– Староста просил передать, – крикнул Марран, прыгая на одной ноге, чтобы стряхнуть промокший сапог, – что у лесничего с дальнего хутора заболела жена. И не соблаговолит ли господин маг утрудиться и проведать больную в ближайшее по возможности время, чем заслужил бы глубочайшую признательность… Ларт? Ты здесь?

Из глубины дома не доносилось ни звука. Марран помедлил, вслушиваясь, затем пошел вперед, переступая босыми ногами по деревянным половицам, обычно скрипящим на разные лады. Сейчас же молчали и они. Дом притих в ожидании; видимо, хозяин был занят чем-то важным.

У хозяина были гости.

– Не знаю, чего ты от меня хочешь, – донесся из-за двери кабинета приглушенный голос Орвина. Марран знал его, но видел редко, прорицатель жил один и нечасто выбирался в люди. Что-то случилось, раз он здесь; возможно, близился конец света. Марран бы не отказался на это посмотреть.

Ларт неразборчиво ответил. Марран прижался ухом к двери, но стоять так было неудобно, и он решил проблему проще: обернулся паучком и скользнул в щель между дверью и полом, быстро и бесшумно. Он любил это обличье, идеальное для подслушивания, как и все прочие, как любил перевоплощение само по себе. Это искусство давалось ему легко и свободно, легче заклинаний и ритуалов, хотя и с ними он справлялся без труда.

Всегда оставалась возможность окончить свои дни под чьим-то каблуком, но Марран был готов идти на риск.

Он притаился в щели между стеной и шкафом и весь обратился в слух.

– Я чувствую это, – сказал Орвин; прямой, как струна, он стоял перед высоченным Лартом и смотрел на него снизу вверх, но без страха. – Это поветрие… Он вернулся.

– Ты знаешь наверняка? – допытывался Ларт.

– Я чувствую, – просто повторил Орвин. Рука его непроизвольно дернулась к амулету Прорицателя, золотой пластинке на шее. – И ты тоже, тебе просто не хочется это признавать. Ты должен что-то сделать.

– Почему я? Почему ты не пошел к Эсту?

– Я хотел. Но его нет, он уехал, и я не могу его дозваться.

Ларт хмыкнул и отвернулся. Некоторое время оба молчали.

– Дерево гниет с корней, – сказал Орвин, и Ларт вздрогнул.

– Что?

– Это то, что я слышу, Ларт. «Алой нитью в игольное ушко». «Дерево гниет с корней». – Он развел руками, будто извиняясь. – Это не пророчество. Просто несколько слов…

Он умолк, словно не знал, что сказать дальше.

«Алой нитью», – повторил про себя Марран. Вспомнилась не к месту то ли детская присказка, то ли примета: если завязать на запястье красную нитку, можно падать где угодно, разбивать колени и локти, колоть пальцы иголкой, а кровь из ранки не потечет. Ерунда, конечно, Марран пробовал ради интереса, как пробовал все. Сам ножом надрезал кожу на ладони, а потом удовлетворенно слизывал алые капли – действительно вранье, и сомневаться не стоило.

Тут Орвин наконец подобрал слова.

– Это… как будто предыдущий Прорицатель нашептывает мне что-то, пытается дать подсказку. Он ведь тоже был там, помнишь?

– Я помню, что он умер одним из первых, – сухо сказал Ларт. – Держись подальше отсюда, Орвин. Не выходи из дома какое-то время. Я сделаю, что смогу. – Он глубоко вздохнул. – С корней гниет, значит?

– Я хотел бы помочь больше, – отозвался Орвин с такой тоской в голосе, что Маррану стало жутковато. – Прости.

Ларт махнул рукой, и Орвин вышел из кабинета, притворив за собой дверь. Под его шагами половицы наконец проснулись, провожая гостя заунывным, на редкость тоскливым скрипом.

Марран засеменил всеми восемью лапками в ту же сторону, но не успел – Ларт накрыл его ладонью. Спустя секунду под его рукой уже была лохматая мальчишеская голова.

– Я должен был знать, – с выражением сказал Ларт. – Почему ты не можешь постучать и войти, как все нормальные люди?

Марран вывернулся из-под его руки и с независимым видом скрестил руки на груди.

– Не хотел перебивать важный разговор. Что-то случилось?

– Случилось, – эхом отозвался Ларт. – Помнишь, что я рассказывал тебе про Черный Мор?

И следующие слова Маррана застряли в горле.

