Глава 10. АССАМБЛЕЯ

Аймака улыбнулся.

Он потер ладони, как иногда делает озябший человек, хотя день был жарким. На самом деле первый советник дома Анасати пребывал в величайшем возбуждении. «Наконец-то, наконец», — пробормотал он себе под нос. Наклонившись, он выхватил из множества писем и донесений, разбросанных в кажущемся беспорядке, засаленный клочок бумаги, испещренный неразборчивыми значками, на первый взгляд не имеющими смысла.

Но эти закорючки образовывали весьма хитроумный шифр, и послание, доставленное Чимаке в столь неприглядной форме, извещало его о долгожданном повороте событий, который он сам готовил, ради которого не спал ночами, вынашивая планы, и который давно уже стал делом его жизни.

Не обращая внимания на вопросительно поднятые брови своего секретаря, Чимака поспешил к господину.

В жаркие полуденные часы Джиро не занимался делами. Он не устраивал себе сиесту и не развлекался, как это было заведено у многих властителей, сладострастными играми с куртизанками. У Джиро были аскетические вкусы. Он считал, что женская болтовня отвлекает от важных раздумий и потому досаждает. Она досаждала ему настолько сильно, что однажды, повинуясь минутной прихоти, он приказал, чтобы все его незамужние родственницы посвятили себя служению богам и удалились в различные монастыри.

Вспомнив об этом, Чимака захихикал. Девочки уже не нарожают сыновей, которые могли бы со временем стать соперниками, так что решение господина, пусть даже и скороспелое, было весьма мудрым. Джиро инстинктивно предпочитал уединение. В этот час его обычно можно было найти в ванне или же застать за чтением на прохладной тенистой галерее, соединяющей библиотеку с помещением переписчиков.

На стыке двух внутренних коридоров, где в дневные часы не горела ни одна лампа и стоял привычный запах воска и масла, используемых для натирки полов, Чимака остановился и принюхался.

— Сегодня не в ванне, — пробормотал он, ибо не мог учуять даже самого слабого следа ароматов, остающихся в воздухе после рабов-банщиков. Утонченность властителя порой доходила до мании. Джиро любил, чтобы его пища была приправлена специями, сохраняющими свежесть дыхания, а в воду для купания обязательно добавлялись его излюбленные благовония.

Воздух на галерее оставался прохладным даже в самую жаркую погоду благодаря старым, раскидистым деревьям уло, высаженным вокруг библиотеки. Джиро сидел на каменной скамье со свитком в руках; другие свитки были как попало разбросаны у его ног. При нем состоял глухонемой раб, готовый исполнить любое его пожелание. Однако пожелания Джиро были на удивление скромны. Лишь изредка ему требовался стакан прохладительного питья. Как правило, он сидел и читал, пока жара не начинала спадать; тогда он вызывал своего хадонру для обсуждения хозяйственных дел поместья. В другие дни он приглашал поэтов и слушал, как они декламируют стихи, или же прогуливался в прелестном саду, устроенном во вкусе его прабабушки; он придирчиво следил за тем, чтобы садовники сохраняли этот уголок усадьбы в первоначальном виде.

Погруженный в чтение, Джиро не сразу обратил внимание на дробный стук сандалий Чимаки. Услышав наконец этот звук, властитель поднял глаза с недовольным видом человека, которому помешали заниматься важным делом. Он сердито сдвинул брови и застыл на месте в надменно-выжидательной позе. Этот величавый вид быстро сменился выражением покорности судьбе. Из всех приближенных Джиро Чимака был самым непокладистым. Его невозможно было отослать прочь, не втянувшись в пререкания, унизительные для главы дома Анасати. Властителю Джиро почему-то претило отдавать точные приказы; в этом было что-то плебейское, а он гордился своей утонченностью — небольшая дань суетности, которую Чимака быстро научился обращать себе на пользу.

— Ну что там у тебя? — устало вздохнул Джиро, однако быстро отбросил и эту маску, когда увидел, что советник улыбается такой широкой улыбкой, которую приберегал для особо радостных новостей. Тут уж расцвел и властитель Анасати.

— Мара?! — догадался он. — Она вернулась домой и, надеюсь, обнаружила, что положение у нее незавидное?

Чимака помахал в воздухе шифрованным посланием:

— Именно так, господин, и даже более того. Я только что получил донесение от нашего шпиона, внедренного в курьерскую службу Хокану. Теперь мы располагаем самыми точными сведениями о том, как она собирается развертывать свои отряды.

Тут первый советник дома Анасати несколько помрачнел: он вспомнил, каких трудов ему стоило разгадать шифр личной переписки Хокану.

Словно почувствовав, что за этим может последовать целая лекция о мелочах, недостойных его внимания, Джиро постарался вернуть беседу к более существенным предметам:

— И что?

— И что? — Какое-то мгновение Чимака казался сбитым с толку, но быстро преодолел растерянность. — И наша уловка сработала.

Джиро нахмурился. Вечно этот Чимака воображает, что он, Джиро, будет утруждать себя — следить за ходом запутанных мыслей советника без каких-либо дополнительных пояснений.

— О какой именно уловке ты говоришь?

— Ну как же, о той, которая связана со строителями осадных машин, и о плане игрушечника. Властительница Мара считает, что сумела нас одурачить, когда подослала мнимых работников. Она не подготовлена к нападению на наши силы, которые размещены на позициях для штурма Кентосани. — Он сделал презрительный жест. — О, она заморочила голову своему супругу, уговорив его вызвать на подмогу с севера отряды Шиндзаваи. Она-то намерена напасть на наш северный фланг, поскольку надеется, что ее лазутчикам удалось скрытно переделать устройство наших баллист и первые же выстрелы этих машин посеют хаос и смерть в наших боевых порядках…

— А баллисты нас не подведут, — продолжил Джиро; на его узком лице наконец изобразилось удовольствие. — Враги будут биться головами о древние фортификационные сооружения, а наши люди к этому времени будут уже внутри крепости! — Он издал короткий лающий смешок. — Отряды Шиндзаваи явятся в Кентосани только затем, чтобы присягнуть новому Императору!

— И похоронить мальчика-наследника, — подхватил Чимака. Он снова потер руки. — Теперь о Джастине. Какой легендой будем маскировать его гибель? Объявим, что его придавило рухнувшей стеной? Или что его приняли по ошибке за слугу и передали работорговцу в качестве военной добычи? В невольничьих загонах с мальчиком могут случиться самые разные неприятности.

Джиро неодобрительно поджал губы. Ему были неприятны разговоры о насилии, которые он считал грубыми: все его детство было омрачено отвратительными выходками младшего братца, Бантокапи, который вечно задирал его, пользуясь своим преимуществом именно в грубой силе. И до сих пор он терпеть не мог рассуждений о жестоких расправах.

— Я хочу, чтобы это сделали быстро и точно, не причиняя лишней боли; вполне достаточно будет случайного дротика, — резко распорядился он. Затем его тон изменился, и он задумчиво проговорил:

— А вот Мара… Если она попадется в руки наших отрядов живой — это будет совсем другое дело.

На этот раз настала очередь Чимаки оторопеть. Будучи достаточно цурани, чтобы не гнушаться устройством пыток или казней для мужчин — если такие меры требовались для дела, — он все-таки не испытывал удовольствия при мысли о том, чтобы причинить боль Слуге Империи. Но каждый раз, когда заходила речь о властительнице Маре, Чимаку пробирал озноб, стоило ему взглянуть в глаза хозяина.

— С твоего разрешения, господин, я отошлю последние сведения о развертывании войск Акомы и Шиндзаваи твоему военачальнику Омело.

Джиро ответил вялым жестом согласия; сейчас его мысли были заняты только местью.

Едва дождавшись этого разрешения, Чимака попятился, отвешивая поклоны; его дух сразу воспрянул. Прежде чем Джиро снова взялся за свиток и погрузился в чтение, его первый советник уже быстро удалялся, взвешивая в уме возникающие комбинации и не замечая, что бормочет вслух.

— Эти бывшие воины Минванаби, которые не присягнули на верность Маре… в те времена, когда ей присвоили титул Слуги Империи… — прикидывал он и так, и этак очередную возможность. Его глаза светились дьявольским блеском. — Да. По-моему, сейчас самая пора вызвать их из того пограничного гарнизона и с их помощью усилить смятение в стане наших врагов.

Чимака прибавил ходу, громко насвистывая, — он мог себе это позволить, поскольку отошел далеко от хозяина и тот уже не мог его слышать.

— Боги, — шепнул он, на время оборвав свист, — чем была бы жизнь без политики?

***

Империя скорбела. После объявления о смерти Ичиндара с грохотом закрылись ворота Имперского квартала и на стенах взвились предписанные обычаем красные траурные знамена. По сухопутным дорогам и судоходным притокам реки Гагаджин сновали многочисленные гонцы. Гонги и колокольчики из редких металлов, имеющиеся во всех храмах каждого из Двадцати Высших Богов, прозвонили по девяносто одному разу, в честь каждого из предшественников Ичиндара на престоле Цурануани. Город был закрыт для торговли на двадцать дней траура, и все купеческие лавки и ларьки — за исключением тех, которые были необходимы для поддержания жизни горожан, — стояли с запертыми дверями, запечатанными красными лентами.

Притихли улицы внутри Кентосани; не было слышно пронзительных криков торговцев едой и водоносов; приглушенно звучали молитвенные песнопения жрецов у алтарей храмов. Беседы на улицах по традиции были запрещены, и даже нищим, имеющим лицензию на занятие попрошайничеством, приходилось прибегать к пантомиме, чтобы выклянчивать подаяние. Красный бог Туракаму заставил замолчать Глас Неба на земле, и, в то время как набальзамированное тело Ичиндара в церемониальном облачении и при всех регалиях было выставлено для всеобщего обозрения на роскошном помосте среди горящих свечей в окружении жрецов, Священный Город безмолвствовал, молчанием выражая благоговение и печаль.

На двадцать первый день полагалось перенести покойного Императора на погребальный костер, и, после того как остынет пепел, возвести на золотой трон избранного преемника, назначенного жрецами Высших и Младших Богов.

А в ожидании этого дня бурлили заговоры и армии собирались в кулак. Ассамблея не оставалась в стороне от хлопот и тревог человеческих.

За городскими воротами покачивались на якорях вдоль фарватера или теснились у причалов Силмани и Сулан-Ку торговые баржи и барки, вынужденные дожидаться окончания траура, чтобы попасть в Кентосани. Цены за аренду места в прибрежных складах взлетели до немыслимой высоты, потому что торговцы перехватывали друг у друга возможность пристроить в надежное укрытие свои скоропортящиеся или слишком дорогие товары, которые рискованно было держать на судне без надежной охраны. Менее удачливые приказчики торговались за место на частных чердаках или в погребах, а самые невезучие теряли свои товары в набегающем приливе войны.

Собирались кланы; вооружались гарнизоны отдельных властителей. Над дорогами клубилась пыль, поднятая в воздух тысячами ног. На реках становилось тесно: грузовые баржи и военные корабли образовывали целые флотилии, и казалось, что любое судно, способное передвигаться с помощью шестов или весел, занято сейчас перевозкой воинов. Туго приходилось купцам, когда все добро, предназначенное для продажи, целиком сбрасывалось за борт, чтобы освободить место для иного груза — воинских частей. Убытки подстерегали и уличных торговцев: придорожный обмен часто производился принудительно под угрозой меча или копья. Страдали земледельцы. Богатые жаловались на дороговизну, купцы — на разорительные убытки, тогда как беднейшие голодали и беспокойными толпами слонялись по улицам.

