Глава 2
«Профессий много, но…»
Я хорошо помню этот день. На входе мне выписали пропуск, но, чтобы его получить, надо было еще и сказать какие-то кодовые слова. От этого «Мосфильм» уже показался мне волшебным. К этому моменту я прошла несколько интервью и сейчас шла на заключительное – с режиссером. Если он одобрит меня, значит, я в проекте. Я шла по коридорам, завешанным постерами фильмов, снятых на этой киностудии. Здесь были афиши, декорации и костюмы, кажется, всех советских картин, от «Вия» до «Операции «Ы». Увидев этот прекрасный мир кино за кулисами, я поняла, что, если меня не возьмут, мое сердце будет разбито. Наконец я дошла до ассистента по подбору персонала, и она проводила меня в комнату, куда должен был прийти режиссер. На огромной доске, стоящей напротив стола, за который я села, висели фотографии актеров будущего фильма с подписями имен их персонажей.
Режиссер сразу влюбил меня в себя. Это был культурнейший, приятнейший мужчина, армянин, проживающий уже больше десяти лет в Нью-Йорке. Было видно, что он свой человек, и я тоже решила вести себя как своя. Он задал мне ряд вопросов о моей стрессоустойчивости, прошлом опыте и умении подстраиваться под ситуации. Все интервью проходило на английском. Я явно произвела на него впечатление списком сфер, в которых работала, а после того как рассказала про тюрьмы, он даже снял очки и задумчиво прикусил дужку. Его решающий вопрос я не забуду никогда:
– Последний вопрос, Даша, скажите, что означает слово «douchebag»?..
– А-а-а… У нас нет идеально подходящего под это понятие слова. Мужчина, который уделяет много времени и сил своей внешности, вплоть до маникюра и кремов, а на деле ведет себя безответственно и как полный кретин. То есть, наверное, слово «придурок» было бы самой приближенной версией.
– Большое спасибо! Мы с вами свяжемся.
Мне нравится думать, что именно за перевод слова «придурок» я и получила место. Через пару дней мне позвонили и окончательно утвердили мою кандидатуру. Мне предстояло на месяц уехать в деревню вместе со съемочной группой и работать ассистентом-переводчиком двух актеров. Одним из них был Крис Оуэн, сыгравший Шермана в «Американском пироге». Вторым актером был неизвестный в России австралиец по имени Мартин. В то время у него был рабочий кризис, его не звали никуда, кроме рекламы. Никто об этом не задумывается, но бо́льшая часть времени актера (если ты, конечно, не в топе голливудских звезд) уходит не на то, чтобы красоваться на съемочной площадке, а на то, чтобы найти себе очередную роль. Он только что узнал, что его жена беременна, а это значило, что скоро понадобится много денег, посему он еще активнее, чем прежде, пытался заработать. И когда ему поступило предложение сыграть главную роль в новом фильме, он подписал контракт на съемки, даже не прочитав до конца сценарий. О том, что практически вся его речь в фильме должна была быть на русском, он узнал только тогда, когда уже прилетел в Россию. Я не знаю, как можно было пропустить такой «нюанс».
Мы должны были снимать романтическую комедию, сюжет которой заключался в том, что знаменитый американский актер вместе со своим ассистентом застревает в русской деревне. Главный герой, которого играет Мартин, любит готовить. Попробовав одно варенье, он спрашивает адрес человека, который его готовил, и, не понимая, во что ввязывается, приезжает в тьмутаракань к дому поехавшей головой бабульки. В итоге он влюбляется в ее внучку, ну и понеслась… Насколько неправдоподобно ни звучал бы сюжет, взят он был из похожей истории про Брэда Питта, который как-то отправился в Италию за рецептом соуса для пасты.
Актерский и режиссерский состав был очень неплох. Самый топовый оператор и продюсеры «Стиляг», «Кислорода», «9-й роты» и так далее. Крутые актеры, включая Ходченкову, Куравлева и даже братьев-«электроников», тоже прилагались.
