Книга: Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир
Назад: Снова гостиница «Черный медведь». Aetatis 40
Дальше: Глава семнадцатая Любовь и брак
Крестьянская война и пределы свободы
Не стоит удивляться тому, что, едва Лютер вывел свободу из темницы, она «потеряла берега» и начала приносить беду. Сама по себе свобода не ведает границ. Она знает лишь, что должна существовать, что в тюрьме ей не место, – но не ведает о том, как далеко может зайти без опасности для себя. Над этой парадоксальной проблемой не раз размышлял и сам Лютер. В труде «К христианскому дворянству немецкой нации» он ясно говорил, что христианин свободен, и так же ясно – что свобода обязывает его поступать с ближними по совести. Христианская свобода парадоксальна насквозь – такова ее природа, таинственная и славная.
Вот в чем вопрос: до каких пределов простирается власть правительства над народом? Там, где на сцену истории выходит истинное Евангелие Христово, беззаконие сменяется правосудием и рабы получают свободу. Движения за освобождение рабов и за гражданские права в США ясно об этом свидетельствуют. Зная, что они свободны, люди начинают требовать, чтобы и власть обращалась с ними как со свободными. Но как далеко могут заходить эти требования, и какими мерами вправе народ влиять на правительство без того, чтобы впасть в эгоизм и грубое насилие? Об этом много размышляли такие великие мыслители и деятели прошедшего столетия, как Ганди, Дитрих Бонхеффер или Мартин Лютер Кинг.
Уже много лет крестьяне жаловались на свои горести и высказывали требования; однако пришествие Лютера – явление Благой Вести – придало их требованиям основание, глубину и более ясное выражение. В 1431 году на Базельском Соборе документ, известный как «Реформация короля Сигизмунда», заявлял: «Всякий, кто называет себя христианином, но держит собрата-христианина в своей собственности – не христианин. Он против Христа и нарушает все заповеди Божьи. Бог всех христиан сделал свободными и освободил от уз».
В феврале 1525 года зарождающееся революционное движение произвело на свет манифест под названием «Двенадцать статей», где религиозным языком была изложена политическая программа крестьянского класса. Основание для своих требований авторы видели в Божественном законе – и, очевидно, считали себя в полном праве требовать от правителей, чтобы те поступали с ними по этому закону справедливости, равному для всех.
ЧИТАТЕЛЮ-ХРИСТИАНИНУ МИР И МИЛОСТЬ БОЖЬЯ ЧЕРЕЗ ХРИСТА:
В последнее время много является на свет злых писаний, сочинители которых упрекают Благую Весть за собрания крестьян, говоря: «Таков ли плод этого нового учения – что никто не должен повиноваться, но всем повсеместно следует восстать и вместе переустроить или, быть может, вовсе уничтожить власти церковные и светские?» Таким безбожным и преступным обвинителям дадим мы ответ в этих статьях: первая их цель – защитить от упреков слово Божье, вторая – объяснить, почему христианин вправе не повиноваться властям и даже против них восставать.Прежде всего: Благая Весть – не причина мятежей и беспорядков, ибо она есть слово Христа, обетованного Мессии, слово жизни, учащее лишь любви, миру, терпению и согласию. Следовательно, все, кто верует в Христа, должны научиться миру, любви, долготерпению и гармонии. Таково основание всех статей о крестьянах (которые последуют далее), приемлющих Благую Весть и живущих с ней в согласии. Как же могут наши обвинители говорить, что Благая Весть – причина неповиновения и мятежей? В том, что сочинители этих обвинений и враги Благой Вести противостоят нашим требованиям, винить следует не Благую Весть, а дьявола, злейшего ее врага, который возбуждает сомнения в умах ее последователей и таким образом побеждает слово Божье, полное согласия, мира и любви.Во-вторых, крестьяне стремятся лишь руководствоваться Благой Вестью во всех сферах своей жизни – и, поистине, не заслуживают, чтобы за это их называли бунтовщиками и мятежниками. Если кто всем сердцем и душой стремится жить по слову Божию и Бог исполняет его просьбы, – что за грех в том, чтобы поступать по воле Всевышнего? Кто решится вставать на пути Его суда или противостоять Его величию? Не слышал ли он о том, как дети Израилевы воззвали к Богу и тот спас их от фараона? Не спасает ли Он и ныне верных своих? Да, спасает – и без промедления.Итак, добрый христианин, прочти внимательно эти статьи, а затем сам вынеси свое суждение.
