15
Это всего лишь начало
Мэнсики позвонил на ночь глядя, чтобы сообщить: работы начнутся в среду, с десяти часов утра.
В среду с утра временами моросило, но не настолько, чтобы помешать работе. Плаща и шапки или капюшона было достаточно, чтобы не раскрывать зонтик. Мэнсики был в непромокаемой шляпе оливкового цвета и выглядел в ней точно англичанин, собравшийся на утиную охоту. Почти неразличимый глазом мелкий дождь окрашивал набиравшие цвет листья деревьев в тусклые тона.
Люди приехали на гору и привезли на грузовике-платформе компактный экскаватор. Очень компактный, способный вращаться и работать даже в узких местах. Работников было четверо: водитель экскаватора, бригадир и два рабочих. На грузовике приехали рабочие и бригадир. Все они были в одинаковой форме: синих водонепроницаемых плащах и брюках, а также измазанных грязью рабочих ботинках на толстой подошве. На головах – прочные пластмассовые каски. Судя по всему, Мэнсики знал бригадира – они вдвоем о чем-то жизнерадостно болтали сбоку от кумирни. Но при видимой близости бригадир держался по отношению к Мэнсики уважительно.
Должно быть, Мэнсики хороший организатор, раз сумел собрать так быстро технику и людей. Я наблюдал за развитием событий наполовину с интересом, наполовину в замешательстве. И почти смирился с мыслью, будто все ускользает из моих рук. В детстве бывало так: играют себе малыши, и вдруг приходят дети постарше, берут игру в свои руки и оставляют младших ни с чем. Почему-то вспомнилось то детское ощущение.
Первым делом, орудуя лопатами, из подходящих камней и досок сделали ровные подмостки под экскаватор, после чего принялись сдвигать с места камни. Окружавшие курган заросли мискантуса в считаные мгновения полегли под гусеницами. Мы, стоя поодаль, наблюдали, как старые камни, один за другим, взмывают вверх, чтобы опуститься в сторонке. В действиях бригады я не заметил ничего необычного. Работа как работа – такую проделывают каждый день в разных уголках мира. Выглядело так, будто работники сносят курганы чуть ли не каждый день. Экскаваторщик временами прерывался и о чем-то громко переговаривался с бригадиром, но я не заметил, чтобы возникли какие-то сложности. Перебрасывались короткими фразами, даже не заглушая двигатель.
Однако я почему-то не мог смотреть на это спокойно. По мере того, как отступали тесаные камни, росло мое беспокойство. Казалось, будто с моих темных тайн, долго скрываемых от постороннего взгляда, мощный механизм острым ребром напористо сдирает завесу – один слой за другим. Мало того, беда была в другом: я сам не знал, что это за темные тайны. Несколько раз мне хотелось прямо-таки взять и любым способом остановить эту работу. Я был уверен, что экскаватор – не лучший выбор для решения этой задачи. Как и говорил мне по телефону Масахико, вся «невидаль» должна остаться зарытой в земле. Меня одолевало желание схватить Мэнсики за руку и крикнуть: «Давайте прекратим эту работу! Верните, пожалуйста, камни на прежнее место!»
Однако я, конечно же, поступить так не мог: решение принято, работа идет. Уже трудятся люди, заплачены немалые деньги. (Сумму я не знал, но, полагаю, Мэнсики-то она была известна.) Теперь отменять что-либо поздно. И этот рабочий процесс уже никак от меня не зависит.
Словно читая мои мысли, Мэнсики подошел ко мне как бы невзначай и слегка похлопал по плечу.
– Не переживайте! – успокоил он. – Все идет по плану и вскоре уладится.
Я молча кивнул.
До полудня переместили бо́льшую часть камней. И если накануне они громоздились как попало, напоминая обрушенный курган, то теперь их сложили поодаль аккуратно пирамидкой – но все же как-то примитивно. А сверху бесшумно и мелко моросило. Однако, даже сместив нагромождение камней, до поверхности земли еще не добрались. Под передвинутыми камнями оказались другие. Они были разложены сравнительно ровно и систематично, образуя каменный пол в форме квадрата. Примерно два на два метра.
– Что же это такое? – сказал бригадир, когда подошел к Мэнсики. – Я-то был уверен, что камни навалены только поверх земли. А это, выходит, не так. Похоже, под этим каменным полом пустое пространство. Я попробовал вставить в щель железный прут, и он ушел довольно глубоко. Хотя насколько там глубоко, пока сказать не могу.
