Книга: А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 10
Назад: 1832
Дальше: 1834

487. А. Х. БЕНКЕНДОРФУ

 

 

3 мая 1832 г.
В Петербурге.

 

Mon Général!

 

Sa Majesté ayant daigné s’intéresser à mon sort, m’avait assigné des appointements. Mais comme j’ignore d’où je dois les recevoir et à compter de quel jour, je prends la liberté de m’adresser à votre Excellence, en la priant de me tirer d’incertitude. Veuillez pardonner mon importunité et l’accueillir avec Votre indulgence accoutumée.
Je suis avec respect,
Mon Général,
de Votre Excellence
le très humble et très obéissant
serviteur
Alexandre Pouchkine.

 

3 mai 1832.

 

488. П. А. ОСИПОВОЙ

 

 

16 (?) мая 1832 г.
Из Петербурга в Тригорское.

 

M-r Алымов part cette nuit pour Pskov et Trigorsky, et il a bien voulu se charger d’une lettre pour vous, chère, bonne et respectable Прасковья Александровна. Je ne vous ai pas félicité sur la naissance d’un petit-fils. Dieu veuille que lui et sa mère se portent bien et que nous assistions tous à sa noce, si nous n’avons pu assister à son baptême. A propos de baptême, j’en aurai bientôt un на Фурштатской в доме Алымова. N’oubliez pas cette adresse, si vous voudrez m’écrire un mot. Je ne vous donne aucune nouvelle ni politique, ni littéraire. Je suppose que vous en êtes fatiguée, comme nous tous. Il n’est rien de plus sage que de rester dans son village et d’arroser ses choux. Vieille vérité dont tous les jours je me fais l’application au milieu d’une existence toute mondaine et toute bouleversée. Je ne sais si nous nous verrons cet été — c’est un de mes rêves; puisse-t-il s’accomplir.
Adieu, Madame, je vous salue bien tendrement, vous et toute votre famille.

 

489. А Х. БЕНКЕНДОРФУ

 

 

27 мая 1832 г.
В Петербурге.

 

Général,
Mademoiselle Kuchelbecker m’a fait demander si je ne prendrais pas sur moi d’être l’éditeur de quelques poèmes manuscrits que son frère lui a laissés. J’ai cru qu’il fallait pour cela l’autorisation de Votre Excellence et que celle de la censure ne suffisait pas. J’ose espérer que cette permission que je sollicite ne pourra me nuire: ayant été camarade de collège de G. Kuchelbecker, il est naturel que sa soeur, en cette occasion, se soit adressée à moi plutôt qu’à tout autre.
Maintenant permettez-moi de vous importuner pour quelque chose qui m’est personnel. Jusqu’à présent j’ai beaucoup négligé mes moyens de fortune. Actuellement que je ne puis être insouciant sans manquer à mes devoirs, il faut que je songe à m’enrichir et j’en demande la permission à Sa Majesté. Mon service auquel Elle a daigné m’attacher, mes occupations littéraires m’obligent à demeurer à Pétersbourg, et je n’ai de revenu que ce que me procure mon travail. L’entreprise littéraire dont je sollicite l’autorisation et qui assurerait mon sort, serait d’être à la tête du journal dont M-r Joukovsky m’a dit vous avoir parlé.
Je suis avec respect, Général,
de Votre Excellence
le très humble et très obéissant
serviteur
Alexandre Pouchkine.

 

27 mai.

 

490. В. Ф. ВЯЗЕМСКОЙ

 

 

4 июня 1832 г.
Из Петербурга в Москву.

 

Сейчас от Хитровой. Elle est on ne peut plus touchée de l’état de Батюшков — elle s’offre de venir elle-même tenter le dernier remède avec une abnégation vraiment admirable. A propos d’abnégation: imaginez-vous que ma femme a eu la maladresse d’accoucher d’une petite litographie de ma personne. J’en suis au désespoir malgré toute ma fatuité.

 

491. А. Х. БЕНКЕНДОРФУ

 

 

8 июня 1832 г.
В Петербурге.

 

Général,

 

Il y a deux ou trois ans que Monsieur Gontcharoff, le grandpère de ma femme, se trouvant pressé d’argent, fut sur le point de refondre une statue colossale de Catherine II, et c’est à votre Excellence que je m’adressai pour en obtenir la permission. Comme j’avais cru qu’il ne s’agissait que d’une masse informe de bronze, je ne demandais pas mieux. Mais il se trouva que la statue était une belle production de l’art, et j’eus conscience et regret de l’anéantir pour en tirer quelques milliers de roubles. Votre Excellence avec sa bonté accoutumée m’avait fait espérer que le gouvernement pourrait me l’acheter; je l’ai donc fait venir ici. Si la fortune d’un particulier ne permet pas de l’acheter ni de la garder, cette belle statue pourrait convenablement être placée soit dans un des établissements fondés par l’Impératrice, soit à Zarskoe Sélo, où sa statue manque parmi les monuments qu’elle a fait élever aux grands hommes qui l’ont servie. J’en désirerai 25 000 roubles, ce qui est le quart de ce qu’elle a coûtée (ce monument ayant été fondu en Prusse par un sculpteur de Berlin).
La statue est actuellement chez moi (Rue Фурштатская, maison d’Алымов).
Je suis avec respect, Général,
de Votre Excellence
le très humble et très obéissant
serviteur
Alexandre Pouchkine.

 

8 Juin 1832.

 

St. Pb.

 

492. И. В. КИРЕЕВСКОМУ

 

 

11 июля 1832 г.
Из Петербурга в Москву.

 

Милостивый государь
Иван Васильевич,

 

Я прекратил переписку мою с Вами, опасаясь навлечь на Вас лишнее неудовольствие или напрасное подозрение, несмотря на мое убеждение, что уголь сажею не может замараться. Сегодня пишу Вам по оказии и буду говорить Вам откровенно. Запрещение Вашего журнала сделало здесь большое впечатление; все были на Вашей стороне, то есть на стороне совершенной безвинности; донос, сколько я мог узнать, ударил не из булгаринской навозной кучи, но из тучи. Жуковский заступился за Вас с своим горячим прямодушием; Вяземский писал к Бенкендорфу смелое, умное и убедительное письмо; Вы одни не действовали, и вы в этом случае кругом неправы. Как гражданин лишены Вы правительством одного из прав всех его подданных; Вы должны были оправдываться из уважения к себе и, смею сказать, из уважения к государю; ибо нападения его не суть нападения Полевого или Надеждина. Не знаю: поздно ли; но на Вашем месте я бы и теперь не отступился от сего оправдания; начните письмо Ваше тем, что, долго ожидав запроса от правительства, Вы молчали до сих пор, но etc. Ей-богу, это было бы не лишнее.
Между тем обращаюсь к Вам, к брату Вашему и к Языкову с сердечной просьбою. Мне разрешили на днях политическую и литературную газету. Не оставьте меня, братие! Если вы возьмете на себя труд, прочитав какую-нибудь книгу, набросать об ней несколько слов в мою суму, то господь Вас не оставит. Николай Михайлович ленив, но так как у меня будет как можно менее стихов, то моя просьба не затруднит и его. Напишите мне несколько слов (не опасаясь тем повредить моей политической репутации) касательно предполагаемой газеты. Прошу у Вас советов и помощи.

 

11 июля.

 

Шутки в сторону: Вы напрасно полагаете, что Вы можете повредить кому бы то ни было Вашими письмами. Переписка с Вами была бы мне столь же приятна, как дружество Ваше для меня лестно. С нетерпением жду Вашего ответа — может быть, на днях буду в Москве.

 

493. М. П. ПОГОДИНУ

 

 

11 июля 1832 г.
Из Петербурга в Москву.

 

Милостивый государь
Михайло Петрович,

 

Исполнив комиссию Вашу касательно Смирдина и не получив от него удовлетворительного ответа, я всё не решался писать Вам об оном. Варварство нашей литературной торговли меня бесит. Смирдин опутал сам себя разными обязательствами, накупил романов и тому под., и ни к каким условиям не приступает; трагедии нынче не раскупаются, говорит он своим техническим языком. Переждем же и мы. Мне сказывают, что Вас где-то разбранили за «Посадницу»: надеюсь, что это никакого влияния не будет иметь на Ваши труды. Вспомните, что меня лет 10 сряду хвалили бог весть за что, а разругали за «Годунова» и «Полтаву». У нас критика, конечно, ниже даже и публики, не только самой литературы. Сердиться на нее можно, но доверять ей в чем бы то ни было — непростительная слабость. Ваша «Марфа», Ваш «Петр» исполнены истинной драматической силы, и если когда-нибудь могут быть разрешены сценическою цензурой, то предрекаю Вам такой народный успех, какого мы, холодные северные зрители Скрибовых водевилий и Дидлотовых балетов, и представить себе не можем.
Знаете ли Вы, что государь разрешил мне политическую газету? Дело важное, ибо монополия Греча и Булгарина пала. Вы чувствуете, что дело без Вас не обойдется. Но журнал будучи торговым предприятием, я ни к чему приступить не дерзаю, ни к предложениям, ни к условиям, покамест порядком не осмотрюсь; не хочу продать Вам кожу медведя еще живого, или собрать подписку на «Историю русского народа», существующую только в нелепой башке моей… Кстати: скажите Надеждину, что опрометчивость его суждений непростительна. Недавно прочел я в его журнале сравнение между мной и Полевым; оба-де морочат публику: один выманивает у ней деньги, выдавая по одной главе своего «Онегина», а другой — по одному тому своей «Истории». Разница собрать подписку, обещавшись в год выдать 12 томов, а между тем в три года напечатать три тома на проценты с выманенных денег, и разница напечатать по главам сочинение, о котором сказано в предисловии: вот начало стихотворения, которое, вероятно, никогда не будет кончено. Надеждин волен находить мои стихи дурными, но сравнивать меня с плутом есть с его стороны свинство. Как после этого порядочному человеку связываться с этим народом? И что́, если бы еще должны мы были уважать мнения Булгарина, Полевого, Надеждина? приходилось бы стреляться после каждого нумера их журналов. Слава богу, что общее мнение (каково бы оно у нас ни было) избавляет нас от хлопот.
Я Шишкову не отвечал и не благодарил его. Обнимите его за меня. Дай бог ему здоровия за «Фортуната»! Не будете ли Вы к нам? Эй, приезжайте.

