Сегодня Сизов провожал свою семью из России. Багаж, под присмотром оставшегося не у дел управляющего имением, они отправили ещё неделю назад. Наташа была молчалива. Она крепко держала за его руку, и только Андрюшка беззаботно крутил головой. Провожая проезжавшие автомобили, он не забывал наступать на хрусткий ледок замёрзших лужиц, и недовольная Клава шёпотом выговаривала мальчишке за недостойное поведение.

Состав с отдувающимся паровозом уже стоял у перрона и, предъявив билеты, они прошли в купе. Когда семейство, наконец, расположилось, и проводник пошёл по проходу, предупреждая провожающих, Сизов вышел на перрон и сделал несколько шагов рядом с тронувшимся вагоном, помахал на прощание Андрюшке, приплющившему к стеклу нос. Позади остались жаркие споры с тестем, бурные ночи с Натали и причитания Клавдии, не пожелавшей уезжать в родную деревню.

— Что мне там делать-то прикажете, домишко-то мой, поди, прогнил без догляду! И работы нынче не найти! Да, и муторно на душе чегой-то. Вы уж, Станислав Юрьевич, меня с барыней отпустите, чай, в заграницах-то ей тоже горничная нужна. Да, и за сынком вашим где-нито приглядеть, а то наймёте там невесть кого, а с чужой-то и спроса нет!

«Вот же, нюх у неё на неприятности! — восхитился Стас. — Нутром чует, что чёрные времена наступают, а насчёт чужих в доме она, кстати, права.»

— Оно, и вправду, зачем со стороны брать, когда своя есть? — хмыкнул он. — Давай, собирай вещи, Клавдия Ферапонтовна, тоже поедешь!

Жена благодарно улыбнулась, а обрадованная Клава подхватила подол и умчалась собирать свой сундучок, пока не передумали.

Мелькнул красным фонарём хвост последнего вагона, и перрон быстро опустел. Начальник станции, сняв фуражку, вытер вспотевшую лысину и скрылся в здании вокзала. Вдали гугукнул паровоз. Постукивая молоточком, прошёл вдоль рельсов путевой обходчик. Шалый ветер, подхватив сорванную афишу, закрутил её и унёс в сторону водокачки. На душе стало тоскливо.

Он привычно оглянулся. Финн Вилле Маттинен, одетый, словно средней руки приказчик, делал вид, что смотрит на отчаянно тузивших друг друга возле опрокинутой урны беспризорников. Его напарника Арама не было видно, у того был редкостный дар теряться с глаз. Хотя, нет, вот он, прилепился к стене возле торговки пирожками и лениво жуёт, со скучающим видом обводя перрон цепкими глазами. Профи!

Теперь, после нападения на квартиру, он постоянно находился под охраной. Обоих преторианцев навязал ему Сосо, а подбирала их, судя по всему, Инга.

— Слушай, — безнадёжно сказал он Сталину, понимая, что, на сей раз, отвертеться ему не дадут. — Ну, ты же знаешь «наших друзей». Если решили до меня добраться, будут посылать «мокрушников» одного за другим.

Но тот только хитро переглянулся с Камо, сидевшем сбоку, у стола.

— Ничего дорогой, потерпишь! Тебя же не под конвоем вести будут! — пыхнул тот облачком дыма.

А Инга, до сей поры участия в разговоре не принимавшая, подняла голову от машинки.

— Если Вилле тебя прохлопает, он сам пойдёт и повесится на суку осины.

Судя по тому, как торопливо кивнул здоровяк финн, слова девушки были не пустой угрозой.

— И за Арама не беспокойся, дорогой, — сверкнул улыбкой Камо, и подмигнул своему протеже. — Я бы ему свою жизнь доверил без колебаний.

— Как знаете, — безразлично пожал плечами Стас..

Так, и ходил он с тех пор под охраной этого «интернационала». Благо, что лишних хлопот они ему, и впрямь, не доставляли. Глаза никому не мозолили, за спиной не сопели, но ситуацию контролировали умело. Не далее, как сутки назад, в вечерних сумерках на «буржуйскую морду» попробовал «наехать» пьяный матрос, преисполненный «революционной бдительности». Стас, увернувшись от первого удара, с весёлым изумлением увидел, как глаза матросика стали бессмысленными и, икнув, он мешком стал заваливаться на булыжную мостовую. Правда, упасть ему финн не дал. Подхватив забияку за ворот бушлата, он исчез со своей добычей в ближайшей подворотне.

— Станислав! — послышался сзади знакомый голос.

Сизов обернулся. К нему, придерживая саблю у бедра, пружинистой походкой направлялся генерал Корнилов.

— Отбываю на фронт, — весело сообщил он, крепко пожимаю руку оперу. — Командующим восьмой армии. Надоело мне тут жопу квасить, не паркетный я генерал.

— Ну, что ж, удачи вам, Лавр Георгиевич, — от всей души пожелал Стас.

В глубине души, конечно, он испытывал лёгкую досаду — на посту командующего Петроградским военным округом генерал, несомненно, был бы полезнее. Ну, да что теперь поделаешь, у нас же, как известно, каждый суслик — агроном, куда не плюнь, сплошь личности, каждый на свой храп воротит. Расхлёбывать, конечно, ему, да, не привыкать.