Мартин прилетел в Россию раньше, чем меня наняли, и уже учил базовые правила русского языка с учителем с утра до ночи. А вот за Крисом меня отправили в аэропорт вместе с личным водителем. Я пыталась изо всех сил вести себя профессионально и не включать дурочку. Когда Крис наконец показался из открывшихся дверей отдачи багажа, я чуть не крикнула: «Хей, Шерминатор! What’s up, man!» Думаю, если бы я это сделала, он попросил бы себе другого переводчика. Уже спустя пятнадцать минут я узнала, что роль в «Американском пироге» оказалась его больной темой.
– Этот фильм искалечил наши жизни.
– Почему?
– Потому что, когда ты играешь настолько ярко запоминающиеся роли, публика отказывается воспринимать тебя в другом образе. Ты обречен получать предложения на роли такого же плана, как и та, что сделала тебя знаменитым. У большинства так и не получилось отбиться от их образов. Вот Шон, например, который играл Стифлера… Он мой близкий друг. За десять лет ему не предложили ни одной некомедийной роли. А он отличный драматический актер! Такая же история произошла с половиной ребят из этого фильма.
Почти все съемки проходили в деревне, рядом с городом Мышкином. Для России этот городок известен музеем валенок и мышей.
Работа отнимала у нас весь день. Позавтракав в ресторане при отеле, мы сразу выезжали на съемку в деревне. Там нас уже ждали огромные грузовики с гримерками внутри. Два часа уходило на то, чтобы правильно уложить парням волосы, накрасить их и одеть. Каждая деталь должна была быть идентичной той, что засняли в предыдущем кадре. Нужно было повторить прическу, нарисовать гримом точно такие же царапины и так далее. Впервые оказавшись на съемочной площадке, я почувствовала себя ребенком, которого пустили за кулисы Диснейленда. С завороженным видом я наблюдала, как выстраивают свет, звук, камеру… как поправляют вазочку на столе и рукав рубашки на актере. Каждый кадр фильма был результатом работы по меньшей мере тридцати человек. Естественно, никто в деревне не говорил на английском, и ребята были без меня абсолютно беспомощны. Мартин, например, по идеологическим соображениям не употреблял в пищу никакие продукты животного происхождения, а это значит, что каждый день мне приходилось по новой объяснять персоналу деревенского кафе концепцию слова «веган». Официантки смотрели на Мартина с сочувствующим видом, думая, что он болен какой-то непонятной заморской болезнью. В свою очередь Мартин, избалованный голливудским разнообразием продуктов, замучился жрать одну картошку с грибами уже на третий день.
Крис и Мартин были полными противоположностями друг другу. Крис боялся всего на свете и был довольно скрытным парнем. Он построил стену вокруг своего мира и мало кого за нее пускал. Он стал знаменитым еще в детстве, сниматься начал с пяти лет. Его родители погибли один за другим с разницей в месяц, когда он был еще ребенком, и чувство одиночества сопровождало его всю жизнь. В возрасте пятнадцати лет умер и его единственный близкий друг. На лодыжке у Криса есть татуировка в его честь. Крис почти никому не открывался, но если тебе все-таки удавалось пробраться в его мир, на тебя падала вся его любовь. Любовь стеснительного мальчика-интроверта. Для остальных он оставался предельно вежливой загадкой, ко всем относился с уважением и вечно шутил. Вся съемочная команда его просто обожала. Саркастические шутки и напускной цинизм стали для него системой защиты от внешнего мира. Но когда мы оставались наедине, он любил повторять мне: «Remember, Dasha, life sucks».
