20
В полицейский участок я зашел последним. Впереди меня, делая один резкий шаг за другим, уверенно шел мистер Бертольд. Он был зол и растерян одновременно. Не знал, как себя вести: отругать сына за содеянные грехи или отнестись с пониманием. Заметными стали морщины на напряженном лбу, брови нахмурены, губы заметно побледнели. Со стороны казалось, что вот-вот он остановится и врежет первому встречному. Но глаза искали решетку, за которой находился сын.
– Папа, пожалуйста, только не кричи на него! Ты сделаешь только хуже! – лепетала ему вдогонку Мона. Бедная девушка в спешке забыла о виде, в котором и показала себя свету: домашние джинсы и растянутая футболка. На голове – метла.
Но отец ее не слушал.
Навстречу им вышел нерасторопный мужчина в форме.
– О, вы пришли. Так быстро…
– Где он? – процедил сквозь зубы мистер Бертольд.
– Идемте за мной. Мы поместили его в конце коридора.
Меня одолевало желание взглянуть Алексису в глаза. Наблюдать за тем, как он будет вести себя за решеткой перед отцом, узнавшим несладкую правду. Она убила в мужчине надежду на единственного достойного наследника. Пусть ворам в бизнесе всегда рады, мистер Бертольд – не из этих людей. В то же время я не желал слышать их разборки – после такого всегда остается неприятный осадок.
Мы дошли до конца недлинного, но хорошо освещенного коридора. На скамейке сидел Алексис. Он сжимал кулаки и кривил губы в негодовании.
Как же он мог попасться в лапы полиции?
– Алексис! – грозно позвал его отец. – Посмотри на меня сейчас же!
– Ну что-о-о? – лениво протянул парень, соизволив лишь поднять голову.
Их взгляды встретились. Пыл мужчины резко спал при виде сына.
– Я же… высылал тебе деньги все это время…
– Мне не нужны твои бумажки!
– Но почему? Почему ты так ко мне относишься? Потому что я не смог спасти твою маму?
Алексис вздрогнул. Он лишь сильнее согнулся над коленями, и теперь мы видели лишь его затылок.
Продолжать разговор было бессмысленно. Для обеих сторон он принес бы только новую порцию боли. Мне стало тоскливо. Я не знал, на чью сторону встать, пусть и понимал: когда-то и Алексис, и Бертольд были на одной волне – волне понимания и любви. Сейчас между краями их одиночества, сомнений и непонимания образовалась пропасть. И даже если отец пытался возвести мост к сыну, тот всегда его разрушал. Алексис отгородился от реальности, казавшейся чужой и опасной. Он жил в своем мирке, как и миллионы других подростков, отвергающих действительность.
Отец с трудом отошел от решетки. Он перевел жалостливый взгляд с сына на полицейского.
– Как вы его поймали?
– Прохожая узнала в его руках свой телефон. Она рассказала, что два месяца назад его украл некто в маске. Этот некто и Алексис – один и тот же человек. Раз так, то сюда можно приплести еще с десяток дел…
– Прошу, не надо.
В ответ полицейский Хагрид, как было написано на его бейдже, поправил фуражку и скрестил руки на подтянутом животе. Полицейские мне представлялись мужчинами не лучших форм, однако этот выглядел атлетом.
– Я вас давно знаю, но, поверьте, даже несмотря на это, вытащить вашего сына сложно. На это потребуется время. Уже очень много потерпевших. Если мы сейчас устроим обыск в вашем доме, точно найдем какие-нибудь улики.
– Сколько вам нужно?
Глаза Хагрида заблестели радостным огоньком. Его хитрый взгляд заскользил по коридору, проверяя, нет ли там любопытных ушей. Напарники стояли где-то в стороне, но не особо вслушивались в разговор. Губы Хагрида растянулись в ехидной улыбке, и взору Бертольду явились белоснежные зубы.
– Знаете, если бы дело было одно или хоть два-три, я смог бы замять все за небольшую плату…
– Но? – насторожился мистер Бертольд.
– Но дел здесь о-о-о-очень много.
– Вы хотите больше?
– Я веду к тому, что даже взятка вам не поможет. Приберегите деньги для судьи, чтобы тот максимально смягчил наказание. Сейчас я отпускаю его под подписку о невыезде. Ничем больше помочь не могу.
Хагрид в знак фальшивой поддержки слегка хлопнул отца Алексиса по плечу и удалился.
Мистер Бертольд так и стоял спиной к решетке, за которой сидел сын. На глазах Моны сверкнули слезы, и в следующий миг одна из них скатилась по ее румяным щекам прямо к приоткрытым губам. Она едва коснулась прутьев решетки и задержала взгляд на брате. Мона хотела, чтобы он повернулся к ним лицом. Хотела увидеть его сейчас. Но Алексис не двигался.
Мистера Бертольда трясло. Я догадывался, что это было: крушение надежд, мечт, осознание правды и беспомощности. Никто не мог разглядеть выход из этого черного тоннеля заблуждений. А он был. Он есть всегда, но порой страхи, гордыня и нетерпимость затуманивают взор человека, и тому выход кажется таким же черным, как и сам тоннель. Сбросьте эту пелену! Не будьте слепы! Ведь даже самое слабое объятье после или во время ссоры способно оживить окаменевшее сердце человека. Одно объятье, одно слово, одно прикосновение, один взгляд способны на многое. Люди зря их не ценят.
Я понял это лишь после смерти. При жизни был слепее крота. А что, если бы в тот момент, когда мама сидела с окровавленными руками и плакала, я вместо своего трусливого побега просто обнял бы ее? Поцеловал в лоб, стер слезы со щек и прижал к груди. Она бы расплакалась сильнее, да, но ей стало бы легче.
Слезы – воды тающих сердечных ледников.
И почему же я молчал в тот момент? Почему не кричал Алексису: «Папа любит тебя, отбрось гордыню!»? Потому что эти слова должны принадлежать не мне, а его отцу. Но тот, похоже, счел их бессмысленными. Решил, что люди больше не ценят этих мелочей. Ценят. Еще как ценят. Особенно когда они одиноки.
Напарник Хагрида открыл камеру. Кессинджер Вуаль – так было написано на бейдже второго полицейского. Это был темноволосый мужчина – это стало единственным, что я в нем отметил. Он задержал взгляд на Алексисе, и тот нехотя вышел. Третьего полицейского звали Байкорт. Его образ растворился в памяти, как только я отвел от него глаза.
Мона под руку увела отца. Тот плелся медленно. Казалось, ноги его вот-вот откажут.
Я догнал Алексиса уже на улице.
– Алексис! Алексис, твоему отцу сейчас плохо! Он скрывает от тебя тот факт, что он при смерти. Он приехал сюда, повременив с лечением, для того, чтобы забрать тебя домой и дать достойную жизнь, пока не поздно. Алексис, пожалуйста, одумайся!
– Он при смерти? – еле слышно произнес он. Я ожидал более бурной реакции. – Откуда ты все это знаешь?
– Я слышал его разговор с Моной. Она тоже очень любит тебя и переживает за ваши отношения с отцом.
– А почему он при смерти? – продолжал парень мрачно.
– Проблемы с сердцем.
На миг лицо Алексиса замерло.
– Идем со мной. Я расскажу тебе кое о чем.