Про Мор он знал мало, на самом деле. То, что случилось полтора столетия назад, беззаботному подростку кажется чем-то настолько далеким, что больше напоминает сказку. Страшную сказку о том, как в дома людей приходила смерть, не щадя никого на своем пути: одних она забирала, других оставляла свидетелями, и эта участь была едва ли не горше. Сказку об улицах с разбитыми окнами, о воющих над мертвыми детьми матерях, о зловонии, проникающем во все щели. О телах, которые море вынесло на берег, – в то время ходили слухи, что Мор боится воды, и отчаявшиеся люди прыгали в лодки и гребли, а то и просто кидались в волны. Они плыли, сколько хватало сил, и неизменно погибали, потому что уже тогда все корабли Южного торгового пути огибали чумную землю стороной.

А потом все закончилось. Ларт говорил, что, должно быть, это постарался какой-то маг и, скорее всего, погиб при этом. Как обидно, что никто не запомнил его имени, подумал тогда Марран.

И конечно же, он не мог себе представить, что однажды придется пережить это наяву.

На первый взгляд не изменилось ничего, хотя Марран знал, что еще рано, что еще не началось, и все равно от страха и от злости на бессилие замирало сердце. Вестей от семьи лесничего не было, но уже наутро слегла – злая ирония судьбы – маленькая дочь лекаря. Лекарь уже знал; по поручению Ларта Марран рассказал о пришедшей беде только ему и старосте, чтобы избежать паники. Поверили они сразу.

А началось все по-настоящему спустя пару дней, когда Марран совсем измучился от бесплодной потребности что-то делать.

Книг у Ларта было много. Самых разных: от тонких и маленьких, со странными названиями и иллюстрациями (Марран сунул нос как-то раз и тут же сморщился: какая гадость!), до увесистых, с прочными переплетами томов, некоторые из которых даже закрывались на замки. Одни шевелились, вздыхали страницами, раскрывались навстречу, другие шипели, грозясь прищемить палец. Эти Марран привычно обошел стороной, направляясь к полке с книгами заклинаний.

Он вытащил одну из них на свет, сдул пыль с обложки, раскрыл наугад и принялся листать. Марран не знал, что именно ищет; знал только, что должен найти что-нибудь, что помогло бы отвести беду. Заклинания упокоения, умиротворения, призыва, очищения, закрепления, освобождения – что-то из этого явно подходило, но что именно, он не мог определить. И нельзя было предугадать, как подействует то или иное заклятие. Очень не хотелось случайно взорвать себя вместе с домом или призвать что-то еще более жуткое.

Марран остановился на заклятии определения – более-менее мирном. Больше всего сейчас ему до жути, до мурашек, до комка в горле хотелось увидеть то, с чем ему предстояло столкнуться, в глаза тому, у чего, вполне вероятно, даже и глаз нет. Понять, откуда оно пришло.

Где его гниющие корни.

Он встал перед зеркалом в прихожей, обычным с виду, а на самом деле довольно-таки капризным. Отражало оно Маррана через раз, иногда почему-то повзрослевшим, иногда печальным, куда-то бесконечно идущим. Марран подозревал, что зеркало таким странным образом ревновало к нему Ларта. В любом случае, значения это не имело – для заклинания подходило любое зеркало. Еще там полагались горящие свечи и некоторая дополнительная обстановка, но времени на это не оставалось. Ларт мог вернуться в любую минуту, а у Маррана было ясное предчувствие, что идею тот не одобрит.

От первых же слов поверхность зеркала пошла рябью, точно от ветра. Марран читал дальше, все больше увлекаясь; зеркало перед ним прогибалось внутрь, словно корчась от боли, в отражении замелькали изображения – люди, дома, города, море, острова, снова люди, работающие в поле, играющие на улицах дети. Мгновение – и панорама деревни с высоты птичьего полета, еще мгновение – и прямо перед глазами травинка, которую можно разглядеть во всех подробностях.

И на самой границе поля зрения, ускользающее от взгляда, но неизменно пронизывающее всю картинку – нечто настолько чуждое, что Марран отшатнулся. Попытался зажмуриться, но не смог: оно удерживало его, будто присосавшись к взгляду. Края зеркала подернулись серой паутиной, медленно расползающейся по поверхности – и по отражению, и вглубь, пожирая травинку, дома, людей, пока Маррану не стало казаться, что сейчас клочья этой паутины дотянутся и до него самого.

