– Вы не можете сниматься в фильме, мистер Джордан, – сказала Наташа Петрова. Дождь бешено колотил по стеклам моего номера, буря над Гамбургом бушевала все сильнее. Медленно, как во сне, я осел на край кровати. Я прекрасно понял, что она сказала, и все же попросил:

– Будьте добры повторить.

– Вы очень больны. Вы не можете сниматься в фильме, мистер Джордан.

Я неотрывно глядел ей в лицо, а она поправляла дужки очков. Свет хрустальной люстры рассыпал по стенам красные, золотые и зеленые блики.

– Вы перенесли тяжелый коллапс. Ваш организм и нервная система пострадали.

– От алкоголя?

– Да. Могу себе представить, о чем вы сейчас думаете…

– Вот как? Можете себе представить?

– …но как врач я должна вас предостеречь, серьезно предостеречь. Ваше сердце работает ненормально. Пульс в покое сто двадцать. Кровяное давление сто семьдесят на девяносто. Печень тоже не в порядке.

Дождь. Мрак. Штормовой ветер. Только что я мысленно перенесся на солнечный берег Тихого океана, гладил обнаженное тело Шерли и думал, что услышал глас Божий. А тут…

– Что же мне теперь делать, фрау доктор?

– Бросить пить. Причем немедленно. Это самое важное.

– Не думаю, чтобы я мог бросить.

– Сможете, если вам помогут.

– Вы хотите сказать, в… клинике?

– В санатории.

– Нет. Ни за что.

– Если не бросите пить, алкоголь убьет вас или…

– Или?

– …или разрушит ваш мозг, – сказала она.

Я вспомнил морскую чайку, которая потом исчезла, приступ смертельного страха возле камина. Промолчал. А она продолжала:

– Вам сейчас необходимо пройти обследование у разных специалистов. Нужно сделать рентгеноскопию, кардиограмму, анализы крови, печеночные пробы и так далее. – Она опять стала поправлять очки, ей было жаль меня, я это видел. – На основании собственных впечатлений я могу сказать одно: если вы сейчас же радикально не измените свой образ жизни, вы недолго протянете. И будете погибать в муках, в неописуемых муках.

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Да?

– Говорит портье. Мистер Джордан, фрау Готтесдинер ждет вас в холле.

– Я такой не знаю.

– Дама говорит, вы назначили ей встречу.

– Как ее зовут? О!

Тут я вспомнил. Незнакомая дама с редкой фамилией Готтесдинер засыпала меня письмами с первого дня моего появления в Гамбурге. Дескать, ей необходимо со мной встретиться. Что-то мне сообщить и показать. Причем только мне лично. Сначала я не отвечал на эти письма. Потом переадресовал фрау Готтесдинер в нашу фирму. Но она упорно стояла на своем. Нет, мне одному она могла сказать то, что хотела. Поэтому – она, конечно, была бедна и нуждалась в деньгах – вчера вечером, когда я был пьян, а она позвонила, я назначил ей встречу на сегодняшнее утро. И выразил готовность выслушать ее после завтрака.

– Передайте фрау Готтесдинер, что я очень сожалею. Но у меня нет времени. Пусть она обратится на кинофирму «Джокос». Там ей сообщат все, что ее интересует. – Я положил трубку и посмотрел на Наташу. Выпитое виски замедлило мои реакции. До меня только теперь дошло, в каком положении я очутился. И я с трудом выдавил: – Но… Этого не может быть. Я никогда ни на что не жаловался.

– Из всех ядов алкоголь самый коварный. Двадцать лет ваш организм сопротивлялся. Но теперь капитулировал.

– Я себя сейчас опять прекрасно чувствую.

– Но вы же опять выпили. Вы тяжело больны, и состояние ваше угрожающее, поверьте мне. Не начать сейчас же лечение – все равно что отказаться от операции человеку с прободением слепой кишки или язвы… Это было бы безответственно.

– Но я должен сняться в этом фильме! – завопил я.

– Мистер Джордан, не были ли вы вчера вечером или сегодня утром чем-то страшно взволнованы?

Я тупо уставился на нее, потом кивнул.

– Это волнение и вызвало приступ. Если вы начнете сниматься, волнения будут сыпаться на вас беспрерывно. Вы говорили, что страшно испугались, решив, что у вас инфаркт. Пока инфаркта не было. Но следующий приступ, весьма вероятно, к нему приведет. Весьма вероятно также, что вы выживете. После первого инфаркта многие выживают. Но после второго – единицы.

– А… если я соглашусь на санаторий… Сколько времени потребуется, чтобы я выздоровел?

– Хотите знать правду?

– Разумеется.

– При вашем состоянии – три четверти года.

– Вы можете ошибаться.

– Не в вашем случае. К сожалению, он не оставляет сомнений. Любой студент третьего курса подтвердит мой диагноз.

Звонит телефон.

– Еще раз портье. Фрау Готтесдинер спрашивает, не сможете ли вы уделить ей хотя бы десять минут. Она говорит, от разговора с вами зависит вся ее жизнь.

– Пусть проваливает! Поняли? Пусть оставит меня в покое! И больше мне не звоните!