Глава 21

На этот раз солнце взошло тихо. Ниланджана никогда не ставила будильник, поскольку грохот первых лучей зари и так поднимал ее каждое утро очень рано. Некоторые – например, Карлос – продолжали спать дальше, но она всегда спала чутко, даже если ей ничто не мешало.

В это утро, однако, она проснулась и обнаружила, что восход прошел гладко и непримечательно, или так же гладко и непримечательно, как мог бы пройти ядерный взрыв с облаком высотой в миллион километров, вроде бы возникающим из земли, и что солнце взошло пару часов назад. Хотя было еще совсем рано, ей казалось, что она проспала. Это ощущение возникло как сочетание наслаждения и вины.

Дэррил еще спал – развалившись и похрапывая, отчего было неудобно спать с ним в одной постели. Ниланджана освободила свои ноги из-под его и встала с кровати, нарочно подергала матрас, но он продолжал спать.

Он неторопливо вошел на кухню через час после того, как она позавтракала, налил себе чашку холодного кофе и сделал символический тост.

– Готова? – спросил он.

– Я решилась. Это как-то похоже на готовность?

– Самое близкое, что испытывает большинство людей.

Она кивнула, предложив ему кукурузных хлопьев, но он покачал головой.

– Перед службами необходимо поститься, – объяснил он. – Так твой голод напомнит тебе о голоде Улыбающегося Бога.

– Тебе не кажется странным исполнять эти предписания непосредственно перед тем, как начать разведку в церкви?

Дэррил сел напротив нее и прикусил губу.

– Я хочу помочь тебе доказать, что моя церковь на самом деле ничего такого не замышляет. Но обряды моей религии – не набор бессмысленных запретов. Голод во время службы, когда мы говорим об Улыбающемся Боге, поглощающем наши грехи, создает у меня единение с Его голодом. И единение со своими единоверцами и со всей вселенной. Простое действие – не есть несколько часов – делает меня ближе к великим и сверкающим виткам вселенной. Знаешь, Ниланджана, я буду во все это верить, даже если обнаружится, что стоящие за этой организацией люди делают что-то плохое. Чего они не делают. Но все же. Я не надеюсь, что ты поймешь.

– Нет. По-моему, я понимаю. – Она вообще ничего не понимала. – Давай-ка пройдемся по плану.

Во время служб радостные последователи предпринимали жесткие меры безопасности, что казалось совершенно нормальным Дэррилу и очень подозрительным – Ниланджане. В результате она не сможет пройти через главный вход, не вызвав множество вопросов и не подвергшись тщательному досмотру, который сделает получение любой информации невозможным.

– Твоя задача все равно невыполнима, – сказал он. – Только я смогу зайти в офисы. Я знаю, что искать. То же, что я пытался отыскать не так давно.

– Ты уже что-то высматривал у себя в церкви? – Ниланджана испытала приятное удивление.

– Меня заинтересовала пара книг. В любом случае, мне кажется, тебе стоит посмотреть службу. Это нечто особенное, и только членам церкви разрешено на ней присутствовать. И тебе нужно послушать, что говорит пастор. Она человек харизматичный и умеет убеждать. Я знаю, как устроены офисы, и обследую их на предмет чего-то подозрительного. Служба – это единственное время, когда они совершенно пусты.

– Ни в коем случае. Я никого не заставлю этого делать. Особенно, ты уж извини, особенно члена церкви.

Она могла бы сказать: «Я тебе не доверяю». Это заняло бы меньше времени. Он скорчил гримасу, потом расслабился, сделал глубокий вдох и мягко произнес:

– Ниланджана, если тебя там поймают, ну, я не знаю, что случится. Потому что никто и никогда не пытался туда проникнуть. Но будет плохо. Они могут отправить тебя под арест за незаконное вторжение или, что хуже, разберутся сами. А я, если меня поймают, всегда смогу найти отговорку. Самое худшее, что мне грозит, – это что меня немного пожуют. Но меня и раньше уже жевали.

– Риск меня не волнует. Это мое исследование. И я готова рисковать.

– Понимаю. Но прошу тебя мне довериться. Если моя церковь в чем-то замешана, то тогда у меня на карте стоит гораздо больше, чем у тебя. – Его голос звучал снисходительно, но одновременно нежно и тепло, а его взгляд был искренним и заботливым. Ниланджана подавила подспудное желание поцеловать его руку.

– Ладно, я тебе доверяю, – ответила она, неуверенная, так ли это на самом деле. – Ну, что там у тебя? – Она показала на сумку, за которой он ездил домой накануне вечером.

– Это одеяние и головной убор. Так ты сможешь занять мое место. Во время службы мы все закрыты с ног до головы, поэтому никто не узнает, что ты – это ты. Я сойду со своего места, впущу тебя, а ты сядешь вместо меня.

– Но… мы разной комплекции. По-моему, они заметят.