 

11 июля.

 

494. Д. И. ХВОСТОВУ

 

 

2 августа 1832 г.
В Петербурге.

 

Милостивый государь
граф Дмитрий Иванович,

 

Жена моя искренно благодарит Вас за прелестный и неожиданный подарок. Позвольте и мне принести Вашему сиятельству сердечную мою благодарность. Я в долгу перед Вами: два раза почтили вы меня лестным ко мне обращением и песнями лиры заслуженной и вечно юной. На днях буду иметь честь явиться с женою на поклонение к нашему славному и любезному патриарху.
С глубочайшим почтением и преданностию честь имею быть,
милостивый государь,
Вашего сиятельства
покорнейшим слугою.
Александр Пушкин.

 

495. М. П. ПОГОДИНУ

 

 

Первая половина сентября 1832 г.
Из Петербурга в Москву.

 

Какую программу хотите Вы видеть? Часть политическая — официально ничтожная; часть литературная — существенно ничтожная; известия о курсе, о приезжающих и отъезжающих; вот вам и вся программа. Я хотел уничтожить монополию, и успел. Остальное мало меня интересует. Газета моя будет немного похуже «Северной пчелы». Угождать публике я не намерен; браниться с журналами хорошо раз в пять лет, и то Косичкину, а не мне. Стихотворений помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед публикой; на то проза-мякина. Одно меня задирает: хочется мне уничтожить, показать всю отвратительную подлость нынешней французской литературы. Сказать единожды вслух, что Lamartine скучнее Юнга, а не имеет его глубины, что Béranger не поэт, что V. Hugo не имеет жизни, т. е. истины; что романы A. Vigny хуже романов Загоскина; что их журналы невежды; что их критики почти не лучше наших Теле-скопских и графских. Я в душе уверен, что 19-й век, в сравнении с 18-м, в грязи (разумею во Франции). Проза едва-едва выкупает гадость того, что зовут они поэзией.
О Вашем клиенте Годунове поговорим после. На днях еду в Москву и надеюсь с Вами увидеться.

 

496. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

22 сентября 1832 г.
Из Москвы в Петербург.

 

Четверг. Не сердись, женка; дай слово сказать. Я приехал в Москву, вчера, в середу. Велосифер, по-русски поспешный дилижанс, несмотря на плеоназм, поспешал как черепаха, а иногда даже как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались, и — неслыханная вещь! — их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного. Насилу дотащился в Москву, - - - - - - - - -  дождем и встревоженную приездом двора. Теперь послушай, с кем я путешествовал, с кем провел я пять дней н пять ночей. То-то будет мне гонка! с пятью немецкими актрисами, в желтых кацавейках и в черных вуалях. Каково? Ей-богу, душа моя, не я с ними кокетничал, они со мною амурились в надежде на лишний билет. Но я отговаривался незнанием немецкого языка и, как маленький Иосиф, вышел чист от искушения. Приехав в Москву, поскакал отыскивать Нащокина, нашел его по-прежнему озабоченным домашними обстоятельствами, но уже спокойнее в сношениях со своею Сарою. Он кокю , и видит, что это состояние приятное и независимое. Он ездил со мною в баню, обедал у меня. Завез меня к княгине Вяземской, княгиня завезла меня во Французский театр, где я чуть было не заснул от скуки и усталости. Приехал к Оберу и заснул в 10 часов вечера. Вот тебе весь мой день; писать не было мне ни времени, ни возможности физической. Государь здесь со 20-го числа и сегодня едет к вам, так что с Бенкендорфом не успею увидеться, хоть было бы и нужно. Великая княгиня была очень больна, вчера было ей легче, но двор еще беспокоен, и государь не принял ни одного праздника. Видел Чаадаева в театре, он звал меня с собою повсюду, но я дремал. Дела мои, кажется, скоро могут кончиться, а я, мой ангел, не мешкая ни минуты, поскачу в Петербург. Не можешь вообразить, какая тоска без тебя. Я же всё беспокоюсь, на кого покинул я тебя! на Петра, сонного пьяницу, который спит, не проспится, ибо он и пьяница и дурак; на Ирину Кузьминичну, которая с тобою воюет; на Ненилу Ануфриевну, которая тебя грабит. А Маша-то? что ее золотуха и что Спасский? Ах, женка душа! что с тобою будет? Прощай, пиши.

 

497. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

25 сентября 1832 г.
Из Москвы в Петербург.

 

Какая ты умненькая, какая ты миленькая! какое длинное письмо! как оно дельно! благодарствуй, женка. Продолжай, как начала, и я век за тебя буду бога молить. Заключай с поваром какие хочешь условия, только бы не был я принужден, отобедав дома, ужинать в клобе. Каретник мой плут; взял с меня за починку 500 руб., а в один месяц карета моя хоть брось. Это мне наука: не иметь дела с полуталантами. Фрибелиус или Иохим взяли бы с меня 100 р. лишних, но зато не надули бы меня. Ради бога, Машу не пачкай ни сливками, ни мазью. Я твоей Уткиной плохо верю. Кстати: смотри, не брюхата ли ты, а в таком случае береги себя на первых порах. Верхом не езди, а кокетничай как-нибудь иначе. Здесь о тебе все отзываются очень благосклонно. Твой Давыдов, говорят, женится на дурнушке. Вчера рассказали мне анекдот, который тебе сообщаю. В 1831 году, февраля 18, была свадьба на Никитской, в приходе Вознесения. Во время церемонии двое молодых людей разговаривали между собою. Один из них нежно утешал другого, несчастного любовника венчаемой девицы. А несчастный любовник, с воздыханием и слезами, надеялся со временем забыть безумную страсть etc. etc. etc. Княжны Вяземские слышали весь разговор и думают, что несчастный любовник был Давыдов. А я так думаю, Петушков или Буянов или паче Сорохтин. Ты как? не правда ли, интересный анекдот? Твое намерение съездить к Плетневу похвально, но соберешься ли ты? съезди, женка, спасибо скажу. Что люди наши? каково с ними ладишь? Вчера был я у Вяземской, у ней отправлялся обоз, и я было с ним отправил к тебе письмо, но письмо забыли, а я его тебе препровождаю, чтоб не пропала ни строка пера моего для тебя и для потомства. Нащокин мил до чрезвычайности. У него проявились два новые лица в числе челядинцев. Актер, игравший вторых любовников, ныне разбитый параличом и совершенно одуревший, и монах, перекрест из жидов, обвешанный веригами, представляющий нам в лицах жидовскую синагогу и рассказывающий нам соблазнительные анекдоты о московских монашенках. Нащокин говорит ему: ходи ко мне всякий день обедать и ужинать, волочись за моею девичьей, но только не сводничай Окулову. Каков отшельник? он смешит меня до упаду, но не понимаю, как можно жить окруженным такою сволочью. Букли я отослал к Малиновским, они велели звать меня на вечер, но, вероятно, не поеду. Дела мои принимают вид хороший. Завтра начну хлопотать, и если через неделю не кончу, то оставлю всё на попечение Нащокину, а сам отправлюсь к тебе — мой ангел, милая моя женка. Покамест прощай, Христос с тобою и с Машей. Видишь ли ты Катерину Ивановну? сердечно ей кланяюсь, и целую ручку ей и тебе, мой ангел.

 

Воскресение

 

Важное открытие: Ипполит говорит по-французски.

 

498. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

27 сентября 1832 г.
Из Москвы в Петербург.