Первая статья из двенадцати гласила:
Вот первая наша смиренная просьба и пожелание: такова наша воля и желание, чтобы в будущем каждая община имела власть и авторитет сама выбирать себе священника, а также право смещать его, если он поведет себя недостойно. Избранный нами священник должен учить Благой Вести, чистой и простой, без примеси каких-либо человеческих учений, постановлений и законов.
Разумеется, идеи «Двенадцати статей» были вдохновлены писаниями Лютера и Реформацией в целом, так что ясно было, что Лютер за этот документ в ответе. Признавали ли авторы статей его своим учителем, не вполне ясно. Так или иначе, Лютер получил «Двенадцать статей» вместе с сопроводительным открытым письмом, в котором его, Меланхтона и Иоганна Бугенгагена просили стать судьями между авторами – крестьянами, составившими документ, – и знатными господами. Однако нарастающая политическая активность крестьян и серьезность их требований ставила Лютера в трудное положение. Еще в 1522 году из Вартбурга опубликовал он памфлет «Искреннее увещание ко всем христианам беречься от беспорядков и мятежей». Этот памфлет был написан в ответ на тогдашние беспорядки в Виттенберге: мысль его была проста – Благую Весть нельзя распространять силой и насилием. Слово Божье достигает своих целей мирным путем, одной лишь смиренной и терпеливой проповедью. Та же мысль лежит в основе того, что говорил Лютер, вернувшись в Виттенберг и критикуя то, что творил без него старый друг Карлштадт: даже если Карлштадт был прав, он не должен был силой навязывать «слабым братьям» свою правоту. Стоило подумать об их благе и не торопиться, требуя, чтобы они немедленно с ним согласились. Перемены произойдут тогда, когда будет угодно Богу. По-видимому, в соответствии с этим же принципом Лютер оценил и «Двенадцать статей». Не то чтобы требования крестьян были несправедливы; однако насилием и даже угрозой насилия ничего нельзя добиться – можно лишь все испортить. А основной смысл крестьянского документа был именно таков. Требования правильные, даже благородные – но ясно звучащая в них угроза насилия безнадежно все губит.
Поэтому в середине апреля Лютер написал «Увещание к миру: ответ на “Двенадцать статей” крестьян из Швабии». В этой статье он говорил, что, если мятеж «возьмет верх», результаты будут трагическими. «Германия, – писал он, – будет лежать в руинах: стоит лишь начаться кровопролитию – война не остановится, пока не разрушит все. Легко начать войну, но невозможно в любой момент по своему желанию ее остановить». Как и в «Искреннем увещании», основным аргументом против мятежа были для него неизбежные страдания невинных. Однако сейчас он сурово увещевал обе стороны: господ упрекал за то, как не по-христиански они обходятся с крестьянами, крестьян – за то, что хотят решить свои проблемы насилием. Лютер всегда уважал власть, даже когда считал, что она ошибается, – и полагал, что от войны с властями вреда будет куда больше, чем пользы:
Дорогие друзья, подумайте об этом как следует. Если ваше предприятие справедливо, значит, любой человек вправе стать судьей другому. Тогда власть, правительство, закон и порядок исчезнут с лица земли; не останется ничего, кроме убийства и кровопролития. Едва любой увидит, что кто-то поступает с ним дурно – будет считать себя вправе осудить его и покарать. Когда так поступает человек с человеком, мы считаем это неправосудным и нестерпимым – значит, не можем позволить этого и целой толпе… Что сделаете вы, если среди вас начнутся беспорядки, – например, какой-нибудь обиженный схватит обидчика и учинит над ним расправу? Примиритесь с этим? Или все же скажете, что суд он должен был оставить другим людям, специально вами для этого избранным и назначенным?