– Ты удивишься, насколько мешковаты эти вещи. Мы все время путаем друг друга. На самом деле мы создали комитет, которому через месяц представим этот вопрос, так что сейчас самое время.

Глядя на ярко-желтое одеяние, Ниланджана подумала о своем лабораторном столе с чашкой Петри, полной бактерий, побочный продукт жизнедеятельности которых может применяться как пестицид для промышленного земледелия. Вот в чем ее настоящее призвание. А все это так далеко от нее. Она почувствовала, что соскучилась по своему проекту, вспомнив, как ей хотелось, чтобы бактерии выстроились в симметричные узоры.

– Хорошо, – произнесла она. – Если это план, то он принимается. Пошли.

Ниланджана предложила донести одеяние до машины, но Дэррил ответил, что ему нетрудно это сделать самому. В его голосе слышалась обида на то, что она сомневается в его силе, и теперь он хотел ее показать, нагрузив на себя как можно больше. Она закатила глаза, когда он хватал все подряд в нелепой попытке доказать то, что не имело никакого значения и было всем в мире безразлично. Когда он, мужественно покачиваясь, двинулся к машине, она увидела, как быстро работает его большой палец – он набирал сообщение, иногда поглядывая вниз и торопливо печатая буквы.

Ниланджана попыталась подсмотреть, что он пишет и кому, но он повернулся, заслонив от нее телефон. Тогда она решила, что это не ее дело, а кроме того, ей не хотелось лишиться шанса проникнуть в церковь, снова продемонстрировав свое недоверие. Дэррил либо за нее, либо нет, и это была прекрасная возможность узнать правду. Так что она поблагодарила его за то, что он донес сумку, и села в машину.

На автостоянке у церкви радостных последователей яблоку было негде упасть. На службу пришло гораздо больше людей, чем она думала. Это дало Дэррилу прекрасный повод припарковаться в жилом районе за несколько кварталов от церкви, где никто не мог увидеть, как Ниланджана выходит из его машины. Они направились к церкви разными путями: он – напрямик, здороваясь с друзьями и кивнув охраннику на входе, а она – в обход, срезая дорогу по обсаженной кактусами и посыпанной гравием тропинке и спускаясь по травянистому склону к запасному выходу из церкви. Дальше ей ничего не оставалось, кроме как ждать и верить.

Ниланджана легонько топнула ногой. В молитвенном одеянии, желтом и просторном, она чувствовала себя девушкой на школьном балу, оставшейся без кавалера. Она выглядела смешной. Теплый ветерок шелестел травой, блестевшей от воды, украденной в более влажных районах, и она попыталась сделать вид, что все нормально, что у нее все хорошо.

Через несколько минут она поняла, что Дэррил не откроет ей дверь, что вся их затея – жестокая шутка, что это одеяние, наверное, не имеет отношения к радостным последователям, а просто дурацкий наряд, и он поспорил, что она его наденет, и что он с друзьями, скорее всего, смотрит на нее через камеру видеонаблюдения, и они вместе хохочут. Она подумала, что ей надо бы сбросить одеяние, надеть лабораторный халат и, войдя через парадную дверь, сказать им, что она хочет знать, чем, черт подери, они здесь занимаются. Ей придется даже прервать службу, если понадобится, потому что если из-за них Найт-Вэйл окажется в опасности, ей будет уже не до соблюдения приличий. И как они смеют думать, что могут ее дурачить… И тут Дэррил открыл дверь, и она выдохнула.

На нем было такое же одеяние, как и на ней, под мышкой он держал головной убор. Лицо его лоснилось от пота.

– Пора, – произнес он.

Ниланджана надела головной убор. В нем стало душно и жарко. Она смотрела на мир сквозь желтую сетку, и все воспринималось в желто-коричневых тонах.

– Веди, – сказала она.

Впервые в жизни Ниланджана оказалась на религиозной службе. Но человеку не требуется опыт или знания, чтобы составить о чем-то свое мнение. Выясняется, что нужно всего лишь мнение.

Ее отношение к религии всегда было сдержанно-неодобрительным. Она не считала, что люди, верящие во все эти штуки, делают что-то не то – не то в смысле плохое, – и она, конечно же, полагала, что у них есть право верить, если им хочется. Но она также считала, что они и думают что-то не то – не то в смысле неправильно.

Ее взгляд на мир был простым и рациональным. Он таков, каков он есть, думала она. Существуют звезды, луна, почва, собаки, руки, любовь, НЛО, засекреченные правительственные агентства, люди-кроты – и в этом нет никакого волшебства. Реальность – это то, что реально, и ничего больше. Она верила в пользу отсутствия веры. И ее вера в это была огромной. Поэтому она вошла на службу со смешанным чувством опасения и жалости.