 

Вчера только успел отправить письмо на почту, получил от тебя целых три. Спасибо, жена. Спасибо и за то, что ложишься рано спать. Нехорошо только, что ты пускаешься в разные кокетства; принимать Пушкина тебе не следовало, во-первых, потому, что при мне он у нас ни разу не был, а во-вторых, хоть я в тебе и уверен, но не должно свету подавать повод к сплетням. Вследствие сего деру тебя за ухо и целую нежно, как будто ни в чем не бывало. Здесь я живу смирно и порядочно; хлопочу по делам, слушаю Нащокина и читаю Mémoires de Diderot . Был вечор у Вяземской и видел у ней le beau Bézobrazof , который так же нежно обошелся со мною, как Александров у Бобринской. Помнишь? Это весьма тронуло мое сердце. Прощай. Кто-то ко мне входит.
Фальшивая тревога; Ипполит принес мне кофей. Сегодня еду слушать Давыдова, не твоего супиранта, а профессора; но я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник — а в Московском университете я оглашенный. Мое появление произведет шум и соблазн, а это приятно щекотит мое самолюбие.
Опять тревога — Муханов прислал мне разносчика с пастилою. Прощай. Христос с тобою и с Машею.

 

Вторник.

 

Целую ручку у Катерины Ивановны. Не забудь же.

 

499. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

Около (не позднее) 30 сентября 1832 г.
Из Москвы в Петербург.

 

Вот видишь, что я прав: нечего было тебе принимать Пушкина. Просидела бы ты у Идалии и не сердилась на меня. Теперь спасибо за твое милое, милое письмо. Я ждал от тебя грозы, ибо, по моему расчету, прежде воскресенья ты письма от меня не получила; а ты так тиха, так снисходительна, так забавна, что чудо. Что это значит? Уж не кокю ли я? Смотри! Кто тебе говорит, что я у Баратынского не бываю? Я и сегодня провожу у него вечер, и вчера был у него. Мы всякий день видимся. А до жен нам и дела нет. Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к женам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны etc. etc. Знаешь русскую песню —

 

Не дай бог хорошей жены,
Хорошу жену часто в пир зовут.

 

А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье, да и в своем тошнит. — Сейчас от меня — альманашник. Насилу отговорился от него. Он стал просить стихов для альманаха, а я статьи для газеты. Так и разошлись. На днях был я приглашен Уваровым в университет. Там встретился с Каченовским (с которым, надобно тебе сказать, бранивались мы, как торговки на вшивом рынке). А тут разговорились с ним так дружески, так сладко, что у всех предстоящих потекли слезы умиления. Передай это Вяземскому. Благодарю, душа моя, за то, что в шахматы учишься. Это непременно нужно во всяком благоустроенном семействе; докажу после. На днях был я на бале (у княгини Вяземской; следственно, я прав). Тут была графиня Сологуб, графиня Пушкина (Владимир), Aurore , ее сестра, и Natalie Урусова. Я вел себя прекрасно; любезничал с графиней Сологуб (с теткой, entendons-nous ) и уехал ужинать к Яру, как скоро бал разыгрался. Дела мои идут своим чередом. С Нащокиным вижусь всякий день. У него в домике был пир: подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросенка. Жаль, не было гостей. По своей духовной домик этот отказывает он тебе. Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него примусь; но покамест голова моя кругом идет при мысли о газете. Как-то слажу с нею? Дай бог здоровье Отрыжкову; авось вывезет. Целую Машу и благословляю, и тебя тоже, душа моя, мой ангел. Христос с вами.

 

500. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

Около (не позднее) 3 октября 1832 г.
Из Москвы в Петербург.

 

По пунктам отвечаю на твои обвинения. 1) Русский человек в дороге не переодевается и, доехав до места свинья свиньею, идет в баню, которая наша вторая мать. Ты разве не крещеная, что всего этого не знаешь? 2) В Москве письма принимаются до 12 часов — а я въехал в Тверскую заставу ровно в 11, следственно, и отложил писать к тебе до другого дня. Видишь ли, что я прав, а что ты кругом виновата? виновата 1) потому, что всякий вздор забираешь себе в голову, 2) потому, что пакет Бенкендорфа (вероятно, важный) отсылаешь, с досады на меня, бог ведает куда, 3) кокетничаешь со всем дипломатическим корпусом, да еще жалуешься на свое положение, будто бы подобное нащокинскому! Женка, женка!.. но оставим это. Ты, мне кажется, воюешь без меня дома, сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счеты, доишь кормилицу. Ай-да хват баба! что хорошо, то хорошо. Здесь я не так-то деятелен. Насилу успел написать две доверенности, а денег не дождусь. Оставлю неоконченное дело на попечение Нащокину. Брат Дмитрий Николаевич здесь. Он в Калуге никакого не нашел акта, утверждающего болезненное состояние отца, и приехал хлопотать о том сюда. С Натальей Ивановной они сошлись и помирились. Она не хочет входить в управление имения и во всем полагается на Дмитрия Николаевича. Отец поговаривает о духовной; на днях будет он освидетельствован гражданским губернатором. К тебе пришлют для подписания доверенность. Катерина Ивановна научит тебя, как со всем этим поступить. Вяземские едут после 14-го. А я на днях. Следственно, нечего тебе и писать. Мне без тебя так скучно, так скучно, что не знаю, куда головы преклонить. Хочешь комеражей? Горсткина вчера вышла за князя Щербатова, за младенца. Красавец Безобразов кружит здешние головки, причесанные à la Ninon домашними парикмахерами. Князь Урусов влюблен в Машу Вяземскую (не говори отцу, он станет беспокоиться). Другой Урусов, говорят, женится на Бороздиной-соловейке. Москва ожидает царя к зиме, но, кажется, напрасно. Прощай, мой ангел, целую тебя и Машу. Прощай, душа моя. Христос с тобою.

 

501. П. В. НАЩОКИНУ

 

 

2 декабря 1832 г.
Из Петербурга в Москву.

 

Сие да будет моим оправданием в неаккуратности. Приехав сюда, нашел я большие беспорядки в доме, принужден был выгонять людей, переменять поваров, наконец нанимать новую квартеру и, следственно, употреблять суммы, которые в другом случае оставались бы неприкосновенными. Надеюсь, что теперь получил ты, любезный Павел Воинович, нужные бумаги для перезалога; и что получишь ломбардные деньги беспрепятственно; в таком случае, извинив меня (как можешь) перед Федором Даниловичем, отдай ему его тысячу, а другую возьми себе, ибо, вероятно, тебе она нужна будет, остальной же долг получишь в январе — как я уже распорядился, продав Смирдину второе издание «Онегина». Sur ce поговорим о деле: честь имею тебе объявить, что первый том «Островского» кончен и на днях прислан будет в Москву на твое рассмотрение и под критику г. Короткого. Я написал его в две недели, но остановился по причине жестокого рюматизма, от которого прострадал другие две недели, так что не брался за перо и не мог связать две мысли в голове. Что твои мемории? Надеюсь, что ты их не бросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятнее, да и тебе легче. Незаметным образом вырастет том, а там поглядишь — и другой. Мой журнал остановился, потому что долго не приходило разрешение. Нынешний год он издаваться не будет. Я и рад. К будущему успею осмотреться и приготовиться; покамест буду жаться понемногу. Мою статую еще я не продал, но продам во что бы ни стало. К лету будут у меня хлопоты. Наталья Николаевна брюхата опять, и носит довольно тяжело. Не приедешь ли ты крестить Гаврила Александровича? Я такого мнения, что Петербург был бы для тебя пристанью и ковчегом спасения. Скажи Баратынскому, что Смирдин в Москве и что я говорил с ним о издании «Полных стихотворений Евгения Баратынского». Я говорил о 8 и о 10 тыс., а Смирдин боялся, что Баратынский не согласится; следственно, Баратынский может с ним сделаться? Пускай он попробует. Что Вельтман? каковы его обстоятельства и что его опера? Прощай, кланяюсь твоим — целую Павла.

 

2 окт. П. Б.

 

В Морской в доме Жадимировского.

 

502. Е. М. ХИТРОВО

 

 

Август — первая половина сентября или конец октября — декабрь 1832 г.
В Петербурге.

 

Ma foi oui — le joli frère est bien mal, hier je l’ai emmené chez moi. Il est entre la folie et la mort, dans une heure nous aurons le crise — et vous en aurez des nouvelles.
Comment n’avez-vous pas honte d’avoir parlé si légèrement de Karr. Son roman a du génie et vaut bien le marivaudage de votre Balzac. Adieu, belle et bonne.

 

1833

503. П. С. САНКОВСКОМУ

 

 

3 января 1833 г.
Из Петербурга в Тифлис.