Властители, которые могли бы отрядить патрули для успокоения масс и наведения порядка, пребывали неизвестно где, рассылая своих солдат на помощь одной либо другой партии, а то и устраивая вылазки против своих личных неприятелей, чьи гарнизоны были ослаблены в результате отправки значительной их части к месту ожидаемого большого сражения. В бедных кварталах назревала угроза бунта, тогда как спекулянты жирели, взвинчивая цены.

Различные партии вооружались и объединялись между собой в огромные армии, и все-таки среди всех домов, пославших солдат к стенам Кентосани, подозрительным казалось отсутствие знамен трех знаменитых семей: зеленого знамени Акомы, синего — Шиндзаваи и красного с желтым — Анасати.

***

В Городе Магов, в заваленном свитками и книгами кабинете, где, казалось, главным предметом обстановки был пышущий жаром глиняный самовар явно иноземного происхождения, сидел Всемогущий по имени Шимони, охватив костлявыми пальцами чайную чашку. Он пристрастился к мидкемийскому напитку со всем многообразием его вкусовых оттенков, и слуги следили, чтобы жаровня, находившаяся в недрах чайного сосуда, и днем и ночью была полна тлеющих углей. Подушки, на которых он сидел, были тонкими и жесткими, в соответствии с его аскетическими склонностями. Перед ним стоял низкий трехногий столик, столешница которого была выложена смотровыми хрустальными плитками. В толще этих плиток, сменяя друг друга, возникали изображения формируемых военных лагерей.

Ненадолго появившаяся картинка позволила увидеть Мару и Хокану, беседующих с советниками, а потом ее сменила сцена, в которой бурно жестикулирующий Джиро убеждал в чем-то одного из властителей клана Омекан; губы у того были упрямо сжаты, и вся его поза выражала несогласие с вельможным собеседником.

Шимони вздохнул и возбужденно забарабанил пальцами по остывающей чашке.

Но не он, а Фумита, сидевший в тени, напротив хозяина кабинета, высказал вслух очевидную мысль:

— Они никого не одурачат, и уж во всяком случае не нас. Каждый ждет, чтобы другой сделал первый ход, — чтобы при нашем появлении можно было сказать: «Мы только защищались».

Из двух магов ни один не поделился с другим печальным, но несомненным выводом: несмотря на их личное сочувствие радикальным замыслам Мары, Ассамблея в целом была настроена против нее. Акома и Анасати заставили зазвучать горны войны. Развернули или нет Мара и Джиро свои церемониальные штандарты, объявили или не объявили формально о своих намерениях, обратились или нет к жрецу бога войны с просьбой взломать каменную печать на дверях храма Джастура — теперь уже не имело значения. Все партии, кроме самых мелких, так или иначе примкнули к Анасати или к Акоме. Ассамблея Магов неизбежно будет вынуждена действовать. Между Фумитой и Шимони повисло тягостное молчание, но тут в наступившей тишине из-за двери послышалось знакомое гудение, за которым последовал сильный удар, потом быстрая поступь, и наконец деревянная задвижка отскочила.

— Хочокена, — сказал Шимони, спрятав свои глубокие глаза за лениво полуопущенными веками. Он поставил чашку, слегка взмахнул рукой, и тогда картинки в смотровом хрустале затуманились и померкли.

Фумита поднялся на ноги.

— Хочо в спешке — это может означать только одно: в Палате набралось уже достаточно наших собратьев, чтобы можно было принимать решения, — предположил он. — Пора и нам тоже отправиться туда и составить ему компанию.

Дверь со скрипом отворилась, и в кабинет Шимони протиснулся краснолицый Хочокена, хотя с его объемистым животом это оказалось не очень просто.

— Вы бы лучше поторопились. Там, внизу, один умник только что предложил выжечь дотла половину населения провинции Зетак.

Фумита прищелкнул языком:

— И при этом не делать никакого различия между воинами-копьеносцами и крестьянскими семьями, которые готовы бежать куда глаза глядят, лишь бы не оказаться на пути марширующих армий?

— Вот именно, что никакого различия, — подтвердил Хочокена. Отдуваясь и пятясь задом, он протолкнул свое громоздкое тело через дверь снова в коридор и красноречивым жестом предложил Шимони с Фумитой следовать за ним. — И что еще хуже, возражение, которое ты только что привел, оказалось единственным доводом, чтобы отложить голосование. Иначе отыскался бы такой дурень, который вот сейчас, в этот самый миг превратил бы все, что ему на глаза попадется, в дымящиеся руины!

Он устремился вперед по коридору, даже не оглянувшись. Фумита двинулся сразу за ним, чуть ли не наступая на пятки дородного мага.

— Ну, я думаю, у нас достаточно воображения, чтобы придумать еще парочку-другую резонов и задержать их подольше.

Он бросил взгляд через плечо, чтобы взбодрить Шимони, который, казалось, не имел ни малейшего желания ни шагать побыстрее, ни произносить какие-либо слова.

— Ничего не поделаешь, молчаливый друг мой. На этот раз тебе придется витийствовать столь же долго, как и нам, ради помощи правому делу.

Глаза мага-аскета широко открылись; он казался оскорбленным.

— На витийство требуется затрачивать куда больше энергии, чем на пустую болтовню!

Когда взгляд тощего мага переместился на дородного вожака всей тройки, оскорбленным выглядел уже Хочокена. Однако не успел он придумать какой-нибудь язвительный ответ, как Фумита подтолкнул его вперед.

— Побереги свою энергию, — посоветовал он, пряча усмешку за показной торжественностью. — Если кого-нибудь из нас и посетит сейчас прилив вдохновения, так лучше бы сохранить его для Палаты Собраний. Они там, вероятно, готовы в горло друг другу вцепиться, как мидкемийские обезьяны, так не хватало нам еще самим перессориться!

Не вступая в дальнейшие пререкания, все трое поспешили по коридору в Большую Палату.

***

Дебаты, в которых спешили принять участие сторонники Мары, продолжались не один день. Много раз на протяжении всей истории Империи разногласия приводили к расколу Ассамблеи, но никогда еще споры не были столь яростными и не продолжались так долго. Шальные ветры проносились через огромный зал, служивший Палатой Собраний в Городе Магов, куда прибывали все новые и новые чародеи. На расположенных ярусами высоких галереях были заняты почти все места. В последний раз такое случилось, когда шли споры об изгнании Миламбера и упразднении должности Имперского Стратега. Отсутствовали только престарелые Всемогущие, уже впавшие в детство. Из-за многолюдья в Палате становилось душно, но, поскольку в Ассамблее не принято было заканчивать обсуждение или устраивать перерыв, пока не готово окончательное решение, прения продолжались и днем и ночью.

Свет нового утра уже просочился через высокие окна купола, посеребрил лаковые плитки пола, сделал особенно заметной усталость каждого лица и выхватил из темных рядов черноризцев единственный островок, где наблюдалось хоть какое-то движение: в середине огромной Палаты расхаживал туда и сюда тучный маг, обращаясь с речью к почтенному собранию.

Утомление избороздило морщинами и лицо Хочокена. Он взмахнул пухлой рукой и голосом, охрипшим от часов безостановочного упражнения в красноречии, провозгласил:

— И я призываю каждого из вас принять во внимание: начались великие перемены, которые нельзя остановить на середине! — Подняв вторую руку, он хлопнул в ладоши, как бы подчеркивая важность своего утверждения, и некоторые из престарелых черноризцев вздрогнули на своих сиденьях, вырванные из невольной дремоты. — Мы не можем простым мановением руки вернуть Империю к прежним обычаям! Дни всевластия Имперского Стратега отошли в прошлое!

Раздались возмущенные возгласы; многие рвались возразить оратору.

— Пока мы тут тянем время, армии маршируют! — возопил Мотеха, один из наиболее откровенных Всемогущих, не одобрявших политики покойного Ичиндара.

Тучный маг, прекратив хождение, воздел руки, призывая к тишине. По правде говоря, он был даже благодарен за короткую передышку. Горло у него было словно исцарапано песком.

— Я знаю, знаю!.. — Он подождал, пока снова установится тишина, и продолжал:

— Нам оказали открытое неповиновение; многие из вас не устают это повторять. Снова и снова. — Он обвел Палату взглядом, ощущая, как меняется настроение собравшихся, и еще раз подчеркнуто медленно произнес:

— Снова и снова.

Теперь уже самые выдержанные члены Совета ерзали на своих креслах. Спины у них онемели от долгого сидения, и они больше не желали снова успокаиваться и вежливо слушать нескончаемое словоизвержение. Хочокену перебивали выкриками, в которых слышалось уже не просто нетерпение, и многие маги повскакали с мест с самым воинственным видом. Хочокена мысленно признал, что ему придется наконец уступить другим место на ораторской площадке и понадеяться на то, что Фумита или лукавый Телоро смогут найти верную стратегию, чтобы еще больше затянуть препирательства.

— Собратья мои, мы не боги, — отчеканил Хочокена, подводя итог своего утомительного выступления. — Мы обладаем великой мощью, да, но все-таки мы просто люди. Неосторожное насильственное вмешательство с нашей стороны, чем бы оно ни было порождено — досадой или страхом перед неведомым, — лишь углубит пучину бедствий, перед лицом которых стоят сейчас народы Империи. Я призываю вас к осторожности! Какие бы бури ни бушевали вокруг, последствия наших действий будут сказываться долго. Когда же страсти наконец улягутся, не пожалеем ли мы, что разожгли такое пламя, которое даже сами не способны погасить?

Закончив речь, он медленно опустил руки и еще медленнее, шаркающей походкой направился к своему месту. Усталость, которая тяжким грузом легла на его плечи, не была притворной: он успешно занимал ораторскую площадку два с половиной дня.

Дежурный оратор-распорядитель Ассамблеи поморгал, словно не вполне пришел в себя.

— Мы благодарны Хочокене за его мудрость.

В огромной палате поднялся гвалт: десятки черноризцев требовали слова. Под куполом еще не отзвучало эхо возмущенных возгласов, когда Фумита за спиной Шимони потянулся к своему обессилевшему товарищу и шепнул ему на ухо:

— Отлично сработано, Хочо!

Шимони сухо дополнил:

— Возможно, в следующие несколько дней боги благословят нас менее словоохотливым сотрапезником, когда мы соберемся распить кувшинчик вина.

Распорядитель Ходику объявил:

— Слово предоставляется Мотехе!

Пожилой приземистый маг с крючковатым носом, двое кузенов которого были некогда известны под прозвищем Карманные маги Имперского Стратега, встал с места и быстрой поступью проследовал к ораторской площадке; полы его просторной хламиды развевались, когда он поворачивался на ходу. Его цепкие, близко посаженные глаза быстро пробежались по галереям, и, не тратя времени даром, он начал так:

— Хотя всем нам было интересно послушать, как наш собрат Хочокена подробно излагает — причем не в первый раз — историю событий, это ничего не меняет. Даже в эту самую минуту две армии только того и ждут, чтобы померяться силами. Между ними уже возникали стычки, и надо быть последним тупицей, чтобы не распознать эти мошеннические трюки с маскировкой геральдических цветов семей под прикрытием знамен союзников и клановых родичей! Мара Акома нарушила наш эдикт. Даже сейчас, пока мы тут проводим время за разговорами, ее воины маршируют по стране и вопреки запрету провоцируют начало военных действий!

— А почему ее имя упомянуто раньше, чем имя Джиро Анасати? — выкрикнул с места запальчивый Севеан.

Телоро воспользовался нечаянной паузой, чтобы подлить масла в огонь:

— Ты усматриваешь в маневрах этих армий открытое неповиновение. Я решительно настаиваю на том, чтобы мы все помнили: убит Свет Небес! Я обязан возразить, Мотеха: призыв к оружию был вынужденной мерой, ибо так сложились обстоятельства. Естественно, что властитель Хокану Шиндзаваи должен защищать императорскую семью. Мара была самым стойким приверженцем Ичиндара. Смею предположить, что Джиро строил осадные машины и нанимал механиков не для наведения порядка в Империи, а для воплощения каких-то личных амбициозных планов.

