Кирстен завтракала на террасе рядом с Капитолием, наплевав на холод (слава богу, хоть дождя нет!). Она успела заказать кофе с молоком, круассаны, апельсиновый сок – и тут увидела Серваса. С ним явно что-то случилось.

Он почти не спал.

И выглядел ужасно – как в плохие дни, хотя нечасто улыбался с момента их первой встречи в кабинете директора уголовной полиции.

Сейчас майора что-то мучило.

Он сел напротив, и ей стало ясно, что дела совсем плохи: Сервас выбит из колеи, растерян, издерган. Похож на ребенка, потерявшего в толпе родителей.

– Что происходит?

Ему срочно требовалась большая чашка кофе, и Кирстен подозвала официанта. Мартен посмотрел сквозь нее, не видя, как будто она вдруг стала прозрачной, и безжизненным голосом не только описал события прошедшей ночи, но и рассказал о том, что случилось до ее приезда в Тулузу.

– Почему ты не взял меня с собой? – спросила она.

– Потому что это никак не связано с причиной твоей командировки во Францию.

– Ты рассказал Стелену?

– Не успел.

– Угу. Но собираешься?

– Да.

Гарсон принес заказ, Мартен поднес чашку губам, и Кирстен увидела, как сильно у него дрожит рука.

– Значит, ты долго был в коме? Потому и показался мне сначала немного… странным?

– Наверное.

– Нехорошая история.

– Согласен. – Сервас улыбнулся.

– Мартен…

– Да?

– Ты должен мне доверять как напарнице. Я тебе не сыщица, пришедшая с холода  и ни бельмеса не понимающая на твоем родном языке! Понятно?

На этот раз он улыбнулся совершенно искренне, но она смотрела сурово, пряча за холодностью возникшую симпатию.

– Чтоб ты провалился, Мартен! Ну как можно было отправиться туда среди ночи одному, никого не предупредив?!

Стелен готов был разорвать подчиненного на куски. Жилка на виске вздулась и пульсировала, лицо стало арбузно-красным.

– У меня не было выбора, – начал оправдываться Сервас. – Он пригрозил «заняться Марго».

Жансан выразился иначе, но это не имело значения.

– Был! Был у тебя выбор! – рявкнул дивизионный комиссар. – Ты обязан был сообщить нам, мы могли послать кого-то вместо тебя!

– Я должен был выслушать его сам.

– Да неужели? Если не ошибаюсь, он сбежал и ты ни черта не узнал?

Сервас промолчал.

– Проблема в том, что, если бульдоги из СБ узнают о твоих, с позволения сказать, подвигах, мы оба окажемся в дерьме, – продолжил комиссар.

«Началось», – уныло подумал Сервас.

– Откуда они узнают? Кто их просветит? Жансан? – с преувеличенным возмущением спросил он. – Вряд ли гаденыш захочет исповедаться.

Стелен бросил взгляд на норвежку – присутствие постороннего человека мешало ему дать себе волю.

– Выбора нет, Мартен: ты подашь рапорт, а Флориан Жансан будет выслушан – пусть изложит свою версию случившегося. Что он скажет, как думаешь?

– Понятия не имею.

– Не нравится мне все это, ох как не нравится…

– Мне тоже.

– Полагаешь, он блефовал, ну… насчет дочери?

– Не знаю. Он зол на меня, как сто мстительных крокодилов. Считает: если б не я, не было бы удара током и его нынешнего уродства.

– Хочешь, чтобы я спрятал твою дочь?

Сервас подумал о Гиртмане и засомневался.

– Да, – сказал он наконец. – Не только из-за Жансана. Если швейцарец близко, не хочу, чтобы Марго постигла участь Марианны Бохановски. Пора убедить девочку вернуться в Квебек. Там она будет в безопасности.

В Вене Бернхард Цехетмайер смотрел в окно на дворцовый парк музея Бельведер, омываемый дождем. Сады полого спускались к улице Реннвег, радуя глаз подстриженными живыми изгородями, фонтанами и скульптурами. С большой террасы со светской любезностью улыбались людям разнолицые загадочные сфинксы – демонические двухметровые химеры, крылатые полудевы-полульвицы, безразличные к непогоде.

Он любил этот город, вечную Вену, едва изменившуюся со времен Каналетто , равнодушную к моде, декадансу, огрублению и уродству, правящему современным миром. И все-таки дирижеру казалось, что появилась надежда: повсюду в Европе ширилось движение, которое рано или поздно возродит былые ценности. Движение это необоримо. Здесь, в Австрии, реакционный кандидат провалил свою предвыборную кампанию, по-идиотски длинную, по меркам нормального человека – 365 дней! – но наступит час, и силы реакции скажут свое слово повсюду в Старом Свете. Цехетмайеру этот человек нравился не больше кретина, представляющего экологов, но победы «темных сил» он ждал с нетерпением.

Дирижер обернулся.

Толпа людей отряхивала воду с анораков на музейные полы. Посетители явились сюда ради жалких произведений Климта, они поклоняются вульгарному дизайнеру интерьеров. Глупцы! А он ведь тоже Густав… Но карлик по сравнению с другим, с гением… «Поцелую» Климта музыкант предпочитал «Смерть и Деву» Эгона Шиле. Этот хоть не припудривал картины золотыми конфетти и прочими ухищрениями, недостойными даже афиши кабаре. Его лицо было грубым, резким, высокомерным. Последними творениями Шиле стали зарисовки его жены Эдит – умирающей, на шестом месяце беременности. Она лежала на смертном одре, он писал, а потом скончался от испанки – через три дня после нее. Сколько же мужества требовалось бедняге! А символом Вены стал Климт, что говорит о том, как низко пал этот город…

Цехетмайер заметил пробирающегося через толпу Визера.

Дирижера начали утомлять встречи в общественных местах – коротышка маскировался, как киношпион! Кому интересны их разговоры? Впрочем, полученные накануне новости рассеяли дурное настроение.

– Привет, – поздоровался Визер. – Есть что-то интересное?

Тон миллиардера выдавал недовольство. Цехетмайер с трудом сдержал раздражение. «Что он себе возомнил?! Думает, у меня много свободного времени? Что я так забавляюсь? Что назначил встречу, чтобы расспросить, как поживает его четвертая невеста, которая задумала пощипать богача?»

– Нашли след Гюстава… – сказал он.

Визер вздрогнул.

– Ребенка?

Музыкант пожал плечами. Нет, Густава Климта, идиот.

– Он жил на юго-западе Франции, в маленьком городке в горах. И до прошлого лета даже ходил там в школу.

– Откуда известно, что это он?

– Никаких сомнений: директриса опознала его по фотографии, а фамилия у него такая же, как у полицейского, одержимого Гиртманом.

– Что… Как? Я не понимаю.

«Неудивительно», – подумал Император.

– Важно, что мы подбираемся все ближе, – ответил он, пытаясь держать себя в руках. – У нас появился уникальный шанс. Очень вероятно, что Гиртман навестит ребенка, как только представится возможность. Выйдем на след мальчика – рано или поздно узнаем, где появится швейцарец. На сей раз мы не имеем права на ошибку, не можем профукать этот подарок Судьбы.