Его дернули за воротник, оттаскивая от зеркала, и в этот же миг оно вспыхнуло ослепительным белым светом, снова выгнувшись, и тут же погасло, вернулось в свой привычный вид. Марран увидел в отражении себя, взъерошенного, в обнимку с книгой, и Ларта рядом – тоже взъерошенного и очень злого. И, кажется, немного испуганного. Марран тут же неловко отвел глаза.

– Никогда так не делай, – сказал Ларт таким голосом, что Марран понял: больше эту книгу не откроет.

Винить Маррана Ларт не мог – он признался себе в этом скрепя сердце, глядя на книгу, которую и сам уже перелистал от начала до конца.

Вечером того же дня приходил староста поселка. Комкая в руках шляпу, он стоял посреди полумрака прихожей и умоляюще смотрел снизу вверх, ожидая чудодейственного магического вмешательства. Что Ларт мог ему сказать?

Ларт не был целителем, но знал травы, знал, как устроено человеческое тело, мог определить недуг и, возможно, даже подсказать, как его вылечить, но Мор не лечится. Мор приходит и берет свое, и целительство здесь бессильно, хоть ты все умные книги в доме перечитай. Ларт все-таки перелистал несколько, но быстро сдался – тут нужен был магический подход. Как поймать за руку тень? Как извлечь из тела тлен? Как поразить врага, слившегося со своей жертвой в одно целое?

Он ощущал присутствие этого врага, неуловимо витавшее в пропахшем смертью воздухе поселка, когда шел к очередному пораженному дому. Заходил, говорил ободряющие слова и выходил ни с чем. Марран всюду упрямо таскался за ним, непривычно тихий; возможно, чувствовал вину за свою выходку или затевал очередную. Ларт с радостью отослал бы его прочь, куда-нибудь в безопасное место, но более безопасного места, чем рядом с собой, так и не придумал.

– Я не могу смотреть им в глаза, – признался Марран, когда они возвращались домой после очередного безнадежного дня. – Они так в меня верят… В тебя, конечно, больше всего, но и в меня, я ведь тоже маг. И тоже ничего не могу. Как такое может быть?

– Магия не всесильна, – сумрачно сказал Ларт. – Есть в мире вещи за пределами и твоих, и моих возможностей. Нельзя остановить смерть. Нельзя подарить жизнь. Можно попытаться спасти того, кто еще не умер, если знать наверняка, что его убивает. Если узнать причину, понять, откуда все пошло, где корень зла…

Тут его словно толкнуло, и он споткнулся на ровном месте.

– Дерево гниет, – пробормотал Ларт, глядя себе под ноги, – с корней…

Он круто развернулся к Маррану, тот даже отступил на шаг от неожиданности.

– Кто заболел первым?

– Первым? – повторил Марран, наморщив лоб, и тут же вскинулся, расширив глаза. Соображал он быстро.

– Лесничий, дом на опушке, там его жена… три дня назад она слегла, сейчас, должно быть, уже и могилу засыпали, если было кому. Ларт?

– Если понадобится, мы разроем эту могилу. Но мне кажется, не понадобится.

На кухонном столе, прямо на голой деревянной столешнице лежала женщина. Лицо ее, осунувшееся, изможденное, было бледным, словно осколок луны. Жизнь еще не покинула тело; скорее, просто не могла покинуть. Кто-то словно удерживал человеческую душу насильно, вынуждая гнить взаперти до тех пор, пока Мор не утолит свое ненасытное брюхо.

Или пока кто-то не вмешается.

– Оставьте нас, – сказал Ларт, и хозяин дома, бросив на них с Марраном умоляющий взгляд, торопливо вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

В молчании Ларт и Марран обошли комнату по кругу, расставили по углам свечи, тщательно выверяя расстояние, и зажгли их. Марран, шурша листом бумаги со схемой, ползал под столом, вычерчивая мелом символы.

Ларт взял женщину за безвольную холодную руку, поискал пульс – и не нашел. Достал из-за пояса кинжал, растер пальцем венку на тонком запястье, осторожно тронул ее острием лезвия и вгляделся в след. Ничего. Ранка не покраснела, не выжала из себя ни одной капли – края просто немного разошлись, обнажая сероватую плоть. Что-то клейкое, напоминающее грубо сплетенную паутину, налипло и на кончике лезвия.

– В ней что, совсем не осталось крови? – тихонько спросил Марран. – А как же она тогда… как же она еще жива?

– Ее питает сам Мор, – пояснил Ларт, откладывая кинжал в сторону. – Она нужна ему как якорь, зацепивший его за этот мир. Пока она жива, он может действовать.