Зал был таким, каким она его запомнила, – простым, за исключением одиннадцати витражных колонн, каждая из которых была красива сама по себе, но казалась слишком яркой в окружении незатейливых стен, обшитых бежевым гипсокартоном. На стульях плотными рядами сидели люди, все гендерные, расовые и даже телесные различия которых скрывало единообразие одеяний и головных уборов, и в этом Ниланджана увидела своего рода красоту – красоту единения в общности, когда человек отбрасывает все, что делает его особенным. Потому что по всему, что делает человека особенным, его можно и должно судить. Отказ от этих различий, пусть даже ненадолго, означал отсутствие оснований для любых оценок, заставляя их взаимодействовать между собой на новых условиях.

Ниланджана нерешительно шагнула в зал. Ее отличие от этих людей было скрыто, но она его остро ощущала. Это было усиленное чувство, с которым она жила с тех пор, как приехала в Найт-Вэйл: она здесь чужая.

Стоявший на пороге Дэррил подтолкнул ее вперед, легонько сжав ей руку, и исчез. Теперь для находившихся в зале она превратилась в него, поэтому, направляясь к свободному стулу, на который он ей указал, изо всех сил старалась шагать с неторопливой уверенностью. Никто, похоже, не обратил на нее особого внимания, хотя при взгляде на головные уборы трудно было сказать наверняка. Все как раз исполняли гимн – веселую песенку, и им на акустической гитаре аккомпанировала одна из фигур в одеянии. Это была простая, легко запоминающаяся мелодия, написанная в современном стиле. Она скорее напоминала ранних «Битлз», нежели грегорианские распевы.

Припев повторялся несколько раз, собравшиеся подпевали и хлопали в ладоши. Тональность сделалась выше, и гитара ускорила ритм. Ниланджана нашла свое место и села.

– Почти пора, – произнесла сидевшая рядом фигура голосом Стефани: Дэррил, естественно, занимал в церкви место рядом с друзьями. – Вот-вот начнется проповедь. У тебя все в порядке?

Не видя лица Стефани, Ниланджана не смогла понять ее интонацию. Ей показалось, что ее голос звучал саркастически, словно она все знала. Предупредил ли Дэррил друзей о ее присутствии? Все это напомнило ей документальный фильм «Кэрри» о девушке, которую обманом заставили поверить в собственную популярность (специально подстроенным голосованием ее даже избрали королевой бала), и все для того, чтобы во время танцев окатить ее свиной кровью. Кэрри отреагировала, выиграв дело против школы и отправив виновных в тюрьму за оскорбление действием.

Не имея возможности ответить, не выдав себя, Ниланджана решила пожать плечами, а потом хлопала в ладоши с таким энтузиазмом, который не способствовал продолжению разговора. Накануне вечером Дэррил предложил обучить ее некоторым песням и основным танцевальным движениям, которые исполнялись во время службы, но все кончилось тем, что они занялись совсем другими движениями. Об этих движениях она не жалела, но жалела, что так и не порепетировала.

На лице у нее робко плясал солнечный свет, дробящийся о пластиковые жалюзи на раздвижной двери в конце зала, висевшей на дешевых металлических цепях. Жалюзи влажно постукивали одна о другую, словно проливной дождь на фоне иссушенного неба.

Песня закончилась, и ритмичные хлопки переросли в аплодисменты.

– Благодарю тебя, Гордон, – сказала женщина без закрывающего лицо головного убора. Вместо него на ней была огромная желтая шляпа. При этих трех словах собрание утихло и стало напряженно прислушиваться. В воздухе повисло благоговение, а еще страх. Исходившая от женщины абсолютная власть уравновешивалась ее непринужденным тоном.

– Что за прекрасную хвалебную песнь ты нам спел этим утром. Может, кто-то не в курсе, но эту песню Гордон сочинил сам. По-моему, песня просто чудесная. Думаю, она целиком и полностью превозносит Улыбающегося Бога.

– Я исполняю лишь то, что велит Он, – ответил Гордон. – Все почести принадлежат Ему.

– Конечно, – согласилась пастор. – Но все же прими слова одобрения. Ладно. Сегодня я хотела бы рассказать всем вам об Очищении. Это великая цель, Очищение, но самим нам ее не достичь. Лишь позволив Улыбающемуся Богу поглотить нас, мы сможем достичь Очищения, коего Он от нас требует.

Она щелкнула кнопкой на пульте, и зажглась лампа проектора, бросив на экран пустой светлый квадрат.

– Чтоб тебя… подождите, – пробормотала она. – Ему нужна пара секунд, чтобы прогреться. Может, когда-нибудь я это все-таки запомню!

Собравшиеся рассмеялись, оценив ее шутку, но смех длился недолго, чтобы не показаться насмешкой над ее неувязкой с проектором. Это был тщательно отработанный смех, основанный на долгих годах уважения и почитания.

На экране появилась странная иллюстрация, сопровождаемая подписью «Кожа – необходимое зло».

– Ну вот, – изрекла пастор. – А теперь – Очищение.