 

J’ai tant de torts envers vous, j’ai l’air si ingrat, que je suis tout honteux de vous écrire. M-r Kasassi m’avait apporté une bien aimable lettre de votre part; vous m’y demandiez des vers pour un almanach que vous aviez l’intention de faire paraître pour cette année-ci. J’ai tardé à vous répondre pour une bonne raison: je n’avais rien à vous envoyer et j’attendais toujours un moment d’inspiration comme on dit, c’est à dire, un moment de griffomanie. Et bien, l’inspiration n’est pas venue, je n’ai pas écrit un vers depuis deux ans — et voilà comment la bonne intention que j’avais de vous faire hommage de mes pauvres rimes est allée paver l’enfer. Pour Dieu, ne m’en voulez pas, et plaignez-moi de ne jamais faire ce que j’aurais dû ou voulu.
J’avais chargé Ширяев de vous faire parvenir tout ce que j’ai imprimé depuis que je suis de retour de Tiflis — j’ignore s’il s’en est acquitté. Quant à moi, j’ai bien des grâces à vous rendre pour l’envoi du journal de Tiflis — le seul d’entre ceux de Russie que ait une couleur originale et où se rencontrent des articles d’un intérêt véritable et Européen. Si vous voyez quelquefois А. Бестужев, faites lui bien mes amitiés. Nous nous sommes rencontrés sur le Гут-гора sans nous reconnaître et depuis je n’ai eu de ses nouvelles que par les journaux où il imprimait ses charmantes nouvelles. On avait répandu ici la nouvelle de sa mort, nous l’avons pleuré bien sincèrement, et nous sommes bien réjouis à sa résurrection в третий день по писанию.
Cette lettre vous sera remise par M-r Rossetti, jeune homme plein de mérite et qui va quitter un monde brillant et une existence frivole et dissipée, pour le sévère métier de soldat géorgien. Nous vous le recommandons, et nous sommes persuadés que vous nous remercierez de cette connaissance.
Agréez, Monsieur, l’assurance de ma hauts considération.
Alexandre Pouchkine.

 

3 janvier 1833.

 

St.P.

 

504. НЕИЗВЕСТНОЙ

 

 

Декабрь 1832 г. — 6 января 1833 г.
В Петербурге.

 

(Черновое)

 

Jugez de mon désespoir lorsqu’un ivrogne m’a rapporté aujourd’hui une réponse que j’avais faite hier à l’aimable billet que vous avez bien voulu m’écrire.

 

505. А. И. ЧЕРНЫШЕВУ

 

 

9 февраля 1833 г.
В Петербурге.

 

Милостивый государь
граф Александр Иванович,

 

Приношу Вашему сиятельству искреннейшую благодарность за внимание, оказанное к моей просьбе.
Следующие документы, касающиеся истории графа Суворова, должны находиться в архивах главного штаба:
1) Следственное дело о Пугачеве
2) Донесения графа Суворова во время кампании 1794 года
3) Донесения его 1799 года
4) Приказы его к войскам.
Буду ожидать от Вашего сиятельства позволения пользоваться сими драгоценными материалами.
С глубочайшим почтением честь имею быть, милостивый государь,
Вашего сиятельства
покорнейший слуга
Александр Пушкин.

 

7  февр. 1833.

 

СПб.

 

506. П. В. НАЩОКИНУ

 

 

Около (не позднее) 25 февраля 1833 г.
Из Петербурга в Москву.

 

Что, любезный Павел Воинович? получил ли ты нужные бумаги, взял ли ты себе малую толику, заплатил Федору Даниловичу, справил ли остальную тысячу с ломбарда, пришлешь ли мне что-нибудь? Коли ничто еще не сделано, то сделай вот что: 2525 рублей доставь, сделай одолжение, сенатору Михаилу Александровичу Салтыкову, живущему на Маросейке, в доме Бубуки, и возьми с него расписку. Это нужно, и для меня очень неприятно.
Что твои дела? За глаза я всё боюсь за тебя. Всё мне кажется, что ты гибнешь, что Вейер тебя топит, а Рахманов на плечах у тебя. Дай бог мне зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу. Тогда авось разведем тебя с сожительницей, заведем мельницу в Тюфлях, и заживешь припеваючи и пишучи свои записки. Жизнь моя в Петербурге ни то ни сё. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.
Вот как располагаю я моим будущим. Летом, после родов жены, отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний да, может быть, в Астрахань. Мимоездом увидимся и наговоримся досыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически.

 

507. А. И. ЧЕРНЫШЕВУ

 

 

27 февраля 1833 г.
В Петербурге.

 

Милостивый государь
граф Александр Иванович,

 

Приношу Вашему сиятельству глубочайшую мою благодарность за книги, которые доставлены мне от имени Вашего. Почитаю обязанностию в точности исполнить приказания Вашего сиятельства и препоручаю себя и впредь высокой Вашей благосклонности.
С душевным почтением и совершенной преданностию имею честь быть, милостивый государь,
Вашего сиятельства
покорнейший слуга
Александр Пушкин.

 

27 февр. 1833.

 

СПб.

 

508. М. П. ПОГОДИНУ

 

 

5 марта 1833 г.
Из Петербурга в Москву.

 

По секрету.

 

Вот в чем дело: по уговору нашему, долго собирался я улучить время, чтоб выпросить у государя вас в сотрудники. Да всё как-то не удавалось. Наконец на масленице царь заговорил как-то со мною о Петре I, и я тут же н представил ему, что трудиться мне одному над архивами невозможно и что помощь просвещенного, умного и деятельного ученого мне необходима. Государь спросил, кого же мне надобно, и при вашем имени было нахмурился — (он смешивает вас с Полевым; извините великодушно; он литератор не весьма твердый, хоть молодец и славный царь). Я кое-как успел вас отрекомендовать, а Д. Н. Блудов всё поправил и объяснил, что между вами и Полевым общего только первый слог ваших фамилий. К сему присовокупился и благосклонный отзыв Бенкендорфа. Таким образом дело слажено; и архивы вам открыты (кроме тайного). Теперь остается решить, на каком основании намерены вы приступить к делу: думаю, что вам надо требовать вашего адъюнктского жалования, во всё время ваших трудов — и только. А труды ваши не пропадут ни в каком отношении. Ибо всё, елико можно будет напечатать, напечатаете вы и для себя; это будет вам и приятно и выгодно. Сколько отдельных книг можно составить тут! сколько творческих мыслей тут могут развиться! С вашей вдохновенной деятельностию, с вашей чистой добросовестностию — вы произведете такие чудеса, что мы и потомство наше будем за вас бога молить, как за Шлецера и Ломоносова.
Напишите же мне официальное письмо, которое мог бы я показать Блудову; и я поспешу всё здесь окончить. Ожидаю вас с распростертыми объятиями.

 

5 марта.

 

509. А. И. ЧЕРНЫШЕВУ

 

 

8 марта 1833 г.
В Петербурге.

 

Милостивый государь
граф Александр Иванович,

 

Доставленные мне по приказанию Вашего сиятельства из Московского отделения Инспекторского архива книги получить имел я честь. Принося Вашему сиятельству глубочайшую мою благодарность, осмеливаюсь беспокоить Вас еще одною просьбою; благосклонность и просвещенная снисходительность Вашего сиятельства совсем избаловали меня.
В бумагах касательно Пугачева, полученных мною пред сим, известия о нем доведены токмо до назначения генерала-аншефа Бибикова, но донесений сего генерала в военную коллегию, так же как и рапортов князя Голицына, Михельсона и самого Суворова — тут не находится. Если угодно будет Вашему сиятельству оные донесения и рапорты (с января 1774 по конец того же года) приказать мне доставить, то почту сие за истинное благодеяние.
С глубочайшим почтением, преданностию и благодарностию честь имею быть,
милостивый государь,
Вашего сиятельства
покорнейший слуга
Александр Пушкин.

 

8 марта 1833.

 

СПб.

 

510. В. Ф. ОДОЕВСКОМУ

 

 

28 марта 1833 г.
В Петербурге.

 

Я надеялся быть сегодня у Вашего сиятельства и услышать трагедию г. Якимова — но невозможно. Мне назначили деловое свидание к 8 часам, и я жертвую Вами и Шекспиром подьяческим разговорам. Однако до свидания.
Искренне Вас уважающий
А. Пушкин.

 

511. А. П. ЕРМОЛОВУ

 

 

Начало апреля 1833 г.
Из Петербурга в Осоргино.

 

(Черновое)

 

Собирая памятники отечественной истории, напрасно ожидал я, чтобы вышло наконец описание Ваших закавказских подвигов. До сих пор поход Наполеона затемняет и заглушает всё — и только некоторые военные люди знают, что́ в то же самое время происходило на Востоке.
Обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбою о деле для меня важном. Знаю, что Вы неохотно решитесь ее исполнить. Но Ваша слава принадлежит России, и Вы не вправе ее утаивать. Если в праздные часы занялись Вы славными воспоминаниями и составили записки о своих войнах, то прошу Вас удостоить меня чести быть Вашим издателем. Если ж Ваше равнодушие не допустило Вас сие исполнить, то я прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком, даровать мне краткие необходимейшие сведения и etc.

 

512. И. Т. КАЛАШНИКОВУ

 

 

Начало апреля 1833 г.
В Петербурге.

 

(Черновое)

 

Искренно благодарю Вас за письмо, коего Вы меня удостоили. Удовольствие читателей, коих уважаем, есть лучшая из всех наград.
Вы спрашиваете моего мнения о «Камчадалке». Откровенность под моим пером может показаться Вам простою учтивостию. Я хочу лучше повторить Вам мнение Крылова, великого знатока и беспристрастного ценителя истинного таланта. Прочитав «Дочь Жолобова», он мне сказал: ни одного из русских романов я не читывал с бо́льшим удовольствием. «Камчадалка» верно не ниже Вашего первого произведения. Сколько я мог заметить, часть публики, которая судит о книгах не по объявлениям газет, а по собственному впечатлению, полюбила Вас и с полным радушием приняла обе Ваши пьесы. После этого не тревожьтесь мнением Полевого, он человек смышленый, обязательный и умный, но, конечно, уж не литератор. Как писатель, он не имеет никакого таланта, как критик — повторяет чужие мысли……
Романа его я не читал, но, судя по его «Истории», знаю, как он должен быть ниже «Камчадалки» и «Дочери Колобова».
Публика его любит единственно за его дерзость и потому, что глупцы с благоговением слушают человека, который смело всё бранит, и думают: то-то умник! —

 

513. И. И. ДМИТРИЕВУ

 

 

Март — апрель 1833 г.
Из Петербурга в Москву.