Но больше всего беспокоили Лютера Schwärmer, своими безрассудными словами разжигающие пламя мятежа. К ним он обращал основные свои упреки. Как и его тезка Мартин Лютер Кинг, Лютер выступал не за то, чтобы сидеть сложа руки – но против насилия как христианского способа разрешения социальных проблем. Лютер советовал довериться Богу – и возложить на Него все свое доверие. Он учил по Писанию: если не брать дело в собственные руки, а воззвать к Спасителю – скоро увидишь, как Он сражается за тебя. Однако история учит нас, что у людей нечасто можно найти столь твердую веру, побуждающую отказаться от действий. Подкрепляя свою мысль, Лютер цитировал Рим. 12:19: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: “Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь”». Далее он писал:
И вождь наш Иисус Христос говорит в Евангелии от Матфея [5:44], что следует благословлять оскорбляющих нас, молиться за наших преследователей, любить врагов, отвечать добром на зло. Таковы, дорогие друзья, наши христианские законы.
Дальше Лютер со всей своей мощью обрушивается на тех, кто сбивает крестьян с пути: «Дьявол послал к вам лжепророков – берегитесь их!» Никого он не называет по имени, но всем читателям ясно, что речь идет о Мюнцере, Карлштадте и пророках из Цвиккау. Своими безумными проповедями возбудили они тысячи крестьян, разожгли в них праведный гнев, не имеющий ничего общего со смиренным Христовым Евангелием, – а ведь это смиренное Евангелие обладает неизмеримо большей силой, чем праведный гнев, прибегающий к кулакам и мечам. Лютер напоминал своим читателям об увещании Иисуса Петру в Гефсимании: «Взявший меч от меча и погибнет», – и приводил современный пример из собственного опыта:
Папа и император ярились на меня и противостояли мне. Что же я сделал – как добился того, что чем сильнее они ярились, тем успешнее распространялась Благая Весть? Не извлекал я из ножен меч, не жаждал мести. Не устраивал ни заговоров, ни мятежей; но сколько мог, помогал правителям мира сего – даже тем, кто преследовал меня и мою проповедь – сохранить их власть и честь. Дело свое я передал в руки Божьи – и без сомнений полагался на Бога во всех треволнениях. Вот почему Бог не только сохранил мне жизнь, несмотря на усилия папы и всех тиранов – что многие, да, признаюсь, и я сам, почитают за великое чудо, – но и помог моей проповеди расти и процветать. Теперь же вы препятствуете тому, что я делаю. Вы хотите помочь Благой Вести, однако не замечаете, что сами же сильнее любых врагов душите ее и губите.
Лютер справедливо отмечал: наиболее склонны были присоединиться к восстанию те города и деревни, куда не проникла Благая Весть. В этом нет ничего удивительного: жители тех мест, где евангельская проповедь была под запретом, сильнее гневались на своих правителей и считали свое положение более нестерпимым, чем жители тех мест, где идеи Реформации распространялись свободно. Лютер считал: пока жители территорий, где Благая Весть разрешена и свободно распространяется, не присоединяются к мятежникам – остается надежда. Если закваска мятежа распространится лишь по католическим землям, в конечном счете это может быть и к лучшему. Однако на деле вышло не так.
Уже с осени 1524 года Германию то здесь, то там сотрясали крестьянские бунты. Но к середине апреля 1525 года, когда Лютер был в Айслебене – поехал туда, чтобы помочь в организации христианской латинской школы, и там же написал «Увещание к миру», – беспорядки переросли в полномасштабный мятеж, охвативший всю Германию. Войска императора сражались во Франции, местным князьям пришлось защищаться самим – и вскоре оказалось, что крестьяне, вооруженные пиками, побеждают их числом. Император большую часть времени проводил вдали от Германии, решал свои проблемы то на западе с Францией, то на востоке с турками: на внутренние германские дела, в том числе на подавление революционных идей, времени у него не оставалось – отчасти к добру, отчасти к худу. Но сейчас, пожалуй, определенно к худу. Крестьяне-бунтовщики, опьяненные властью и вседозволенностью, творили ужасные зверства. Не таких плодов ожидал Лютер от своих идей! Например, в пасхальное воскресенье близ Вайнсберга крестьяне взяли в плен графа Хельфенштейна и его отряд. Граф пытался предложить им выкуп, но озверелые бунтовщики убили его на месте, а над двумя дюжинами рыцарей и их слуг устроили садистскую расправу: прогнали их сквозь строй и закололи копьями, а тела их бросили без погребения.
