Сервас изучал «440-ю», когда в его кабинет вошла Кирстен. «Четыреста сороковой» называлась единая электронная база учета криминальных событий всех категорий, лиц, их совершивших, и движения уголовных дел, информация в которую стекалась со всей Франции: из полицейских участков, пожарных станций и прочее-прочее-прочее.

Большинство сотрудников уголовной полиции начинали день с просмотра сводок преступлений – исчезновений несовершеннолетних, убийств, поджогов – и запросов на розыск. Сервас понятия не имел, кто так окрестил базу (которая раньше была рукописным журналом регистрации), но название шло от 440 Герц – эталонной частоты ноты «ля» первой октавы – основы концертной настройки оркестра. (Кстати, ему было известно другое: большинство современных оркестров, особенно в Америке, настраиваются на 442 Герц.)

Полицейские «коллективы» шли по стопам музыкальных…

Майор не надеялся обнаружить след швейцарца – просто сработал динамический стереотип: утро начинается с «440-й». Ему никак не удавалось избавиться от тревоги, которую поселил в нем сон; казалось, что прошлое вот-вот всплывет на поверхность, а это грозило катастрофой. Узнав, что вырезанное сердце не принадлежало Марианне, майор много месяцев пытался выйти на след Гиртмана и найти любимую женщину. Он разослал сотни электронных писем десяткам европейских коллег, старательно улучшал свой английский, сделал немереное количество телефонных звонков, не спал по ночам, читая рапорты, рылся в файлах национальных и зарубежных картотек, ловил на сайтах информацию, которая могла бы навести его на убийцу. Тщетно. Результат остался нулевым.

Сервас даже связался с Ирен Циглер, которая в прошлом помогала ему охотиться на Гиртмана. Она ничем его не порадовала, хотя проявила чудеса изобретательности, чтобы отыскать хоть крупицу полезных сведений. Ирен рассказала, что создала перекрестные ссылки на дела исчезнувших по всей Европе молодых женщин и концертные залы, где исполнялась музыка Малера. Пустой номер… Юлиан Гиртман испарился с поверхности планеты. Вместе с Марианной.

И Сервас в конце концов решил, что она мертва. Не исключено, что погиб и швейцарец – в пожаре или автокатастрофе, какая разница? Он пообещал себе, что сотрет их из памяти, прогонит все мысли и надежды, – и худо-бедно преуспел. Время, как обычно, сделало свое дело. Два года, три, четыре, пять… Марианна и Гиртман растворились в тумане, отодвинулись очень далеко – туда, где память стала зыбким пейзажем на заднем плане. Тень, след улыбки, го́лоса, жеста – не более того.

И вот все, что было с таким трудом погребено под спудом, воскресло. Черное сердце из прошлого вернулось, чтобы биться в настоящем, отравляя каждую его мысль.

– Добрый день, – по-французски поздоровалась Кирстен.

– Привет.

– Хорошо спал?

– Не очень.

– Что делаешь?

– Ничего. Роюсь в базе.

– Что за база?

Сервас объяснил, и Кирстен сказала, что у них, в Норвегии, есть нечто подобное. Майор просмотрел отчет по сделанному запросу и, щелкнув мышкой, закрыл «440-ю».

– В Тулузе сто шестнадцать детских садов, – сообщил он норвежке, – и примерно столько же начальных школ. Я подсчитал.

Кирстен удивленно вздернула брови.

– Полагаешь, он уже ходит в школу?

– Понятия не имею.

– Собираешься показать фотографию в каждой?

– Две школы в час, плюс время, чтобы добраться от одной до другой, плюс разговор с компетентным сотрудником, плюс демонстрация снимка всему персоналу… Это займет недели. И понадобится ордер.

– Что понадобится?

Сервас бросил на нее короткий взгляд, достал телефон и набрал номер.

– Роксана? Можешь зайти? Жду. Мы не имеем права действовать без разрешения, – пояснил он Кирстен. – Речь идет о ребенке, преступления не было, так что дело, скорее всего, находится в юрисдикции бригады по делам несовершеннолетних из Общественной безопасности.

«Интересно, у них в Норвегии все так же сложно?» – рассеянно подумал он, но поинтересоваться не успел – появилась Роксана Варен, прелестная маленькая женщина с темной челкой и пухлыми щечками, в джинсовой рубашке и серых джинсах-скинни. «Похожа на Жюльет Бинош», – решила Кирстен.

– Привет! – Роксана чмокнула Серваса, застенчиво протянула руку иностранной коллеге.