Мотеха величаво сложил руки на груди:

— Можно ли считать, что обстоятельства «вынудили» обоих — Джиро из Анасати и Мару из Акомы вместе с ее консортом — отдать своим войскам приказ выступать в поход? Ни одному из их поместий не угрожала никакая опасность! Так ли уж был неизбежен этот конфликт? Действительно ли предполагаемое «Благо Империи» вынудило Мару отдать резервному гарнизону ее родного поместья приказ чинить всевозможные препятствия отрядам Анасати и их союзников и мешать их продвижению по имперским трактам, ведущим в Сулан-Ку?

— Опомнитесь! — воскликнул Шимони. Когда он хотел, в его голосе звучала непререкаемая властность. — Откуда ты знаешь, Мотеха, что именно Мара ведет дело к столкновению? Что-то я не слышал ни о каком сражении — донесения были только об одной стычке, которая закончилась без особых потерь и привела лишь к согласованию линии раздела между позициями обеих сторон. Станем ли мы толковать о гражданской войне, когда не стряслось вообще ничего, кроме обмена ругательствами и взаимных оскорблений да еще нескольких случайных перестрелок между лучниками?

Не смолчал и Телоро:

— Я бы хотел, чтобы вы обратили внимание: отряды, занимающие позиции близ Сулан-Ку, выступают под знаменем, принадлежащим не Акоме, а властителю Джиду из Тускалоры. Да, он вассал Мары, но его поместье лежит как раз на той дороге, по которой продвигается Джиро. Властитель Тускалоры имеет законное право защищать свое поместье от вторжения.

Мотеха прищурился:

— Наш собрат Тапек побывал в наиболее опасных местах, Телоро, и наблюдал, что там происходит. Я, может быть, и не ученый-историк наподобие твоего друга Хочокены, но я, без сомнения, слышал о различиях между оборонительной позицией и построением войска, изготовившегося к нападению!

— А собранная властителем Джиро коллекция осадных машин в лесах близ Кентосани — это для обороны? — отпарировал Шимони, но его высказывание потонуло в шуме других голосов.

Распорядитель воззвал к спорщикам:

— Собратья! Дело, которым мы заняты, требует порядка!

Мотеха пожал плечами, но это движение странным образом придало ему сходство со взъерошенным петушком джайги. Грозно ткнув указательным пальцем куда-то в сторону галерей, он предостерег:

— Между воинами вассала Мары и солдатами Анасати, прячущимися под знаменем клана Ионани, уже летали стрелы. А мы так и будем сидеть, болтать и дожидаться, пока наш эдикт будет нарушен во второй раз? Тапек сообщает, что отряды нарубили деревьев, дабы устроить завалы и обеспечить лучников укрытием ненадежней.

Прочистив горло, Хочокена хрипло проговорил:

— Ну тогда Тапек мог бы приказать, чтобы они прекратили перестрелку. — Это предложение было встречено смехом и легкомысленными замечаниями. — Или наш друг Тапек воздержался от столь решительных действий потому, что шальные стрелы не питают должного почтения к величию Черной Ризы?

Услышав это, Тапек вскочил с места; его красно-рыжие волосы резко выделялись на фоне черных хламид.

— Однажды мы уже приказали Маре прекратить военные действия! — заорал он.

— Но она чересчур быстро забыла про отряд воинов, который мы уничтожили на поле боя в назидание остальным!

— Сейчас слово предоставлено Мотехе, — вмешался распорядитель. — Тебе полагается сидеть на месте, пока не получишь формального разрешения высказаться.

Опустившись на место, гневливый маг тихо обменялся мнениями с молодыми друзьями, сидевшими рядом.

Мотеха вернулся к незаконченной мысли:

— Я утверждаю, что Джиро Анасати не совершил ни одного акта агрессии. Да, его осадные машины окружают стены Кентосани, но они ведь не стреляют! И вероятно, никогда не выстрелят, если лишить Мару возможности связываться с ее помощниками внутри Имперского квартала.

— Какими помощниками? Ты считаешь, что Мара была причастна к предательству? — перебил его Шимони. — Документы подтверждают, что она не имела никакого отношения к заговору Омекана и планам цареубийства!

Ассамблея вновь взорвалась тревожным гулом. Несколько минут распорядитель Ходику не мог восстановить тишину. Однако в конце концов, хотя и неохотно, все смолкли; только Севеан еще продолжал жестикулировать и втолковывать некую мысль соседу. Однако свой голос он все-таки приглушил, и вид у него был несколько глуповатый.

Хочокена обтер ладонью вспотевший лоб:

— Похоже, все идет к тому, что мне уже не понадобится напрягать глотку для произнесения речей. — Он едва слышно засмеялся. — Наши противники и сами прекрасно справляются с задачей — запутать дело до того, что уже и концов не найдешь.

— Боюсь, что ненадолго, — зловеще предположил Шимони.

Мотеха продолжал громоздить обвинения и делал это куда более откровенно, чем любой из его предшественников на ораторской площадке.

— Я заявляю, что Мара из Акомы виновна! Ее неуважение… нет, ее презрение к традициям подтверждается надежными документами. Каким образом она сумела добиться славного титула Слуги Империи — в этом пусть разбираются другие. Но я предполагаю, что между нею и покойным Императором имелось взаимопонимание. Сын Мары, Джастин, — вот кого она задумала поднять на щит как претендента на золотой трон! И я утверждаю, что Джиро имеет право воспротивиться этому бессовестному выпячиванию амбиций Акомы!

— Вот и дождались, — мрачно сказал Фумита. — Рано или поздно речь неминуемо зашла бы о наследственных привилегиях детей Мары. Кто-то должен был втянуть мальчика в склоку.

В его голосе звучала неподдельная печаль, — может быть, в эту минуту он вспомнил о своем сыне, от которого ему пришлось отречься, когда его призвала Ассамблея, Но если ему и было что сказать — слова все равно потонули бы в поднявшемся многоголосом гвалте. Маги опять вскочили с мест, и казалось, что некоторые из них просто огнем полыхают от гнева. Пытаясь водворить порядок, распорядитель Ходику размахивал жезлом, но, когда и это не принесло желаемого результата, он предоставил слово молодому магу по имени Акани.

И то, что маститые и почитаемые черноризцы оказались обойденными в пользу юнца, вчерашнего ученика, сразу же возымело действие: в Палате немедленно наступила полнейшая тишина.

Акани без промедления воспользовался этой возможностью и звучным голосом прирожденного оратора начал речь.

— Предположение не есть доказательство, — решительно заявил он. — Мы ничего не знаем ни о каких заговорах Мары из Акомы. Мы не можем отрицать, что она потеряла своего первенца. Джастин — ее единственный наследник. Если бы она затевала какую-то интригу, чтобы возвести его на престол, то не стала бы приступать к осуществлению подобного заговора в такое время, когда сама она находится вдали от дворца. Только дура могла бы додуматься до того, чтобы оставить сына пробиваться к трону без надежных защитников из Акомы и Шиндзаваи. Джастин проживает с детьми Ичиндара в детских апартаментах монаршей семьи, а там — я должен вам напомнить — в течение двадцати дней траура действует запрет на вход и выход. За такой долгий срок любой ребенок мог расстаться с жизнью: его подстерегают тысячи опасностей! Если отряды Акомы маршируют по дорогам Империи, отсюда следует, что они делают это, дабы уберечь своего будущего господина. Собратья, мне бы хотелось, чтобы ни умозрительные рассуждения, ни уличные сплетни не могли повлиять на нас, когда мы будем принимать решения.

Шимони поднял седые кустистые брови, слушая, как молодой маг бесстрастно и рассудительно излагает свои доводы.

— Неплохо подбирает резоны. Мальчуган мыслит не хуже дворцового законника.

Хочокена захихикал:

— А он именно на этот пост и метил: готовился к такому поприщу, пока его магические способности не заставили учителей признать в нем кандидата на черную хламиду. Что ж, по-твоему, я не знал, что делаю, когда попросил Ходику дать слово именно ему, если страсти слишком накалятся? Нельзя позволять сторонникам Джиро — вроде нашего простодушного Тапека — втягивать нас в сомнительные предприятия.

И все-таки искусство Акани-законника не помогло ему надолго сохранить за собой ораторскую площадку. Раздражение накипало, и даже черноризцы, которые раньше держались нейтральной позиции, теперь настаивали на принятии решительных мер — хотя бы только для того, чтобы эта затяжная, утомительная словесная баталия подошла к концу.

Со всех сторон раздавались призывы к действию. Красноречие Акани истощилось, и, дабы не погрешить против справедливости, распорядитель Ходику был вынужден предоставить слово Тапеку.

— Ну теперь держитесь, — бесцветным голосом произнес Шимони.

Хочокена нахмурился; Фумита застыл на месте как статуя.

Тапек не стал тратить время на убеждение слушателей.

— Всем известно, собратья, что однажды Ассамблея уже выразила свою общую волю, запретив Маре нападать на Джиро. Ради Блага Империи я требую, чтобы за нарушение запрета Мара поплатилась жизнью!

Хочокена вскочил на ноги с такой резвостью, которая казалась удивительной для человека столь необъятной толщины:

— Я против.

Тапек круто развернулся на каблуках, чтобы взглянуть в лицо тучному ветерану Ассамблеи:

— Какому смертному за всю нашу долгую историю было позволено остаться в живых после того, как он нарушил наш указ?

— Я могу назвать нескольких, — бросил Хочокена в ответ, — но сомневаюсь, что это положит конец нашим затруднениям. — Голос толстяка все еще оставался сиплым: горло саднило после невообразимо долгой речи. Теперь он отказался от длинных цветистых фраз. — Давайте не будем следовать первому побуждению. Мы можем убить Мару в любую минуту, если примем такое решение. Но сейчас перед нами стоят более насущные проблемы, которые требуется рассмотреть.

— Он ведет дело к голосованию, — тревожно шепнул Фумита на ухо Шимони. — Это может привести к катастрофе.

Сердито насупившись, Шимони отозвался:

— Ну и пусть. В любом случае катастрофы не избежать.

Хочокена двинулся вниз по проходу. Похожий на клоуна — толстый, краснолицый, добродушно улыбающийся, он совсем не казался заядлым спорщиком, и веселое оживление, которым так и лучилось его лицо, порой помогало ослабить напряжение трудных переговоров, пусть даже это облегчение имело отчасти комический оттенок. Зная это, собратья по чародейству давали ему некоторые поблажки; вот и сейчас распорядитель Ходику не сделал Хочокене никаких замечаний, когда тот, добравшись до ораторской площадки, начал расхаживать по ней, ступая точно в ногу с Тапеком. Ему приходилось соразмерять свой шаг с походкой более высокого и длинноногого молодого мага, и со стороны это выглядело смешно. Жир колыхался под хламидой Хочокены; он пыхтел от усердия, надувал щеки и при этом еще помахивал пухлой рукой под носом у Тапека, энергично жестикулируя.

Когда Тапек отстранился, чтобы его подбородок не пострадал от ногтей Хочокены, старый маг вставил слово:

— Я предлагаю испытать другие средства, прежде чем мы уничтожим Слугу Империи. — Некоторые члены Ассамблеи заерзали и задергались, справедливо усмотрев в этих словах явный призыв начать все с начала, а Хочокена не упустил возможности заставить собратьев прислушаться к его доводам. — Прежде чем мы отважимся на деяние, подобного которому никогда не совершалось в истории Империи, и уничтожим носителя самого почетного титула, которого может удостоиться подданный нашей державы., — давайте порассуждаем…

— Мы уже нарассуждались досыта, — взорвался Тапек. Он остановился как вкопанный.