Однако Лютер в то время не знал о злодеянии под Вайнсбергом, да и то, что происходило в Германии в целом, представлял пока довольно смутно. К тому времени, как он закончил свое «Увещание к миру», от мира уже мало что осталось. Германия на всех парах мчалась к кровавой резне. Уже выпустив трактат с призывами к миру, Лютер понял, что все зашло гораздо дальше, чем он думал. Повсюду, где бывал он после Айслебена, навстречу ему попадались вооруженные крестьянские отряды, и в воздухе витал дьявольский дух братоубийственной войны. Лютер страстно проповедовал против насилия, делал все возможное, чтобы призвать к миру; но даже те, кто прежде видел в нем друга и союзника, теперь насмехались над ним и гнали прочь. Он объездил с проповедями всю Северную и Среднюю Тюрингию, но тщетно. Крестьяне давно вышли из пределов разумного; Лютер видел, что ими овладел «дух Альштедта».
В это время он порой опасался за свою жизнь. Его призывы к сдержанности и умеренности, богословски вполне верные, не могли соперничать со страстными лозунгами Мюнцера, игравшего на глубинном чувстве многолетней несправедливости. Во время проповедей Лютера над ним насмехались, гнали его, даже звонили в колокола, чтобы заглушить его голос. Наконец он понял, что разговаривать с восставшими не о чем. Они взбесились и жаждут крови, так что осталось лишь одно – подавить их силой. Уже 4 мая Лютер пишет своему другу Иоганну Рюгелю, прося его не призывать графа Альбрехта к «мягкости». Что бы вы ни делали, советует он, ни в коем случае не удовлетворяйте требования крестьян. Рюгель позже рассказывал, что письмо от Лютера очень поддержало его в критический момент.
Лютер возвращался домой – и повсюду встречали его ужасы войны. Страна превратилась в поле брани: и среди крови и огня, подобно кровожадному демону, носился, раздувая пожар, «архидьявол» Мюнцер. После Мюльхаузена он снова бежал, теперь в Нюрнберг, а оттуда опять в Мюльхаузен. Однако эта череда бегств пришла к концу: настал час его славы, наконец осуществились его мечты. В Мюльхаузене он собрал и возглавил вооруженное ополчение, скромно названное «Вечным Союзом Божьим». Над ним развевался флаг цветов радуги с лозунгом, в этом контексте звучавшим иронично и горько: «Слово Божье претерпевает все».
Повсюду, и особенно в Тюрингии и Саксонии, тысячи крестьян грабили и разрушали монастыри. В одной только Тюрингии было разграблено семьдесят обителей. Монахи подвергались унижениям и издевательствам. Фанатичные крестьянские толпы рыскали по стране, разрушая и сжигая все, что попадалось им навстречу, от рыцарских замков до амбаров с зерном. Никакой справедливости они больше не искали – и даже не вспоминали о ней. Не осталось ничего, кроме дикого буйства, свирепости, жажды крови и разрушения. Лютер понимал: сам сатана призвал Мюнцера возглавить этих слепых мясников, пламенно убежденных, что выполняют Божью волю, – когда на деле они лишь наслаждаются зверствами и радуются крови и огню.
Ко времени возвращения в Виттенберг Лютер видел уже достаточно – и излил свою горечь и возмущение в печально известном трактате «Против крестьянских полчищ – убийц и расхитителей». Лютер видел: время надежд на мир и отчаянных призывов к миру прошло. Теперь он развернулся на сто восемьдесят градусов и призвал немецких дворян – тех, кому Бог вручил меч, – со всей силой и яростью обрушить этот меч на головы мятежников. Пусть не страшатся, не колеблются, пусть борются изо всех сил и сотрут в пыль кровожадных бунтовщиков, вдохновляемых не Богом, а самим дьяволом. «Все, кто может – бейте, режьте, вешайте! – писал Лютер. – Если сами при этом погибнете – благо вам: нет достойнее смерти, чем умереть, повинуясь Божественному Слову и заповеди Рим. 13 [:1–2], на службе ближнему, которого вы спасаете от уз ада и дьявола».
Однако пламенные увещания Лютера сыграли с ним дурную шутку, ибо вышли в свет намного позже, чем он рассчитывал. К тому времени, когда их прочла широкая публика, мятеж был уже жестоко подавлен – и яростные призывы Лютера к насилию выглядели просто жестокими. Обычно Лютер внимательно следил за тем, как воспринимаются его слова, но за эти слова извиняться не стал. Вместо этого несколько месяцев спустя он написал дополнение под заглавием «Открытое письмо о резкой брошюре против крестьян», где фактически защищал себя от обвинений и напоминал читателям, почему написал именно так:
Бунтовщики не понимают слов и не слушают увещеваний. Им ничего не объяснишь, пока не раскупоришь им уши мушкетными пулями, пока у них [кровь] не польется из носу и головы не полетят с плеч.
