Глава 18. Меч и фиалка
Самовар, стоящий на столе, уже был наполовину пуст, когда в дверях возникла ладная фигура генерала Потапова.
— А что, меня чаем угостят? — спросил он, поздоровавшись со всеми.
— Присаживайтесь, Николай Михайлович, — поднявшись, радушно показал на стул Столыпин. — Пойдём, дочка, нам разговоры этих карбонариев ни к чему.
— Что вы так-то, Пётр Аркадьевич? — с лёгкой укоризной поглядел на него вошедший. — Я себя каким-то Ванькой Каином почувствовал..
Наташа вывела из-за стола огорчённого Андрюшку и, держа его за руку, заковыляла к выходу. Мальчишка обернулся на отца в надежде «на помилование», но, встретив строгий взгляд, решительно выдернул у матери руку и, с независимым видом, вышел за дверь впереди неё.
— Нет, уж, — решительно выставив перед собой ладонь, сказал Столыпин. — Поздновато мне в рэволюционэры подаваться. Честь имею.
По-военному коротко он кивнул седой головой и вышел, аккуратно прикрыв за собой двери.
— Ну, что, подлые заговорщики? — протирая пенсне, усмехнулся Потапов.
Он сел на стул и принял стакан чая от Всеволода. Подхватив щипчиками пару кусочков сахара, кинул в янтарный напиток и, помешивая ложечкой, взглянул на присутствующих.
— Пришли, наконец, к общему знаменателю?
— Сказать по правде, не пошёл бы я на эту сделку, — Корнилов был предельно серьёзен, едва ли, не торжественен. — Добило меня, когда Станислав мне про, так называемый, «Корниловский мятеж» рассказал, причём, со всеми подробностями. И, знаете, самое интересное то, что было у меня какое-то предчувствие. Потому, может, и поверил. Трудно, конечно, в одночасье все свои жизненные принципы с ног на голову ставить.
Человек сидел на стуле, не поднимая глаз. Тяжёлые шторы на окнах были плотно задёрнуты, отсекая этот крошечный мирок от внешнего шума. И в этой тишине только настенные часы в дубовом корпусе невозмутимо вели свой отсчёт времени. Второй секретарь посольства Вернон Уолл, конечно, понимал, что его посетитель использует простейший приём, чтобы «напрячь» собеседника. Но, всё равно, его это нервировало.
— Вы можете поручиться за результат?
— Все под Богом ходим, — пожал плечами невзрачной внешности человек, сидевший по другую сторону стола. — До сих пор, однако, никто не жаловался.
— Я плачу вам хорошие деньги не за философию.
Неприметный чуть заметно усмехнулся, и секретарь вдруг понял, что собеседник видит его насквозь — и его плохое настроение, оставшееся от разговора со страдающей мигренью и вечно всем недовольной женой. И подсознательное желание показать «этому убийце» — кто здесь хозяин. Скулы Вернона чуть порозовели, но именно это понимание помогло ему овладеть собой.
— Вас рекомендовали, как отличного специалиста. Хочется верить словам, но мы, как вы знаете, народ недоверчивый.
— Не стоит делить шкуру неубитого медведя, — негромко сказал человек. — Задание может быть не выполнено лишь в одном-единственном случае — если я умру раньше. Но это маловероятно. Рядом с ним нет людей моего класса. И здоровье у меня пока хорошее.
Говоря это, он вдруг поймал себя на мысли, что впервые в жизни ЗАРАНЕЕ ручается за результат. У него были свои правила в жизни, собственные приметы и суеверия, от которых он никогда не отступал. И первый раз в жизни холодок какого-то потустороннего страха шевельнулся внутри. Человеку вдруг захотелось встать и молча уйти.
Но он продолжал сидеть, разглядывая бронзовую чернильницу в виде застывшей с поднятой передней лапой собаки. Причиной того, что он остался, была вовсе не гордость. Это чувство, как и все прочие химеры, для настоящего специалиста — пустой звук. Эмоции — слишком большая роскошь и прямой путь в деревянную шкатулку. Просто человек точно знал, что сейчас в России специалистов его класса попросту нет.
— Ну, что ж, будем надеяться.
Секретарь сел за стол и, взяв перо, обмакнул его в собаку-чернильницу. Быстро что-то написал размашистым почерком и подал посетителю чек.
— Возьмите, пожалуйста. Мы будем ждать результатов.
И встал, показывая, что аудиенция окончена.
«Пожалуй, перед отъездом надо и этого денди замочить» — подумал неприметный посетитель.
И, хотя человек точно знал, что делать этого не станет, настроение неожиданно улучшилось. Не глядя, он положил чек в карман и вышел, ни на минуту не усомнившись, что там выписана вся сумма, запрошенная им за «работу». Обмана он заказчикам не прощал, отправляя их в вслед за теми, кого они и заказывали. И об этой его «особенности» хорошо было известно в определённых кругах.
Спускаясь по боковой лестнице, он вдруг, за одной из закрытых дверей, уловил краем уха звук клавесина, и усмехнулся. Для него всё это осталось в далёком, полузабытом прошлом. Балы с ослепительным блеском погон и позументов, прикрытые прозрачной кисеёю женские прелести, таинственный шорох кринолина в тихом парке, нежный аромат духов и первый поцелуй..
Всё кончилось неожиданно и страшно. Взбешённый папенька и роковой выстрел, лишение дворянского звания и смерть матушки, не перенёсшей позора. В приличных домах его не принимали, а там и родной братец имение с приличным банковским счётом к рукам прибрал. А он, человек без имени, оказавшись на самом дне, в окружёнии черни, не только выжил, но и снова выбрался наверх. Знания, полученные на русско-японской, пригодились. Именно благодаря им он получил имя Чейна.
