Все это возвращает нас к ужасной истории Томаса Мюнцера. Мюнцер учился в Виттенберге в 1517 году, когда Лютер еще блуждал в потемках немецкого мистицизма: возможно, на этой почве они и сошлись. Лютер вскоре оставил этот путь, но Мюнцер пошел по нему дальше – как мы скоро увидим, намного дальше. В это же время в Виттенберге он познакомился с Карлштадтом. Покинув Виттенберг, Мюнцер продолжал поддерживать Лютера, так что в 1520 году тот даже рекомендовал его на место священника в Цвиккау. Но там Мюнцер подпал под влияние местных «пророков», Шторха, Дрехзеля и Штюбнера, а также сблизился с так называемыми Tuchknappen – ткацкими подмастерьями радикальных взглядов. Именно из этого круга он, по-видимому, почерпнул идею революции трудящихся низов против знати и богачей.

Мистические идеи Мюнцера были полностью противоположны богословию Лютера. Мюнцер верил: чтобы услышать слово Божье, следует вначале очиститься от «плотских пристрастий и вожделений». Иными словами, нужно сделать именно то, что пытался сделать Лютер в своей монашеской молодости и потерпел неудачу, – непрестанной исповедью пробить себе путь на небеса. В наше время о схожем «очищении» говорят сайентологи. Во всех случаях перед нами программа суровой духовной работы, как предполагается, позволяющая достичь результата. Однако с Божьей благодатью она не имеет ничего общего: речь идет лишь о собственных усилиях. Нужно, цепляясь ногтями и зубами, преодолевать различные духовные ступени, одну за другой – и так до самого престола Божьего. Об этом говорили Лютеру пророки из Цвиккау – и, по-видимому, в этом они с Мюнцером были едины. Однако к концу пребывания в Цвиккау идеи Мюнцера стали еще сумасброднее.

Проповеди Мюнцера в Цвиккау звучали все более «разжигательно» и опасно. Именно в это время Иоганн Агрикола написал ему суровое письмо, призывая опомниться и осознать, что он рискует зайти слишком далеко. Например, не раз Мюнцер с кафедры принимался обличать кого-либо, называя его по имени. В письме Агрикола ясно дал понять, что такую практику следует прекратить немедленно; в конце послания гнев его вылился во фразу, написанную заглавными буквами: «ТЫ ДЫШИШЬ ЛИШЬ КРОВЬЮ И УБИЙСТВОМ». Несомненно, так оно и было. Однако Мюнцер уже зашел слишком далеко – и не желал возвращаться назад. Он знал: мировой пожар близок и Бог избрал его, чтобы вести избранных в Новый Иерусалим.

Едва ли стоит удивляться, что бюргеры из Цвиккау решили указать безумному пророку на дверь. Вместе со Штюбнером Мюнцер бежал в Прагу и писал оттуда другу: «Ради Слова я готов обойти весь мир». Он не сомневался, что в Праге найдет себе «стартовую площадку» для полета в небеса; однако пражане остались глухи к его призывам. Впрочем, это не помешало ему написать здесь «Пражское воззвание». Это сочинение – критику церковников в сочетании с мистическим бредом – Мюнцер накатал на огромном, чуть ли не в ярд шириной, листе бумаги, надеясь прибить его где-нибудь, как Лютер прибил свои знаменитые тезисы, и тем воспламенить истинную революцию, такую, от которой вскружатся головы и бешеные толпы ринутся прямиком в светлое будущее.

Но сперва Мюнцеру нужно было найти другую работу. А с этим не складывалось: нигде он не задерживался надолго. В марте 1522 года он писал Меланхтону, критикуя учение Лютера за излишнюю мягкость и ошибочность в некоторых пунктах. Лютеровская «забота о слабых» совсем ему не нравилась. С теми, кто не поспевает за шагом перемен, считал он, никакого компромисса быть не может. Глубоко возмущало его и то уважение и почтение, которое проявлял Лютер к Фридриху и другим князьям. На его взгляд, Лютер слишком уж сближался с властями. Между тем Бог дал Своему народу всю власть как на небе, так и на земле – и народ Божий возьмет ее, если понадобится, силой! Что же до Лютера – он считал Мюнцера просто умалишенным.

На протяжении 1522 года Мюнцер отчаянно искал себе постоянное место священника. Наконец, в апреле 1523 года, ему повезло: сами небеса послали синекуру в Альштедте, деревне к северу от Эрфурта. Здесь он скоро сколотил себе новую группу учеников и принялся, фигурально выражаясь, строить звездолет, который унесет их всех в дивный новый мир. Альштедт находился в Тюрингии, на территории герцога Иоганна, брата Фридриха, так что с самого появления Мюнцера за ним присматривал Спалатин, – однако выгонять его пока вроде бы причин не было. Мюнцер быстро женился на бывшей монахине Оттилии фон Герсен, а затем начал убеждать прихожан, что они и есть избранный народ Божий. А какой из этого самый естественный вывод? Разумеется, взяться за оружие и стереть с лица земли всех, кто не с ними, – и не мешкая. Проповеди Мюнцера, уверенные и красноречивые, привлекали все больше слушателей: на последней его «проповеди» присутствовало две тысячи человек.