Хочокена продолжал ходить по площадке и — видимо, по причине собственной громоздкости и неуклюжести — натолкнулся на младшего коллегу, чуть ли не сбив того с ног. Пока Тапек восстанавливал утерянное равновесие и собирался с мыслями, Хочокена продолжил начатый монолог:

— Сначала нужно прекратить кровопролитие, а затем вызвать Мару и Джиро в Священный Город. Там можно держать их под наблюдением, а мы тем временем рассмотрим это дело в более спокойной обстановке. Может быть, проголосуем это предложение?

Распорядитель объявил:

— Оратор задает вопрос!

Тапек возмутился:

— Оратор сейчас я! Слово было предоставлено мне!

В этот миг Хочокена умудрился наступить на палец рыжего мага, защищенный лишь тонкой туфлей. От неожиданности и боли Тапек разинул рот. Он сердито воззрился на Хочокену, который всем своим весом давил на него, как будто так и надо. И пока внимание Тапека было занято этой неприятностью, Ходику как ни в чем не бывало решительно повел собрание к финалу.

— Да уж, собрание было долгое и утомительное, — шепотом обратился Хочокена к Тапеку. — Почему бы нам обоим не разойтись по своим местам и не перевести дух перед таким серьезным делом, как голосование?

Тапек чуть не взвыл сквозь стиснутые зубы. Он понимал, что сейчас слишком поздно нарушать заведенный порядок и требовать отмены формальной процедуры подачи голосов. Когда Хочокена освободил палец Тапека от веса своей непомерной туши, у оскорбленного мага уже не оставалось выбора, и пришлось ему, прихрамывая и бормоча проклятия, присоединиться к группе молодых чародеев.

Распорядитель поднял руку:

— Напоминаю возможные ответы — «да» или «нет». Вопрос: отдаем ли мы приказ о прекращении боевых действий и о вызове Мары и Джиро в Кентосани, чтобы они предстали перед нашим судом?

Каждый маг в огромной палате поднял руку. Из поднятых ладоней вырвались пучки света; синий свет обозначал согласие, белый — уклонение от голосования, а красный — возражение. Синий явно преобладал, и распорядитель объявил:

— Вопрос решен. Ассамблея делает перерыв для отдыха и восстановления сил и собирается в день, который будет назначен позднее, чтобы решить, кто будет послан сообщить о нашем вызове обеим сторонам — Маре из Акомы и Джиро из Анасати.

— Блестяще! — воскликнул Шимони, как бы не замечая гневных взглядов, которые метали в его сторону Тапек и Мотеха.

Сидевшие вокруг него маги неловко поднимались с мест, вздыхая от предвкушения обильной трапезы и долгого отдыха. Собрание оказалось чрезвычайно тягостным, и можно было не сомневаться: теперь потребуется не один день, чтобы поднакопить энтузиазма, снова созвать достаточное количество участников и назначить официального распорядителя. А в тех случаях, когда Ассамблея принимала то или иное решение большинством голосов, одиночкам вроде Тапека запрещалось действовать по своему усмотрению. Аскетически тонкие губы Шимони растянулись в подобии улыбки.

— Что касается меня, так я думаю, что буду спать не меньше недели.

— Ничего подобного, — уличил его Фумита. — Ты удобно устроишься за бутылкой вина, скрючившись над своим смотровым кристаллом, — совершенно так же, как и все мы.

Глубоко вздохнув, Хочокена сказал:

— А ведь все висело на волоске. Ассамблея была на грани того, чтобы принять самое разрушительное решение за всю свою историю. — Он огляделся вокруг, дабы удостовериться, что никто из окружающих не уделяет им нежелательного внимания, и прошептал:

— И мы отвоевали несколько дней отсрочки. Хочется надеяться, что у Мары припасен какой-нибудь умный план, до которого я не додумался, или что в Туриле она заручилась защитой, которую можно быстро ввести в действие. Если же ничего этого нет и она погибнет — нас ожидает возврат к жестокостям Игры Совета на долгие грядущие века…

Фумита выразился короче:

— Хаос.

Хочокена с усилием выпрямил спину.

— Я чувствую, что мне необходимо промочить горло чем-нибудь целебным.

В глазах Шимони сверкнула искра.

— У меня еще припрятана пара бутылок твоего любимого кешианского вина.

Брови Хочокены удивленно поднялись.

— Я и не знал, что ты ведешь дела с мидкемийскими купцами!

— А я и не веду, — фыркнул Шимони. — В Священном Городе около пристани есть одна лавчонка, где, похоже, этот товар не переводится. Мой слуга не спрашивает, каким образом владелец лавки обходится без имперской налоговой печати на каждой бутылке, да и кто станет разбираться в подобных тонкостях, если цены там вполне разумные?..

Когда трое магов прокладывали себе дорогу к выходу из огромной палаты, их беседа касалась уже только самых обыденных предметов, как будто незначительные слова и беспечно-приятельский тон могли приуменьшить размер бедствия, угрожающего самому существованию их страны.

Глава 11. СРАЖЕНИЕ

Лагерь догорал.

Над полем стлался едкий дым: смрад обгоревших шкур мешался с запахом паленой шерсти от подушек и драпировок, какими обычно бывают украшены походные шатры цуранских властителей и полководцев. Лаяли и рычали боевые псы; мальчик-посыльный стремглав мчался по полю, отыскивая целителя, чтобы позвать его к раненому сотнику. Мара моргнула, протерла слезящиеся глаза и отвернулась от солдат, которые разгребали пепел, чтобы собрать трупы и оружие. Утренняя вылазка оказалась удачной. Еще один традиционалист — союзник Джиро — расстался с жизнью у себя в командном шатре, пока его офицеры и солдаты спросонья выпутывались из своих одеял. В искусстве устраивать засады и неожиданные набеги никто не мог сравниться с Люджаном: уж он-то лучше своих противников, не испытавших на себе тяготы жизни серого воина, знал, как полезны бывают хитрые уловки и увертки. В большинстве стычек противоборствующими сторонами были второстепенные союзники и вассалы Акомы или Анасати; другие столкновения происходили между домами, имевшими старые кровные долги. И хотя приговор магов не заставил бы себя долго ждать, если бы речь шла о большом сражении на заранее назначенной равнине, мелкие схватки вроде нынешней до сих пор оставались безнаказанными.

«Такая снисходительность не может продолжаться долго», — подумала Мара, когда она устало повернулась к маленькому, ничем не украшенному шатру, раскинутому на клочке земли, обойденном горячкой боя. Те же мысли тревожили и Люджана; он сам бросался в каждую схватку почти с фанатическим пылом, как будто не мог позволить себе отдохнуть, пока не прикончит еще одного врага.

Измученная жарой, усталостью, стертыми в кровь ногами и непривычной тяжестью полного набора доспехов, Мара прошла за откидное полотнище, в тень своего личного закутка. Вместе с нею в шатер влетели пыльные вихри. Она взмахнула рукой, и служанка поспешила развязать ремешки боевых сандалий госпожи. Роскошный командный шатер Акомы, со всеми его удобствами, размерами не уступающий дворцовому павильону, остался в усадьбе, в хранилище арсенала. Вместо него для вылазок использовалась позаимствованная из кладовых простая палатка, ранее служившая укрытием для пастухов. Со времени путешествия в Турил взгляды Мары на некоторые цуранские обычаи успели измениться, но и так было ясно, что яркозеленый шатер с шелковыми знаменами, драпировками и бахромой неминуемо стал бы для магов верным свидетельством ее присутствия.

В пастушеской палатке было сухо и жарко, но она защищала от прямых солнечных лучей и хотя бы слегка приглушала зычные выкрики офицеров и стоны раненых.

— Воды, — потребовала Мара. Она поднесла к подбородку запачканную руку и расстегнула ремешок шлема.

— Светлейшая госпожа, позволь, я помогу тебе. — Камлио отогнула край занавески, которая разделяла пополам пространство палатки. Она была гораздо лучше, нежели горничная, вымуштрована, чтобы оказывать разнообразные услуги мужчинам, и прекрасно разбиралась в застежках доспехов. Властительница приняла предложенную помощь, и, когда слои лакированных пластин оплечья были сняты, Мара облегченно вздохнула.

— Да благословят тебя боги, — пробормотала она и кивнула в знак благодарности горничной, подавшей ей чашку холодной воды. Никогда больше она не будет воспринимать такие услуги как нечто само собой разумеющееся.

Камлио расстегнула еще одну пряжку и заметила, что Мара слегка вздрогнула.

— Что, госпожа? Стерла кожу?

Мара печально кивнула:

— Просто живого места не осталось. Я и понятия не имела, как быстро возникают пузыри и мозоли.

Пока Камлио освобождала госпожу от доспехов, в голове у Мары назойливо билась одна мысль: эта война началась чересчур быстро. Армии собрались, и времени не осталось даже для того, чтобы устроить встречу Кейока с магами из улья турильских чо-джайнов, не говоря уж о том, чтобы придумать и обсудить хоть один мало-мальски приемлемый план действий. Убийство Ичиндара произошло тогда, когда все необходимые слагаемые победы были у нее в руках, но сообразить, как наилучшим образом использовать эти средства, ей так и не представилось возможности.

Камлио только успела расстегнуть застежку нагрудной пластины, как за стенами палатки послышались шаги. Когда с головы Мары был снят тяжелый, богато украшенный шлем с шишечками, перьями и щитками для щек, Мара устало закрыла глаза. Она откинула назад влажные пряди, прилипшие ко лбу и шее.

— Откинь входной полог, — приказала она горничной. — Если это Люджан уже вернулся, то я опасаюсь, что новости скверные.

Горничная откинула нидровую шкуру, которой был закрыт вход в палатку; тем временем Камлио поспешила за закусками и чашками для воды. Воины находились на поле с рассвета, и какой бы офицер ни прибыл с донесением, он наверняка проголодался и хочет пить.

В обрамлении струек дыма возник силуэт. Мара моргнула, преодолевая резь в глазах, и разглядела прежде всего плюмаж своего военачальника, когда он отсалютовал, ударив себя кулаком в грудь. Должно быть, мрачные опасения были написаны у нее на лице, потому что вошедший сразу ободряюще улыбнулся; на покрытом копотью лице эта улыбка казалась еще более ослепительной.

— Госпожа, остатки отрядов Дзанваи и Саджайо бегут. Мы победили. Наша военная добыча: жалкая полоска болота, заросшего деревьями нгагги, пепел от нескольких шатров и шесть беспородных боевых собак, готовых перегрызть горло каждому, кто способен двигаться; одной из жертв оказался их собственный псарь. Если позволительно радоваться такой победе — радуйся. Рота, которая пыталась организовать отступление, была быстро обращена в беспорядочное бегство — главным образом потому, что у дежурного офицера мозгов оказалось не больше, чем у собак из дома Саджайо.

Мара взглянула на небо, казавшееся серым от дыма, и с горечью спросила:

— До каких же пор мы будем оставаться здесь в оборонительных порядках, чтобы удерживать силы Анасати на юго-западных подступах к Сулан-Ку?

Ей не давала покоя мысль о том, что у Джиро имеются в распоряжении и другие отряды, спрятанные в северных лесах. В любой день могло прийти известие, что Священный Город осажден. Войско Шиндзаваи, возглавляемое Хокану, двигалось форсированным маршем, но оно находилось пока в окрестностях Силмани, на расстоянии нескольких дней пути от Кентосани. В этих условиях у Мары не было другого выхода: приходилось полагаться на изобретательность игрушечника и на ловкость механиков, подосланных ею к Джиро. Она могла только лежать без сна каждую ночь и молиться, чтобы не сорвался ее тщательно выверенный план тайной переделки осадных орудий: когда по приказу Джиро его могучие машины начнут взламывать стены — их разрушительная мощь обратится в противоположную сторону и посеет хаос в стане Анасати.