Мы с Мэнсики хоть и с опаской, но решились ступить на новоявленный каменный пол. Его плиты были темны от влаги и местами скользки. Подогнанные одна к другой, спустя века они стерлись на ребрах, и в углах возникли щели, через которые, похоже, и пробивался по ночам звук поющей чаши. Через них же, по идее, циркулировал и воздух. Нагнувшись, я попытался заглянуть внутрь, но там было темно и ничего не видно.
– Кто знает, может, старый колодец заложили каменными плитами? Хотя для колодца уж слишком широкое отверстие, – сказал бригадир.
– Вы сможете поднять и убрать этот каменный пол? – спросил Мэнсики.
Бригадир пожал плечами.
– Не знаю. Такого никто не предвидел. Придется покопаться, но, думаю, справимся. С краном было бы лучше всего, но сюда его не подвезти. Плиты сами по себе, похоже, не тяжелые. К тому же между ними есть щели. Постараемся управиться экскаватором. Сейчас у нас перерыв. Передохнем, а заодно продумаем план и после обеда приступим к работе.
Мы с Мэнсики вернулись в дом и тоже слегка перекусили. Я сделал на кухне простые бутерброды с ветчиной, латуком и маринованными огурчиками, мы перешли на террасу, где и пообедали под шелест дождя.
– Занимаемся пустяками, а между тем портрет ваш так и не закончен, – сказал я.
Мэнсики кивнул.
– Портрет не к спеху. Сперва нужно разобраться с этим странным явлением. А затем вернемся и к портрету.
И что, он всерьез жаждет заполучить свой портрет? Я не мог не задать себе этот вопрос. Причем задумался об этом я уже не впервые: он же не давал мне покоя с самого начала. Мэнсики действительно хочет, чтобы я написал его портрет? Может, ему нужно подступиться ко мне ради какой-то иной цели, потому он и сделал заказ?
Однако в чем может заключаться эта иная цель? Сколько бы я ни думал, подходящая версия в голову не приходила. Или ему требовалось подобраться к тем камням? Не может такого быть… Он же не мог ничего предвидеть с самого начала. Ведь курган обнаружился после того, как я принялся за портрет. Тем не менее, он взялся за это слишком рьяно и уже потратил немалые деньги. Хотя, казалось бы, какое ему дело…
Пока я терзал себя этими мыслями, Мэнсики поинтересовался у меня:
– Вы прочли «Связь поколений»?
– Прочел, – ответил я.
– Ну и как? Странная история, не так ли?
– Очень странная и впрямь, – сказал я.
Мэнсики посмотрел на меня, а затем произнес:
– По правде говоря, меня эта история увлекает издавна. Может, поэтому я так проникся к нынешнему случаю.
Я сделал глоток кофе и промокнул уголки губ бумажной салфеткой. Через лощину, перекликаясь, летели два крупных ворона. Они дождя не замечали. Что им дождь? Ну, сделает их намокшие перья еще темнее – и только.
Я спросил у Мэнсики:
– Я плохо разбираюсь в буддизме и не понимаю тонкости. Когда монах погружается в медитацию, это же не значит, что он по своему желанию укладывается в гроб и там умирает?
– Именно так. Погружаться в медитацию – это изначально «открывать путь к просветлению». Чтобы различать, используют термин ики-нюдзё – «добровольное захоронение». В земле оборудуют каменный грот, выводят для вентиляции на землю бамбуковые трубки. Монах перед такой медитацией какое-то время питается плодами деревьев и ростками, подготавливая тем самым тело, чтобы после смерти оно не разлагалось, правильно мумифицируясь.
– Ростками и плодами?
– Да, желудями, лесными орехами, молодыми побегами растений. Нисколько не едят ни злаки, ни какую другую приготовленную пищу. Ну, то есть еще при жизни предельно очищают организм от жиров и влаги. Иными словами, меняют химический состав организма, чтобы мумия получилась удачно. И, хорошенько очистив тело, уходят под землю. Больше монахи ничего не едят и только читают во мраке сутры под ритмичные удары в маленький гонг. Или заменяют гонг поющей чашей. Через воздуховоды из бамбуковых трубок до людей доносятся звуки. Однако в какой-то миг и они пропадают. Верный знак того, что монах испустил дух. Затем долгое время его тело постепенно превращается в мумию. Как правило, откапывают через три года и три месяца.