Лютер видел в Мюнцере поистине дьявольскую угрозу. Начать с того, что он распространял свои причудливые учения на дружеской территории курфюрстской Саксонии. Попробуй он творить такое на землях герцога Георга – не ушел бы дальше ближайшего подземелья! Но Фридрих, в отличие от кузена, предоставлял своим подданным большую религиозную свободу и не особенно беспокоился о том, что происходит с их духовной жизнью, – хотя вот тут как раз обеспокоиться стоило. Лютер ясно понимал, что проповеди Мюнцера ведут к насилию. Так скоро и вышло: в Маллербахе сгорела часовня, посвященная Деве Марии, – и ясно было, что к этому привели яростные призывы Мюнцера. К этому времени он уже сколотил себе «тайный союз» из тридцати последователей. Целью его было «стоять за благую весть, не давать потачки монахам и монахиням, способствовать их изгнанию и уничтожению».

Со временем Мюнцер перетянул на свою сторону бо́льшую часть города. «Союз» его вырос до пятисот человек: все они принесли ему торжественную присягу. Многие из них были не из Альштедта: встречались среди них и горняки из Мансфельда, и крестьяне из близлежащих деревень. Мюнцер даже разделил их на военные отряды и начал готовить к обороне – на случай, если князья попытаются вмешаться и ему помешать. Лютер понимал, что Мюнцер, как и Карлштадт, вступил на этот путь именно во время пребывания в Виттенберге – и был глубоко встревожен и опечален тем, что его собственные благие усилия привели к такому безумию. Еще больше беспокоило его то, что многие со стороны католиков, несомненно, припишут все происходящее ему. Любое насилие, вытекающее из его идей – пусть и искореженных до неузнаваемости, – припишут ему, и на него возложат вину за это. Помешать Лютеру или Карлштадту Лютер практически не мог; но мог хотя бы прояснить разницу между своей и их позициями, надеясь, что это кого-то остановит.

Так что в июле Лютер опубликовал «Письмо к князьям Саксонии о духе мятежа», обращенное к Фридриху и герцогу Иоганну. Он понимал, что рано или поздно власти неизбежно столкнутся с насилием, и желал предупредить их о растущей угрозе. Пока Лютер еще не призывал применять против Мюнцера силу. В дальнейшем он отступит от этого принципа – но пока что он верил в относительную свободу религии и идей и полагал, что добрые мысли – иначе говоря, истинное слово Божье – пробьют себе дорогу и одолеют любые подделки. Однако он понимал, что Мюнцер скоро перейдет из мира идей в мир действий, ступив на территорию, на которой имеет право – и более того, обязанность перед Богом – распоряжаться светская власть.

В том же месяце Мюнцер согласился произнести проповедь перед герцогом Иоганном и его сыном, молодым герцогом Иоганном Фридрихом. В Альштедте они были проездом и 13 июня вызвали Мюнцера к себе в замок. Целью его было привлечь их на свою сторону и убедить помочь в исполнении его безумных планов. Однако от того, что говорил в тот день Мюнцер, у любого волосы бы зашевелились на голове. Он призвал князей, к которым обращался, «смело ступить на краеугольный камень» (имея в виду Христа) и направить данные им Богом мечи на защиту дела Божьего. О чем речь? Мюнцер не замедлил объясниться. Князья должны помочь ему совершить революцию «избранных» – тех, кому предстоит смести с лица земли обычных, неизбранных людей. А кто будет решать, кто избран, а кто нет? Судя по всему, сам Мюнцер – по крайней мере, на это он ясно намекнул, выбрав материалом для своей проповеди книгу Даниила. Он объявил князьям, что Даниил был пророком, толковавшим сны царя, а сам Мюнцер – Даниил наших дней, избранный Богом, чтобы толковать все, что потребуется. Так что для собственного блага и для блага всей вселенной саксонские князья должны назначить его своим «Даниилом». А дальше он смело поведет их к концу света, к всеобщей гибели и разрушению. Предложение соблазнительное: как от такого отказаться? Под конец – чтобы у слушателей не осталось никаких сомнений насчет его намерений – Мюнцер прокричал, что «безбожники не имеют права жить, если только избранные не даруют им жизнь».

Откуда же взял Мюнцер такое истолкование воли Божьей? Он искажал Писание – а значит по определению оторвался от Бога. Так, ссылаясь на притчу о десяти минах, которую рассказывает Иисус в Лк. 19, он неверно понял контекст последней фразы: «Врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною». В маниакальной картине мира Мюнцера эти слова произносит не персонаж придуманной Иисусом притчи, а сам Иисус. Следовательно, полагал Мюнцер, Библия разрешает и даже приказывает призывать к истреблению всех неизбранных. В заключение своей речи он перешел к угрозам саксонским князьям: если, мол, они не воспользуются случаем и не примут его предложение, Бог отнимет у них мечи.