В этой войне не могли помочь Маре и чародеи из города чо-джайнов. Их магию следовало держать в секрете до самого отчаянного момента — когда наконец начнет действовать Ассамблея, а при таком скоплении соперничающих партий вокруг Священного Города ни у кого не могло быть сомнений, что переход от разрозненных стычек к генеральному сражению — это только дело времени. Пока же главные враждующие стороны могли только стравливать между собой более мелких противников, подстраивая засады и «случайные» столкновения. Отогнать эти могучие армии было не под силу дюжине отрядов из захолустных гарнизонов, которые рыскали вокруг в поисках наиболее выигрышной позиции, с которой легче всего будет перехватывать косточки, не до конца обглоданные хищниками покрупнее.

Мара жестом предложила военачальнику войти в ее личную половину палатки.

— Сколько еще ждать? Очень скоро Джиро должен сделать какой-то шаг: он либо попытается расстроить наши ряды, либо прикажет своим западным союзникам начать осаду Священного Города. Долго ли еще мы будем топтаться на месте, не имея возможности поддержать Хокану? Если что-то идет не так…

Ее голос дрогнул. Она чувствовала, что вконец истерзана муками вынужденного ожидания: стоя во главе войска, прекрасно вооруженного и готового к бою, она не могла двинуться с места! Но если она отдаст приказ своей главной армии выступить в поход к Кентосани, то для отрядов Анасати откроется путь к реке или к торговым трактам; более того, они получат возможность ударить по этой армии с тыла. Пока силы Акомы удерживают свои нынешние позиции, господа из дома Анасати не могут атаковать или прорываться к Сулан-Ку, не накликав на себя кару Ассамблеи.

Но для нее это бездействие было пыткой, поскольку она понимала, что убийство Ичиндара — это лишь первый шаг в сложном многоэтапном заговоре. Джиро не стал бы без всякой пользы для себя тратить годы на сооружение осадных машин, выплачивать крупные взятки и обзаводиться союзниками в поместьях, примыкающих к владениям Инродаки. Главная опасность, нависшая над Джастином, грозила ему с запада; в этом Мара была уверена. Если враги прорвутся через оборонительные рубежи Имперского квартала, ее дети погибнут. Имперские Белые — хорошие воины, но теперь, когда Ичиндар мертв, кому будет адресована их преданность? Первая жена Ичиндара не способна справиться с собственной дочерью. Военачальник Императора будет защищать Имперский квартал, но в отсутствие персоны, чье право отдавать ему приказы неоспоримо, еще неизвестно, как поведут себя его солдаты и офицеры. Они будут сражаться, но будут ли держать оборону столь же беззаветно и самоотверженно, как бойцы ее собственного войска? Надо считаться с тем, что любой воин способен дрогнуть, если приказ о штурме Имперского квартала отдаст вельможа, который, может быть, станет следующим Императором. Теперь острее, чем когда бы то ни было раньше, Мара ощущала ущербность цуранского образа правления.

— Боги, — воскликнула она в полнейшем расстройстве чувств, — эта кампания была бы кровопролитной, но честной, если бы мы могли строить планы без оглядки на Ассамблею!

Люджану не надо было объяснять, что за тоска гложет сердце властительницы: он по опыту прекрасно знал, как бездействие и неопределенность изматывают души солдат, приготовившихся к бою. Его госпожа пребывала в постоянном напряжении, и это могло плохо кончиться. Стеганая рубаха, надетая у нее под доспехами, — гамбизон — наверняка сбилась в складки и стала влажной от пота. Не желая слушать ничьих советов, эта упрямица наблюдала за ходом схватки, стоя под палящим солнцем.

Постаравшись, чтобы его голос звучал не слишком резко, Люджан сказал:

— Тебе, госпожа, нужно использовать любую возможность присесть и отдохнуть. — Словно показывая ей пример, он подчеркнуто спокойно снял с головы шлем и уселся, скрестив ноги, на ближайшую подушку. — Дело может начаться в любую минуту, и невелика будет польза для твоих людей, если ты будешь шататься от усталости или потеряешь сознание, перегревшись на солнце.

— Он поскреб подбородок, не в силах полностью заглушить голос тревоги. — Хотя каждому очевидно: то, что маги не заявляют о себе, весьма подозрительно.

— Плохой признак, — согласилась Мара. — У Хокану есть такая догадка: они сочиняют объединенный ультиматум. Если кто-нибудь из нас двоих — я или Джиро

— начнет прямые военные действия с использованием собственных гарнизонов, маги объявятся сразу, можешь не сомневаться. — Горничная стащила с госпожи гамбизон, и Мара жестом приказала, чтобы ей подали сухой на смену. — Я приму ванну попозже, когда дым уляжется и не придется опасаться, что через час после ванны все вокруг опять будет в копоти и саже.

Люджан потер локоть со следами сильного ушиба, но быстро прервал это движение, когда Камлио подала ему воды. Большими глотками он осушил чашку, не отводя взгляда от командной карты, развернутой прямо на земле рядом со столом. Уголки карты были придавлены камнями, а в середине четко выделялись кольца и линии, сложенные из разноцветных фишек и изображающие отряды каждого властителя. По ходу дела картину изменяли согласно последним донесениям. Нетерпение, снедавшее госпожу, испытывал каждый воин в рядах Акомы. Чтобы головы остались ясными, чтобы не наделать опрометчивых поступков, порожденных разъедающим душу ожиданием, необходимо действие; Люджан это понимал. Даже от незначительной стычки есть прок, ибо она не позволяет вниманию притупиться, а дисциплине ослабеть. Некоторое время он присматривался к карте, а потом извлек из ножен меч, который понадобился ему как указка.

— Очевидно, что группа нейтральных властителей заняла оборонительную позицию вдоль восточной излучины Гагаджина, между развилкой севернее Большого Болота и городом Джамаром. Они, конечно, могут двинуться на запад и побеспокоить фланг Джиро, но более вероятно, что эти ловкачи вполне удовлетворятся возможностью подождать, а потом проголосовать за победителя.

Предоставив горничной заниматься своим делом — протереть влажной губкой и сухим полотенцем лицо госпожи, а потом облачить ее в чистое платье, — Мара, обратившись к Люджану, тут же принялась рассуждать вслух:

— Что у тебя на уме? Очередная зловредная выходка? Если мы устроим переполох и заставим их покрутиться как следует, то, может быть, под прикрытием этой суматохи нам удастся продвинуть в нужном направлении несколько наших рот?

Люджан усмехнулся:

— Кейок считает, что мы можем захватить пленных, отобрать у них знамена и доспехи и потихоньку отправить на север роту наших переодетых бойцов. Что и говорить, такой трюк никому чести не прибавит, но у тебя найдутся солдаты, достаточно преданные, чтобы их не смущали подобные тонкости. — В его глазах светилось искреннее восхищение как стройной фигурой Мары, так и выдержкой, с которой она переносила боль от многочисленных ссадин и потертостей. Но вопрос сводится вот к чему: какие отряды мы могли бы выделить, чтобы начать стычку и чтобы при этом наши враги не распознали подвоха?

— Пожалуй, в этом деле я мог бы быть полезен, — послышался бархатный голос.

Аракаси появился, как всегда, бесшумно, и, хотя Мара давно уже привыкла к такой его манере, она все-таки вздрогнула от неожиданности; однако ей удалось скрыть это от окружающих. Зато Камлио, застигнутая врасплох, пролила на карту воду из кувшина. Растекающиеся струйки смыли с мест несколько фишек; вода заполнила впадину, представляющую собой Кентосани, и это зрелище почему-то произвело гнетущее впечатление. Все находившиеся в палатке замерли, когда Аракаси увидел Камлио — в первый раз после ее возвращения из Турила. Его глаза на мгновение расширились, и в самой их глубине промелькнуло чувство, похожее на мольбу. Однако он быстро совладал с собой, перевел взгляд на карту и сразу приступил к делу:

— Пролитая вода прекрасно характеризует положение дел. Госпожа, ты получала мои донесения?

— Некоторые. — Мара коснулась руки Камлио, давая понять, что ей следует либо удалиться, либо присесть. — Предоставь горничной навести здесь порядок,

— добродушно проворчала она. Никогда еще Камлио не была так похожа на беззащитного перепуганного газена; и все-таки путешествие в Турил не прошло для нее бесследно. Она не надулась и не оледенела, а взяла себя в руки и села на подушку.

Аракаси быстро перевел дух, и его брови вопросительно поднялись. Но затем, посвятив все свое внимание исключительно делу, он встал на колени рядом со столом и положил руки на край карты. Мара сочла, что он не выглядит усталым; просто чем-то обеспокоен. На этот раз он не прятался ни за каким фальшивым обличьем; на нем была простая черная туника с белой каймой. С тех пор как Мара вернулась с юга, она обменивалась с Аракаси посланиями, но после убийства Ичиндара они впервые видели друг друга воочию.

— Госпожа, наши опасения подтвердились. Инродака и двое его вассалов состояли в союзе с Джиро; их заявления об нейтралитете лишь политическая уловка. Осадные орудия были спрятаны в лесах и сейчас находятся в пути к Кентосани.

— Где? — оживился Люджан.

От Аракаси не укрылась перемена в настроении военачальника.

— К юго-западу от Священного Города. — Удовлетворив любопытство Люджана, Мастер тайного знания перешел к еще более неприятным новостям:

— В деле участвуют традиционалисты из провинции Нешка — союзники Джиро. На север Инродака выслал фланговые отряды, которые наверняка будут препятствовать продвижению Хокану на юг. У властителя Шиндзаваи солидный численный перевес, и остановить его они не смогут, но он понесет потери и проиграет в скорости.

— Союзники из Нешки? — переспросила Мара. — С ними мы имеем право повоевать. — Обернувшись к Люджану, она спросила:

— Гарнизон из моего поместья у Сулан-Ку может организовать вылазку на запад и перехватить их?

Аракаси перебил ее с несвойственной ему резкостью:

— Отряды уже слишком близко от Кентосани. Ты можешь только потрепать их арьергард и, возможно, заставишь неприятеля развернуть несколько рот для отражения нашей атаки. Это несколько уменьшит силы, оставленные для осады, но не помешает им дойти до Священного Города.

— И к тому же земли твоего родного поместья останутся, по существу, полностью беззащитными, — добавил Люджан. Он нахмурился, мысленно представив себе последствия такого шага. — Твоя самая первая сделка с королевой чо-джайнов позволяет тебе рассчитывать на две роты их воинов. Они вполне способны отбросить любой отряд, высланный для грабежа или набега, но не совладают с армией Джиро, если он сосредоточит все силы Анасати на этом направлении.

— Маги запретили такой маневр, — возразила Мара, отклонившись вбок, чтобы горничная с ворохом полотенец могла подойти и ликвидировать лужи на тактической карте. — Конечно, хотелось бы сохранить мое поместье близ Сулан-Ку. — Она сцепила пальцы; решение давалось с трудом. — Наша главная забота — Кентосани. Если Джиро завоюет золотой трон, с нами будет покончено. А у нас в запасе имеются только планы игруш„чника. И если эти планы увенчаются успехом, то многие из врагов погибнут, когда в игру вступят осадные орудия. В этом случае не исключено, что все решит численность войск. Стоит ее уменьшить — и тогда, может быть, у Джиро не хватит сил, чтобы пробить стены до подхода легионов Хокану. Нет, поместьем у Сулан-Ку придется рискнуть. То неведомое, чего надо опасаться, — это образ действий Ассамблеи. Как поведут себя маги, если мы снимем охрану с наших владений близ Сулан-Ку и ввяжемся в бой с этими традиционалистами из Нешки?