Марран еле слышно сглотнул.

– Нам… придется ее убить?

– Нет конечно, – нахмурился Ларт. – Если рвется веревка, удерживающая зверя, он вырывается на волю, круша все вокруг. Мы должны тянуть на себя эту веревку, подтягивать зверя ближе, пока не окажемся с ним лицом к лицу. Тогда мы сможем ему противостоять. Я понятно изъясняюсь?

Снисходительный тон всегда действовал на Маррана как ведро холодной воды, приводя его в чувство. Сработало и сейчас: Марран уязвленно вздернул подбородок, сразу став похожим на прежнего себя.

– Как будем тянуть?

Ларт только вздохнул.

За окнами стемнело, и свечи, казалось, разгорелись ярче, освещая беспомощную больную женщину на столе и двух магов над ней – не менее беспомощных.

– Заклинание призыва, – бормотал Ларт, вышагивая из стороны в сторону, – работает только на живых и мертвых, нежить оно не возьмет. Выжить… выжать его из тела, может быть, огонь… нет, огнем нельзя, слишком грубо, нужно тоньше, нужно ювелирно! Светлое Небо, эти прорицатели никогда не могут просто объяснить, обязательно нужно говорить загадками!

– Это и есть загадка, – сказал Марран, глядя в пустое лицо женщины. – Но он же не виноват. Он не записывал свое прорицание под диктовку, только передал то, что смог услышать. Ларт?

– Что? – Ларт круто развернулся. Марран сидел у стола, нахохлившись, как птенец, совершенно неподвижный, и было в этой неподвижности, так ему не свойственной, что-то зловещее.

– Загадка проще, чем кажется. – Он как будто говорил сам с собой. – Это подсказка. Это… вход.

– Какой вход? Что ты несешь?

– Алой нитью, – сказал Марран, и голос его чуть дрогнул, когда он взял женщину за запястье, там, где виднелся след от укола. Он накрыл ранку большим пальцем и зажмурился.

Ларт не успел ни испугаться, ни предостеречь, ни тем более остановить. Марран исчез – в долю мгновения, и в эту долю Ларт успел увидеть, что он не исчезает в никуда, не растворяется в воздухе; он стекает в эту крохотную ранку, как вода утекает в песок, как хвост ящерицы мелькает напоследок в камнях, как шелковая нить скользит в узкое продолговатое…

Игольное ушко.

В следующую секунду страх затопил его целиком.

– Марран!

Женщина глубоко, прерывисто вздохнула, задышала чаще, задрожала. Ларт схватил ее за руку, чуть выше заклятого пореза, и прикосновение обдало жаром. Там, под бледной кожей, будто подбросили в умирающий костерок стопку сухой, мгновенно занимающейся огнем бумаги. Огнем, пульсирующим в ритме сердца, выжигающим чужое изнутри.

Только Маррану могла прийти в голову такая идея. Только он осмелился бы воплотить подобное. И смог бы – тоже только он.

Ларт знал пределы своих сил. Пределов силы Маррана он не видел.

Женщина уже билась в горячке, исходя маслянистой черной пеной изо рта, колотясь всем телом о поверхность стола. Пламя свечей вокруг нее пульсировало все в том же ритме, то вздымаясь, то опадая, но не гасло. Ларт протянул руку вперед, задержав над грудью женщины, и ощутил, как воздух уплотняется, словно готовясь принять в себя что-то. И едва успел отдернуть руку, не сводя глаз с обретающего форму сгустка уродливой, ненавидящей силы. Той самой, неосторожно овеществленной Марраном в зеркале. Только теперь перед ним было не отражение. Суть.

И только тогда Ларт вспомнил нужное заклинание.

Слова шли на язык сами: заклинаю, изгоняю, из тела, из духа, из плоти, из крови, из одного, как из всех, закрываю, запрещаю, замыкаю, заклинаю… Между разведенными в стороны напряженными руками оно дрожало, пульсировало, тянулось – и не могло дотянуться. В комнате стремительно темнело, потом светлело. Мир за гранью обозначенного свечами круга размывался, как бывает, когда смотришь сквозь запотевшее окно. Доски пола плясали под ногами, а звуки все ушли, оставив звенящую тишину. Последние слова заклинания Ларт выкрикнул, не слыша собственного голоса, и из последних сил резко, на выдохе, свел ладони вместе в замыкающем жесте.

Когда он вдохнул снова, все было кончено.

– Марран!