Лютер понимал: если бы знать не остановила мятеж, тот нанес бы немецкому обществу непоправимый удар. Порядок и цивилизация были бы разрушены полностью – и один бог знает, когда удалось бы их восстановить. Наступило бы время немыслимых страданий для всех. Так что бунтовщики в своей глупости и кровожадности рубили сук, на котором сидели. Если бы знати не удалось потушить пожар мятежа, он охватил бы всю страну и не угас, пока не пожрал бы все и вся. «Если же кто полагает, что я выражался слишком резко, – добавлял Лютер ближе к концу статьи, – пусть вспомнит о том, что терпеть мятеж не должно, и что гибели мира можно ожидать в любой день и час». Что ж, с таким аргументом не поспоришь.
Однако Мюнцер не внимал лютеровым увещеваниям. У себя в Мюльхаузене он призывал своих сторонников к новым кровожадным «подвигам», убеждая не останавливаться на пути смерти и разрушения. Мюнцер чувствовал, что ради этого часа появился на свет, – и как же сейчас упивался собой! Дай судьба ему шанс, он бы, пожалуй, всю Европу безвременно уложил в могилу.
Итак – идите, идите, идите! Время настало. Эти негодяи будут скулить как псы, просить, хныкать, умолять, как дети. Но не ведайте жалости. Что приказал Бог Моисею во Втор. 7, то же теперь приказывает и вам… Идите, идите, пока горит огонь! Пусть меч ваш не остынет и не дрогнет. Бейте молотом по Нимвродовой наковальне. Разрушьте до основания их замки и башни. Пока они здесь – вам не избавиться от страха человеческого. Пока они правят вами – вы ничего не узнаете о Боге. Идите, идите, пока солнце еще высоко. Бог идет впереди вас. За ним, за ним!
Разумеется, впереди них шел не Бог – скорее уж тот вечный мертвец, что объявил себя «богом» еще до начала времен. Он вел эти потерянные души за собой во тьму внешнюю, туда, где плач и скрежет зубов.
Но сколь ни ужасны были эти орды одержимых, внушающие страх всей Германии, – встретив серьезное сопротивление, они победить не смогли. Сопротивление возглавил ландграф Филипп Гессенский, выставивший против бунтовщиков конницу и доспешных рыцарей. Сперва в Фульде, затем в Бад-Херсфельде он нанес своим необученным противникам серьезные поражения. В обоих случаях знать побеждала благодаря умелому командованию и превосходству в вооружении. Следующий этап войны развернулся в Бад-Франкенхаузене близ гор Кифхойзер, где собрались большие крестьянские силы. Для этой битвы Филипп призвал себе на помощь тестя, герцога Георга, чьи силы присоединились к армии.
Мюнцер едва ли понимал, с чем ему предстоит столкнуться, – и продолжал свои безумные речи, а также рассылал во все концы письма, стремясь привлечь к себе новых союзников и устрашить врагов. 12 мая он написал обоим мансфельдским графам, Альбрехту и Эрнсту. Католику Эрнсту Мюнцер писал:
Брат Эрнст! Скажи нам, жалкий зловонный мешок червей, кто поставил тебя князем над людьми, которых Бог искупил драгоценной своей кровью?.. Власть всемогущего Бога предает тебя смерти и разрушению… Говорю тебе: вечный и живой Бог приказывает, чтобы силой, полученной нами от Него, мы свергли тебя с престола… ибо Бог говорит о тебе и таких, как ты… гнездо ваше будет разорено и разрушено.
Граф Альбрехт в вопросах веры ассоциировал себя с Лютером – но для Мюнцера это было, пожалуй, еще хуже. Альбрехту он писал:
Портрет Томаса Мюнцера (1489–1525)
Барахтаясь в своей лютеранской каше и виттенбергской похлебке, не забыл ли ты пророчества Иез. 37? Неужто Мартиново дерьмо так отбило тебе и нюх, и слух, что не слышишь ты слов того же пророка из главы 39 – о том, что все птицы поднебесные будут клевать кости князей, и все звери лесные – пожирать плоть сильных мира сего, как сказано в тайном откровении в [главах] 18 и 19? Или еще не понял, что Бог ценит народ Свой превыше вас, тиранов?