Коротко козырнув, генерал бодро зашагал к поджидавшим его офицерам. А Стас, повернувшись, двинулся дальше, размышляя о той диспозиции, которая сложилась на сегодняшний день в Петрограде. Сосо, надо отдать ему должное, хоть и горевал по Ленину всерьёз, место его занял с похвальной быстротой. Этому в немалой степени способствовало то, что все «коминтерновцы» до революции, в основном, жили за границей, в тепличных, по сути условиях. Где им было тягаться со Сталиным, чью хитрость, жёсткость и навыки конспиратора признавали даже явные недоброжелатели.

В прежней жизни он оставался какое-то время в тени лишь благодаря тому, что был верным преторианцем Ленина, исполняя при нём роль верной тени. Во-вторых, его, в отличие от «коминтерновцев», никто не «подпитывал» из-за границы гигантскими суммами. Сталин был, по некоторым сведениям, их хранителем, но не более того. Сейчас оба этих условия отпали, и он, не связанный никакими обязательствами по отношению к учителю, «схарчил» поклонников мировой революции, что называется, «на раз».

Стас не знал, да, и не мог знать, что Свердлов, который, в силу новых обстоятельств, занял нишу, «освобождённую» покойным Троцким, имел на этот счёт свои соображения. Ещё с середины мая члены Военной Организации настаивали на том, чтобы провести массовую демонстрацию с участием рабочих и солдат, чтобы показать всем и вся «размах революционных сил». Строго говоря, это было против правил — Большевистский Центральный Комитет, возглавляемый Сталиным, совершенно не собирался выпускать из своих рук инициативу.

Стремясь предотвратить преждевременные выступления, Сосо пропустил эти призывы между ушей, пояснив «горячим головам», что такие мероприятия проводятся согласованно, чтобы революционный пар, как говорится, не ушёл в свисток. Кроме того, Временное правительство ещё достаточно прочно стояло на ногах, и затевать с ним игры в конфронтацию было рановато. Но у Свердлова, как позднее выяснилось, были на этот счёт свои соображения.

Как-то, незадолго до отъезда Наташи со Столыпиным, они засиделись у Сосо в кабинете за бутылью хванчкары, которую ему прислали с родины. Инга тоже присела с ними, однако, только чуть пригубила вино и молча слушала, тихонько беря с блюда по одной изюминке.

— Как у тебя с «коминтерновцами»? — между делом, поинтересовался Стас.

— Всю печень они мне уже растерзали, — признался Сосо. — Им одно подавай — мировой пожар, а здесь хоть трава не расти. Эх, знал бы ты, как мне Ильича не хватает! Светлая у него голова была. А я — так, ученик, подмастерье, семинарист недоучившийся.

— Слушай, — удивился Сизов. — Чего это ты жаловаться начал? Сроду от тебя таких речей не слышал.

— Не знаю, — признался Сталин. — Устал, наверное, просто. Надо ещё вина выпить.

Он поднялся и, взяв бутыль, наполнил стаканы.

— Среди нас умная, красивая девушка, — не присаживаясь, Сосо поднял стакан. — В присутствии такой красоты каждый мужчина чувствует себя мужчиной вдвойне. Все самые значительные подвиги герои совершали ради прекрасных женщин. Женщины заставляют нас двигать прогресс, они просто делают нас лучше. За прекрасную Ингу, которая почтила сегодня наш скромный стол!

Стас тоже поднялся и они торжественно выпили стаканы до дна.

— Эх! — тряхнул головой Сталин. — Как можно не радоваться жизни, которая дала всё — вино на столе, рядом верный друг и красивая девушка.

— Ладно, — милостиво улыбнулась Инга, чуть пригубив из стакана. — Спасибо, благородные рыцари. Но я пойду в приёмную, у меня ещё есть работа. А вы пейте вино и ведите свои мужские разговоры.

И, поднявшись, величественно вышла за дверь.

— Кстати, о мужских разговорах, — улыбнулся Стас. — Ты ещё до этой красавицы не добрался, горец?

— А что? — хитро прищурился Сосо. — Ревнуешь, что ли? Не надо было тогда в секретари отдавать.

— Да ну, — засмеялся опер. — Чего мне ревновать? Просто, интересно, на самом деле она такая ледышка, или передо мной комедию ломала?

— Знаешь, похоже, что на самом деле.

— Значит, точно. Если уж такой кобель, как ты, ничего не добился, ситуация безнадёжная.

— Чего это я кобель? — искренне удивился Сталин.

Вынув изо рта погасшую трубку, он выбил её в пепельницу и стал набивать табаком.

— Наливай, чего сидишь? И почему это я кобель?

— А кто же ещё? — хмыкнул опер. — В деревне этой, где отбывал, с малолеткой жил?

— С какой малолеткой? — возмутился Сосо. — Здоровая девка, взрослая!

— Какая же взрослая, когда ей четырнадцать всего?