Ларт схватил его за плечи, потряс – голова Маррана безвольно перекатилась в сторону, но глаза чуть приоткрылись. Марран часто заморгал, потом закашлялся, и по его телу пробежала дрожь.

– Я… что случилось? Ничего не помню, – пробормотал он, пытаясь сесть. Ларт решительно придержал его за плечо.

– Ты перенапрягся, – коротко сказал он. – Лежи спокойно.

– Я… мы… это ты его остановил? Ты смог?

Марран выглядел растерянным, испуганным, и еще было в его взгляде едва уловимое напряжение: казалось, он колебался, не зная, какой ответ хочет услышать.

Зато Ларт знал наверняка, какой ответ он услышать должен.

Сколько же в нем силы, Светлое небо. Невозможно ни нащупать, ни увидеть ее дна – а ведь он еще мальчишка, что же будет спустя годы? Заклинание, то самое, перед зеркалом, было одним из самых элементарных, а Марран вывел его на такой уровень, что едва удалось порвать! Перевоплощается он как дышит, и это не только чистая сила, не только гибкость воображения – это дар, врожденный талант. Марран сам – воплощенный талант.

Слишком юный, чтобы это понять. Слишком неопытный, чтобы распорядиться своей силой верно. Слишком…

Слишком рано.

– Да, – глухо сказал Ларт. – Я его остановил. Все кончено.

– Здорово, – выдохнул Марран с видимым облегчением, и в голосе его прозвучало такое восхищение, что все внутри Ларта свело едким чувством вины. Он обманул мальчишку, присвоил себе то, что тот сделал. Так правильно. Так нужно. Мальчишка слишком молод, чтобы пытаться такое повторить, это слишком опасно, ему лучше просто не знать…

Ларт подхватил Маррана на руки – тот слабо сопротивлялся – и зашагал к двери.

Женщина за его спиной наконец была мертва.

Ларт провел пальцами по клавишам, едва касаясь их, и, чуть помедлив, убрал руку. В соседней комнате спал беспокойным сном Марран; тревожить его после событий сегодняшнего дня казалось кощунством.

И еще очень, очень не хотелось смотреть ему в глаза.

Клавесин был немым укором. Ларт вздохнул и опустил крышку, оперся на нее локтями, растер виски кончиками пальцев.

– Закрой окно, – устало сказал он, не оборачиваясь. – Сквозняк.

От дальнего окна донесся хриплый смешок, и долговязая худая тень шагнула в комнату, казалось, прямо из поверхности шторы.

– Спасителю города не спится?

– Не делай вид, что ты ничего об этом не знаешь, Аль.

Минуты две между ними царило молчание, затем Ларт раздраженно щелкнул пальцами, зажигая свечу в большом подсвечнике. Неровный желтоватый цвет выхватил из темноты лицо гостя и неприятную улыбку на этом лице. Бальтазарр Эст, величайший волшебник в своих владениях по ту сторону реки; последний раз по эту сторону он заходил едва ли не полгода назад. Собственно, когда реку и порешили сделать границей – чуть было не притопив в горячке деревеньку за излучиной, но право же, это такие мелочи, когда ссорятся два старых соперника…

– Очень прискорбно признавать, – протянул Бальтазарр, – но в этот раз я одобряю твое решение. Мальчишка слишком силен. Ему самому лучше не знать, насколько. Признайся, – усмехнулся он внезапно, – ты солгал не ради его блага, верно?

– Я не солгал, – сквозь зубы сказал Ларт. – Я… не сказал всей правды.

– Но ты знаешь всю правду. Он сильнее, чем ты был в его возрасте, и он быстро учится. Скоро он захочет свободы. Два сокола не уживутся в одном небе. Не разумнее ли подрезать птенцу крылья, чтобы всем было спокойно?

– Ты боишься, что он станет сильнее тебя? – прямо спросил Ларт. – Что тебе придется признать его превосходство? Ты ему завидуешь?

Бальтазарр спокойно пожал плечами – вот уж кто был с собой честен.

– Разве ты – нет?

Ларт промолчал и поднялся, показывая, что разговор окончен. Бальтазарр шелестнул плащом, отступая во тьму.

– Мальчишка еще доставит нам хлопот, – от окна донесся его хриплый голос. – И – попомни мои слова – это будут очень, очень большие хлопоты.

И дом затих.

Ларт задумался. Подрезать крылья птенцу – так просто… Мальчишка ничего и не узнает.

Вот только… Вот только – как с этим жить?