Мартин же был фанатом жизни номер один. Он праздновал ее каждый день! Обожал ходить босиком по мокрой траве, всеми путями крушить социальные стены и быть «тем изменением, которое ты хочешь увидеть в мире». Он не из тех, кто держит свою религию при себе. Нет, он хотел, чтобы весь мир узнавал о том, что знает он, немедленно. Как только ему попадалась на глаза статья, скажем, о загрязнении природы, новых законах и любой другой фигне, он сразу же постил ее на Фейсбуке и страстно заливал об этом каждому. Он уже много лет как был веганом и не употреблял алкоголь. Не пил он, правда, потому, что стал алкоголиком. Но его алкогольная зависимость перешла в зависимость ко всему. Например, если ему понравилась шоколадка, он мог купить штук пятьдесят и поглощать их, пока на коже не выступит сыпь. Он ни к чему не мог относиться нейтрально. Либо он это очень любил, либо яростно ненавидел. В Голливуде он разъезжал на своем «Харли Дэвидсоне» вместе с бандой таких же байкеров. Они часто бросали жен и девушек и уезжали колесить по Центральной Америке. Он любил рисковать жизнью, соглашался на самые безумные проекты. Снялся как-то в рекламе «Ниссана», где ему нужно было спрыгнуть с крыши небоскреба на тарзанке. Ему тогда отвалили кучу бабок. Эту рекламу долго крутили в России.
В заключение сравнения Мартина и Криса можно привести один пример: когда пьяный водитель одного из продюсеров снял яхту и позвал нас кататься по Волге, мы с Мартином прыгали в реку прямо в трусах, а Крис сидел и наблюдал за этим в куртке и оранжевом спасжилете.
Крис играл в фильме роль второго плана и быстро выучил весь свой текст. А вот передо мной и Мартином стояла серьезная задача – научить его говорить по-русски за пару дней. Мы оба понимали, что это, скорее всего, обернется полной катастрофой, но пытались сделать вид, что все под контролем. Через неделю Мартин уволил свою упитанную учительницу русского языка, которая вечно была на грани нервного срыва, закатывала глаза, пока он с главной актрисой репетировал при нас интимные сцены, и паниковала больше нас всех, что он так и не заговорит по-русски. В итоге на меня, помимо работы ассистентом и переводчиком, легла задача выучить с Мартином весь сценарий. И это был ад. Все свободное время, какое выпадало, я должна была проводить с ним, разбирая каждое слово. Он требовал объяснить ему историю происхождения корня, приставки и суффикса всех, мать его, слов, которые ему нужно было произнести по сценарию. Естественно, он все это сразу забывал. Мы готовились по три часа перед каждой съемкой, но, как только звучали слова режиссера «И-и-и… мотор!», Мартин не мог произнести больше пяти слов.
При этом Крис схватывал русский на лету. Я параллельно учила его некоторым фразам – так, ради прикола. Один раз он подошел к режиссеру, положил ему руку на плечо и сказал: «Малиш, ну я жи лутьше сабаки». Все смеялись, а Мартин от этого еще больше бесился. Он вообще был довольно вспыльчивым и часто вел себя как ребенок. Он легко мог заплакать от переживаний и так же легко впадал в ярость и орал из-за каких-то мелочей. А когда на меня орут, я тоже ухожу в нервозное состояние. Он срывался на меня, а я шла успокаиваться к Крису, который всегда был готов меня поддержать.
С Крисом мы испытали какую-то чудовищную моральную пытку, вдаваться в подробности которой я не очень хочу. Скажу только, что мы моментально сошлись и… друг в друга влюбились. Это был тот самый случай, когда тебе кажется, что ты знаешь человека уже сто лет. Но у него в Голливуде была девушка, а он был из тех редких хороших честных парней, которые не изменяют. Я это уважала и не хотела портить ему жизнь угрызениями совести. В итоге мы смотрели друг на друга щенячьими глазами, заигрывали как подростки, страдали порознь и, расходясь поздно вечером в соседние номера, потом еще по два часа переписывались. На тот период мы стали неразлейвода друзьями, обросли общими фишками и знали друг о друге все, от любимых поз в сексе до детских страхов и имен лучших друзей. Когда ты работаешь в кино, на период съемок вся твоя остальная реальная жизнь в буквальном смысле слова исчезает. Каждый день ты нос к носу проводишь с одними и теми же людьми. «Вынужденная близость» – так это называет Крис. Считай, что за два месяца мы сходили на шестьдесят свиданий. Потому что даже тогда, в единственные три-четыре часа в течение суток, когда мы были свободны, мы все равно проводили время вместе.