– Ради чего они так поступают?
– Чтобы превратиться в добровольную мумию. За пределами жизни и смерти им открывается сатори. А это связано со спасением благости саттвы. Так называемой нирваной. Откопанную добровольную мумию хранят в буддистском храме, люди поклоняются ей, тем самым спасая свои души.
– Но на самом деле напоминает один из вариантов самоубийства.
Мэнсики кивнул.
– Поэтому с наступлением эпохи Мэйдзи самомумификацию запретили законом. А помощников обвиняли в пособничестве к самоубийству. Однако в наши дни обряд не прекратился, и монахи тайно продолжают хоронить себя заживо. Нередко бывает так, что их никто не откапывает, и они так и остаются в земле.
– То есть вы полагаете, тот каменный курган – место тайной самомумификации?
Мэнсики покачал головой.
– Нет, этого мы не поймем, пока не расчистим все камни. Но вероятность есть. Бамбуковую трубку не нашли, но при такой конструкции сквозь щели проникает воздух, и все прекрасно слышно.
– И под камнями кто-то все еще живой, и по ночам продолжает звонить в гонг или колокольчик?
Мэнсики опять покачал головой.
– И впрямь – даже в голове не укладывается.
– Достижение нирваны – это, выходит, не то же самое, что просто взять и умереть?
– Нет, не то же самое. Сам я плохо разбираюсь в догматах буддизма, но насколько я понимаю, нирвана – она за пределами жизни и смерти, поэтому просто считайте, что души переносятся за эти пределы, пусть плоть уже мертва. И тело в этом мире – не более, чем временное прибежище.
– Если монах самомумификацией благополучно достигает нирваны, он также может вернуться в прежнюю плоть?
Мэнсики, ничего не ответив, только посмотрел мне в глаза, затем откусил бутерброд с ветчиной и запил его кофе.
– Вы это о чем?
– Еще дней пять назад этого звука вообще не было слышно. Могу сказать это с полной уверенностью. Иначе бы я сразу обратил на него внимание. Такой звук, даже самый тихий, пропустить мимо ушей невозможно. И он впервые послышался всего несколько дней назад. Иными словами, если под камнями кто-то есть, он не звонит оттуда очень долго.
Мэнсики поставил чашку на блюдце и, разглядывая ее узор, о чем-то задумался. Затем сказал.
– Вам приходилось видеть этих самомумифицированных монахов?
Я покачал головой. Мэнсики сказал:
– А мне приходилось их видеть несколько раз. Молодым я путешествовал по району Тохоку, заезжал в разные храмы. Так вот в некоторых мне показывали эти добровольные мумии. Почему-то их много на севере страны, особенно – в префектуре Ямагата. Выглядят они, прямо сказать, совсем не привлекательно. Возможно, я не настолько набожен, но не испытывал при виде мумий какого-либо благоговения. Все какие-то маленькие, сморщенные. Простите за кощунство, но по цвету кожи и по ощущению больше напоминают вяленую говядину. По сути, плоть – лишь временное пустое пристанище. По крайней мере, добровольные мумии учат нас именно этому. Как бы мы ни лезли из кожи вон, в лучшем случае станем чем-то вроде вяленого мяса.
Он взял в руку начатый бутерброд с ветчиной и разглядывал его, точно какую диковину. Будто видел бутерброд впервые в жизни.
А потом сказал:
– Ну, что, перерыв на обед закончился. Подождем, когда разберут тот каменный пол. Тогда все и прояснится.
В четверть второго мы вернулись в заросли к раскопкам. К тому времени люди покончили с обедом и уже возобновили работу: вставили в щели между плитами железные скобы, и экскаватор пытался приподнять одну, зацепив за продетый сквозь скобы трос. Затем работники опять набрасывали трос, и экскаватор подтягивал плиту дальше. Времени уходило немало, однако плита с каждым разом продвигалась, постепенно смещаясь в сторону.
Мэнсики о чем-то оживленно разговаривал с бригадиром, но вскоре подошел ко мне.
