Весь вечер я старался держаться от Макса подальше. Голова у меня раскалывалась одновременно от побоев и от стыда. Отец старательно следил, чтобы у Макса и фрау Ондры не пустели бокалы, но я устроил так, что напитки им подносила Хильди. Макс каждый день тренировался и поэтому вина не пил, только воду.

Мне тем временем не давали покоя несколько вопросов. Разве между синяками от удара кулаком и о лестничные перила такая заметная разница? Где и как отец умудрился познакомиться с Максом? Знает ли Макс, что мой отец – еврей? И куда, в конце концов, запропастилась мама?

Остановившись в компании Харцеля, Анни и Макса у одной из картин, отец дал мне знак принести Максу еще воды. В ужасе от того, что мы с ним можем встретиться взглядами, я наполнил из кувшина его бокал.

– Почему бы тебе, Макс, не приобрести пейзаж работы герра Харцеля? – спросил отец. – Анни, по-моему, очень приглянулся вот этот.

Отец показал рукой на холст, на котором довольно скучно была изображена гряда поросших травою холмов.

– Посмотри, как мило, Макс, – сказала Анни. – Эта картина прямо создана для нашего загородного дома.

– Да-да, герр Харцель, ваши полотна выше всяких похвал, – поддержал жену Макс. – Это, например, будет дивно смотреться на стене в библиотеке. Мы его покупаем.

– Wunderbar! – воскликнул отец.

– Для меня большая честь, что моя работа окажется в вашем собрании, герр Шмелинг, – с легким поклоном сказал Харцель.

– Я еще и другую картину собирался купить, – сказал Макс.

– Ах да, тебе тот горный вид понравился, – отец указал на другой, но тоже ничем не примечательный пейзаж.

– Нет, Зиг, той картины, про которую я говорю, сегодня в экспозиции нет.

На этих словах Макса у Харцеля вытянулось лицо.

– Я про мой портрет работы Гросса. Сам знаешь, я давно хочу его заполучить.

– Макс, этот твой портрет не продается, – сказал отец.

– Я хорошо заплачу.

– Но это последняя оставшаяся у меня работа Гросса, – принялся объяснять отец. – А я обязательно стараюсь оставить себе хотя бы по одной вещи каждого художника, с которым мне посчастливилось работать.

– Не жадничай, покажи портрет. Анни его еще не видела.

Отец страдальчески закатил глаза.

– Ну если ты так настаиваешь… Карл, сходи принеси портрет герра Шмелинга работы Гросса. Он в подвале, в семнадцатой ячейке.

Одну из стен подвала целиком занимал деревянный стеллаж с высокими узкими ячейками. В ячейке номер семнадцать оказалось несколько работ Георга Гросса: говоря, что портрет Макса Шмелинга – последняя из оставшихся, отец просто набивал ей цену. На самом деле картин Гросса – так же как Отто Дикса, Макса Бекмана, Эмиля Нольде и других экспрессионистов, которых раньше выставлял мой отец, – после наложенного нацистами на их творчество запрета никто не покупал. Подвальный стеллаж был буквально забит непроданными шедеврами этих художников.

Изрядно покопавшись, я наконец отыскал портрет Макса. Гросс изобразил его в профиль, голым по пояс, в ярко-синих боксерских трусах и с выставленными вперед сжатыми кулаками. Голова наклонена чуть вперед, глаз почти не видно в зловещей тени надбровных дуг, толстые контрастные мазки подчеркивают рельеф мускулатуры на руках. Этот портрет был мне хорошо знаком – в свое время я даже перерисовал его себе в альбом. Каждая его черточка дышала мощью, уверенностью и угрозой. Я стер с холста толстый слой пыли и отнес его наверх.

Вслед за Максом, Анни и моим отцом вокруг меня собрались все присутствующие в зале. Я держал в руках портрет, изображая собой живой пюпитр.

– Да, это именно тот портрет! – воскликнул Макс.

– Ах, Макс, какая красота! – отозвалась Анни. – Ты на нем гораздо стройнее, чем сейчас.

– Я позировал для него несколько лет назад, – со смехом ответил Макс, шутя потирая бицепс. – И с тех пор порядком мускулов нарастил.

– Я просто обязана купить этот портрет, – сказала Анни. – Зиг, сколько ты за него хочешь?

– Видите ли, мне бы очень не хотелось с этой вещью расставаться, – сказал отец. – А кроме того, Макс, у тебя же дома полно зеркал. Вот в них на себя и любуйся.

– В зеркале себя в профиль поди рассмотри, – лукаво усмехнулся Макс.

– Картина нужна не ему, а мне, герр Штерн, – сказала Анни. – Она бы скрашивала мне разлуку с Максом, когда он уезжает на свои соревнования.

Насколько я мог судить, за весь вечер отец продал одну-единственную вещь – пейзаж Харцеля, купленный Максом. И это было для него настоящей катастрофой.

– Прошу вас, герр Штерн.

– Что ж, пожалуй…

Но прежде чем мой отец успел назвать цену, Макс взглянул на меня – я почувствовал на себе его взгляд, но посмотреть ему в лицо по-прежнему не решался – и воскликнул:

– Постой! А давай заключим с тобой сделку.

– Сделку? – переспросил отец.

– Да. Ты отдаешь нам портрет, а я за это учу твоего сына боксу.

Обступившая нас публика одобрительно зашумела.

– Индивидуальные занятия боксом с сильнейшим в Европе тяжеловесом – это очень дорого стоит.

– Занятия боксом? – ошеломленно повторил мой отец. – Но мой сын собирается связать свое будущее с искусством, а не с боксерским рингом.

– Бокс тоже своего рода искусство.

– Зачем ему учиться боксировать? – спросил отец.

– Мальчик, Зиг, должен уметь за себя постоять, – ответил Макс. – И Карл, похоже, недавно на собственной шкуре в этом убедился.

Кое-кто из посетителей весело захихикал. А у меня кровь прихлынула к лицу – каждый удар пульса теперь еще больнее обжигал все мои ссадины и синяки. Я захотел спрятаться ото всех за портретом, который так и держал перед собой. Но предложение Макса показалось мне очень заманчивым. Да и кто из мальчишек на моем месте отказался бы учиться боксу у чемпиона?

– Ну что, парень, хочешь заниматься со мной?

Все смотрели на меня и ждали ответа. Мне страшно хотелось крикнуть «да», но я понимал, что отец все еще надеется получить за портрет деньги. Он сверлил меня взглядом: откажись, откажись. А Макс смотрел на меня с веселой улыбкой и явно не подозревал о нашей с отцом молчаливой схватке. Выговорить я так ничего и не решился, но голова моя как бы сама собой кивнула в знак согласия. На мгновение губы моего отца гневно скривились, однако он тут же взял себя в руки.

– Как я вижу, он хочет. А ты что скажешь, Зиг?

Все взоры обратились на моего отца – ему не оставалось ничего, кроме как согласиться.

– Я вижу, что фрау Ондра очень хочет этот портрет, – сказал отец, – и не считаю себя вправе перечить воле прекрасной женщины.

– Отлично, договорились, – сказал Макс и скрепил сделку рукопожатием с моим отцом. – Жду твоего сына в Берлинском боксерском клубе.

Гости вернисажа хлопали отца и Макса по спине, поздравляя с удачной сделкой. Некоторые подходили ко мне и одобрительно трепали за плечо.