Ясно дал понять Мюнцер, что Лютера тоже ждет безжалостная казнь. Он назвал Лютера «брат Жирный Боров» (а Меланхтона – «брат Сладкой Жизни») и высмеял за любовь к удовольствиям, за то, что тот будто бы живет лишь затем, «чтобы сладко есть и пить при дворе». Далее Мюнцер потребовал для своих идей «международного» разбирательства. Властям предержащим – то есть тем, кто сидел сейчас перед ним и слушал, – он пригрозил восстанием крестьянских орд. Либо знать поднимет свои мечи за Божье дело – как понимал его Мюнцер, – либо «народ Божий» возьмет дело в свои руки. Все должны либо принять его благовестие, либо признать себя язычниками и умереть.

Быть может, ни в чем ином не ощущается так явственно привкус ада, как в религиозном фанатизме. Воззрения Мюнцера напоминают то бред, то демоническую одержимость – тем более зловещую, что тот же бред охватывал множество людей в разных странах, в разные эпохи, с древних времен и до наших дней. Для всех фанатиков дьявол есть Бог, жизнь есть смерть, милосердие равно слабости, а жестокость – справедливости. Все они – какой-то адский апофеоз своего «я», где все «другие» должны быть порабощены или убиты.

Откровенно изложив свои взгляды князьям, Мюнцер ожидал их решения. Что же, поможете вы мне обрушить небо на землю и подняться в эмпиреи? Или согласитесь быть убитыми и отправиться в ад? Можно лишь догадываться, с какими лицами выслушали все это герцоги Иоганн и Иоганн Фридрих; и нам неведомо, пожали ли они Мюнцеру руку при прощании, сказали ли, что проповедь им очень понравилась. Известно лишь, что вскоре после этого Мюнцер напечатал эту «проповедь», присовокупив к ней рассуждение о снах.

Затем, 17 июля, Мюнцер написал Карлштадту в Орламюнде, приглашая его присоединиться к «союзу избранных» и прося заняться агитацией в пользу Мюнцера в пятнадцати соседних деревнях. К чести Карлштадта, он мгновенно сообразил, что Мюнцер планирует именно то, чего в это время все опасались, – мятеж вооруженного «народа» против знати, и в страхе порвал письмо. Впрочем, затем, сев на коня, он бросился к одному другу и показал ему сложенные обрывки письма – как доказательство того, что затевает Мюнцер. Сам Карлштадт никогда не приветствовал насилие: два дня спустя он отправил Мюнцеру ответ, в котором решительно отказывался в этом участвовать и советовал Мюнцеру отказаться от воинственных планов. Верно, у них было много общего; но возглавить орды крестьян, чтобы истреблять неверующих и насильственно приближать конец света… нет, на такое Карлштадт согласиться не мог.

Обдумав не слишком скромное предложение Мюнцера, герцоги Иоганн и Иоганн Фридрих решили, что против него пора принять меры. Мюнцера, а также множество его последователей из Альштедта, вызвали в Веймар на допрос. Некоторые из его сторонников, которых допрашивали отдельно, легко выдали планы Мюнцера устроить вооруженный мятеж. Строго говоря, это было ясно и из проповеди – однако в зале суда прозвучало совершенно иначе; и, видимо, тут до Мюнцера в первый раз дошло, что его планы власть встречает без энтузиазма. Так или иначе, он понял, что над головой его навис топор. Свидетели рассказывали, что из судебной палаты он выходил белым как мел. Поздно вечером 7 августа Мюнцер сделал то, что, как видно, привык делать в любой затруднительной ситуации – бежал, вполне буквально перебравшись через городскую стену Альштедта. Жену и ребенка он бросил. Побег его наделал много шума: члены «тайного союза», которых он вовлек в свое безумие, были разочарованы и унижены, все прочие – очень рады. Однако Лютер справедливо полагал, что о Мюнцере еще придется услышать. Так и вышло: Мюнцер осел в Мюльхаузене и снова начал собирать вокруг себя последователей. Там он нашел себе «соратника» – Генриха Пфайффера, тоже чистой воды смутьяна. Там же, в Мюльхаузене, Мюнцер написал самую желчную и злую филиппику против Лютера, озаглавленную: «Совершенно необходимая защита и ответ против братьев сладкой жизни из Виттенберга, что, присвоив Святое Писание, самым подлым образом марают бедный христианский мир».

Пламенная ненависть Мюнцера к Лютеру усиливалась от мысли, что Лютер «продался» князьям и встал на их сторону против страдающих крестьян:

Если вспомнить о том, чьи трупы в конце концов склевали птицы, мы увидим, что Мюнцер оказался лжепророком. Но до этого было еще далеко; а пока гордый голос его наполнял слушателей таким пылом и жаждой действия, с какими «доктор На-Мягких-Лапках» состязаться не мог.