– Плиты оказались не такими толстыми, как мы опасались. Справятся. Осталось недолго, – заверил он. – Но под ними, похоже, решетчатая крышка. Из чего она – пока непонятно, но поддерживала плиты. Теперь предстоит, полностью сдвинув плиты, убрать и эту решетку. Получится или нет, пока не знаю. Интересно, что там под ней. Но повозиться и с ней придется, а мы пока можем вернуться в дом: как закончат, нам сообщат. Ну что, пойдемте? Здесь пока делать нечего.
Мы вернулись в дом. Там, чтобы занять свободное время, можно было бы поработать над портретом, но какая уж тут живопись: нервы мои были на взводе, пока в зарослях шли работы, а из головы не шел каменный пол из древних камней да решетчатая крышка под ним. Все в точности, как и говорил Мэнсики: пока мы не разберемся с этим, вряд ли сможем заниматься портретом.
Мэнсики предложил поставить музыку, пока ждем.
– Конечно, – ответил я. – Можете поставить любую пластинку из тех, что вам по душе. А я пока на кухне что-нибудь приготовлю.
На этот раз он выбрал Моцарта. «Соната для фортепьяно и скрипки». «Танной-Автограф» выглядит просто, однако звучит глубоко и ровно. Прекрасные колонки, чтобы слушать классику и особенно камерную музыку. А как хорошо подходят под ламповый усилитель… Исполнял сонату дуэт: Джордж Селл на фортепьяно и Рафаэль Друян на скрипке. Мэнсики сел на диван и, прикрыв глаза, наслаждался музыкой. Я тоже слушал, но чуть в стороне, готовя томатный соус: у меня скопилось много помидоров, и я хотел сделать из них соус, пока они не испортились.
В большой кастрюле я вскипятил воду, обдал кипятком помидоры и снял с них кожицу. Затем нарезал их, удалил семена, хорошенько размял, после чего неспешно потушил на большой железной сковороде: с оливковым маслом и поджаренным чесноком, и не забывая снимать накипь. Пока был женат, я тоже часто готовил такой вот соус. Хоть требуется время и некоторые усилия, сам процесс достаточно прост. Пока жена была на работе, я включал компакт-диск и сам занимался стряпней. Мне нравилось готовить еду под старый джаз, и часто я слушал Телониуса Монка. «Monk’s Music» – мой любимый альбом у него. В записи приняли участие Коулмен Хокинз и Джон Колтрейн, украсив ее своими прекрасными соло. Однако готовить соус под камерную музыку Моцарта тоже оказалось совсем неплохо.
Вроде бы совсем недавно я готовил как-то после полудня томатный соус, наслаждаясь необычными мелодиями и аккордами Телониуса Монка (после разрыва с женой еще не прошло и полгода), но теперь мне казалось, что это было так давно: похоже на незначительный исторический эпизод, о котором мало кто вспомнит. Вдруг я подумал: чем сейчас занимается жена? Живет с другим мужчиной? Или по-прежнему коротает дни одна в квартире на Хироо? Как бы там ни было, в эту минуту она должна быть в своей конторе. Интересно, насколько отличается ее прежняя жизнь со мной от нынешней без меня? И насколько сильно ей интересны эти различия? Я хоть и старался об этом не думать, но отказаться от мысли не мог. И еще – интересно, считает ли она дни, проведенные вместе со мной, такой же весьма давней историей?
Пластинка закончилась и потому пощелкивала в конце. Я пошел в гостиную и обнаружил, что Мэнсики спит на диване, скрестив руки и слегка накренившись вбок. Я поднял иглу с пластинки и выключил проигрыватель. Размеренные щелчки иглы прекратились, а Мэнсики так и продолжал спать и даже слегка посапывал. Должно быть, сильно устал. Я не стал его будить, а вернулся на кухню, выключил газ под сковородой и выпил стакан воды. Время еще оставалось, и я принялся пассировать лук.
Когда раздался телефонный звонок, Мэнсики уже не спал. Он сходил в ванную, где умыл лицо с мылом и теперь полоскал рот. Звонил бригадир, и я передал трубку Мэнсики. Он коротко ответил, сказал, что тут же придет, и вернул трубку мне.
– Говорят, что управились, – сказал он.
Когда мы вышли на улицу, дождь уже прекратился. Небо по-прежнему было затянуто тучами, однако вокруг хоть и немного, но посветлело. Погода улучшалась. Мы быстро поднялись по ступеням и миновали заросли. За кумирней четверо мужчин, стоя вокруг выкопанной ямы, смотрели внутрь. Двигатель экскаватора был заглушен, никто не работал. В зарослях все на удивление стихло.
