18
– Я передумала, – заявила вдруг Джоан.
Дело было в пятницу вечером.
– Что передумала, любовь моя?
– Раз Шерли остается в Гамбурге, я тоже останусь. И вообще – что мне делать в Эссене? Тебя же не будет рядом.
Так что мне пришлось искать встречи с Шаубергом. Я нашел его в пивной. Он счел сложившуюся ситуацию чрезвычайно комичной.
– Мало-помалу дело идет к комедии. Есть только один выход: ваша дочь едет с нами в Эссен. Попробуем устроить все там.
Вот я и позвонил Косташу.
– У меня там эта актрисочка, знаете…
– Все еще?
– Да. И Шерли что-то заметила. Боюсь, как бы она не начала шпионить за актрисочкой, пока я в Эссене. Нельзя ли прихватить Шерли с собой?
– Но там нет работы для монтажистки.
– Так ведь только на несколько дней. Что-нибудь придумаете!
– Дайте мне подумать до завтра. Разумеется, что-нибудь придумаю. Вы же знаете, для вас я готов на все.
– Но предложение должно исходить от вас. Мои дамы…
– Мать и дочь держатся друг за дружку, ясное дело. Доверьтесь мне, я славлюсь необычайным тактом.
В субботу утром Джоан заявила, что она еще раз передумала:
– Я не могу оставить тебя одного в твоем нынешнем состоянии. И поеду с тобой в Эссен.
И я сказал Счастливчику, приехав в студию, чтобы он забыл все это дело. Он только постучал пальцем по лбу. В то утро им опять пришлось ставить для меня «негра».
В полдень позвонил Шауберг. К тому времени я кончил сниматься и сидел в своей уборной.
– Все пропало.
– Как это?
– Мой студент порезал палец. Опасность заражения крови. Он не сможет мне ассистировать. – Шерли, стоявшая рядом и все слышавшая, залилась истерическим смехом. Лицо ее задергалось в нервном тике. Я отвесил ей две пощечины, и она перестала смеяться, сказала «спасибо» и начала плакать.
Я обнял ее, гладил по волосам и старался успокоить. Но, поскольку у меня ничего не получилось, я дал ей две красных шауберговских таблетки и сказал, чтобы она прилегла на кушетку и немного отдохнула, так как мне нужно еще побывать на просмотре сегодняшних образцов. Полчаса спустя я вернулся в уборную. Шерли там не было.
Мой костюмер сообщил:
– Она поехала в город.
– Одна?
– Кто-то из декораторов предложил ее подвезти. Я заглянул сюда, думал, может, я вам понадоблюсь. А барышня как раз говорила по телефону.
– С кем?
Старина Гарри залился краской.
– Ну что вы, мистер Джордан…
– Она – моя дочь! И я боюсь, что она попадет в дурную компанию. Итак?
Он сунул в карман двадцать марок.
– Я слышал только, как она сказала: «Сейчас же. Да, пожалуйста, сейчас».
– «Сейчас же. Да, пожалуйста, сейчас»…
– Потом она заметила меня и прикрыла трубку рукой, ожидая, что я выйду. И сразу после этого спросила в коридоре одного из декораторов, не может ли он подвезти ее до вокзала.
– До вокзала?
– До Главного вокзала. Мистер Джордан, послушайте меня, старика: молодая дама такая душевная, такая порядочная, она ничего дурного не сделает.
– Да-да, конечно.
Когда я приехал в отель, Шерли дома не было. Джоан ничуть не обеспокоилась:
– Где ей быть в субботний вечер! Скорее всего, опять у своего дружка.
– Скажи, ты совсем не тревожишься?
– Трогательный вопрос в твоих устах.
– Почему?
– Ах, Питер, ты просто сокровище! Теперь ты уже тревожишься за нее как настоящий отец! Да что там отец! Как любовник! – Она заразительно засмеялась. – В самом деле! Как обманутый любовник! Я нахожу это восхитительным!
Зазвонил телефон, и портье спросил, можно ли шоферу, которого я нанял для поездки в Эссен, подняться к нам в номер и представиться.
– Да, пожалуйста.
Итак, Шауберг явился: в темно-сером костюме, как всегда элегантен, как всегда в берете. Он склонился перед Джоан в глубоком поклоне и на хорошем английском попросил извинить его за то, что он не снял берета:
– Ранен на войне.
– О Господи, эта проклятая война! – Джоан, которой он сразу понравился, была с ним особенно любезна. – Вы, конечно, не всегда были шофером, мистер Шауберг?
– Да, мадам.
– Какова же ваша настоящая профессия? – (Шауберг только улыбнулся.) – Можно я попробую угадать?
– Пожалуйста.
– Врач?
Шауберг и глазом не моргнул.
– Почему врач? Что заставило вас так подумать?
– Ваши руки. У вас такие красивые руки – как у врача.
– Я пианист, мадам, – уточнил Шауберг, улыбаясь еще обворожительнее. И, обращаясь ко мне, добавил: – Я позволю себе просить вас, мистер Джордан, подъехать со мной в гараж. Нужно подписать у мастера доверенность на мое имя.
Я вышел вместе с ним в коридор.
– Что случилось? – спросил я.
– Чековая книжка у вас с собой?
– Да. Почему вы спрашиваете?
– Я нашел другого студента.
– Значит, вы все же сможете произвести операцию завтра?
– Да. Поднимемся в мою мансарду.
Он прошел передо мной в железную дверь с надписью «Для персонала». За дверью оказалась винтовая лестница. Перед дверью все блистало чистотой и богатством, коридоры устланы коврами, стены затянуты штофными обоями и увешаны старинными картинами. За дверью все заросло грязью. Штукатурка обвалилась. Ступеньки покрылись ржавчиной. Коридоры, по которым мы шли, были низкие, темные и запущенные. Некоторые двери оказались распахнутыми. Эти комнаты, видимо, остались незанятыми. Часто в одной комнате стояло несколько кроватей. Здесь жили горничные, пикколо и временные работники.
Шауберг занимал отдельную комнату. Одна ее стена была скошена, окно полукруглое и почти над самым полом. Только согнувшись в три погибели можно было взглянуть на небо. В комнате стояли железная койка, шкаф и колченогий стол. Я сел на койку и выписал чек на тысячу марок.
– Дайте сразу уж и мне мой чек за неделю, – сказал Шауберг. Что-то в его голосе заставило меня поднять на него глаза. Он внезапно побледнел как полотно, словно вот-вот умрет. Губы дрожали. Он зашатался и вдруг рухнул на кровать рядом со мной, шепча: – В шкафу… коробочка… быстро…
Я распахнул дверцы шкафа, нашел никелированную коробочку и в ней шприц и несколько ампул. Отломив головку у одной из них, я набрал шприц и подал его Шаубергу.
Он воткнул иглу сквозь штанину себе в ляжку и нажал на поршень. Потом глубоко вздохнул и откинулся на подушку. Теперь он лежал спокойно. Лишь его узкие красивые руки еще дрожали; руки, которыми только что так восхищалась Джоан; руки, которые через несколько часов будут прикасаться к телу Шерли.
