Предисловие

Кто такой Клайв Стейплз Льюис? Для многих, возможно, для большинства, Льюис — создатель волшебного мира Нарнии, автор одной из самых известных в ХХ веке и вызывающей острые споры серии детских книг, которая и поныне привлекает влюбленных читателей и продается миллионными тиражами. Через пятьдесят лет после своей смерти Льюис остается одним из самых влиятельных писателей нашей эпохи. Наряду со своим столь же знаменитым оксфордским коллегой и другом Дж. Р. Р. Толкином, автором «Властелина колец», Льюис воспринимается как крупное явление в истории литературы и культуры. Оба этих оксфордских мыслителя оказали глубокое влияние на литературу, впоследствии — и на кинематограф. Но без Льюиса «Властелин колец» мог бы остаться ненаписанным. Льюис, конечно, создавал и собственные бестселлеры, но он, помимо того, оказался повивальной бабкой толкиновского шедевра и даже выдвигал друга и его эпос на Нобелевскую премию 1961 года. Уже этого было бы достаточно, чтобы историю Льюиса стоило рассказать.

Но этим Льюис далеко не исчерпывается. Его многолетний друг Оуэн Барфилд однажды заметил, что Льюисов на самом деле трое. Помимо Льюиса, автора сказок и романов-бестселлеров, был второй, не столь известный Льюис — христианский мыслитель и апологет, стремившийся разъяснить и передать читателям интеллектуальную и творческую мощь христианской веры, которую он открыл для себя в середине жизни и признал логически и духовно убедительной.

Его «Просто христианство», к ощутимой досаде некоторых, часто входит в список самых влиятельных религиозных трудов двадцатого столетия. Возможно, из-за публично выражаемой преданности христианству Льюис превратился в неоднозначную фигуру: он вызывает любовь и восхищение у тех, кто разделяет его приверженность христианству, и насмешки, даже презрение кое-кого из тех, кто этой приверженности не понимает. Но хорошо ли христианство или плохо, оно, безусловно, важно, а Льюис, вероятно, самый надежный и влиятельный представитель того самого «просто христианства», которое он отстаивал.

Но есть и третий Льюис, должно быть, наименее известный большинству поклонников и критиков: почтенный оксфордский дон и литературный критик, собиравший полные аудитории вдохновенными рассуждениями об английской литературе. Позднее он возглавил только что созданную в Кембридже кафедру средневековой и ренессансной литературы. Мало кто из нынешних читателей знаком с его «Предисловием к „Потерянному раю“» (1942), но в свое время этот текст задал новые стандарты ясности и проницательности.

Профессиональное призвание Льюиса привело его в «рощи Академа». Избрание в Британскую академию в июле 1955 года официально подтвердило высочайшую репутацию ученого. И все же кое-кому в академическом мире коммерческий, популярный успех казался несовместимым с какими-либо притязаниями на ученость. Начиная с 1942 года и до конца жизни Льюису приходилось отстаивать научность своих трудов, подрываемую более популярными его сочинениями, например, легковесными размышлениями над бесовским миром Баламута.

Как же соотносятся друг с другом три Льюиса? Это изолированные сущности или они связаны между собой? И как они возникли и развивались? Наша книга ставит целью, опираясь на труды Льюиса, рассказать о том, как росло и находило пути выразить себя его мировоззрение. Мы не будем подробно документировать каждый аспект жизни Льюиса, но сосредоточимся на исследовании интересных и сложных связей между его внутренним и внешним миром. Итак, биография строится вокруг реальных и воображаемых сфер, где обитал Льюис, — главным образом это Оксфорд, Кембридж и Нарния. Как развитие его идей, его воображения вписывается в тот мир, где он жил? Кто способствовал формированию этого интеллектуального и творческого видения реальности?

Мы поговорим о восхождении Льюиса к славе и возможных причинах такого успеха, но не забудем еще вот о чем: одно дело — прославиться, другое — оставаться в центре внимания и через пятьдесят лет после смерти. Многие критики в 1960-х были уверены, что слава Льюиса недолговечна. Это лишь вопрос времени, говорили тогда многие, самое большее — десять лет, и забвение поглотит его имя. Именно по этой причине в последней главе мы попытаемся разобраться не только в том, как Льюис сделался столь авторитетной и влиятельной фигурой, но и почему остается ею поныне.

Среди наиболее важных биографий Льюиса есть написанные теми, кто знал его лично. Они сохраняют свою ценность как описание Льюиса-человека и предлагают некоторые существенные суждения о его характере. В то же время обширные исследования последних двух десятилетий прояснили исторические вопросы (например, роль Льюиса в Первой мировой), глубоко разобрали различные аспекты интеллектуального пути Льюиса и обеспечили нас комментированным прочтением главных его работ. Настала пора соединить эти нити и представить понимание Льюиса, прочно опирающееся на прежние работы, но выходящее за их пределы.