Каменный настил полностью сдвинули, и теперь там зияла дыра. Квадратную решетчатую крышку тоже сняли и положили рядом. Деревянная крышка выглядела массивно и внушительно – хоть и ветхая, но не гнилая. Как оказалось, крышка эта накрывала округлый склеп диаметром около двух метров и глубиной метра два с половиной. Хотя стенки склепа выложены камнем, пол, видимо, был только земляным. В пустом, как оказалось, склепе не было ни единой травинки. Ни человека, зовущего на помощь, ни силуэта мумии, напоминающей вяленую говядину. И только одиноко лежал на земле предмет, похожий на колокольчик судзу. Хотя он больше напоминал древний инструмент, который выглядел стопкой крохотных тарелочек. На деревянной ручке длиной сантиметров в пятнадцать. Бригадир освещал этот предмет компактным прожектором.
– Внутри было только это? – спросил Мэнсики у бригадира.
– Да, только это, – ответил бригадир. – Как вы и велели, только сдвинули камень и крышку и оставили, как есть. Больше ничего не трогали.
– Странно, – сказал Мэнсики как бы про себя. – И что, больше совсем ничего, да?
– Подняли крышку и сразу позвонили вам. Вниз не спускались. Как открыли, так все и есть, – ответил бригадир.
– Разумеется, – сухо промолвил Мэнсики.
– Возможно, сначала это был колодец, – сказал бригадир. – Затем его, похоже, засыпали и сделали такой вот склеп. Хотя для колодца диаметр широковат. И окружающие стенки выложены очень уж тщательно. Должно быть, пришлось с ними повозиться. Видать, была какая-то важная цель, раз делали, явно не считаясь со временем.
– Ничего, если я спущусь? – спросил Мэнсики у бригадира.
Тот немного засомневался. Затем, нахмурившись, сказал:
– Давайте я попробую первым? Вдруг что случится. Все будет нормально, тогда можно будет спуститься и вам. Устроит?
– Хорошо, – ответил Мэнсики, – так и поступим.
Работник принес из грузовика складную металлическую лестницу, расправил ее и опустил в яму. Бригадир надел каску и спустился. Оказавшись на дне ямы, он пристально осмотрелся: первым делом взглянул наверх, после чего внимательно изучил, подсвечивая фонариком, каменные стены и пол. Осторожно осмотрел лежавшую на земле погремушку, но трогать ее не стал. Только осмотрел. Затем несколько раз потер подошвой сапога землю и для верности надавил пару раз каблуком. Несколько раз глубоко вдохнул, нюхая воздух. Провел он внизу минут пять или шесть и медленно поднялся обратно.
– Я проверил. Вроде бы все в порядке – воздух нормальный. Насекомых нет. Ноги не вязнут. Можете спускаться, – сказал он.
Для большей свободы движений Мэнсики снял непромокаемую куртку и остался во фланелевой рубашке и брюках чино. Фонарик повесил на шею и начал спуск. Мы молча наблюдали за ним сверху. Бригадир светил прожектором ему под ноги. Оказавшись на дне, Мэнсики некоторое время не шевелился, как бы осваиваясь, но вскоре уже трогал руками каменные стены, нагнувшись, ощупывал землю. Затем поднял предмет, похожий на колокольчик судзу, и пристально рассмотрел его в свете фонаря. Затем несколько раз тихонько потряс. Раздался очевидный звон – тот самый. Вне сомнения. Кто-то звонил в эту погремушку по ночам. Однако этого кого-то здесь уже нет. Осталась лишь брошенная погремушка. Разглядывая вещицу, Мэнсики несколько раз покачал головой, как бы говоря всем своим видом: странно… Затем еще раз внимательно осмотрел стены, точно надеялся обнаружить где-нибудь потайной лаз. Но ничего не обнаружил, поднял голову и посмотрел на нас. Похоже, он не знал, как быть.