Криса, к моему удивлению, везде узнавали и просили автограф. Представь ощущение: идешь ты по улице с мальчиком за ручку (когда нас никто не видел – мы ходили за руку), лижешь стаканчик мороженого, и тут подбегают девочки с горящими глазами:
– Айм сорри, ар ю эн эктор фром «Амэрикан пай»?
Пятнадцатилетняя девочка во мне просто ликовала в такие моменты. Вообще, в этом есть свой кайф – быть представителем каких-то шишек. Все смотрят на тебя поджав хвост, задают тебе вопросы, а ты, такой гордый, отвечаешь. Люди понимают, что с тобой надо общаться крайне вежливо, а то, не дай бог, ты что-то не то шишке скажешь. Переводчики обладают колоссальной силой, о которой никто даже не догадывается.
Несколько дней он ходил в футболке, на которую приклеил малярную ленту с надписью «КРЫША».
– Все русские имена, как я заметил, заканчиваются на – ша. Даша, Саша, Маша, Паша. Я решил свое имя тоже преобразить. Я буду Криша.
– Ха-ха-ха. Крыша! «Крыша» по-русски обозначает крышу дома, но это еще и группировка бандитов, которая защищает одних бандитов от других бандитов.
– О, ну все. Отныне я точно крыша!
Странное напряжение длилось между нами уже с неделю, когда он мне написал:
– Даша, мне нужна вода.
– Она у тебя в холодильнике, в номере.
– Я знаю. Но я лежу на кровати. Доставь мне воду.
– Я твой переводчик, а не твоя сука.
– А если я скажу «ну пожалуйста-пожалуйста»?
Через минуту я зашла в его номер, дошла до холодильника, вытащила воду и с демонстративным «ну вот, доволен?» лицом вручила ему бутылку. Он сидел на постели задумавшись.
– Можно я попрошу тебя кое о чем странном?
– Страннее просьбы доставить тебе бутылку?
– Да… Полежи со мной. Я хочу кое-что проверить.
Я какое-то время постояла в недоумении, затем легла к нему спиной, и он обнял меня сзади. Думаю, в этот момент нам окончательно стало понятно, что мы попали.
Меня приводило в панику, что кто-то может узнать о том, что происходит между нами. Все это походило на такое клише, что, когда я представляла, как эта картина может смотреться в глазах остальных членов съемочной группы, мне становилось дурно. Как-то раз помощница режиссера, с ухмылкой глядя мне в глаза, стала напевать: «Американ бой – уеду с тобой…» Уже этого было достаточно.
Постепенно Мартин начал замечать, что происходит между мной и Крисом. Например, что мы всегда ехали на машине вдвоем на заднем сиденье и я как бы спала у него на коленках. Или что я много времени провожу в его комнате. Он довольно громко и агрессивно высказал своё недовольство нам обоим, сказав, что из-за этой истории мы непродуктивны и что мы ставим его в дурацкое положение, будто он третий лишний. На самом деле, думаю, он просто был на таких нервах из-за своей роли, что кроме того, как обвинить в своих проблемах нас, больше обвинять было некого. Мы покивали головой и извинились, но ничего не могли с собой поделать. Мы и так не целовались, не занимались сексом и наша максимальная близость состояла в том, что как-то раз он положил свой указательный палец мне на губы, когда мы лежали напротив друг друга. К слову, это был один из самых романтичных моментов в моей жизни. Мы испытывали отчаянье, потому что никак не могли повлиять на свои чувства, и нам оставалось только еще тщательнее их скрывать. У актрисы главной роли происходила примерно такая же ситуация с оператором и режиссером. Это был ее первый фильм, и вместе мы поддерживали друг друга как могли, куря ментоловые сигареты на корточках на крыльце отеля. На том же крыльце она рассказывала мне свою суровую и оттого прекрасную историю детства, сложно было поверить, через что девушка такой неземной красоты прошла. Там же мы вместе придумывали ей новую фамилию… А теперь она звезда русского кинематографа, и Юра Дудь Обсуждает в своей передаче, настоящая ли у нее грудь. Жизнь такая смешная.