— Никто этого знать не может, — признал Аракаси. Словно не замечая, что Камлио наблюдает за каждым его движением, он обратил внимание на поднос с закусками, доставленный ему горничной, когда та кончила приводить в порядок карту, и взял себе пирожок. — Но есть у меня догадка, что в этом деле властитель Анасати может перехитрить самого себя. Он сделал все, что мог, лишь бы представить дело так, как будто эти его приверженцы из Нешки действуют независимо от него, сами по себе. Если Джиро завоюет трон и Ассамблея впоследствии обвинит его в чрезмерности амбиций — на этот случай он позаботился придать себе удобную видимость непричастности. Он может отрицать наличие таких побуждений и клясться, что союз сложился под влиянием народного мнения, а притязания на императорскую корону вообще не его выдумка! Именно на него, так сказать, пал выбор традиционалистов, ибо они сочли властителя Анасати наиболее достойным преемником погибшего Императора и сами потребовали императорской короны для своего вожака. — Прежде чем откусить следующий кусок пирожка. Мастер добавил:

— Госпожа, может случиться и такое, что Ассамблея еще станет поощрять твое противодействие столь бурному возвышению Анасати, если усмотрит в тактике Акомы средство для поддержания естественного баланса сил.

— Если исходить из такого предположения, то стоит рискнуть владениями близ Сулан-Ку, — вмешался Люджан. Мечом он отодвинул промокшие фишки, освобождая эту часть карты.

Раздражение прозвучало в голосе Мары, когда она сказала:

— Мы как два дуэлянта, которым сказали, что за использование определенных приемов судья прикончит провинившегося, на не сообщили, какие именно приемы запрещены.

Аракаси отложил недоеденный пирожок и начал по-новому расставлять фишки; под его руками на карте обозначился зловещий сгусток подобранных по цвету пятен, со всех сторон окружающих Кентосани.

— Возможно, Джиро занимает более выгодную позицию для штурма Имперского квартала, но у нас войско сильнее и лучше снабжено всем необходимым.

Мара подхватила недосказанную мысль:

— Мы располагаем надежной поддержкой Хоппары Ксакатекаса, но он заперт в Кентосани. Его должность не позволяет ему в отсутствие Императора предпринимать какие бы то ни было действия, кроме организации обороны, а Изашани в Онтосете может только послать ему на помощь отряд из их гарнизона… на всякий случай. — Мара вздохнула. — Политическая обстановка складывается не в нашу пользу. Для многих возврат к старому Совету кажется более желательным, чем объединение с нами. Нет, эта война затяжной не будет. Либо мы одерживаем решительную и скорую победу, либо Джиро получит еще более широкую поддержку.

Люджан провел пальцем по лезвию меча, как будто ему досаждали зазубрины: после короткого утреннего боя меч еще не успели наточить.

— Ты боишься дезертирства и предательства? — спросил он.

— Я не боюсь, — уточнила Мара, — но, если мы будем колебаться и медлить, надо считаться и с такой возможностью. — Когда на карте снова был восстановлен порядок, Мара на мгновение прикусила губу и затем огласила свое решение:

— Необходимо любой ценой сорвать осаду. Мы должны рискнуть безопасностью владений в окрестностях Сулан-Ку. Люджан, как мы станем это выполнять?

Военачальник Акомы нахлобучил свой влажный от пота шлем.

— Можно попросить нашего друга, властителя Беншаи Чековару, чтобы он начал движение на север от твоего старого поместья и внезапно остановился на западном берегу реки. Пусть Джиро гадает, что на уме у господина Беншаи: то ли он идет для укрепления нашего тамошнего гарнизона, то ли просто задержался на пути к Священному Городу.

Злобная усмешка искривила губы Мары.

— Пусть Джиро только попробует пробиться через ряды Чековары — и его руки будут достаточно замараны в глазах Ассамблеи.

— Если Джиро двинется через реку, тот удерет, как испуганный крикушонок,

— сухо заметил Аракаси. — Судя по рассказам слуг из его дома, он даже во сне бормочет слова, которые выдают его отъявленную трусость.

Мара вздохнула:

— Если удача будет на нашей стороне, Джиро об этом не узнает.

Аракаси хмуро возразил:

— Джиро наверняка знает. Его советник Чимака имеет в усадьбе Беншаи своих осведомителей, и они следят за каждым вздохом властителя Чековары. Мои агенты собрали доказательства того, что дела клана Хадама пребывали в полнейшем расстройстве все те годы, когда Беншаи занимал пост предводителя клана. Пышность его нарядов, грозный вид его воинов — все это, как говорится, прах и суета, а на деле — пустота. Нет, он может решительным броском продвинуться к реке, но достаточно первого же предположения о возможной атаке Анасати, чтобы Беншаи Чековара обратился в бегство. Как только твои владения у Сулан-Ку останутся без охраны, это станет известно Джиро, потому что половина куртизанок, состоящих при Беншаи, — шпионки Чимаки.

Враждебность, прозвучавшая в тоне Аракаси, заставила Камлио гневно выпрямиться. Она уже набрала было в грудь воздуха, чтобы одернуть его как следует, но тут же залилась густым румянцем и растерянно потупилась.

Мара заметила это чуть раньше, чем Люджан. Она незаметно коснулась запястья военачальника, чтобы тот не спешил продолжать обсуждение военной стратегии и тактики: пусть скрытое напряжение между Мастером тайного знания и бывшей куртизанкой наберет силу и вырвется на поверхность.

Первым заговорил Аракаси; в его голосе звенела сталь варварского меча:

— Мне не нравятся привычки властителя Беншаи. — На этот раз он и не пытался скрыть отвращение. — Молодые девушки в роли шпионок — это излюбленный прием Чимаки. Мару некогда чуть не убила одна такая особа. Ее звали Теани. — Он помолчал, а потом обратился прямо к Камлио:

— Если ты хочешь знать, что я думаю по этому поводу или по любому другому, — тебе нужно спросить, только и всего. Но сделай милость, перестань смотреть на меня с таким видом, как будто я книжный свиток, или головоломка, или какой-то говорящий щенок.

Камлио вскочила на ноги, смущенная и растерянная:

— Я вовсе не так про тебя думаю!

Она дышала с трудом, как будто только что прибежала издалека. Поклонившись Маре, она уже собралась попросить разрешения удалиться, но по выражению лица властительницы поняла, что поблажки ей не будет. Она вздернула подбородок и взглянула на Аракаси широко открытыми глазами — живое воплощение беззащитности и уязвимости.

— Я не знаю, о чем тебя спрашивать. Я не знаю, что о тебе думать. Но ты пугаешь меня… до глубины души. — Ее глаза наполнились слезами. — Я боюсь и не знаю почему.

Несколько мгновений Мастер тайного знания и его избранница стояли друг против друга в мучительном замешательстве. Люджан не решался пошевелиться, но его рука слишком сильно сжимала меч.

Секунды тянулись невыносимо, и Мара поняла, что именно она должна положить конец безмолвному противоборству:

— Камлио, я знаю, почему ты боишься. Ты наконец поняла, что это значит, когда у тебя есть что терять. А теперь ступай, найди холодной воды и вымой лицо.

Словно почувствовав, что перерезаны какие-то невидимые нити, которые до сих пор опутывали ее, девушка поклонилась с благодарностью и облегчением, после чего поспешно скрылась за перегородкой палатки.

Заметив, с каким убитым видом стоит доблестный начальник разведки, Мара усмехнулась совсем по-детски.

— Ты побеждаешь, — шепнула она ему. — Недотрога позволила тебе увидеть ее чувства.

Аракаси бессильно уронил руки на колени. Окрыленный внезапной надеждой, он неуверенно спросил:

— Ты думаешь?..

Люджан разразился громким смехом и дружески хлопнул Мастера по плечу:

— Приятель, поверь моему слову. Большинство из нас успевает переболеть этой лихорадкой еще в детстве, но к тебе, похоже, молодость пришла намного позже, чем к другим. Госпожа Мара права. Ты получишь девочку прямо в упаковке, если только согласишься показать ей хоть какую-то частицу себя, которая нуждается в ее помощи.

У ошеломленного Аракаси вид был и впрямь забавный.

— Что?.. — только и мог он произнести.

— Она должна почувствовать, что нужна тебе, — подтвердила Мара.

Видя, что Аракаси никак не может взять в толк, что они имеют в виду, Люджан пояснил:

— О боги, ну что ж тут непонятного? Она же ни разу не видела, чтобы ты допустил хоть какую-то оплошность. Ты прикончил убийц из тонга и остался жив; ты занимался с ней любовью в постели ее хозяина, и если ты при этом потел, так скорее всего от страсти, а не от страха. Ты прикасался к ней так, как мало кто из мужчин сумел бы, уж за это я поручусь, а отсюда следует, что ты — единственный человек на земле, который затронул ее чувства. Вот она и испугалась: по ее-то понятиям это означает, что либо она сама сплоховала — при всей ее красоте и выучке, — либо ты оказался слишком умным, раз сумел устоять против ее чар. Ведь считается, что в ее объятиях любой мужчина теряет голову, а заодно и способность думать о чем-то, кроме своего затвердевшего органа. Вот почему она боится. Из всех ее искусств не нашлось ни одного, которое помогло бы ей, когда речь заходит о тебе. Она не может воспользоваться ни одной своей защитной маской. Ей попался мужчина, который может ее понять, но она-то, со своей стороны, не способна прочесть его чувства! Она устала от постельных радостей, а забота о мужчине лежит где-то за рамками ее опыта. Ее нужно отвести куда требуется и показать, что это такое. Но для этого необходимо избавить ее от благоговения перед тобой. Вот ты в один прекрасный день попробуй — споткнись о камень, свались ей под ноги и посмотри, не кинется ли она к тебе и не примется ли врачевать твои ободранные колени. Мара отметила:

— Для неотесанного солдафона, который морочит головы женщинам, ты можешь быть удивительно проницательным, Люджан.

Военачальник усмехнулся, а Аракаси пообещал:

— Я подумаю над этим.

— Если ты хоть однажды задумаешься, имея дело с женщиной, — ты пропал, — предостерег его Люджан. — По крайней мере, из моих знакомых никто не влюблялся по правилам логики.

— Люджан прав, — подтвердила Мара, чутьем угадывая истину. Между нею самой и Хокану существовало полное обоюдное понимание; их объединяла гармония тела и разума. Но с безрассудным, прямодушным Кевином, который пререкался с ней и иногда заставлял ее кричать от бессильного гнева, она познала страсть, которая не угасла и по прошествии многих лет. При этом воспоминании сердце у нее забилось быстрее — и лишь порыв ветра, который занес в палатку запах дыма, заставил ее вернуться к реальности.

— Отправьте посыльного за нашим военным советником, — распорядилась она.

— Мы должны подготовить планы на случай любых неожиданностей, а пока не наступит решительный час — оставаться в живых.

В палатке повисла тишина. Ветер доносил звуки военного лагеря, живущего в предчувствии большой войны или смертоносного удара Всемогущих из Ассамблеи.

***

Пронесся шквал, и звук капель, падающих с мокрых деревьев, смешивался с криками офицеров, распоряжающихся устройством лагеря. Доспехи на воинах не имели знаков принадлежности к гарнизону какого-либо властителя, и палатки, установкой которых они сейчас занимались, были грязно-коричневого цвета. На первый взгляд этот лагерь ничем не выделялся из тысяч других, выросших в жизненно важных пунктах Империи; в его расположении странным могло показаться лишь одно: он явно не предназначался для защиты дорожного перекрестка, моста, брода или важного поместья. Отряд, удаленный на многие мили от возможных полей предстоящих сражений, готовился к ночлегу в лесной чаще на расстоянии четырех дней пути до северо-западных предместий Кентосани. Все совершалось в строжайшем порядке, когда слуги и рядовые воины устанавливали растяжки палаток и вбивали колышки.

