А потом в сумерки она ведёт меня на 4-ю линию. Просит сделать рукой кружок, соединив большой и указательный пальцы. И посмотреть на картинку, которая получилась внутри.

– Видишь?

Четыре фонаря, спрятанные деревьями. Тусклый жёлтый, оранжевый, алый и лимонный свет падает в лужи и в стёкла заброшенной фабрики.

В тёмном небе можно разглядеть башенку, сидящую наверху здания, как призрак одичавшего конструктивизма. А через глухие окна, если приглядеться, можно увидеть рабочие станки отшумевшей эпохи.

В безвременье девяностых фабрику закрыли. Рабочие вышли на улицу – на них упал свет четырёх мигающих фонарей, а на асфальт упали мигающие тени. Чья-то тень исчезла сразу.

Сейчас в теле фабрики попеременно открываются конторы, секты, парикмахерские.

Она просит меня не обращать внимания на вывески и смотреть только в кружок. Внимательно. И просит запомнить, какое при этом будет чувство.

– А теперь отведи кружочек ближе к Смоленке – это будет уже другая картинка. Разве мы в Питере? Я бы не сказала. Пошли, я покажу тебе скамейку. Ты взяла фотоаппарат? Хорошо, сфотографируешь мне её.

Мы идём через двор. Смотрим на разрушенные краснокирпичные стены завода.

– Это какой цвет?

– Цвет гнилой вишни.

– Мой любимый цвет.

Выходим из двора, подходим к перекрёстку. Ни одной машины. Но светофор показывает красный свет. Идём на красный. «Так можно идти только со мной!» – строго говорила она мне в детстве, держа крепко за руку.

Теперь я говорю ей:

– Так можно идти только со мной!

Она смеётся:

– Да. Так я тебе и говорила. И это было вчера.

Вчера. В детстве я не могла запомнить и понять этого слова…

– Мама, я забыла тебе сказать: я встретила на детской площадке твою подругу Зарему, и она передавала тебе привет.

– Спасибо. А когда это было?

– Это было завтра.

Прошлого не было. Точнее, оно было, но очень маленькое и совершенно несущественное, а вот завтра было огромно.

Теперь прошлое осуществилось. Незаметно подросло и наполнилось.

Мы переходим дорогу и идём по 7-й линии. Благовещенский сквер, детская площадка, песочница… В детстве этой красивой площадки не было, была только пыль. Которая служила нам песком, и мы лепили из неё пряники и куличики. Было пыльно и сладостно.

Мы идём дальше, вглубь сквера, и с почтением застываем перед цветущим розовым деревом.

– Ну вот что это за дерево? Непонятно. В Питере не может быть таких деревьев.

– Я же говорю, мы не в Питере. Вон моя скамейка, смотри!

На скамейке сидят весёлые люди.

– Как ты думаешь, а если мы попросим их уйти?..

– То есть?!

– Ну, ладно, тогда сфотографируй скамейку всё равно, но без них…

– Как ты это себе представляешь?!

– Ну, постарайся. Сделай кружок. Видишь?.. Как будто мы в Таллине. Или Париже. На станции «Stalingrad».

– Нет. Мы в Петербурге. – Я непреклонна.

– Нет, нет, это место не отсюда. Оно из другого пространства.

– Почему?

– Потому. Как говорит Зарема, тут столько всего случилось, что мы не можем быть здесь счастливы. Значит, мы точно не здесь. Сделай кружок.

Я делаю кружок, отсекая весёлых людей, и вижу край скамейки, фонарь и дерево, облитое жёлтым светом.

Мы возвращаемся на детскую площадку, садимся на скамейку, молчим. Над нами парит церковь. Она прорастает сквозь деревья охристым светом, уходя в тёмно-зелёные купола на тёмно-синем небе. Одно окно на самом верху горит, маленькое и круглое – как будто кто-то сделал кружок и смотрит на нас.

Возвращаемся на нашу 4-ю линию. Четыре разноцветных фонаря. Думаю, это получилось случайно: просто лампы по очереди перегорали – и вкручивали то, что было под рукой. А было то, что было. Она снова делает кружок. А я фотографирую фонари, чтобы понять завтра – «какое при этом было чувство».

Потому что завтра их не будет. Очередная открывшаяся контора вкрутит энергосберегающие лампы мёртвого цвета. И повесит вывеску «РЕМОНТ ЛАМП». Всё.

В памяти фотоаппарата останется несколько смазанных снимков скамейки и улицы с разноцветными фонарями. Прошлое опять подрастёт и наполнится.

– А где это вы были?!

Мы были во Вчера.