Со временем мы с Мартином придумали способ решить проблему незнания языка. Мы просто купили доску, на которой я стала писать ему текст. Я вставала туда, куда он по кадру должен был смотреть, и Мартин считывал строчки. Таким образом накалившаяся атмосфера исчезла. А вот с Крисом все становилось только хуже.
* * *
Заметка в дневнике:
25 июля 2014
Сегодня Куравлев весь день тупил и не мог запомнить свои слова, и мы сидели с Крисом в трейлере, слушая музыку. Безо всяких обниманий. Практически без заигрываний. Без слов. Мы просто смотрели друг другу в глаза и пели песни. Мне было не страшно смотреть ему в глаза, как это происходило с Антоном. После нашего совместного ужина меня тошнило от расстройства, что между нами ничего не может быть. Зайдя в номер, я заплакала от бессилия. Мне хочется схватить его, трясти, обнимать, любить. Хочется прыгнуть на него и обнять ногами. Я ушла в свою комнату, впервые за две недели не зайдя перед сном к нему, и попросила прислать мне названия песен, которые мы недавно слушали.
– Приходи – и я тебе скажу.
– Сам приходи, – ответила в сообщении я. – Я уже легла в постель.
Он пришел, лег рядом со мной поверх одеяла, и мы слушали эти песни вместе. Увидев меня в белье, он опять начал сходить с ума. Потом собрался было уходить, и тут я вспомнила, что он проиграл мне желание и должен был погладить меня по голове перед сном. Он ушел к окну, смотрел в него, потом все-таки вернулся к постели, сел и стал меня гладить. Мне кажется, он все-таки в меня влюблен. Он прислонился ко мне лбом, будто пытаясь передать свою любовь. Он сохранил себе все мои любимые песни. Он замечает каждое мое движение и слово. Сам себя сдает. Если, конечно, у него не просто такая феноменальная память, что вполне возможно. Он же актер. Но он так меня гладил… обнял мою шею одной рукой и очень нежно гладил другой, затем снова прижался ко мне лбом и приблизился лицом к лицу. Мне кажется, он был в сантиметре от моих губ, но я боялась его спугнуть и потому не открывала глаза. Играла песенка «Kings of Leon»…
I don’t care what nobody says
We’re going to have a baby.
В моей голове, будто в быстрой перемотке, пробежала жизнь, которую мы могли бы прожить вместе. Он гладил меня так долго, казалось, целую вечность. А на деле это были лишь семь минут песни. Потом отстранился. Я спросила: «Хочешь, я тебя обниму?» Он задумался, потом, будто приговор, озвучил тихое «yes». Я встала на коленки в одном нижнем белье. С минуту он просто стоял, будто вкопанный, и смотрел на меня, затем с выдохом вымолвил: «Jesus Christ!» – и обнял. Я поцеловала его в висок. И он ушел.
Много чего происходило в этом волшебном мире кино… Всего не описать. Скажу только, что вместе мы прожили целую жизнь.