«Наверное, с детьми ей легче, чем со взрослыми…»

Роксана положила снимок Гюстава на последний свободный стул и сказала:

– Я запустила поиск по базе данных академии , но проблема в их своевременном обновлении. А в Ученической базе, к сожалению, нет фотоархива, придется искать по фамилии, что непросто, сами понимаете, – сказала она, не скрывая пессимизма.

– Что такое Ученическая база? – спросил Сервас.

– Компьютерная программа, позволяющая отслеживать перемещение учеников первой ступени – с детского сада (с трех лет) до пятого класса начальной школы, последнего перед коллежем (до десяти лет).

– Включены все школы? Государственные и частные?

– Да.

– Как это работает?

– Данные накапливаются и хранятся в академической базе данных, а пополняются каждым директором и всеми мэриями; они отвечают за выбор школы и запись учеников. База включает гражданский статус ребенка (фамилия, имя, дата и место рождения, адрес), данные тех взрослых, на попечении которых он находится, а еще его школьный курс (название школы, уровень, цикл, достигнутые результаты и образовательные группы) и национальный идентификатор учащихся.

– ???

– У каждого французского ребенка есть национальный идентификационный номер. Благодаря базе на все вопросы касательно школьного образования отвечают академии. Раньше некоторые сады и школы получали по десять запросов в неделю. Теперь найти ученика можно гораздо быстрее и легче, например, если запрос подает разведенный родитель с правом опеки. Сразу после запуска базы некоторые профсоюзы и родители подняли крик, подключилась пресса, и правительство поторопилось убрать такие графы, как национальность, абсентеизм , дата прибытия во Францию, культура страны происхождения, профессия родителей… Оппоненты заявляли, что приложение служит исключительно политическим целям, интересам спецслужб и полиции и призвано отслеживать миграционные потоки. В 2010 году Парижский суд оставил без удовлетворения две тысячи жалоб, поданных родителями учеников.

– И у тебя есть доступ?

Лицо Роксаны осветилось лукавой улыбкой.

– Нет. Ни одна внешняя структура, не входящая в систему национального образования, не имеет доступа. Только мэрии, ведущие запись учеников, но и они не видят некоторых данных, например, нуждается ли ребенок в психологической поддержке. Проблема в том, что фамилии и имена видимы на уровне академий, но исчезают уже на уровне ректората. Пресловутая защита конфиденциальности…

Затем Роксана повернулась к Кирстен и повторила по-английски все, что рассказала Сервасу.

Норвежка хмурилась, когда не понимала, качала головой, переспрашивала, но в итоге они справились.

– Вторая проблема заключается в том, что данные хранятся до окончания ребенком классов первой ступени. Если он покидает систему, все стирается…

Последовал старательный перевод Роксаны, Кирстен кивала.

– Я, разумеется, сделала классический запрос на поиск с фотографией, которую – будем надеяться! – передадут в учебные заведения, как только Ученическая база выдаст отрицательный ответ. Другое дело, сколько времени это займет… – Роксана встала. – Ты правда веришь, что этот ребенок здесь, Мартен?

В ее голосе прозвучали скептические нотки – так же реагировали коллеги на оперативке. Сервас, не ответив, взял фотографию и положил на видное место у себя на столе. У него был отсутствующий вид человека, погруженного в собственные мысли и не замечающего окружающих. Роксана улыбнулась Кирстен и вышла, пожав плечами: ее внимания требовали более срочные дела. Норвежка ответила улыбкой и переключила внимание на смотревшего в окно майора.

– Не хочешь пройтись? – спросил он, не оборачиваясь.

Она не сводила глаз с его спины.

– Читала «Украденное письмо» Эдгара По?

Сервас повторил название по-английски: The Purloined Letter, – нашел накануне в Интернете.

– Объясни, – попросила Кирстен.

– Nil sapientae odiosius acumine nimio – «Для мудрости нет ничего ненавистнее мудрствования». Эта фраза Сенеки служит эпиграфом к рассказу. Мораль «Украденного письма» проста: часто бывает так, что мы не видим находящегося у нас под носом.

– Значит, ты действительно веришь, что Гюстав может быть где-то поблизости?

– Полицейские в рассказе По не могут найти письмо в квартире, думая, что его хорошо спрятали, – продолжил майор, проигнорировав вопрос. – Дюпен, предшественник Шерлока и всех сыщиков с аналитическими способностями выше среднего уровня, понимает: лучший способ – оставить письмо на виду, положив его в конверт с другим штемпелем, с адресом, написанным другим почерком.

– А ты забавный! – сказала по-английски Кирстен. – Но я ничего не понимаю…

– Перенеси письменный стол из новеллы классика в Сен-Мартен-де-Комменж, туда, где все началось. Ты сама сказала: Гиртман побывал в Тулузе и окрестностях много раз. Зачем?