— Слушай, я что, паспорт у неё требовать должен? Я же вижу, что она уже взрослая. И сама не против, и родители. Кто, там, в деревне эти годы считает? А у нас, на Кавказе, знаешь, как определяют — можно девушку замуж брать или нет?

— Знаю, — Стас отхлебнул вина. — Папахой кидаете.

— Вот! А Лидку не то, что папахой, оглоблей уже не сшибёшь! А ты — малолетка!

«А, ведь верно, — подумал опер. — Ведь про эту девку судили-рядили с позиций конца двадцатого века. А здесь их замуж не по паспорту отдавали, а как в тело войдёт».

Звук шагов со стороны коридора прервал его мысли. Стас насторожился и вопросительно поглядел на Сталина.

— Камо, наверное, — ответил тот на невысказанный вопрос. — Он говорил, что заглянет, если время выберет.

В подтверждение его слов тот, чьё имя было упомянуто, возник на пороге собственной персоной.

— Привет, друзья! — блеснул улыбкой Камо, здороваясь с обоими за руку. — Как дела, Станислав? Больше не беспокоили тебя?

— Нет, — мотнул головой Стас. — Да, я своих в Эстонию отправлю, тогда мне попроще будет.

Глотнув вина из протянутого Сталиным стакана, Камо утвердительно кивнул.

— Верно говоришь. За себя всегда проще отвечать. Вот, я всё время один, потому и не боюсь ничего. А Коба семью завёл, теперь будет на жопе скакать туда-сюда. Нет, нельзя революционеру жену и детей заводить.

Судя по тому, как Сосо, крякнув, досадливо покрутил головой, видно было, что этот спор у них шёл давно, и уже превратился в дежурную перебранку.

— Ладно, хватит об этом, — махнул он рукой. — Ты о чём-то поговорить хотел, Камо?

— Хотел. Слушай, что у вас творится? Я тут недавно совсем, у меня голова кругом. Петербургский Комитет одно говорит, вы — другое, Церетели, тот, вообще, непонятно, чего хочет. Смешай мацун с молоком, а теперь отдели мацун от молока. Что такое, слушай?

Стас вздохнул. Сосо молча взял стакан, отхлебнул из него и, вернув на место, стал молча набивать трубку.

— А что, когда-то по-другому было? — вздохнул Стас. — Сейчас дорвались до пирога, вот и началось, сам не знаешь?

— Нет! — резко ответил Камо. — Вот, это он знает! Я не знаю, я только успевал из одной тюрьмы в другую скакать!

— Слушай, я тоже не в Париже всё это время провёл, — усмехнулся Сосо. — Чего ты крик поднимаешь? Если ты хочешь что-то предложить, говори, мы тебя слушаем. Кстати, ты ещё про анархистов-коммунистов не сказал. А эти, вообще, я тебе скажу, особая статья. Вот уж, с кого, точно, глаз спускать нельзя.

Вот тут Стас с ним был полностью согласен. В университете они это течение, практически, не изучали. Так, упомянули вскользь, проскочили «галопом по Европам», и всё. А в подсознании, благодаря советскому кинематографу, прочно закрепился образ эдакого расхристанного, перевитого патронными лентами, матросика. Простого и незатейливого, как чугунный кнехт. «Грабь награбленное!» и «Анархия — мать порядка!», и все дела.

В реальной жизни всё это, как водится, оказалось на несколько порядков сложнее. Среди «пехоты», как, по привычке, оставшейся с «лихих девяностых», называл он эту лихую братию, конечно, хватало и таких одиозных персонажей, что и знаменитый Попандопуло ещё покурит. Что же касается руководителей этого движения, то среди них немало было людей не просто идейных, но и думающих. Авантюристов среди них, конечно, тоже хватало, но дураками их, точно, не назовёшь.

В своих действиях они, почти во всём, совпадали с большевиками, за исключением одного, крайне важного аспекта — отрицая всякую власть, они совершенно не просчитывали своих позиций на этот счёт, действуя так, как считали нужным. У большевиков такого «карт-бланша» не было именно потому, что все их действия, как раз, и были направлены, на захват власти. И это, при большом внешнем сходстве, сулило неразрешимые противоречия в ближайшем будущем.

А сходство было таким разительным, что многие «рядовые» большевики, особенно из солдат, охотно посещали собрания анархистов и простодушно удивлялись тому, что большевики не поддерживают анархистов, тогда как последние всегда стоят на стороне большевиков. И предсказать, куда повернут эти «заблудшие души», когда табачок станет врозь, было решительно невозможно.

— Слушай, Камо, — вдруг спросил Стас. — А ты куда планируешь свои силы приложить?

— Как, куда? — искренне удивился тот. — Куда партия пошлёт, конечно? А куда меня партия пошлёт?

— В Баку, скорее всего, — поняв, что последний вопрос обращён к нему, вышел из задумчивого состояния Сталин. — А, что?

— Слушай, оставь его здесь пока, а?

Сосо внимательно посмотрел на друга.

— Стас, ты опять что-то придумал?

— Немножко, — слукавил опер. — Так, что, оставишь?

_- Сначала расскажи — что, опять, придумал.