На небольшом естественном возвышении, под густыми мокрыми кронами вечнозеленых деревьев расхаживал в очевидном возбуждении Джиро Анасати; за ним по пятам следовал слуга — ростом пониже господина и более худощавый.

— Сколько еще я должен ждать? — раздраженно бросил Джиро.

Слуга забежал вперед и согнулся в поклоне. Джиро обогнул его и остановился. Слуга, успевший привыкнуть к внезапным переменам настроения вельможного хозяина, ставшим особенно частыми после выступления армии в поход, прижался лицом к влажной куче прелой листвы:

— Твой командный шатер, господин, вскорости будет готов.

Джиро круто развернулся; глаза его были гневно прищурены.

— Я не к тебе обращался!

Бедняга еще глубже вжался в мокрое месиво, как бы во искупление своей провинности; тем временем властитель Анасати перевел взгляд на подоспевшего первого советника:

— Я, кажется, спросил: сколько еще ждать?

Чимака стряхнул каплю дождя с кончика носа. Вид он имел довольный и опрятный, несмотря на промокшую одежду и дневной переход по лесному бездорожью.

— Терпение, господин. Сегодня один неверный шаг может сорвать все планы, которые мы вынашивали годами.

— Нечего ходить вокруг да около, когда я задал вопрос! — возмутился Джиро, который был не в том настроении, чтобы выносить риторику наперсника.

— Я спросил, сколько еще ждать? Мы не можем оставить на месте осадные машины, чтобы они гнили без употребления на подступах к Кентосани. Каждый новый день приносит новые опасности: властителю из Омекана, которого мы поставили во главе войска, может изменить выдержка или же он вздумает потешить собственное честолюбие. Всякое промедление только позволяет легионам Шиндзаваи добраться, до Кентосани и подоспеть на помощь к Имперским Белым! Мы не имеем права воображать, что Ассамблея не станет следить за нашими действиями. В любую минуту маги могут вмешаться и запретить штурм! Так чего же, во имя всех богов, мы дожидаемся?

Если даже эта тирада и удивила первого советника, он не обнаружил никакого особенного волнения, а просто остановился на месте, тогда как Джиро продолжил свое хаотическое хождение. Только отойдя на шесть широких шагов, властитель наконец заметил, что приспешник, от которого он потребовал ответа, уже не следует за ним, и с трудом удержался, чтобы не разразиться бранью. Как всегда, Чимака был готов к любому исходу. Чтобы получить ответ, Джиро будет вынужден либо вернуться назад и тем самым признать, что он обеспокоен, либо дать советнику команду снова занять место рядом с господином — а расстояние между ними успело увеличиться настолько, что господин будет вынужден повысить голос на удивление всем находящимся поблизости.

Джиро мог, конечно, заорать, чтобы отвести душу, но среди его войска находился отряд из Омекана, и поэтому выбора не оставалось: Джиро пришлось вернуться к Чимаке.

Однако уступка эта раздосадованному властителю далась легко. На самом деле он восхищался остротой ума первого советника. Властитель, который обнаруживает перед всеми беспокойство и вспыльчивость, не обладает чувством собственного достоинства, и тот, кто домогается императорской короны, не должен удостаивать своим вниманием раздражающие мелочи. Всегда верный своему призванию наставника, Чимака проявлял величайшую деликатность и в присутствии воинов и слуг не позволял себе даже легчайшего намека на недостаточное самообладание хозяина.

Именно эти свойства сделают Чимаку идеальным имперским советником, подумал Джиро, изогнув губы в отдаленном подобии улыбки. Слегка воспрянув духом, он взглянул на сподвижника, чья сутулость бросалась в глаза больше, чем обычно, из-за тяжести вымокшей одежды:

— С какой стати мы позволяем Акоме делать все, что ей заблагорассудится? Твоя разведка подтверждает, что Мара намерена заявить о своих притязаниях на золотой трон для Джастина.

Чимака побарабанил пальцем по щеке, словно в раздумье, но по хитрому блеску его глаз Джиро мог заключить, что советник наблюдает за ним неотрывно.

— Господин, — спустя некоторое время сообщил Чимака, — твой командный шатер установлен. Предлагаю обсудить твой последний вопрос внутри — со всеми удобствами и с глазу на глаз.

Джиро засмеялся:

— Ты ухитряешься быть более скользким, чем только что выловленная рыба, Чимака. Будь по-твоему, мы обсушимся в шатре, а слуги пока подогреют чай. Но после этого — больше никаких уверток! Боги свидетели, я получу от тебя ответ, достаточно уже ты напустил туману!

На этот раз улыбнулся Чимака:

— Господин мой, разве я подвел тебя хоть однажды? Случалось ли такое, чтобы мои действия шли вразрез с твоими желаниями?

Переменчивый характер Джиро снова обнаружил себя. Сквозь стиснутые зубы властитель процедил:

— Мара еще жива. Принеси мне ее голову, и я соглашусь, что ты меня не подвел.

Ни в малой мере не обескураженный ответом, в котором другой мог бы усмотреть неприкрытую угрозу со стороны властителя Анасати, Чимака заверил хозяина:

— По правде говоря, господин, я сейчас из сил выбиваюсь, затем чтобы вернее достичь именно этой цели.

— Ха! — Джиро зашагал через сумрачную рощу, направляясь к шатру, который выделялся своими размерами. — Не пытайся обвести меня вокруг пальца, старик. Ты из сил выбиваешься просто из чистой любви к интриге.

Чимака выжал воду из подола плаща и проследовал за хозяином в командный шатер.

— Господин, это дело тонкое, но, если бы я взваливал себе на плечи подобные заботы только ради собственного удовольствия, это было бы обыкновенным тщеславием и суетностью. Боги не любят таких изъянов у мужчины. Поэтому я тружусь ради триумфа твоего дела, господин, только и всего. Я по гроб жизни — твой верный слуга.

Неодобрительным жестом Джиро положил конец дискуссии.

Внутреннее убранство командного шатра еще не было завершено. Горел только один фонарь; копошились слуги, распаковывая подушки и драпировки. Со стороны покои Джиро могли показаться скромными, но он настаивал на том, чтобы внутри ему были обеспечены все привычные удобства, включая занавески из тонкого шелка и два сундука с книжными свитками. В последнее время он много читал о спорных толкованиях законов, о государственных должностях, об управлении Империей и о церемониях, которые должны исполнить жрецы Двадцати Богов, чтобы коронация снискала одобрение небес.

Читать в шатре было, однако, утомительно — фонари привлекали насекомых и в то же время давали недостаточно яркий свет. Властитель Анасати щелкнул пальцами, и мальчик-слуга сорвался с места, готовый исполнить любой приказ господина.

— Сними с меня доспехи. И гляди, чтобы все кожаные ремешки были промаслены: они не должны пересохнуть.

Джиро стоял неподвижно, как статуя, терпеливо ожидая, пока мальчик расстегнет первую застежку. Что касается Чимаки, то он предпочитал одеваться и раздеваться самостоятельно, хотя высокая должность давала ему право прибегать к помощи слуг. Он скинул мокрый плащ и присмотрел для себя сиденье поудобней.

Молчаливый и расторопный слуга принес ему дымящийся котелок с чаем, и в это самое мгновение резкий звук, похожий на жужжание, прорезал воздух.

— Прибывает Всемогущий!.. — воскликнул Чимака. Джиро рывком сбросил последний щиток, прикрывающий запястье, и круто обернулся, в то время как все слуги, оказавшиеся поблизости, распростерлись на полу. Когда порыв ветра качнул стенки шатра и рябь пробежала от опорных шестов по драпировкам, Чимака поставил котелок на поднос и растворился в тени дальнего уголка шатра.

Маг появился в середине одного из ковров, которые были вынуты из дорожных тюков и разостланы на полу. Его огненно-рыжие волосы высовывались из-под капюшона, и казалось, его ничуть не беспокоит то, что он наступает на шелковые подушки, направляясь к властителю Анасати. Оглянувшись по сторонам, он узрел того, кого искал: Джиро молча ожидал слов Всемогущего, и куча сброшенных доспехов лежала у его ног.

— Властитель Анасати, — обратился Тапек к хозяину шатра, — Ассамблея послала меня к тебе с приказом явиться в Священный Город. Повсеместно развернуты войсковые отряды, и ради Блага Империи Ассамблея желает выслушать объяснения, чтобы не допустить превращения позиционного противостояния в открытую войну.

Обрадованный тем, что влажные волосы скрывают испарину, выступившую у него на лбу и щеках, Джиро поднял голову и исполнил безупречно почтительный поклон.

— Твоя воля, Всемогущий. Если кто и нарушит ваш эдикт, это будет не Анасати. Но дерзну спросить: если я явлюсь в Кентосани, кто позаботится о том, чтобы Мара из Акомы и ее супруг из дома Шиндзаваи соблюдали эдикт о запрещении вооруженных столкновений?

Тапек нахмурился:

— Это не твое дело, властитель Джиро! Не бери на себя смелость задавать вопросы!

Хотя Всемогущий отнюдь не был настроен против дома Анасати, ему была противна сама мысль о том, что какой-нибудь обнаглевший властитель может произнести слова, содержащие хотя бы намек на возражение. Однако, увидев смиренно склоненную голову Джиро, Тапек смилостивился:

— Властительница Мара получила точно такой же вызов. Ей также приказано явиться в Кентосани. Так же как тебе, ей дано десять дней на то, чтобы исполнить приказ! На следующий день после окончания траурных церемоний вы оба предстанете перед Ассамблеей, чтобы изложить причины своих поступков и свои намерения.

Джиро быстро обдумал услышанное и подавил улыбку удовлетворения. Десяти дней быстрого марша вряд ли будет достаточно, чтобы Мара успела прибыть в Кентосани. Его позиция лучше; однако преимущество Анасати заключается не в местоположении его главной армии на юге, как все предполагают, а в наличии тайно оборудованного лагеря близ Священного Города, где готовится давно задуманный штурм. Маре придется покрутиться, чтобы выполнить требование Ассамблеи, тогда как у него остается некоторый запас времени, чтобы наилучшим способом использовать свои преимущества. Желая скрыть направление своих мыслей, властитель тяжело вздохнул:

— Времена настали неспокойные, Всемогущий. Передвижение по дорогам небезопасно для любого властителя, если иметь в виду, что вокруг рыскают другие честолюбивые властители со своими отрядами. Возможно, Мара для виду и соблюдает ваш запрет и не посылает легионы Акомы атаковать мои войсковые колонны, но приходится помнить про ее сторонников и приверженцев. У многих друзей покойного Императора есть причины, чтобы желать моей смерти просто потому, что я оказался вождем партии традиционалистов.

— Это верно. — Тапек сделал великодушный жест. — Тебе разрешается путешествовать в сопровождении почетного эскорта для обеспечения твоей безопасности. Когда ты достигнешь Священного Города, можешь ввести с собой под защиту его стен сто воинов. Поскольку порядок в городе пока еще поддерживают Имперские Белые, этого количества будет достаточно, чтобы не опасаться убийц.

Джиро низко поклонился:

— На все твоя воля. Всемогущий.

Он так и не разогнулся, пока раздавшееся снова жужжание не возвестило об отбытии Тапека. Когда же он распрямился, оказалось, что Чимака сидит на прежнем месте, прихлебывая чай, и в промежутках между глотками смахивает пыль с подушки, на которую ненароком ступил Всемогущий. Лицо у него было бесстрастным и непроницаемым, как будто никакой высочайший посетитель не почтил их только что своим появлением. Однако дьявольское удовлетворение все-таки окрасило слабым румянцем его худое лицо.

