«Шоколадный загар, легкий ветерок, мы наконец одни в наш медовый месяц: о как мы счастливы…» Приглушенная сурдиной труба зазвучала в романтической каденции. Пианист улыбнулся нам с Шерли, когда мы проплыли в танце мимо него. Пел он тихо и проникновенно. Электрический свет опять померк. На столиках горело множество свечей, и множество пар кружилось на танцплощадке.

– Что она тебе рассказала?

– Что ты с ней так нежна, так внимательна, так ласкова…

– Я делаю над собой усилия. Нечеловеческие усилия. Ведь я тебе обещала.

– Ты должна делать эти усилия. И должна сдержать обещание. Иначе я не смогу работать спокойно.

Тут мы с Шерли приблизились к нашему столику, за которым теперь сидела Джоан. Ее драгоценности сверкали и искрились в свете свечей. Она взяла со стола бокал и, глядя на нас, поднесла его к губам. Мы помахали ей рукой. Она улыбнулась. Мы тоже. Джоан вынула из золотой сумочки шелковый платочек.

– Отвернись, – сказала Шерли дрожащим от сдерживаемых слез голосом. – Быстро повернись к ней спиной. И меня поверни. Не то разрыдаюсь.

Я повернул Шерли. Теперь только мне было видно, что Джоан осторожно приложила платочек к глазам, стараясь не размазать тушь на ресницах.

– «Я дарю тебе и ты даришь мне верную любовь, верную любовь…» – пел пианист.

– Мне ее так жаль. Так нестерпимо жаль.

– Мне тоже.

– Может, нам все-таки…

– Нет, – громко ответил я.

– Что «нет»? Ты же не знаешь, что я хотела сказать.

– Знаю. Не надо об этом. Я тебя люблю. Только тебя. И хочу жить с тобой, только с тобой я смогу жить.

– Я тоже. Я тоже. Но…

– У нас нет пути назад. И я не хочу назад. А ты? Она взглянула на столик в нише. Ее губы дрогнули.

– А ты?

– Ты же знаешь.

Я крепче прижал ее к себе.

– Не надо. Прошу тебя, не делай этого. Я теряю голову, когда ты прижимаешь меня к себе.

– Завтра ты поедешь вместе со мной на студию. И когда начнешь там работать, мы сможем часто видеться наедине.

– Когда? Когда? Когда мы сможем побыть наедине? «…И так всегда и вечно будет верная любовь, верная любовь…»

Мы опять плыли в танце мимо оркестра, и я чувствовал запах духов Шерли, запах ее кожи.

– Не все же время я нахожусь на съемочной площадке. И ты не все время сидишь в монтажной. Только надо вести себя осмотрительно.

– Пожалуйста, прекрати. Не надо об этом говорить. И думать…

– Мы приближаемся к столику. Улыбнись.

– Не могу.

– Постарайся.

Мы медленно вращались по кругу, проплывая мимо Джоан. Джоан улыбнулась нам. Я ответил ей улыбкой. Шерли тоже. Она даже помахала ей рукой, на которой сверкало кольцо с бриллиантом, подаренное накануне.

– Только и всего, – заметил я. – Разве было так уж трудно?

– Иногда я тебя ненавижу.

– Ясное дело.

– Нет, я всерьез. Иногда я думаю о тебе очень плохо.

– Эти мысли – чистая правда.

– Ты не можешь говорить в ином тоне?

– В каком?

– Сам знаешь. Скажи наконец что-то хорошее, радостное.

– Завтра утром тебя обследует врач. После этого можно будет немедленно все сделать, – сказал я.

На миг мне показалось, что она ударит меня по щеке, но потом она обвила руками мои плечи и так прижалась ко мне всем телом, что меня обдало жаром и все вокруг поплыло перед глазами.

– Наконец-то, Господи Боже, наконец-то. Когда это будет позади, мои нервы понемногу придут в норму. Когда это будет позади, у меня появится больше выдержки!

«…И у тебя, и у меня есть ангел-хранитель…»

– А у нас, наверное, тоже есть свой ангел-хранитель, правда, Питер? Несмотря ни на что!

– А иначе разве я бы нашел кольцо? И врача? Разве получил бы роль в кино? – ответил я вопросом на ее вопрос, а в голове у меня вертелось: «Судьба поистине мздоимец: какой, какой ее любимец свой век не бедственно кончал?..»

Шерли вдруг сказала:

– Это ужасно.

– Что?

– Да, ужасно.

– Что? Что «ужасно»?

– Что я радуюсь. Радуюсь тому, что произойдет убийство.

– Перестань говорить глупости.

– Но это ведь и в самом деле убийство!

– Нет, это везенье. Тебе повезло. И поэтому ты радуешься. Вот и все.

Для радости у каждого были свои причины: Джоан радовалась тому, что между нами воцарился мир и понимание; Наташа – тому, что ее малыш мог рычать наподобие волка; Шауберг – тому, что вскоре получит достаточно денег, чтобы уехать на чужбину и там сгинуть; офицеры в блестящих мундирах, барменши, девицы в заведении мадам Мизере у них у всех были свои причины радоваться, равно как и у меня самого, как и у того раввина, как и у…

Нет, с этим надо кончать.

Причем немедленно.

– Шерли, я тебя люблю.

Она взглянула на меня блестящими от слез глазами, а губы беззвучно шептали одну фразу. Я понял.

– «…ангел-хранитель, который заботится о том, чтобы ты и я сохранили любовь и вечную верность», – пропел пианист, и рояль, ударные и труба завершили мелодию.

Электричество вновь засияло в полную силу. Пианист поклонился Шерли в знак благодарности за ее аплодисменты. Пианист любил нас. Все музыканты любили нас. Я дал им денег, едва мы вошли в бар, чтобы они играли «Верную любовь», когда я буду танцевать с Шерли.

«Верная любовь» была наша с ней песня.