– Итак?

– Итак, Шауберг вместе с этим отвратительным Чарли украл пять тысяч литров микстуры. В стеклянных банках по пятьдесят литров. Три грузовика доверху. Водители помогали грузить. Микстура была еще не разлита по аптекарским бутылкам. Ее конфисковали. Водители сидят. Чарли тоже. Шауберг раскололся.

– Он, наверное, сошел с ума!

– Я бы этого не сказала. – Мадам глубоко затянулась. Аромат черных табачных листьев наполнил комнату. (У хозяйки трактира был еще и каменщик, узнал я в паузу от хора за дверью.) – На этой микстуре он мог бы заработать кучу денег. А деньги ему нужны.

– Это я знаю.

– Вот именно. И мне сдается, у него были основания опасаться, что радужные мечты, роившиеся вокруг вас, могут не сбыться. Я права?

– Да.

– Я так и думала. Видите ли, я ничего не понимаю в медицине, но в этой микстуре от кашля – это какой-то новый вид микстуры, фирма только что выбросила его на рынок…

– Не произносите больше этого слова – «микстура»! Меня от него уже тошнит!

– …итак, в этом сиропе – раз уж вы так чувствительны, – видимо, имеется какое-то определенное химическое вещество, не то кодеин, не то кофеин, уж не знаю, нельзя же все знать, и будто бы это вещество оказывает на большую часть морфинистов эйфорическое действие, аналогичное тому, что делает морфий.

– Вы хотите сказать: эту микстуру от кашля собирались продавать морфинистам?

– Полицейские из отдела наркотиков все это в деталях объяснили моему адвокату – простите, что я не называю его имени, но я точно так же соблюдаю ваше инкогнито – по отношению к нему. Каждый новый медикамент, поступающий в свободную продажу, то есть без рецепта врача, – а в год их поступает несколько сот – проверяется морфинистами и другими наркоманами на его пригодность для их специфических целей. Сделать это им очень легко: наркоманы могут немедленно заметить, годится ли им какое-то лекарство или нет. А чтобы это установить в лабораториях или клиниках, врачам и химикам понадобились бы месяцы и годы. Наркоманы же узнают это через несколько дней. И начинается охота за этим лекарством. Одного того, что аптекари замечают, каким необычайным спросом пользуется новое средство, достаточно, чтобы отдел наркотиков мог сделать свои выводы. Тогда препарат попадает в перечень лекарств, отпускаемых по рецептам, и наркоманы вынуждены отыскивать что-то еще. Эта игра идет бесконечно. В истории с микстурой от кашля доктор Шауберг, очевидно, рассчитывал на безумную прибыль, учитывая объем краденого.

– Этот идиот!

– Отчего же? Он заботился о своей безопасности. Разве вы не знаете, на что способны люди в такой ситуации? Мой адвокат считает, что нашего приятеля будут держать за решеткой как можно дольше, надеясь таким образом наконец собрать материал по другим, более темным сторонам его жизни. Вы, вероятно, знаете мудрую немецкую пословицу: «Время – лучший советчик»?

– Нет.

– Я бы слегка перефразировала эту пословицу, чтобы передать ход мысли у судей: «Время – лучший советчик предателя».

– Вы хотите сказать: кто-нибудь, кого Шауберг в свое время подставил, теперь сдаст его полиции?

– Человек человеку волк, мистер Джордан.

– Тогда нужно его как можно скорее вызволить под залог. В Америке такие вещи проходят. А как с этим в Германии?

– В принципе тоже.

– Сколько?

– Минимум тридцать тысяч, считает мой адвокат. Если это вообще возможно.

– А если деньги найдутся – спросит ли судья, откуда они взялись?

– Не имеет права.

«Жестянщик у хозяйки был…»

– И все же не обольщайтесь сверх меры, мистер Джордан. Если доктора и освободят из-под стражи, ему придется постоянно отмечаться в полиции. Будут следить за каждым его шагом, что вряд ли облегчит ваши с ним дела. И, конечно, следствие по его делу будет продолжено.

– Плевать, – сказал я. Меня мутило с той минуты, как я выпил коньяк. Уже одна мысль, что Шауберг все еще за решеткой, а у меня нет ничего, кроме рекомендаций по пользованию ящиком с лекарствами, опять наводила на меня панический ужас. А вдруг приступ? Еще один приступ. Что тогда? – Плевать. Мы должны его вызволить.

– Вы готовы рискнуть такой суммой?

– Да.

– Что ж, хорошо.

– А если вашего адвоката все же спросят, откуда деньги?

– Я дам показания, что одолжила эти деньги Кэте, потому что она – лучшая из моих подопечных, и потому что я отношусь к ней как к дочери, и потому что убеждена в невиновности Шауберга. Я ничем не рискую. Либо дело против него будет прекращено, либо его вновь арестуют. В обоих случаях я получу залог обратно. Разве я произвожу впечатление женщины, которая не может отстегнуть тридцать тысяч?

– Вы производите впечатление женщины, которая может отстегнуть тридцать тысяч и при этом заработать пять, – сказал я, не скрывая восхищения.

– Когда я смогу располагать суммой, необходимой для выкупа?

– Завтра.

– Конечно, весьма вероятно, что суд откажет в освобождении Шауберга под залог или же очень затянет принятие решения. – Она встала и мягко улыбнулась. – Но мы не станем падать духом. Смелому Бог помогает! Поскольку теперь вы будете чаще ко мне наведываться, я бы попросила вас, памятуя о множестве шпиков, которые тут околачиваются, хотя бы для проформы на полчасика подниматься с Кэте наверх. А то в конце концов кому-то покажется, что вы приходите сюда не ради собственного удовольствия.

Она ухитрялась предусмотреть буквально все!

Мы поискали Кэте в гостиных, но не нашли. Мышеловка, с которой я при этом познакомился, – красивая брюнетка, чью наготу прикрывали лишь бюстгальтер, шелковые чулки и крошечные трусики, – сказала:

– Она в своей комнате.

– Одна?

– Да, мадам.

На Мышеловке не было туфель, и я сквозь прозрачные чулки заметил, что пальцы на ногах были забинтованы. Видимо, господин из Дюссельдорфа вновь недавно побывал здесь. Мышеловка прихрамывала и старалась ступать на пятки.

– Ее комната семь, мсье.

Вот я и направился по скрипучей лестнице на второй этаж и далее по коридору с множеством дверей, из-за которых доносились смех, пыхтенье и кое-что еще, и постучал в дверь под номером семь. Никто не откликнулся. Я открыл дверь и увидел Кэте в коротеньком желтом шелковом халатике, стоящую на коленях перед кроватью, над которой висело изображение Мадонны. В комнате горел только ночничок под красным шелковым абажуром, на потолок с улицы падал беспокойно дергающийся свет уличных фонарей.

Кэте не заметила меня. Молитвенно сложив ладони перед грудью, она проникновенно и едва слышно шептала со своим саксонским выговором:

– Прошу тебя, Небесная Мать наша, помоги моему бедному Вальтеру. Я сделаю все, что Ты захочешь. Помоги ему. Пусть его освободят, чтобы мы могли пожениться и уехать, подальше отсюда. Пожалуйста, Матушка, ну пожалуйста, сделай так.

Я осторожно прикрыл дверь снаружи.