 

(Черновое)

 

Милостивый государь Иван Иванович,
Имев всегда счастие пользоваться благосклонностию Вашего превосходительства, осмеливаюсь ныне обратиться к Вам со всепокорнейшею просьбою… Случай доставил в мои руки некоторые важные бумаги, касающиеся Пугачева (собственные письма Екатерины, Бибикова, Румянцева, Панина, Державина и других). Я привел их в порядок и надеюсь их издать. В Исторических записках (которые дай бог нам прочесть как можно позже) Вы говорите о Пугачеве — и, как очевидец, описали его смерть. Могу ли надеяться, что Вы, милостивый государь, не откажетесь занять место между знаменитыми людьми, коих имена и свидетельства дадут цену моему труду, и позволите поместить собственные Ваши строки в одном из любопытнейших эпизодов царствования Великой Екатерины?
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию

 

честь имею быть, милостивый государь,
Вашего высокопревосходительства
покорнейший слуга

 

514. П. А. ОСИПОВОЙ

 

 

Около (не позднее) 15 мая 1833 г.
Из Петербурга во Псков.

 

Pardon, mille fois pardon, chère Парасковья Александровна, si j’ai tardé à vous remercier pour votre bien aimable lettre et pour son intéressante vignette. Des embarras de toutes espèces m’en ont empêché. Je ne sais quand j’aurai le bonheur de me présenter à Trigorsky, mais j’en meurs d’envie. Pétersbourg ne me convient nullement, ni mes goûts, ni ma fortune ne peuvent s’en accommoder. Mais durant deux ou trois ans il faudra patienter. Ma femme vous fait dire mille amitiés ainsi qu’à Анна Николаевна. Ma fille nous a donné de l’inquiétude pendant ces cinq ou six jours. Je suppose qu’elle fait ses dents. Elle n’en a pas une seule jusqu’à présent. On a beau se dire que tout le monde a passé par là, mais ces créatures sont si frêles, qu’il est impossible de ne pas trembler en les voyant souffrir. Mes parents viennent d’arriver de Moscou. Ils comptent venir à Михайловское vers le mois de Juillet. Je voudrais bien être du voyage.

 

515. П. И. СОКОЛОВУ

 

 

Конец (после 27) мая — начало июня 1833 г.
В Петербурге.

 

(Черновое)

 

Получив от Вашего превосходительства извещение о выборе г. сенатора Баранова в члены Российской Академии, спешу доставить Вам избирательный свой голос.
С глубочайшим почтением.

 

 

516. А. А. АНАНЬИНУ

 

 

26 июня 1833 г.
В Петербурге.

 

Милостивый государь
Александр Андреевич,

 

Быв у Вас и не имев удовольствия застать Вас дома, на всякий случай беру с собой письмо. Я собираюсь в деревню. Вы изволили обнадежить меня, что около нынешнего времени можно мне будет получить от Вас еще 2000 р. По моему счету, мне более 1500 р. не надобно. Смирдин готов в них поручиться. Буду ожидать ответа Вашего через городскую почту, если не угодно будет прислать его ко мне в город. Я живу на Черной речке, на Миллеровой даче.
С истинным почтением и совершенной преданностию честь имею быть
Вашим покорнейшим слугою.
Александр Пушкин.

 

26 июня.

 

517. А. А. АНАНЬИНУ

 

 

Первая половина (до 12) июля 1833 г.
В Петербурге.

 

Милостивый государь
Абрам Алексеевич,

 

Смирдин на днях приехал из Москвы. Он согласен за меня поручиться. Прошу Вас назначить мне день, когда можно будет нам кончить дело.
С истинным почтением честь имею быть,
милостивый государь,
Ваш покорнейший слуга
А. Пушкин.

 

518. М. А. КОРФУ

 

 

14 (?) июля 1833 г.
В Петербурге.

 

Сейчас был у Смирдина, и, кажется, дело сделано. Николай Модестович может приехать к нему для окончательных условий; я бы советовал ему справиться сперва о том, что берут обыкновенно за переводы à tant la feuille , и требовать ту же цену; таким образом он верно получит более, нежели условясь брать годовую плату. В случае какого-нибудь затруднения пусть он располагает мною, я готов ему служить от всей души.
Радуюсь, что на твое дружеское письмо мог отвечать удовлетворительно и исполнить твое приказание. Сердечно благодарю за поздравления.

 

Пятница.

 

Весь твой

 

Александр Пушкин.

 

519. Г. И. СПАССКОМУ

 

 

Июнь — 18 июля 1833 г. в Петербурге.

 

Милостивый государь
Григорий Иванович,

 

Осмеливаюсь обратиться к Вам с покорнейшею просьбою. Мне сказывали, что у Вас находится любопытная рукопись Рычкова, касающаяся времен Пугачева. Вы оказали бы мне истинное благодеяние, если б позволили пользоваться несколько дней сею драгоценностию. Будьте уверены, что я возвращу Вам ее в всей исправности и при первом Вашем востребовании.
С истинным почтением и совершенной преданностию честь имею быть,
милостивый государь,
Ваш покорнейший слуга
Александр Пушкин.

 

Черная речка,

 

вторник.

 

520. А. X. БЕНКЕНДОРФУ

 

 

22 июля 1833 г.
В Петербурге.

 

(Черновое)

 

Mon Général

 

Les circonstances m’obligent à aller bientôt passer deux ou trois mois dans mes terres de Nijni Novgorod — je voudrais en profiter pour faire un tour à Orenbourg et Kazan que je ne connais pas encore. Je supplie Sa Majesté de me permettre de voir les archives de ces deux gouvernements.

 

521. А. Н. МОРДВИНОВУ

 

 

30 июля 1833 г.
В Петербурге.

 

(Вторая черновая редакция)

 

Милостивый государь
Александр Николаевич,

 

Спешу ответствовать со всею искренностию на вопросы Вашего превосходительства.
В продолжение двух последних лет занимался я одними историческими изысканиями, не написав ни одной строчки чисто литературной. Мне необходимо месяца два провести в совершенном уединении, дабы отдохнуть от важнейших занятий и кончить книгу, давно мною начатую и которая доставит мне деньги, в коих имею нужду. Мне самому совестно тратить время на суетные занятия, но что делать? они одни доставляют мне независимость и способ проживать с моим семейством в Петербурге, где труды мои, благодаря государя, имеют цель более важную и полезную.
Кроме жалования, определенного мне щедростию его величества, нет у меня постоянного дохода; между тем жизнь в столице дорога и с умножением моего семейства умножаются и расходы.
Может быть, государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить обе сии губернии.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть, милостивый государь,
Вашего превосходительства
покорнейшим слугою.
Александр Пушкин.

 

30 июля.

 

Черная речка.

 

522. П. В. НАЩОКИНУ (?)

 

 

Июль 1833 г. (?)
Петербург.

 

Посылаю тебе мою образину. Скажи, сколько хочешь ты за свою карету? есть покупщики.

 

А. П.

 

523. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

20 августа 1833 г.
Из Торжка в Петербург.

 

Торжок. Воскресение.

 

Милая женка, вот тебе подробная моя Одиссея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого мосту. Нева так была высока, что мост стоял дыбом; веревка была протянута, и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился я на Черную речку. Однако переправился через Неву выше и выехал из Петербурга. Погода была ужасная. Деревья по Царскосельскому проспекту так и валялись, я насчитал их с пятьдесят. В лужицах была буря. Болота волновались белыми волнами. По счастию, ветер и дождь гнали меня в спину, и я преспокойно высидел всё это время. Что-то было с вами, петербургскими жителями? Не было ли у вас нового наводнения? что, если и это я прогулял? досадно было бы. На другой день погода прояснилась. Мы с Соболевским шли пешком 15 верст, убивая по дороге змей, которые обрадовались сдуру солнцу и выползали на песок. Вчера прибыли мы благополучно в Торжок, где Соболевский свирепствовал за нечистоту белья. Сегодня проснулись в 8 часов, завтракали славно, а теперь отправляюсь в сторону, в Ярополец — а Соболевского оставляю наедине с швейцарским сыром. Вот, мой ангел, подробный отчет о моем путешествии. Ямщики закладывают коляску шестерней, стращая меня грязными, проселочными дорогами. Коли не утону в луже, подобно Анрепу, буду писать тебе из Яропольца. От тебя буду надеяться письма в Симбирске. Пиши мне о своей груднице и о прочем. Машу не балуй, а сама береги свое здоровье, не кокетничай 26-го. Да бишь! не с кем. Однако всё-таки не кокетничай. Кланяюсь и целую ручку с ермоловской нежностию Катерине Ивановне. Тебя целую крепко и всех вас благословляю: тебя, Машку и Сашку.
Кланяйся Вяземскому, когда увидишь, скажи ему, что мне буря помешала с ним проститься и поговорить об альманахе, о котором буду хлопотать дорогою.