— Почему это ты так собой доволен? — буркнул Джиро, чуть ли не выдернув сухой кафтан из рук слуги. Властитель перешагнул через груду снятых доспехов и, удостоверившись, что его подушка чиста, уселся, скрестив ноги, напротив советника.

Чимака отставил свою чашку, потянулся за котелком и спокойно налил чаю в чашку хозяина.

— Пошли своего скорохода за наследником Омекана. — Первый советник Анасати передал чай хозяину, а потом потер руки; его глаза блестели от радостного предвкушения. — Наш план близок к исполнению, господин мой! Ассамблея, сама того не подозревая, помогает нам его осуществить!

Джиро принял чашку с такой недовольной гримасой, как будто она была наполнена скверно пахнущей микстурой.

— Опять ты увиливаешь от прямого ответа! — упрекнул он старого хитреца. Однако ему хватило благоразумия, чтобы не пренебречь советом Чимаки.

Когда мальчик-гонец отправился выполнять данное ему поручение, Джиро уставился тяжелым взглядом на верного наперсника и, сделав глоток, произнес:

— Итак, через четыре дня мы будем в Кентосани с сотней моих лучших воинов. Ну а сверх того, какие такие подарки судьбы, по-твоему, нас ожидают?

— Великие дела, господин. — Чимака поднял руку и начал по пунктам загибать пальцы. — Мы оставим этот лагерь и поспешим в Кентосани в строгом соответствии с вызовом Всемогущих. Далее, будем исходить из предположения, что и Мара повинуется приказу, — это наверняка так, потому что если она ослушается, то ее смело можно считать покойницей, этого ей Ассамблея не спустит. Так или иначе, ей останется еще несколько дней пути, когда мы уже будем в Кентосани и готовы к штурму Имперского квартала, хотя об этом никто и не догадывается. — Чимака усмехнулся и загнул безымянный палец. — Тем временем военачальник клана Омекан исполняет приказы своего властителя и начинает осаду Священного Города, как мы и замышляли. Но тут, по милости Ассамблеи, возникают перемены к лучшему: ты, господин мой, оказываешься неповинным в этой атаке, поскольку находишься внутри стен. Если маги будут протестовать против штурма имперской резиденции, тебя это не коснется. И в конечном счете кто может требовать, чтобы ты отвечал за действия народных толп, вздумавших посадить тебя на трон? Но — увы, увы! — к великому огорчению Имперских Белых, старые стены все же оказываются недостаточно прочными. Они рушатся, и войска врываются на улицы города.

Глаза Чимаки так и сверкали. Менее возбудимый, но циничный и осторожный, Джиро поставил на поднос свою чашку.

— Наши союзники, ведомые Омеканом, захватывают Имперский квартал, — насмешливо подхватил он пророчества Чимаки. — Дети Мары становятся жертвами несчастного случая, и вот — кто бы мог подумать? — имперский траур подходит к концу, и к тому времени, когда госпожа Мара пожалует в Кентосани, на золотом престоле уже сидит новый Император, и его имя — Джиро.

Презрение, которое до сего времени едва ощутимо сквозило в плавной речи Джиро, теперь вырвалось на поверхность, превратившись в откровенное раздражение:

— Первый советник, в твоих рассуждениях есть кое-какие изъяны… и позволь мне указать на них.

Чимака почтительно наклонил голову, но его воодушевление было похоже на горку присыпанных золой углей, которые в любую минуту могут вспыхнуть костром.

— Мара!.. — сообразил он. Я ничего не сказал про акомскую гадину, которую ты так жаждешь увидеть мертвой.

— Вот именно, Мара! — подтвердил властитель, которому изрядно надоели словесные выкрутасы советника, весьма напоминающие его тактику при игре в шех. — Так что ты можешь о ней сказать?

— А она и будет мертва. — Чимака выдержал драматическую паузу, слегка отклонившись, чтобы дать возможность слуге, который трудился у него за спиной, расстелить еще один ковер на полу шатра. Затем он продолжил беседу:

— Ты думаешь. Ассамблея будет сидеть сложа руки, если отряды Акомы атакуют твою главную армию у Сулан-Ку?

На этот раз Джиро быстро смекнул, куда клонит советник:

— Всемогущие избавят меня от необходимости убивать Мару! Они убьют ее сами! — Он подался вперед, чуть не пролив чай на столик. — Но это же великолепно! Ты думаешь, мы можем подстрекнуть ее к атаке?

Чимака благодушно улыбнулся и налил себе вторую чашку чая. В полумраке шатра его зубы хищно блеснули.

— Я знаю, что это так и будет, — признался он. — На кон поставлена жизнь ее детей, а она женщина. Будь уверен, она рискнет всем, что имеет, ради сына и дочери. И если она не пошлет воинов в атаку, твои отряды на юге свернут лагерь и пойдут в обход ее позиций, чтобы двинуться к Кентосани. К этому времени ты уже будешь провозглашен Императором, но для укрепления твоей власти с первых же дней тебе потребуется поддержка всех легионов Анасати, которые будут наводить порядок на землях, окружающих Священный Город. Премудрый Мастер тайного знания, состоящий при Маре, объяснит ей все это с полнейшей уверенностью, ибо такова истина.

Ошеломленный грандиозными картинами будущего, раскрывающимися перед ним, Джиро тоже улыбнулся:

— Маги займутся уничтожением Мары, а я захвачу золотой трон. Конечно, мы можем лишиться всей армии дома Анасати, но это не станет такой уж непоправимой потерей. С Акомой будет покончено, и я удостоюсь наивысшей чести во всей Империи. Тогда под мою команду перейдут пять тысяч Имперских Белых, и все властители склонятся перед моей волей.

Открылся входной полог шатра, и Джиро поневоле вернулся с неба на землю. Как только он увидел, кто к нему пожаловал, его лицо сразу приобрело подобающую случаю невозмутимость.

Пригнувшись, чтобы не задеть головой верх входного проема, вошел молодой человек, решительным шагом направившийся к хозяину шатра. Его доспехи также не имели отличительных признаков, но курносый нос и плоские щеки позволяли безошибочно опознать в нем потомка древнего рода Омеканов.

— Ты вызывал меня, властитель Джиро? — надменно осведомился он.

Властитель Анасати поднялся на ноги:

— Да, Кадамоги. Возвращайся у. своему отцу как можно скорее и сообщи ему, что срок настал. Через пять дней мы пойдем на приступ стен Кентосани, использовав мои осадные орудия.

Кадамоги поклонился:

— Я передам ему. А потом ты, господин Анасати, сдержишь клятву, данную нам в обмен за нашу поддержку: взойдя на золотой трон, ты прежде всего восстановишь Высший Совет и позаботишься о том, чтобы глава клана Омекан получил белую с золотом мантию Имперского Стратега!

Губы Джиро искривились в гримасе почти нескрываемого недовольства.

— Я не настолько выжил из ума, чтобы так быстро забыть обещание, данное твоему отцу. — Видя, что молодой аристократ из дома Омекан весь напрягся в ожидании оскорбления, властитель Анасати умиротворяюще поднял руку. — Мы зря тратим время. Возьми мои лучшие носилки и самых быстроногих носильщиков, чтобы ты мог скорее справиться со своей миссией. Что же до меня, то мне еще необходимо посоветоваться со своим военачальником: он должен подготовить для меня почетный эскорт.

— Почетный эскорт? — удивился Кадамоги. — Зачем тебе понадобился почетный эскорт?

Джиро рассмеялся:

— Я тоже отправляюсь в путь. По приказу Ассамблеи я должен явиться в Кентосани: Всемогущие вызвали меня, чтобы получить объяснения, касающиеся развертывания моего войска!

Лицо Кадамоги прояснилось, и он облегченно хохотнул:

— Как это кстати. Весьма кстати. И наш план возрождения Высшего Совета близится к успешному завершению; похоже, это дело решенное.

Джиро важно кивнул:

— Ты прав. Осада будет недолгой, принимая во внимание поддержку изнутри. К тому же Ассамблея попридержит сторонников Благодетельной. — В его тоне промелькнуло злорадство. — Маги избавят нас от грязной работы: они сами расправятся с Марой. И будь она трижды Слугой Империи, но она умрет в полыхании магического пламени, обжаренная, как мясная туша!

Пухлые губы Кадамоги растянулись в улыбку.

— За это нам бы надо осушить по стакану вина, прежде чем я тронусь в путь, верно?

— Превосходная мысль! — Джиро хлопнул в ладони, подзывая слуг, и лишь краем глаза заметил, что подушка, на которой сидел Чимака, опустела. Да и чашка, стоявшая на столике, также исчезла; ничто не свидетельствовало о том, что пару минут назад здесь находился первый советник дома Анасати.

«Этот человек более изворотлив, чем сам бог плутовства», — подумал Джиро; затем появилось вино, и он настроился на дружеский вечер в компании с наследником клана Омекан.

***

За стенами командного шатра, под моросящим вечерним дождем, среди древесных стволов продвигалась неприметная фигура. Через руку Чимаки была переброшена накидка из промасленной шерсти: в спешке советник не позволил себе задержаться даже для того, чтобы ее надеть. Деловитой походкой направляясь к шатру, где помещались гонцы-скороходы властителя Анасати, он не переставал что-то рассчитывать на пальцах. При этом он монотонно бормотал:

— Те остатки войска Минванаби… воины, которые не стали присягать Маре… да, пора бы им теперь отработать свой хлеб, я так думаю. Конечно, осторожность прежде всего… только на тот случай, если Мара ускользнет из-под надзора Ассамблеи. Она умна. Нельзя исходить из предположения, будто мы знаем все уловки, которые приготовлены ее советниками и офицерами. Надо бы еще как следует разобраться с тем случаем, когда все думали, будто она пребывает в добровольном затворничестве, в храмовой келье. Если она действительно там обреталась, то как же ей удалось внезапно оказаться у себя в усадьбе?..

Чимака спешил. Его мысли витали далеко, но он не спотыкался о корни и не петлял между деревьями, хотя тьма стояла кромешная и местность была ему незнакома. Уверенно перешагивая через растяжки и колышки палаток, советник мысленно отшлифовывал свой запасной план.

— Да, надо приготовить для этих солдат доспехи зеленого цвета — геральдического цвета Акомы, чтобы они могли затесаться в охрану Мары… но пусть остаются в укрытии до самой последней минуты, когда властительница обратится в бегство. Вот тогда они смогут втереться в строй охраны, рассредоточиться между воинами и перебить защитников Мары. Прикинувшись верными солдатами Акомы, они получат возможность либо захватить ее в плен и передать ее в руки черноризцев, либо доставить себе удовольствие и самим убить ее в отместку за хозяина Минванаби, чей род она погубила. Да… вот это было бы дело!

Чимака добрался до огороженного участка лагеря, где находилась палатка скороходов. Когда он внезапно появился из мрака рядом с часовым, тот от неожиданности не стал раздумывать, и советник едва не получил разящий удар мечом в грудь.

— Да сохранят нас боги от наших же людей! — воскликнул он, отклонившись назад и швырнув свою свернутую накидку, чтобы защититься от клинка. — Это же я, Чимака, ты что, не видишь, слепой дурень? Ну-ка, найди мне гонца, который успел отдохнуть от последней пробежки, да поворачивайся поживей, пока я не решил доложить хозяину о твоей нерасторопности.

Солдат закивал с выражением опасливого почтения на лице, ибо всем было хорошо известно, сколь незавидна участь любого, кто вызовет неудовольствие первого советника. Он нырнул в палатку гонцов, а Чимака, не обращая внимания на мягкий теплый дождик, возобновил свое монотонное бормотание.

Назад: Глава 7. ВЫЗОВ

Дальше: Глава 12. НЕПОВИНОВЕНИЕ