– Из-за тебя. Ты – его наваждение.

– А что, если есть другая причина? Более важная, чем одержимость рядовым легавым. Например, сын…

Кирстен молча ждала продолжения.

– Замаскированный, но находящийся на виду, как письмо Эдгара По. Ребенку поменяли фамилию. Он ходит в школу. В отсутствие Гиртмана, то есть бо́льшую часть времени, им занимается другой человек. Или другие люди.

– И никто ничего не заметил?

– А что замечать? Мальчик как мальчик, один из многих. Учится в школе…

– Вот именно – в школе! Неужели никто из учителей не поинтересовался бы, что это за ребенок?

– Думаю, его каждый день отводят в школу, а Министерство образования не способно поставить на учет даже выявленных педофилов, где уж им разбираться в тонкостях… Не исключено, что люди, с которыми живет Гюстав, представляются его родителями.

– Ты сказал: Сен-Мартен?

– Сен-Мартен.

– Почему именно там?

– Потому что Гиртман провел там много лет…

– В психушке.

– Да. Но у него были сообщники на воле – такие, как Лиза Ферней.

– Старшая медсестра Института Варнье? Она там работала, а не жила.

Мартен задумался. Почему он всегда считал, что у Гиртмана есть другие сообщники-помощники? Откуда взялась мысль, что они тогда выявили не всех статистов и второстепенных действующих лиц?

Мартен понимал, что его рассуждения лишены какой бы то ни было логики. Нет, логика есть, но искаженная, кривобокая. Он, как параноик, видит знаки и совпадения там, где их нет, но мысленно все время возвращается к Сен-Мартену – как намагниченная стрелка компаса всегда указывает на север.

– Это в Сен-Мартене ты едва не погиб? – спросила Кирстен.

Сервас кивнул.

– Я всегда считал, что у него были еще помощники. Гиртман сбежал ночью, пешком, через горы, снегопад… В одиночку он не справился бы.

– И эти сообщники сейчас воспитывают Гюстава?

Кирстен не скрыла от майора, что не очень верит в подобное.

– А кто же еще?

– Ты сам-то понимаешь, насколько безосновательна твоя гипотеза?

– Конечно, понимаю.

Они съехали с шоссе на уровне Монтрежо, оставив позади монотонность равнины, и углубились в горы, сначала круглые, как груди, и поросшие заснеженными лесами. Пейзаж состоял из белизны и чистоты. Дорога то простреливала лес, то вилась по замерзшим долинам, касалась деревень, погрузившихся в зимнюю спячку, бежала параллельно реке. Вершины приближались и становились выше, но воистину непреодолимая преграда угадывалась в глубине: зубчатый суровый профиль высочайших пиков Пиренеев.

На круглой площадке они свернули с четырехполосного автобана, перебрались на другой берег реки, повернули налево и доехали до следующего знака «Стоп». Горы стали еще ближе. Дорога нависала над стремительным водным потоком, оправленным в высокие каменные стенки. Они заметили небольшую плотину и черный зев гидроэлектростанции на другом берегу, миновали туннель в форме шпильки для волос, а вынырнув на другом конце, увидели внизу, на каменном парапете, табличку: «Сен-Мартен-де-Комменж, 20 863 жителя». Дорога пошла под уклон, и они въехали в город.

Сугробы на улицах не впечатлили Кирстен: она выросла в Несне, на северо-западе, в самом центре Норвегии. На тротуарах было много народу: лыжники спускались в кабинах фуникулера со станций зимних видов спорта, расположенных на вершине горы, курортники покидали водолечебницы, чтобы поесть в кафе и ресторанах в центре города, родители гуляли с детьми – «пешими» и в колясках. Сервас спрашивал себя, могли ли Гиртман и Гюстав вот так же наслаждаться прогулкой, и не находил ответа. Лицо швейцарца было на первых полосах всех, не только местных, но и центральных газет, а такое лицо не забудешь, увидев один раз. Возможно, Гиртман изменил внешность, сделал пластическую операцию? Говорят, хирурги творят чудеса… Хотя новый имидж некоторых актрис заставляет в этом усомниться.

Они припарковались у мэрии и вышли из машины. По лесистому склону горы с шумом и шипением, серебряной стрелой летел водопад. По спине Серваса пробежала дрожь: как это похоже на Гиртмана – вернуться туда, где его знают, смешаться с толпой и прохаживаться «невидимкой»…

Одетая в сосновую шубу гора взирала на крыши домов и людей с тем же великолепным безразличием, с каким зимой 2008/2009-го наблюдала за преступной эпопеей.