 

524. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

21 августа 1833 г.
Из Павловского в Петербург.

 

Ты не угадаешь, мой ангел, откуда я к тебе пишу: из Павловска; между Берновом и Малинников, о которых, вероятно, я тебе много рассказывал. Вчера, своротя на проселочную дорогу к Яропольцу, узнаю с удовольствием, что проеду мимо Вульфовых поместий, и решился их посетить. В 8 часов вечера приехал я к доброму моему Павлу Ивановичу, который обрадовался мне, как родному. Здесь я нашел большую перемену. Назад тому пять лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями; но уланы переведены, а барышни разъехались; из старых моих приятельниц нашел я одну белую кобылу, на которой и съездил в Малинники; но и та уж подо мною не пляшет, не бесится, а в Малинниках вместо всех Анет, Евпраксий, Саш, Маш etc. живет управитель Парасковии Александровны, Рейхман, который попотчевал меня шнапсом. Вельяшева, мною некогда воспетая, живет здесь в соседстве. Но я к ней не поеду, зная, что тебе было бы это не по сердцу. Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля в двадцать четыре роббера в вист. Ты видишь, что во всех отношениях я здесь безопасен. Много спрашивают меня о тебе; так же ли ты хороша, как сказывают, — и какая ты: брюнетка или блондинка, худенькая или плотненькая? Завтра чем свет отправляюсь в Ярополец, где пробуду несколько часов, и отправлюсь в Москву, где, кажется, должен буду остаться дня три. Забыл я тебе сказать, что в Яропольце (виноват: в Торжке) толстая M-lle Pojarsky , та самая, которая варит славный квас и жарит славные котлеты, провожая меня до ворот своего трактира, отвечала мне на мои нежности: стыдно вам замечать чужие красоты, у вас у самого такая красавица, что я, встретя ее (?), ахнула. А надобно тебе знать, что M-lle Pojarsky ни дать ни взять M-me George , только немного постаре. Ты видишь, моя женка, что слава твоя распространилась по всем уездам. Довольна ли ты? будьте здоровы все; помнит ли меня Маша, и нет ли у ней новых затей? Прощай, моя плотненькая брюнетка (что ли?). Я веду себя хорошо, и тебе не за что на меня дуться. Письмо это застанет тебя после твоих именин. Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, — а душу твою люблю я еще более твоего лица. Прощай, мой ангел, целую тебя крепко.

 

525. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

26 августа 1833 г.
Из Москвы в Петербург.

 

26 авг. Москва.

 

Поздравляю тебя со днем твоего ангела, мой ангел, целую тебя заочно в очи — и пишу тебе продолжение моих похождений — из антресолей вашего Никитского дома, куда прибыл я вчера благополучно из Яропольца. В Ярополец приехал я в середу поздно. Наталья Ивановна встретила меня как нельзя лучше. Я нашел ее здоровою, хотя подле нее лежала палка, без которой далеко ходить не может. Четверг я провел у нее. Много говорили о тебе, о Машке и о Катерине Ивановне. Мать, кажется, тебя к ней ревнует; но хотя она по своей привычке и жаловалась на прошедшее, однако с меньшей уже горечью. Ей очень хотелось бы, чтоб ты будущее лето провела у нее. Она живет очень уединенно и тихо в своем разоренном дворце и разводит огороды над прахом твоего прадедушки Дорошенки, к которому ходил я на поклонение. Семен Федорович, с которым мы большие приятели, водил меня на его гробницу и показывал мне прочие достопамятности Яропольца. Я нашел в доме старую библиотеку, и Наталья Ивановна позволила мне выбрать нужные книги. Я отобрал их десятка три, которые к нам и прибудут с варением и наливками. Таким образом, набег мой на Ярополец был вовсе не напрасен.
Теперь, женка, послушай, что делается с Дмитрием Николаевичем. Он, как владетельный принц, влюбился в графиню Надежду Чернышеву по портрету, услыша, что она девка плотная, чернобровая и румяная. Два раза ездил он в Ярополец в надежде ее увидеть, и в самом деле ему удалось застать ее в церкви. Вот он и полез на стены. Пишет из Заводов, что он без памяти от la charmante et divine comtesse , что он ночи не спит, et que son charmant image etc. и непременно требует от Натальи Ивановны, чтоб она просватала за него la charmante et divine comtesse ; Наталья Ивановна поехала к Кругликовой и выполнила комиссию. Позвали la divine et charmante , которая отказала наотрез. Наталья Ивановна беспокоится о том, какое действие произведет эта весть. Я полагаю, что он не застрелится. Как ты думаешь? А надобно тебе знать, что он дело затеял еще зимою и очень подозревал la divine et charmante comtesse в склонности к Муравьеву (святому). Для сего он со всевозможною дипломатическою тонкостию пришел однажды спросить его, как Скотинин у своего племянника: Митрофан, хочешь ли ты жениться? Видишь, какой плут! и нам ничего не сказал. Муравьев отвечал ему, что скорей он будет монахом, а брат и обрадовался, и ну просить у графини son coeur et sa main , уверяя ее письменно qu’il n’est plus dans son assiette ordinaire . Я помирал со смеху, читая его письмо, и жалею, что не выпросил его для тебя.
Из Яропольца выехал я ночью и приехал в Москву вчера в полдень. Отец меня не принял. Говорят, он довольно тих. Нащокин сказывал мне, что деньги Юрьева к тебе посланы. Теперь я покоен. Соболевский здесь incognito прячется от заимодавцев, как настоящий gentleman , и скупает свои векселя. Дорогой вел он себя порядочно и довольно верно исполнил условия, мною ему поднесенные, а именно: 1) платить прогоны пополам, не обсчитывая товарища; 2) не — ни явным, ни тайным образом, разве во сне и то ночью, а не после обеда. В Москве пробуду я несколько времени, то есть два или три дня. Коляска требует подправок. Дороги проселочные были скверные; меня насилу тащили шестерней. В Казани буду я около третьего. Оттоле еду в Симбирск. Прощай, береги себя. Целую всех вас. Кланяйся Катерине Ивановне.

 

526. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

27 августа 1833 г.
Из Москвы в Петербург.

 

Вчера были твои именины, сегодня твое рождение. Поздравляю тебя и себя, мой ангел. Вчера пил я твое здоровье у Киреевского с Шевыревым и Соболевским; сегодня буду пить у Суденки. Еду послезавтра — прежде не будет готова моя коляска. Вчера, приехав поздно домой, нашел я у себя на столе карточку Булгакова, отца красавиц, и приглашение на вечер. Жена его была также именинница. Я не поехал за неимением бального платья и за небритие усов, которые отрощаю в дорогу. Ты видишь, что в Москву мудрено попасть и не поплясать. Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов. Был я у Погодина, который, говорят, женат на красавице. Я ее не видал и не могу всеподданнейше о ней тебе донести. Нащокина не видал целый день. Чаадаев потолстел, похорошел и поздоровел. Здесь Раевский Николай. Ни он, ни брат его не умирали — а умер какой-то бригадир Раевский. Скажи Вяземскому, что умер тезка его князь Петр Долгорукий — получив какое-то наследство и не успев его промотать в Английском клобе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клобе я не был — чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет. Надобно будет заплатить 300 рублей штрафу, а я весь Английский клоб готов продать за 200. Здесь Орлов, Бобринский и другие мои старые знакомые. Но мне надоели мои старые знакомые. Никого не увижу. Важная новость: французские вывески, уничтоженные Растопчиным в год, когда ты родилась, появились опять на Кузнецком мосту. По своему обыкновению, бродил я по книжным лавкам и ничего путного не нашел. Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке капризничать и воевать с нянею: прибью. Целую тебя. Кланяюсь тетке — благословляю Машку с Сашкой.

 

527. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

2 сентября 1833 г.
Из Нижнего Новгорода в Петербург.

 

2 сентября, Нижний-Новг.

 

Перед отъездом из Москвы я не успел тебе писать. Нащокин провожал меня шампанским, жженкой и молитвами. Каретник насилу выдал мне коляску; нет мне счастия с каретниками. Дорога хороша, но под Москвою нет лошадей, я повсюду ждал несколько часов и насилу дотащился до Нижнего сегодня, т. е. в пятые сутки. Успел только съездить в баню, а об городе скажу только тебе les rues sont larges et bien pavées, les maisons sont bien baties . Еду на ярманку, которая свои последние штуки показывает, а завтра отправляюсь в Казань.
Мой ангел, кажется, я глупо сделал, что оставил тебя и начал опять кочевую жизнь. Живо воображаю первое число. Тебя теребят за долги, Параша, повар, извозчик, аптекарь, M-me Sichler etc. , у тебя не хватает денег, Смирдин перед тобой извиняется, ты беспокоишься — сердишься на меня — и поделом. А это еще хорошая сторона картины — что, если у тебя опять нарывы, что, если Машка больна? А другие, непредвиденные случаи… Пугачев не стоит этого. Того и гляди, я на него плюну — и явлюсь к тебе. Однако буду в Симбирске и там ожидаю найти писем от тебя. Ангел мой, если ты будешь умна, т. е. здорова и спокойна, то я тебе из деревни привезу товару на сто рублей, как говорится. Что у нас за погода! дни жаркие, с утра маленькие морозы — роскошь! так ли у вас? Гуляешь ли ты по Черной речке или еще взаперти? Во всяком случае береги себя. Скажи тетке, что хоть я и ревную ее к тебе, но прошу Христом и богом тебя не покидать и глядеть за тобою. Прощайте, дети, до Казани. Целую всех вас равно крепко — тебя в особенности.