Он ступил ногой на лестницу, вытянул руку и передал мне погремушку. Я нагнулся и принял ее у Мэнсики из рук. Ветхая деревянная ручка, казалось, отсырела. Подражая Мэнсики, я тоже попробовал слегка тряхнуть. К моему удивлению, раздался сильный и резкий звон. Я не знал, из чего сделаны тарелочки, только на их металлической поверхности не было ни единой зазубрины. Погремушка была грязноватой, но не ржавой. Я не мог понять, почему. Ведь она пролежала под землей столько лет.
– Что это? – спросил у меня бригадир. На вид я бы дал ему лет сорок пять – коренастый, лицо загорелое и с легкой щетиной.
– Даже не знаю. Похоже на древний колокольчик судзу, – ответил я. – Чем бы ни было, оно очень и очень старое.
– Вы это искали? – спросил он.
Я покачал головой.
– Нет, мы ожидали найти нечто иное.
– Но даже при этом, согласитесь, здесь – странное место, – сказал бригадир. – Как бы это сказать – в этой яме становится не по себе. Поневоле задумаешься, кто и зачем ее вырыл. Понятно, дело прошлое, но затащить на гору и уложить так много камней – работенка не из легких.
Я ничего ему не ответил.
Вскоре Мэнсики выбрался из ямы, отозвал бригадира в сторонку, и они о чем-то долго говорили. Все это время я стоял с погремушкой в руке на краю ямы. Подумал было сам спуститься в каменный склеп, но выбросил эту мысль из головы. Я, конечно, не такой осторожный, как Масахико, но зачем мне лишние усилия. Если что-то выходит само по себе – другое дело. Я положил погремушку перед кумирней и хорошенько вытер руку о штаны.
Подошел Мэнсики и сказал:
– Я распоряжусь, чтобы подробно исследовали этот каменный склеп. На первый взгляд, похоже, там самые обычные камни, однако пусть всё проверят до последнего угла. Глядишь, что и обнаружат. Хотя, полагаю, там ничего нет.
Он посмотрел на погремушку, лежавшую перед кумирней.
– Однако вам не кажется странным, что осталась одна погремушка? Ведь кто-то же сидел там внутри посреди ночи и в нее звонил.
– Кто знает, может, она звенела сама по себе, – предположил я.
Мэнсики улыбнулся.
– Интересная версия, но я так не думаю. Кто-то со дна той ямы подавал знак. Вам. Или нам обоим. Или всему человечеству. И он же затем растворился, как дым. Или выбрался оттуда.
– Выбрался?
– Ускользнул прямо у нас из-под носа.
Я толком не мог понять, что он имел в виду.
– Дух – его не видно простым человеческим глазом, – пояснил Мэнсики.
– Вы что, верите в существование духов?
– А вы нет?
Я не нашел, что ответить.
– Я убежден – нет надобности истово верить в духов. Но если переиначить эту фразу, выходит, что я так же убежден, что нет надобности и не верить в них. Отчасти запутанно, но вы, надеюсь, поняли, что я хотел этим сказать?
– Смутно, – ответил я.
Мэнсики взял лежавшую перед кумирней погремушку и несколько раз потряс ею.
– Вот так же, вероятно, звонил в нее, повторяя нескончаемые сутры, монах, пока не испустил дух в том подземелье. Одиноко, в кромешной темноте, на дне замурованного склепа, погребенный под тяжелой крышкой. К тому же наверняка – и тайно. Что это был за монах, неизвестно. Почтенный аскет или простой фанатик. Кто-то затем навалил сверху курган из камней. Что было дальше, остается только гадать, но почему-то люди совершенно забыли о монахе, добровольно превратившемся в мумию. И вот случилось мощное землетрясение, курган просел, став грудой обычных камней. Отдельные районы в окрестностях Одавары изрядно пострадали от Великого землетрясения Канто – возможно, тогда это и произошло. И все забылось.
– Если все так и было, то куда подевался монах? Точнее, его мумия?
Мэнсики пожал плечами.
– Не знаю. Может, со временем кто-то его откопал и похитил?
– Что, разгреб всю эту груду камней, а затем уложил их на прежнее место? – возразил я. – И кто тогда звонил в погремушку вчера посреди ночи?
Мэнсики опять лишь покачал головой. Затем слегка улыбнулся.
– Выходит, мы пригнали сюда всю эту технику, разгребли гору камней, сдвинули тяжелую крышку и в результате выяснили наверняка, что не знаем ничего. И всех трофеев – лишь эта древняя погремушка?