Неужто Бог в самом деле говорил такое? Под каждым письмом стояла безумная подпись: «Томас Мюнцер с мечом Гедеоновым».
Однако два дня спустя все было кончено. Победа была чистейшая, почти что сказочная – можно сказать, не битва, а резня: на четыре тысячи погибших крестьян пришлось четверо солдат рыцарской армии. На следующий день выжившим крестьянам, скрывавшимся в окрестностях города, было предложено выдать «лжепророков» и сдаться. Если они подчинятся, их пощадят. Но даже и в эти последние минуты Томас Мюнцер искал спасения в мире грез: собрав вокруг себя последних измученных соратников, он воспламенял их умы горячечными фантазиями. Пусть нас осыплют ядрами и пулями, говорил он: все эти пули поймаю я своим волшебным рукавом! Не получив ответа на свое требование, рыцари, разумеется, двинулись в атаку. Первый пушечный выстрел не достиг цели – и Мюнцер разразился победным воплем. Но следующие выстрелы оказались точнее. Увидев, что волшебные рукава Мюнцера ни на что не годны, крестьяне растеряли свой героизм и сделали то, что сделал бы на их месте любой, не готовый гибнуть смертью храбрых – сверкая пятками, бросились в разные стороны. Большинство из них хотели скрыться где-нибудь в городе, однако попали прямиком в руки врагов. Те встретили их с оружием в руках, и бой продолжился.
Что же до самого Мюнцера – вместе со своими рукавами он скрылся на чердаке жилого дома, лег на кровать и натянул на себя одеяло. Когда его наконец там обнаружили, пытался выдать себя за бедного больного, однако сумка с его бумагами, найденная неподалеку, открыла истину. «Инвалида» не слишком вежливо стащили с чердачного одра и представили пред очи самого бородатого герцога. Как ни удивительно, герцог присел рядом с Мюнцером на скамью и спросил о том, что произошло в соседнем Артерне, куда явились к Мюнцеру трое послов от графа Эрнста. Верно ли, спросил герцог Георг, что они предлагали мир, а Мюнцер приказал их обезглавить? «Дорогой брат, – отвечал Мюнцер, – говорю тебе, не я сделал это – это совершило божественное правосудие». После этого в беседу вступил ландграф Филипп и принялся спорить с Мюнцером, забрасывая его цитатами из Писания.
На следующий день состоялся допрос – и под пытками Мюнцер во всем признался и от всего отрекся, даже от своих проповедей против правителей. Прежде он отчаянно отстаивал причащение «под двумя видами» – теперь же смиренно принял причастие по римскому обряду, одним лишь хлебом. Понимая, что его казнят, он написал своей пастве в Мюльхаузен прощальное письмо – однако в нем не признавал своей вины, а винил в поражении крестьян, говоря: «Без сомнения, все произошло так, как произошло, поскольку все искали собственного блага более, чем справедливости для христианского мира». Когда Лютер прочел это письмо, это место особенно его разъярило. «Всякий, кто видел Мюнцера, – говорил он, – не усомнился бы, что перед ним самый свирепый дьявол во плоти». В этом последнем письме Мюнцер также внезапно проявил миролюбие – и призвал тех самых людей, которых своими подстрекательскими речами толкал на смертоубийство, «бежать от пролития крови». И это – человек, говоривший, что призван положить конец жизни «не-избранных», тот, кто восклицал: «Я точу свой серп!» Одновременно с ним судили его соратника Генриха Пфайффера – и тот без утайки рассказал обо всех планах Мюнцера. «Уничтожив всех правителей, – говорил Пфайффер, – он намеревался провести христианскую реформацию». Вместо этого жертвами мятежа пали восемьдесят тысяч крестьян, и лютерова Реформация – по крайней мере, в глазах всех, кто был настроен против нее – оказалась прочно связана с этим кровавым побоищем. 27 мая Мюнцер и еще пятьдесят три бунтовщика (и Пфайффер среди них) были обезглавлены; головы и тела их, насаженные на копья, еще несколько лет служили мрачным украшением стен Мюльхаузена.