– Что мы здесь делаем? – неожиданно спросил Сервас.

– О чем ты?

– Раз мы тут вместе, значит он этого хотел. Почему? Зачем он нас свел?

Кирстен оглянулась, пожала плечами и вошла в здание.

Мэр – молодой высокий плотный мужчина, с заросшим лицом и мешками под бледными водянистыми глазами – явно недосыпал, вел нездоровый образ жизни или… имел не лучшую наследственность. Его борода была удивительного цвета: между каштановым и рыжим с белыми прочерками посередине.

– Сервас… Эта фамилия что-то мне говорит, – произнес он зычным голосом и сгреб руку сыщика своей влажно-прохладной пятерней. (Обручального кольца на пальце не было.) Кирстен он одарил любезнейшей из улыбок.

– Секретарша сказала, вы ищете ребенка? – спросил мэр, ведя посетителей в свой впечатляющий размерами кабинет. Свет и свежий воздух проникали сюда через большие, от пола, окна и балконы с видом на самые грандиозные вершины. Да, в работе мэра Сен-Мартена есть привлекательные стороны…

Они сели за стол, и Сервас показал фотографию Гюстава.

– Его могли записать в школу здесь.

– Что заставляет вас так думать?

– Простите, не могу сказать – тайна следствия.

Мэр пожал плечами, кивнул и пробежал пальцами по клавиатуре.

– Если мальчика не увезли в другое место, он должен быть в Ученической базе. Взгляните.

Мартен и Кирстен обогнули стол и встали у кресла мэра. Тот вынул из ящика электронный ключ  и прочел им небольшую лекцию о пресловутой базе.

– Она защищена, как вы понимаете.

На экране компьютера появились слова идентификатор и пароль.

– Я должен ввести свой идентификатор. Потом – пароль, состоящий из моего персонального четырехзначного кода и шестизначного номера, содержащегося на этом ключе безопасности. Адрес подключения свой для каждой академии.

Сервас увидел стартовую страницу. Наверху – оранжево-сине-зеленая рабочая зона. На оранжевом написано Школа, на синем – Ученики, на зеленом – Оперативное управление.

– Модуль мэрии содержит только данные о записи в детские дошкольные и школьные учреждения. Как зовут мальчика?

– У нас есть только имя.

Мэр крутанулся в кресле, озадаченно посмотрел на посетителей.

– Серьезно? Только имя?.. Впервые с таким сталкиваюсь. Видите звездочку? «Заполнение графы Фамилия обязательно».

След завел их в тупик, едва поманив. Придется задействовать Роксану.

– Его зовут Гюстав. У вас наверняка хранятся архивы классов за последние годы: в Сен-Мартене не так много школ.

Мэр задумался.

– У вас есть ордер? – неожиданно спросил он.

Сервас достал бумагу из кармана.

– Хм… Имя Гюстав не так часто встречается в последнее время. Я постараюсь вам помочь.

Сервас понимал, как мало шансов, что мальчик записан под настоящим именем. А впрочем, почему нет? Кто проведет параллель между ребенком и швейцарским убийцей? Кто поверит, что он отдал сына в школу в Сен-Мартене? Есть ли тайник надежнее?

Майор бросил взгляд на площадь. С гор спустились облака, и все вокруг стало серо-зеленым, единственный луч света цеплялся за крышу музыкального киоска.

– Давайте посмотрим, что получится. Понадобится несколько часов.

– Мы останемся.

Внизу стоял высокий человек в темном – черном? – зимнем пальто. Он смотрел на окна мэрии; Сервасу даже показалось, что мужчина следит за ним.

– Try Gustav Servaz , – раздался у него за спиной голос Кирстен.

Он вздрогнул. Резко обернулся. Мэр удивленно воззрился на норвежку, перевел взгляд на Мартена.

– Я правильно понял? – спросил он.

– Yes. Gustav without “e” .

– Как вы пишете «Сервас»? How do you write this?

Кирстен произнесла по буквам.

– Это ведь ваша фамилия? – спросил вконец запутавшийся чиновник.

Сервас чувствовал себя аналогично, в ушах у него стоял гул, но он кивнул и сказал:

– Делайте, что она говорит.

Сердце пустилось в галоп. Стало трудно дышать. Он снова посмотрел в окно и уверился, что незнакомец следит за ним, стоя в центре одной из аллей сквера. Взрослые и дети обтекали его с двух сторон, как крупный валун.

– Начали, – предупредил мэр.

Пауза продлилась тридцать секунд.

– Сервас Гюстав. Есть! – с триумфом в голосе воскликнул он.