в студенческие годы на такие тусовки не звали, потому что в своем кожаном прикиде и с панковской прической она была одновременно красавицей и аутсайдером. Катрина не тусовалась ни с панками, ни с нормальными успешными ребятами. Поэтому ее пригласили в компанию зубрил. Но она отказалась, не захотела примерить на себя роль «красивой-девочки-выражающей-солидарность-с-милыми-асоциальными-умниками». Катрина Братт была самодостаточной. Более чем. Она ведь в юности даже лечилась у психиатра, причем ей постоянно меняли диагнозы. Но все-таки она как-то справилась.

– После того как моего клиента арестовали по подозрению в убийстве Ракели Фёуке, появились также три заявления об изнасиловании, – говорил Крон. – Одно из них написано героиновой наркоманкой, которая уже дважды получала от государства компенсацию жертвам изнасилований на, мягко говоря, сомнительных основаниях и без постановления суда. Вторая дама, насколько я понял, сегодня решила отозвать свое заявление. У третьей, Дагни Йенсен, нет никаких шансов выиграть дело, поскольку она не располагает никакими доказательствами, а мой клиент утверждает, что все произошло по взаимному согласию. Ведь даже человек, отбывший срок, должен иметь право на сексуальную жизнь, а не служить легкой добычей для полиции или любой женщины, испытывающей запоздалое раскаяние, согласны?

Катрина попыталась понять, что думает по этому поводу молодая женщина, сидевшая рядом с Кроном, но лицо той оставалось совершенно бесстрастным.

– Мы знаем, сколько полицейских ресурсов требуется для работы с подобными сомнительными делами об изнасиловании, а перед нами целых три таких дела, – продолжал Крон, глядя прямо перед собой, как будто там находилась невидимая остальным шпаргалка. – В мои обязанности не входит защита интересов общества, но, как я уже говорил, я думаю, что в данном конкретном случае наши интересы могут совпадать. Мой клиент согласился сознаться в убийстве при условии, что с него будут сняты обвинения в изнасилованиях. Речь идет об убийстве, по которому, насколько я понимаю, у вас нет ничего, кроме… – адвокат заглянул в бумаги, словно ему было необходимо удостоверится в правоте своих слов, – доски для разделки хлеба, признания, полученного под пытками, и довольно сомнительного видео: там может быть изображен кто угодно; возможно, это даже кадры из какого-то фильма.

Крон поднял глаза и вопросительно посмотрел на них.

Гуннар Хаген взглянул на Катрину.

Она кашлянула.

– Хотите кофе?

– Нет, спасибо. – Крон осторожно почесал – а может, пригладил – бровь указательным пальцем. – Мой клиент, если мы придем к соглашению, рассмотрит также возможность отозвать свое заявление на инспектора полиции Харри Холе, который похитил его и удерживал против воли, а также нанес ему телесные повреждения.

– В данном конкретном случае, – пробурчал Хаген, – Харри Холе действовал не как инспектор полиции, а как частное лицо. Если кто-то из наших сотрудников, будучи при исполнении служебных обязанностей, нарушит законы Норвегии, я сам подам на него заявление.

– Конечно-конечно, – кивнул Крон. – Я вовсе не хочу заострять на этом внимание, просто к слову пришлось.

– Это первое, – гнул свое Хаген. – Теперь дальше. Вы, надеюсь, понимаете, что заключение сделок такого рода, как вы нам предлагаете, обычно не практикуется полицией Норвегии. Сокращение срока – да. Но снятие обвинений в трех изнасилованиях…

– Я понимаю, что начальник полиции имеет все основания возражать, но будет ли мне дозволено напомнить, что моему клиенту далеко за семьдесят и, при условии вынесения ему обвинительного приговора по делу об убийстве, он достигнет в тюрьме весьма преклонного возраста и вряд ли вообще выйдет на свободу. Честно говоря, я не вижу особой разницы в том, за что именно он понесет наказание. Так что, вместо того чтобы придерживаться принципов, от которых никому нет проку, может быть, мы лучше спросим женщин, которые подали заявления, что бы они предпочли: чтобы Свейн Финне умер в камере, отбывая двенадцатилетний срок, или чтобы они вновь могли повстречаться с ним на улице через четыре года? Что касается компенсации жертвам насилия, то я уверен, что мой клиент и его предполагаемые жертвы могут прийти к полюбовному соглашению во внесудебном порядке.