 

528. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

2 сентября 1833 г.
Из Нижнего Новгорода в Петербург.

 

2 сент.

 

Мой ангел, я писал тебе сегодня, выпрыгнув из коляски и одурев с дороги. Ничего тебе не сказал и ни о чем всеподданнейше не донес. Вот тебе отчет с самого Натальина дня. Утром поехал я к Булгакову извиняться и благодарить, а между тем и выпросить лист для смотрителей, которые очень мало меня уважают, несмотря на то, что я пишу прекрасные стишки. У него застал я его дочерей и Всеволожского le cocu , который скачет из Казани к вам в Петербург. Они звали меня на вечер к Пашковым на дачу, я не поехал, жалея своих усов, которые только лишь ощетинились. Обедал у Суденки, моего приятеля, товарища холостой жизни моей. Теперь и он женат, и он сделал двух ребят, и он перестал играть — но у него 125 000 доходу, а у нас, мой ангел, это впереди. Жена его тихая, скромная, не красавица. Мы отобедали втроем, и я, без церемонии, предложил здоровье моей именинницы, и выпили мы все не морщась по бокалу шампанского. Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажженный пунш с ананасами — и всё за твое здоровье, красота моя. На другой день в книжной лавке встретил я Николая Раевского. Sacré chien, — сказал он мне с нежностию, — pourquoi n’etes-vous pas venu me voir? — Animal, — отвечал я ему с чувством, — qu’avez-vous fait de mon manuscrit petit-Russien ? После сего поехали мы вместе как ни в чем не бывало, он держа меня за ворот всенародно, чтоб я не выскочил из коляски. Отобедали вместе глаз на глаз (виноват: втроем с бутылкой мадеры). Потом, для разнообразия жизни, провел опять вечер у Нащокина; на другой день он задал мне прощальный обед со стерлядями и с жженкой, усадили меня в коляску, и я выехал на большую дорогу.
Ух, женка, страшно! теперь следует важное признанье. Сказать ли тебе словечко, утерпит ли твое сердечко? Я нарочно тянул письмо рассказами о московских моих обедах, чтоб как можно позже дойти до сего рокового места; ну, так уж и быть, узнай, что на второй станции, где не давали мне лошадей, встретил я некоторую городничиху, едущую с теткой из Москвы к мужу и обижаемую на всех станциях. Она приняла меня весьма дурно и нараспев начала меня усовещевать и уговаривать: как вам не стыдно? на что это похоже? две тройки стоят на конюшне, а вы мне ни одной со вчерашнего дня не даете. — Право? — сказал я и пошел взять эти тройки для себя. Городничиха, видя, что я не смотритель, очень смутилась, начала извиняться и так меня тронула, что я уступил ей одну тройку, на которую имела она всевозможные права, а сам нанял себе другую, т. е. третью, и уехал. Ты подумаешь: ну, это еще не беда. Постой, женка, еще не всё. Городничиха и тетка так были восхищены моим рыцарским поступком, что решились от меня не отставать и путешествовать под моим покровительством, на что я великодушно и согласился. Таким образом и доехали мы почти до самого Нижнего — они отстали за три или четыре станции — и я теперь свободен и одинок. Ты спросишь: хороша ли городничиха? Вот то-то, что не хороша, ангел мой Таша, о том-то я и горюю. — Уф! кончил. Отпусти и помилуй.
Сегодня был я у губернатора, генерала Бутурлина. Он и жена его приняли меня очень мило и ласково; он уговорил меня обедать завтра у него. Ярманка кончилась. Я ходил по опустелым лавкам. Они сделали на меня впечатление бального разъезда, когда карета Гончаровых уж уехала. Ты видишь, что несмотря на городничиху и ее тетку, — я всё еще люблю Гончарову Наташу, которую заочно целую куда ни попало. Addio mia bella, idol mio, mio bel tesoro, quando mai ti rivedro …

 

529. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

8 сентября 1833 г.
Из Казани в Петербург.

 

8 сен. Казань.

 

Мой ангел, здравствуй. Я в Казани с пятого и до сих пор не имел время тебе написать слова. Сейчас еду в Симбирск, где надеюсь найти от тебя письмо. Здесь я возился со стариками, современниками моего героя; объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону. Погода стоит прекрасная, чтоб не сглазить только. Надеюсь до дождей объехать всё, что предполагал видеть, и в конце сентября быть в деревне. Здорова ли ты? здоровы ли все вы? Дорогой я видел годовую девочку, которая бегает на карачках, как котенок, и у которой уже два зубка. Скажи это Машке. Здесь Баратынский. Вот он ко мне входит. До Симбирска. Я буду говорить тебе о Казани подробно — теперь некогда. Целую тебя.

 

530. А. А. ФУКС

 

 

8 сентября 1833 г.
В Казани.

 

8 сентября 1833 года.

 

Милостивая государыня Александра Андреевна! С сердечной благодарностию посылаю вам мой адрес и надеюсь, что обещание ваше приехать в Петербург не есть одно любезное приветствие. Примите, милостивая государыня, изъявление моей глубокой признательности за ласковый прием путешественнику, которому долго памятно будет минутное пребывание его в Казани. С глубочайшим почтением честь имею быть.

 

531. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

12 сентября 1833 г.
Из Языкова в Петербург.

 

Село Языково. 65 верст
от Симбирска. 12 сент.

 

Пишу тебе из деревни поэта Языкова, к которому заехал и не нашел дома. Третьего дня прибыл я в Симбирск и от Загряжского принял от тебя письмо. Оно обрадовало меня, мой ангел, — но я всё-таки тебя побраню. У тебя нарывы, а ты пишешь мне четыре страницы кругом. Как тебе не совестно! Не могла ты мне сказать в четырех строчках о себе и о детях. Ну, так и быть. Дай бог теперь быть тебе здоровой. Я рад, что Сергей Николаевич будет с тобою, он очень мил и тебе не надоест. Об Иване Николаевиче говорить нечего. Надеюсь, что свадьба его расстроится. По всему видно, что всё семейство воспользовалось расстроенным его состоянием, чтоб заманить его в сети. Вероятно, и начальство, если дело дойдет до начальства, примет это в соображение. Должно будет поплатиться деньгами. Если девица не брюхата, то беда еще не велика. А с отцом и с дядей-башмачником дуэля, кажется, не будет. Если дом удобен, то нечего делать, бери его — но уж, по крайней мере, усиди в нем. Меня очень беспокоят твои обстоятельства, денег у тебя слишком мало. Того и гляди сделаешь новые долги, не расплатясь со старыми. Я путешествую, кажется, с пользою, но еще не на месте и ничего не написал. Я сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться.
Из Казани написал я тебе несколько строчек — некогда было. Я таскался по окрестностям, по полям, по кабакам и попал на вечер к одной blue stockings , сорокалетней, несносной бабе с вощеными зубами и с ногтями в грязи. Она развернула тетрадь и прочла мне стихов с двести, как ни в чем не бывало. Баратынский написал ей стихи и с удивительным бесстыдством расхвалил ее красоту и гений. Я так и ждал, что принужден буду ей написать в альбом — но бог помиловал, однако она взяла мой адрес и стращает меня перепискою и приездом в Петербург, с чем тебя и поздравляю. Муж ее умный и ученый немец, в нее влюблен и в изумлении от ее гения; однако он одолжил меня очень — и я рад, что с ним познакомился. Сегодня еду в Симбирск, отобедаю у губернатора и к вечеру отправлюсь в Оренбург, последняя цель моего путешествия.
Здесь я нашел старшего брата Языкова, человека чрезвычайно замечательного и которого готов я полюбить, как люблю Плетнева или Нащокина. Я провел с ним вечер и оставил его для тебя, а теперь оставляю тебя для него. Прости, ангел женка. Целую тебя и всех вас — благословляю детей от сердца. Береги себя. Я рад, что ты не брюхата. Кланяюсь Катерине Ивановне и брату Сергею.
Пиши мне в Болдино.

 

532. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

14 сентября 1833 г.
Из Симбирска в Петербург.

 

14 Симбирск.