Как бы тщательно ни изучали мы этот каменный склеп – поняли, что ничего особенного в нем нет. Просто округлый колодец два восемьдесят в глубину и метр восемьдесят в диаметре (работники сделали замер для отчета), окруженный старинной каменной кладкой. Экскаватор загнали в грузовик, работники собрали инструмент и оборудование. Остались только открытая яма и металлическая лестница. Лестницу любезно оставил бригадир. Чтобы никто случайно не упал в эту яму, ее застелили толстыми досками. А чтобы те не снесло сильным ветром, сверху положили несколько тяжелых камней. Прежняя решетчатая крышка из дерева оказалась неподъемной, так что ее оставили лежать на земле, лишь накрыв полиэтиленовым тентом.
Напоследок Мэнсики наказал бригадиру помалкивать об этой работе. Он объяснил, что место они разрыли археологически значимое, и до публикации научной работы к нему лучше не привлекать внимание посторонних.
– Вас понял. Все, что здесь было, останется между нами. Своим тоже накажу, чтобы держали язык за зубами, – заверил бригадир.
Не стало машин и людей, все вокруг наполнилось привычной тишиной, и только перекопанный клочок земли болезненно зиял, напоминая не зарубцевавшуюся после сложной операции рану. Еще вчера густые заросли мискантуса теперь были беспощадно вытоптаны, и на темной влажной земле – стежки от гусениц «катерпиллера». Дождь прекратился, однако небо все еще скрывалось за сплошным слоем серых туч.
Глядя на свежую гору камней по соседству, я не мог отделаться от мысли: Не стоило нам все это делать. Лучше бы все оставалось как есть. Но с другой стороны, вне сомнения, мы должны были это сделать. Ведь я не мог ночь за ночью терпеть тот непонятный звук. Хотя, если б я не встретил Мэнсики, вряд ли когда-либо смог раскопать этот склеп в одиночку. Все это стало возможным благодаря тому, что Мэнсики нанял рабочих и взял на себя расходы (понятия не имею, сколько).
Однако действительно ли все произошло случайно: и наше с Мэнсики знакомство, и, в результате, такая важная находка? Неужели простое стечение обстоятельств? Слишком уж складная история? Кто знает, может, либретто было заготовлено заранее. Терзаемый сомнениями, я вернулся в дом вместе с Мэнсики. Тот держал откопанную погремушку, которую не выпускал из рук, пока мы шли. Будто пытался прочесть какое-то послание на ощупь.
Едва мы вернулись в дом, Мэнсики поинтересовался:
– Куда положим эту погремушку?
И правда, куда? Я не мог себе даже представить и потому решил пока что отнести ее в мастерскую. Мне не хотелось держать в доме эту неведомую вещицу – но и выставить ее на улицу я тоже не мог. Может статься, мне в руки попал одухотворенный буддистский предмет. Обращаться с ним как попало не подобает. Потому я и решил занести его в мастерскую – отдельную часть дома – так сказать, на нейтральную территорию. Освободил место на полке и положил туда – рядом с кружкой, наполненной кистями, погремушка выглядела неким особым инструментом для рисования.
– Странный выдался день, – произнес Мэнсики.
– Извините, что отнял его у вас, – ответил я.
– Не стоит, о чем вы? Мне было очень интересно, – сказал тот. – К тому же, возможно, это еще не конец.
Выражение лица у Мэнсики было странным, будто он всматривается в даль.
– В смысле – случится что-то еще? – спросил я.
Мэнсики ответил, подбирая слова:
– Толком объяснить не могу, однако сдается мне, это всего лишь начало.
– Всего лишь начало?
Мэнсики слегка развел руками.
– Конечно, я не уверен. Как знает, может, история так и закончится фразой: «Ах, как все-таки странно прошел этот день». Возможно, было б лучше, чтобы все закончилось именно так. Но если задуматься, еще ничего не решилось. Сколько вопросов требуют ответа? Причем неразрешенных очень важных вопросов. Поэтому меня не оставляет предчувствие: случится что-то еще.
– …связанное с тем каменным склепом?
Мэнсики некоторое время смотрел в окно, а затем произнес:
– К чему это приведет, мне тоже неведомо. Это просто мое предчувствие.
Однако, разумеется, все вышло именно так, как он предчувствовал (или предсказал). Как он и говорил, день этот был всего лишь началом.