Неприметный мотнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания, и сбежал по ступенькам вниз. Запахнул полы серой шинели, поданной горничной с чопорно поджатыми губами, он придавил её тяжёлым взглядом, и тёмной тенью выскользнул через боковую дверь.
Пока матрос, шевеля от умственного напряжения губами, читал его пропуск, Чейна смотрел на его, выпирающую из ворота форменки, бычью шею. Один тычок его худого пальца, и энергия ци перестанет поступать к мозгу, эта туша в чёрном бушлате рухнет на землю, чтобы никогда с неё больше не встать. Его до сих пор удивляло, как такое слабое существо, как человек, мог тысячелетиями выживать на этой суровой земле.
«Плодятся, как вши, — брезгливо подумал Чейна. — Просто рождается больше, чем умирает, вот и всё».
— Значит, Коминтерн? — довольно уверенно произнёс мудрёное слово матрос.
— Значит, Коминтерн, — согласился гость.
— А вы к кому? Ежели к товарищу Свердлову, так он к солдатам поехал, там буза опять какая-то.
— Нет, я к товарищу Сталину. Он-то здесь? — этот тупой допрос начинал раздражать.
— А, как же! — балтиец широко улыбнулся. — Здесь он, куды ему бечь-то! Проходи, товарищ.
— Спасибо, товарищ, — серьёзно поблагодарил его Чейна и вошёл в ворота особняка.
«Хозяйничают большевички», — подумал он мимоходом, заметив скабрезное слово, нацарапанное чем-то острым на полированной крышке рояля.
Он вошёл в комнату, служившую приёмной. Большие серые глаза секретарши вопросительно уставились на него.
— Здравствуйте, барышня, — вежливо поздоровался Чейна.
— Здравствуйте, товарищ, вам кого? — в голосе помощницы едва заметно звучал жестковатый прибалтийский акцент.
— Я из Коминтерна прибыл, — Чейна достал из кармана мандат и протянул девушке.
Пока она брала бумажку, быстро пробегая её содержимое глазами, он незаметно оценивал её. Ничего яркого, черная плисовая юбка и болотного мутного цвета жакет — мышь серая. Воротник светлой блузки распахнут, небрежно повязан галстук. Мода у них нынче такая, с мужчинами на равных и никаких буржуйских бантиков и рюшек. Эмансипация!
— А, товарищ Горбовски, о, как же, мне о вас звонили, — подняла глаза девица.
Он понятия не имел, должны были про него звонить или нет, но ему вдруг показалось, что он уже когда-то видел эти глаза, и этот характерный поворот головы..
«Да мало ли шлюшек попадалось.» — отмахнулся он от назойливого чувства узнавания.
Но подсознание продолжало настойчиво зудеть, словно сонная муха, колотящаяся в мутное стекло.
— Давайте я вам пока чайку налью. Садитесь, товарищ.
Секретарша гибко поднялась со стула и пройдя через комнату, сняла с плитки, стоящей в углу на столике, исходящий паром чайник.
«Чистейший бред, — мелькнуло в голове, — помятый медный чайник на столике из благородного красного дерева».
— У нас сегодня настоящий китайский, — не закрывала рот секретарша.
И опять, глядя на её походку, что-то заныло в груди. Видел он её, точно, видел, но где и когда? Казалось, ещё чуть-чуть, и он вспомнит.
— Товарищ Сталин занят сейчас, у него делегация путиловцев. Пока они разговаривать будут, вы, как раз, чаю попьёте. Дорога дальняя, устали, небось?
Она щебетала без умолку, сбивая мысли, а сама, тем временем, проворно насыпала в чайничек заварку и, залив кипятком, накрыла салфеткой.
«Интересно, где большевики таких барышень находят?» — подумал он.
И поймал себя на мысли, что этот вопрос его совершенно не интересует. Он сам об этом подумал, чтобы отвлечься от назойливого предчувствия, шепчущего о том, что всё идёт не так.
А секретарша, наливая чай, обожглась и, совсем по-детски, схватилась пальцами за мочку уха.
— Вам покрепче?
— Да, пожалуйста.
«Подожду минут пять, — решил, наконец, он. — Если нет, значит, сегодня не судьба».
Он поднялся, чтобы перейти к столу. А девушка поставила перед ним стакан с густо-янтарным чаем и, выпрямившись, поправила рукой волосы. И тут он её узнал!
В 1911 году, в Париже, когда Чейна уже успел получить свою кличку, его последний наставник Ахиро-сан, в одном кафе на Монмартре, украдкой показал ему совсем молоденькую девушку, весело болтавшую с художниками.
— Запомните её. Это Виола. У меня к ней личный счёт. Она убила моего любимого младшего брата. Я должен убить её или умереть.
— Эта фитюлька? — изумился Чейна, глядя, как та, смеясь, поправила свои волосы.
— Её внешность обманчива. Она опаснее, чем гремучая змея, — спокойно констатировал наставник. — Берегитесь её.
Через неделю Ахиро-сан исчез. Да так и не нашёлся.
Воспоминание молнией пронеслось в голове. Не поднимая глаз на девушку, убийца шевельнул кистью, и в ладонь тихо ткнулась рукоять стилета. Ловко уклонившись от выплеснутого ему в лицо чая, Чейна прыгнул вперёд, выбрасывая перед собой стилет. Он так и не узнал, что промахнулся. В глазах полыхнула ослепительная вспышка, и он умер, даже не успев упасть на пол.
— Что за шум, Инга? — строго спросил Сталин в приоткрытую дверь.
— Человеку плохо стало, — спокойно ответила она. — Сейчас врача позову.