Любая попытка разобраться в том, как Льюис оказался на виду, должна учитывать его личное нежелание играть публичную роль. Он сделался пророком своего времени и следующих десятилетий, однако нужно помнить, что пророком он стал против воли. Даже обращение в христианство произошло как бы вопреки его собственным логическим доводам, а приняв веру, он вынужденно стал обсуждать ее главным образом из-за молчания или невнятности тех, кто, по его мнению, гораздо лучше его самого подходил для публичных высказываний по религиозным и богословским вопросам. А еще Льюис представляется эксцентриком в точном смысле слова — человеком, отклоняющимся от признанных, традиционных или установленных норм и схем, смещенным относительно центра. Его странные отношения с миссис Мур, которые нам предстоит достаточно подробно обсудить, выходят далеко за пределы британских социальных норм 1920-х годов. Многие коллеги Льюиса в Оксфорде стали воспринимать его как маргинала примерно с 1940 года как из-за его слишком явного христианского мировоззрения, так и из-за неполагающегося ученому дара писать популярные художественные книги и апологетические сочинения. Как известно, Льюис подтвердил свой разрыв с господствующими среди ученых современников тенденциями, когда в инаугурационной лекции в Кембриджском университете (1954) назвал себя динозавром. Отклонение от центра ощутимо и в религиозной жизни Льюиса. Хотя он сделался чрезвычайно влиятельным голосом британского христианства, работал он более на периферии, чем в центре, и не тратил время на контакты с ключевыми фигурами религиозного истеблишмента. Вероятно, эта черта Льюиса привлекла часть СМИ, желавших услышать подлинный голос веры, исходящий не от иерархических структур господствующих церквей.

Цель этой биографии — не прославлять Льюиса и не осуждать его, но постараться понять: и в первую очередь понять, каковы его идеи и какое выражение они обрели в его творчестве. Задача облегчается тем, что практически все наследие Льюиса, насколько известно, уже опубликовано, а также сложился убедительный корпус научной литературы, посвященной его трудам и идеям.

Обширный биографический и исследовательский материал по Льюису и его кругу способен перегрузить читателя мельчайшими деталями. Человек, пытающийся разобраться в Льюисе, подвергается природному явлению, которое американская поэтесса Эдна Сент-Винсент Миллэ (1892–1950) именовала льющимся с неба «метеоритным потоком фактов». Как бы найти способ соединить факты и извлечь из них смысл, а не накапливать без толку информацию, вопрошала она. Эта биография добавляет кое-какие сведения к тому, что уже было известно о жизни Льюиса, но в большей степени старается осмыслить все данные. Как же соединить факты, чтобы проступил узор? Эта биография не станет очередным парадом огромной армии фактов, образов и событий, это будет попытка выявить подспудные темы и размышления и оценить их значимость. Мы займемся не столько обзором, сколько анализом.

Публикация в 2000–2006 годах всего свода льюисовских писем, тщательно прокомментированных Уолтером Хупером, с перекрестными ссылками, стала важной вехой в исследованиях Льюиса. Эти письма, совокупным объемом около 3500 страниц, открывают автора — нашего героя — с такой стороны, которая была попросту недоступна прежним поколениям биографов. И, как кажется, самое главное: они складываются в непрерывный конспект, который можно положить в основу рассказа о жизни Льюиса. Вот почему в этой книге письма цитируются чаще, чем любые другие источники. Как станет ясно, внимательное чтение писем побуждает пересмотреть и уточнить некоторые давно установившиеся даты жизненного пути Льюиса.

Итак, это критическая биография, рассматривающая доказательства в пользу существующих теорий и подходов и по необходимости их корректирующая. В большинстве случаев исправления удается сделать легко, на ходу, поэтому я не видел смысла привлекать к ним внимание. С другой стороны, следует с самого начала честно предупредить читателей, что утомительный и все же обязательный процесс — сверять каждую мелочь с документальным свидетельством — привел меня к выводу, который вынуждает спорить не только со всеми известными мне специалистами по Льюису, но и с самим Льюисом. Речь идет о дате «обращения», восстановления веры в Бога. Сам Льюис в книге «Настигнут радостью» (1955) называет «Троицын триместр 1929», то есть между 28 апреля и 22 июня 1929 года.

Эта дата добросовестно воспроизводилась в любом доныне выходившем исследовании. Однако внимательное чтение документального материала указывает на более позднюю дату, это мог быть март, а вероятнее — именно Троицын триместр, но 1930 года. По этому вопросу я противостою всем коллегам, и читатель вправе знать, что здесь я пребываю в совершенном одиночестве.