 

Опять я в Симбирске. Третьего дня, выехав ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне ее. Чёрт его побери, дорого бы дал я, чтоб его затравить. На третьей станции стали закладывать мне лошадей — гляжу, нет ямщиков — один слеп, другой пьян и спрятался. Пошумев изо всей мочи, решился я возвратиться и ехать другой дорогой; по этой на станциях везде по шесть лошадей, а почта ходит четыре раза в неделю. Повезли меня обратно — я заснул — просыпаюсь утром — что же? не отъехал я и пяти верст. Гора — лошади не взвезут — около меня человек 20 мужиков. Чёрт знает как бог помог — наконец взъехали мы, и я воротился в Симбирск. Дорого бы дал я, чтоб быть борзой собакой; уж этого зайца я бы отыскал. Теперь еду опять другим трактом. Авось без приключений.
Я всё надеялся, что получу здесь в утешение хоть известие о тебе — ан нет. Что ты, моя женка? какова ты и дети. Целую и благословляю вас. Пиши мне часто и о всяком вздоре, до тебя касающемся. Кланяюсь тетке.

 

533. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

19 сентября 1833 г.
Из Оренбурга в Петербург.

 

19 сент. Оренбург.

 

Я здесь со вчерашнего дня. Насилу доехал, дорога прескучная, погода холодная, завтра еду к яицким казакам, пробуду у них дни три — и отправляюсь в деревню через Саратов и Пензу.
Что, женка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж — то есть: уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю, что же будет в постеле? Одно меня сокрушает: человек мой. Вообрази себе тон московского канцеляриста, глуп, говорлив, через день пьян, ест мои холодные дорожные рябчики, пьет мою мадеру, портит мои книги и по станциям называет меня то графом, то генералом. Бесит меня, да и только. Свет-то мой Ипполит! кстати о хамовом племени: как ты ладишь своим домом? боюсь, людей у тебя мало: не наймешь ли ты кого? На женщин надеюсь, но с мужчинами как тебе ладить? Всё это меня беспокоит — я мнителен, как отец мой. Не говорю уж о детях. Дай бог им здоровья — и тебе, женка. Прощай, женка. Не жди от меня уж писем, до самой деревни. Целую тебя и вас благословляю.
Как я хорошо веду себя! как ты была бы мной довольна! за барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю, с калмычками не кокетничаю — и на днях отказался от башкирки, несмотря на любопытство, очень простительное путешественнику. Знаешь ли ты, что есть пословица: на чужой сторонке и старушка божий дар. То-то, женка. Бери с меня пример.

 

 

534. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

2 октября 1833 г.
Из Болдина в Петербург.

 

2 окт.

 

Милый друг мой, я в Болдине со вчерашнего дня — думал здесь найти от тебя письма, и не нашел ни одного. Что с вами? здорова ли ты? здоровы ли дети? сердце замирает, как подумаешь. Подъезжая к Болдину, у меня были самые мрачные предчувствия, так что, не нашед о тебе никакого известия, я почти обрадовался — так боялся я недоброй вести. Нет, мой друг: плохо путешествовать женатому; то ли дело холостому! ни о чем не думаешь, ни о какой смерти не печалишься. Последнее письмо мое должна ты была получить из Оренбурга. Оттуда поехал я в Уральск — тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за мое здоровье, наперерыв давали мне все известия, в которых имел нужду, и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной. При выезде моем (23 сентября) вечером пошел дождь, первый по моем выезде. Надобно тебе знать, что нынешний год была всеобщая засуха и что бог угодил на одного меня, уготовя мне везде прекраснейшую дорогу. На возвратный же путь послал он мне этот дождь и через полчаса сделал дорогу непроходимой. Того мало: выпал снег, и я обновил зимний путь, проехав верст 50 на санях. Проезжая мимо Языкова, я к нему заехал, застал всех трех братьев, отобедал с ними очень весело, ночевал и отправился сюда. Въехав в границы болдинские, встретил я попов и так же озлился на них, как на симбирского зайца. Недаром все эти встречи. Смотри, женка. Того и гляди избалуешься без меня, забудешь меня — искокетничаешься. Одна надежда на бога да на тетку. Авось сохранят тебя от искушений рассеянности. Честь имею донести тебе, что с моей стороны я перед тобою чист, как новорожденный младенец. Дорогою волочился я за одними 70- или 80-летними старухами — а на молоденьких  - - - - - -  шестидесятилетних и не глядел. В деревне Берде, где Пугачев простоял шесть месяцев, имел я une bonne fortune — нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год. Я от нее не отставал, виноват: и про тебя не подумал. Теперь надеюсь многое привести в порядок, многое написать и потом к тебе с добычею. В воскресение приходит почта в Абрамово, надеюсь письма — сегодня понедельник, неделю буду его ждать. Прости — оставляю тебя для Пугачева. Христос с вами, дети мои. Целую тебя, женка, — будь умна и здорова.

 

535. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

8 октября 1833 г.
Из Болдина в Петербург.

 

Мой ангел, сейчас получаю от тебя вдруг два письма, первые после симбирского. Как они дошли до меня, не понимаю: ты пишешь в Нижегородскую губернию, в село Абрамово, оттуда etc. А об уезде ни словечка. Не забудь прибавлять в Арзамасском уезде; а то, чего доброго, в Нижегородской губернии может быть и не одно село Абрамово; так, как не одно село Болдино. Две вещи меня беспокоят: то, что я оставил тебя без денег, а может быть и брюхатою. Воображаю твои хлопоты и твою досаду. Слава богу, что ты здорова, что Машка и Сашка живы и что ты хоть и дорого, но дом наняла. Не стращай меня, женка, не говори, что ты искокетничалась; я приеду к тебе, ничего не успев написать — и без денег сядем на мель. Ты лучше оставь уж меня в покое, а я буду работать и спешить. Вот уж неделю, как я в Болдине, привожу в порядок мои записки о Пугачеве, а стихи пока еще спят. Коли царь позволит мне Записки, то у нас будет тысяч 30 чистых денег. Заплотим половину долгов и заживем припеваючи. Очень благодарю за новости и за сплетни. Коли увидишь Жуковского, поцелуй его за меня и поздравь с возвращением и звездою: каково его здоровье? напиши. Карамзиным и Мещерским мой сердечный поклон. Софье Николаевне объясни, что если я не был к ним в Дерпт, то это единственно по недостатку прогонов, которых не хватило на лишних 500 верст. А не писал им, полагая всё приехать. Жаль, что ты Смирновой не видала; она должна быть уморительно смешна после своей поездки в Германию; Безобразов умно делает, что женится на княжне Хилковой. Давно бы так. Лучше завести свое хозяйство, нежели волочиться весь свой век за чужими женами и выдавать за свои чужие стихи. Не кокетничай с Соболевским и не сердись на Нащокина; слава богу, что он прислал 1500 р. — а о 180 не жалей; плюнь, да и только. Что такое 50 р., присланных тебе моим отцом? уж не проценты ли 550, которых он мне должен? Чего доброго? Здесь мне очень советуют взять на себя наследство Василья Львовича; и мне хочется, но для этого нужны, во-первых, деньги, а во-вторых, свободное время; а у меня ни того, ни другого. Какова Краевская? недаром Отрежков за ней волочился. Не думал я попасть в ее мемории и таким образом достигнуть бессмертия. Кланяйся ей от меня, если ее увидишь. Да кланяйся и всем моим прелестям: Хитровой первой. Как она перенесла мое отсутствие? Надеюсь, с твердостию, достойной дочери князя Кутузова. Так Фикельмон приехали? Радуюсь за тебя; как-то, мой ангел, удадутся тебе балы? В самом деле, не забрюхатела ли ты? что ты за недотыка? Прощай, душа. Я что-то сегодня не очень здоров. Животик болит, как у Александрова. Целую и благословляю всех вас. Кланяюсь и от сердца благодарю тетку Катерину Ивановну за ее милые хлопоты. Прощай.

 

8 окт.

 

536. Н. Н. ПУШКИНОЙ

 

 

11 октября 1833 г.
Из Болдина в Петербург.

 

Мой ангел, одно слово: съезди к Плетневу и попроси его, чтоб он к моему приезду велел переписать из Собрания законов (годов 1774 и 1775)  все указы, относящиеся к Пугачеву. Не забудь.
Что твои обстоятельства? что твое брюхо? Не жди меня в нынешний месяц, жди меня в конце ноября. Не мешай мне, не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с царем, ни с женихом княжны Любы. Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу — и привезу тебе пропасть всякой всячины. Надеюсь, что Смирдин аккуратен. На днях пришлю ему стихов. Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — Это слава. Что касается до тебя, то слава о твоей красоте достигла до нашей попадьи, которая уверяет, что ты всем взяла, не только лицом, да и фигурой. Чего тебе больше. Прости, целую вас и благословляю. Тетке целую ручку. Говорит ли Маша? ходит ли? что зубки? Саше подсвистываю. Прощай.

 

11 окт.

 

Назад: 1832
Дальше: 1834

LarryUrink
вайбер бесплатно
Tune Soft
EVGA Precision X1
Abdulelofs
ТОП найкращих онлайн казино України
blockchainkz
ассоциация блокчейн
Avenue17
Я извиняюсь, но, по-моему, Вы не правы. Я уверен. Предлагаю это обсудить.
KevinSar
Купити блок для вентиляційних каналів
Kondicioneri
кондиционеры