Сначала улетел Крис. Я навсегда запомню этот момент. Мы сидели у окна в Шереметьево. За столиком «Шоколадницы». Я протянула ему свой блокнот, самую дорогую вещь. Я обвела его ладонь и пододвинула блокнот к нему:
– Напиши здесь, что хочешь. Я прочитаю это только тогда, когда в следующий раз окажусь в самолете.
Крис что-то долго вырисовывает, потом бросает ручку в сторону и смотрит в окно. Он начинает говорить, и я слышу, что его голос дрожит:
– Я не буду дальше ничего писать, потому что иначе я просто заплачу. Я скажу тебе как есть. Если бы не ты, я не представляю, что бы я здесь вообще делал. Благодаря тебе у этой поездки появился смысл, и я буду вечно тебе за это благодарен.
Он еще много чего сказал, но я оставлю это для себя. Прощаясь у «зеленого коридора», он надевает солнечные очки, чтобы никто не видел его глаза. Мы обнимаемся. Он уходит. Больше я его никогда не увижу. В блокноте он написал: «Thank you thank you thank you thank you thank you», «I can’t imagine Russia without you» и «Remember, life sucks».
До этого момента я еще предполагала, что, может быть, я все это себе придумала и мои чувства не взаимны. Но за его солнечными очками я успела увидеть слезы. Я выхожу из аэропорта, беру у первого мужика из пачки сигарету и сползаю по стеклянной стене Шереметьево.
Мы с Мартином снимались еще три дня. До шести утра каждый. И когда наконец с приходом рассвета прозвучало: «A-a-and cut. Снято», – наша жизнь оборвалась. Я вернулась в реальность.
– Ну, детка, с этого момента мы с тобой опять безработные, – сказал он, очень пристально посмотрев на меня своими голубыми глазами.
– Как мы все это переживем?
– С помощью душа.
– Что?
– С помощью душа. Когда я доигрываю роль и съемки заканчиваются, наступает самый сложный момент. Эту роль нужно отпустить. Я захожу в ванную, включаю душ и стою под водой до тех пор, пора полностью ее не смою. Знаешь, от чего умер Хит Леджер?
– От передоза таблетками.
– Ну да. А почему он употреблял таблетки, ты знаешь? Он не мог избавиться от своей роли Джокера, за которую посмертно получил «Оскар». Он готовился к роли полгода. Садился и снимал себя на камеру в своей квартире. Многие из этих кадров, снятые им самостоятельно, вошли потом в фильм. А когда съемки закончились, он не мог вернуться обратно в самого себя. Отпустить Джокера, вытравить его из себя. Самое сложное – это не отправиться в приключение. А выйти из него живым.
Прощаясь в аэропорту, я рассказала ему обо всем, что происходило между мной и Крисом, все, что мы так отчаянно пытались подавить в себе все два месяца.
– Я понятия не имел, что все так серьезно.
И он тоже заплакал, только уже от сочувствия. А затем он сказал мне фразу, которая в тот момент меня действительно спасла:
– Никогда, слышишь, НИКОГДА в моей жизни не было так, чтобы плохой опыт не сработал потом на благо.
В блокноте он написал мне: «Remember, life does NOT suck!»
И действительно. Жизнь прекрасна. А то, что все в ней связано, – это вообще чистая магия.
Крис сразу выкинул сим-карту и больше мне не отвечал. Я понимала, что он сделал это специально. Лучше рубануть сразу, чем еще долго и размеренно страдать. Второй вариант я уже пробовала. Вернувшись домой, я сразу поехала к своему другу Лису в Жуковский. Он всегда был ответственным за мой здравый смысл, за настоящую, сильную меня, которую я обычно не показываю своим парням. Мы собрали компанию друзей и уехали кататься на машине в поле, пить водку и играть в «правду или действие». Совсем скоро я буду бежать голая по прохладному асфальту на спор и смеяться. Но в тот момент, когда мы только вышли из машины и остались с ним наедине, когда наши друзья не видели меня в темноте, я впервые на памяти Лиса горько при нём заплакала.