Из сказанного уже ясно, что для появления новой биографии Льюиса к пятидесятилетию его смерти (1963) специальных обоснований не требуется. Но, вероятно, есть нужда в том, чтобы как-то подтвердить мое право стать биографом. В отличие от предшественников, таких, как многолетние друзья Льюиса Джордж Сэйер (George Sayer, 1914–2005) и Роджер Ланселин Грин (Roger Lancelyn Green, 1918–1987), я никогда не знал его лично. Я познакомился с Льюисом через посредство его книг, когда мне было за двадцать, а он уже десять лет покоился в могиле. Год за годом на протяжении двадцати лет я все более проникался уважением и восхищением, смешанными с неутолимым любопытством и тревожащими вопросами. У меня нет воспоминаний, проливающих свет на биографию Льюиса, нет частной информации и личных документов, на которые я мог бы опереться. Любой использованный в этой книге источник либо находится в общем пользовании, либо доступен для изучения.

Эта книга написана человеком, открывавшим для себя Льюиса через написанное им, и обращена к тем, кто знакомился с ним таким же путем. Тот Льюис, какого я знаю, близок мне словами и мыслями, а не личным знакомством. Если ранние биографы именовали Льюиса Джеком, я счел правильным неизменно называть его Льюисом, главным образом для того, чтобы подчеркнуть существующую между нами дистанцию. И я думаю, что «мой» Льюис — именно такой, каким он хотел бы предстать перед грядущими поколениями. Почему я в этом уверен? На всем протяжении 1930-х годов Льюис подчеркивает: главное в писателях — тексты, которые они создают. Важно в первую очередь то, что говорят сами тексты, авторы же не должны превращаться в «зрелище», они скорее тот «оптический прибор», через который мы, читатели, видим себя, окружающий мир и всю систему отношений, включающую и нас самих. Льюис проявлял на удивление мало интереса к личной истории великого английского поэта Джона Мильтона (1608–1674) и даже к политическому и социальному контексту, в котором тот существовал, его занимали только труды Мильтона, только его идеи. Подход, который Льюис рекомендует при изучении Мильтона, следует применить и к самому Льюису. В этой книге я всюду, где мог, старался вникать в его работы, доискиваться до их смысла и оценивать их значение. Хотя я не был лично знаком с Льюисом, некоторые места его миров знакомы мне хорошо, вероятно, лучше, чем большинству. Как и Льюис, я провел детство в Ирландии, главным образом в Даунпатрике, столице графства Даун, чьи «нежные холмы» Льюис знал, любил и так прекрасно описывал. Я бродил там, где он когда-то гулял, останавливался там же, где он, дивился тем же пейзажам. Я тоже ощущал мечту или тоску при виде дальних голубых гор Морна из окна моего дома. Как и мать Льюиса, Флора, я учился в Методистском колледже Белфаста.

И Оксфорд мне тоже хорошо известен, я провел там семь лет после краткого пребывания в другом университете Льюиса, Кембридже, а затем вернулся и четверть века преподавал и занимался научной работой, став в итоге главой кафедры исторического богословия Оксфордского университета и «главой дома», как называется эта должность в Оксфорде. Подобно Льюису, я был в юности атеистом, пока не обнаружил интеллектуальное богатство христианской веры. Как Льюис, я предпочел выражать и воплощать эту веру в конкретной форме Англиканской церкви. И наконец, как человек, которому часто приходится выступать с публичной защитой христианской веры от критиков, я оценил идеи и подходы Льюиса и использовал их. На мой взгляд, пусть не все, но многие из них сохраняют, хотя бы отчасти, вложенную в них искру и мощь.

И напоследок два слова о примененном в этой биографии методе. Ядро исследования сложилось в результате пристального чтения всего опубликованного под именем Льюиса, включая его письма, в строго хронологическом порядке написания, с целью проследить развитие его мысли и стиля. То есть «Кружной путь» (The Pilgrim’s Regress) будет отнесен к августу 1932 года, когда он был написан, а не к маю 1933-го, когда состоялась публикация. Этот процесс глубокого погружения в первоисточники занял пятнадцать месяцев, и за ним последовало чтение или же критическое перечитывание существенной специальной литературы о Льюисе, его дружеском круге, интеллектуальном и культурном контексте, в котором все они жили, думали и писали. Под конец я изучил неопубликованный архивный материал, значительная часть которого хранится в Оксфорде: он также проливает свет на историю формирования Льюиса и на интеллектуальный и институциональный контекст его творчества.

Уже на первом этапе работы стало ясно, что некоторые академические вопросы, возникающие при таком подробном исследовании, заслуживают специального и более формального исследования, а в этой книге я постарался обойтись без лишних формальностей, примечания и библиография сведены к минимуму. Я хотел рассказать историю, а не разрешить раз и навсегда сложные и по необходимости утопающие в деталях академические споры. Однако читателям, вероятно, интересно узнать, что в скором времени последует и более академический том, где можно будет увидеть большую строгость в исследовании и доказательства некоторых положений и выводов настоящей биографии.

Но довольно преамбул и извинений. Наша история началась давно и далеко отсюда, в ирландском городе Белфасте, в 1890-е годы.