Крон протянул папку своей ассистентке, и Катрина заметила, как та украдкой взглянула на него со смешанным чувством страха, восхищения и влюбленности. Она была совершенно уверена, что эти двое пользуются темной кожаной мебелью адвокатской фирмы в нерабочее время.

– Спасибо, ваша позиция нам абсолютно ясна, – сказал Хаген, встал и протянул адвокату руку через стол. – Мы сообщим о своем решении в ближайшее время.

Катрина тоже встала и, пожав на удивление влажную и мягкую ладонь, поинтересовалась:

– А как ваш клиент себя чувствует?

Крон серьезно посмотрел на нее:

– Естественно, он морально сломлен и очень переживает.

Катрина понимала, что лучше бы промолчать, но не смогла сдержаться:

– Может, прихватите с собой венскую булочку, чтобы подбодрить его? Их все равно выбросят.

Крон пару секунд не отрываясь смотрел на нее, а потом перевел взгляд на начальника полиции:

– Всего доброго, и надеюсь, вы свяжетесь со мной в течение дня.

Катрина со злорадством наблюдала, как дамочка-прихвостень Крона семенит рядом с шефом: юбка у красавицы была такой тесной, что ей приходилось делать по три шага на каждый его шаг. А затем прикинула, какие могут быть последствия, если в тот момент, когда эта парочка будет выходить из здания, она швырнет на них с шестого этажа венские булочки.

– Ну? – спросил Гуннар Хаген, после того как дверь за посетителями закрылась.

– И почему это, интересно, адвокатов всегда представляют одинокими рыцарями справедливости?

Хаген тихо засмеялся:

– Они должны противостоять полицейскому государству, Катрина, а объективность никогда не была твоей сильной стороной. Как и сдержанность.

– Сдержанность?

– Ну а кто предложил угостить Финне венскими булочками?

Катрина пожала плечами:

– Что думаете о предложении Крона?

Хаген потер подбородок:

– Да уж, проблема. С одной стороны, убийство Ракели получило широкий резонанс и по данному делу на нас давят с каждым днем все больше, так что, если нам не удастся осудить Финне, это станет поражением десятилетия. С другой стороны, в последние годы внимание общества к преступникам-насильникам, разгуливающим на свободе, повышено, а если мы еще откажемся от трех заявлений… Как ты считаешь, Катрина?

– Я ненавижу этого типа, но он выдвинул вполне разумное предложение. Думаю, нам следует быть прагматичными и рассматривать всю картину в целом. Позвольте мне поговорить с женщинами, которые подали заявления на Финне. Постараюсь их убедить.

– Вот как? – Хаген осторожно кашлянул. – Кстати, об объективности…

– Да?

– Твоя точка зрения никак не зависит от того факта, что в этом случае Харри также может избежать наказания?

– А это тут при чем?

– Вы очень тесно работали вместе и…

– И что?

– И я не слепой, Катрина.

Она подошла к окну и посмотрела на пешеходную дорожку, идущую от Полицейского управления Осло через парк Бутспаркен к улице Грёнландслейре, по которой медленно двигался транспорт. Снег в парке окончательно сдал свои позиции.

– Вы когда-нибудь совершали поступки, о которых впоследствии сожалели, Гуннар? Я хочу сказать, по-настоящему сожалели.

– Хм… Мы все еще говорим о полицейской работе?

– Не обязательно.

– Ты что-то хочешь рассказать мне?

Катрина подумала, что ей стало бы намного легче, если бы она кому-нибудь рассказала правду. Если бы хоть кто-то узнал. Раньше она надеялась, что бремя тайны со временем станет легче, но все оказалось наоборот: оно становилось тяжелее с каждым днем.

– Я понимаю его, – тихо сказала она.

– Крона?

– Нет, Свейна Финне. Я понимаю, почему он хочет сознаться.