Книга: Мужчины о счастье
Назад: Олег Рой. Ветер перемен
Дальше: Примечания

Андрей Филимонов. Перезагрузка ума

Это было зимним утром в Дарджилинге. Густой туман, всю ночь лежавший на улице, как сугроб, начинал понемногу таять.
Утренний променад напоминал прогулку по облакам в каком-нибудь английском провинциальном раю. Архитектура вокруг была исключительно колониальной: банк с имперскими каменными львами, почтамт с красными почтовыми ящиками, чайная лавка, чью витрину скрывал поржавелый железный занавес.
До отъезда из Дарджилинга оставалось меньше часа, хотелось купить в подарок друзьям, да и просто в дорогу ноябрьского свежего чая. Но местные торговцы, похоже, не собирались начинать бизнес раньше, чем рассеется туман.
Часы на здании почтамта показывали половину девятого. Я остановился на перекрёстке в задумчивости. Куда идти, было непонятно, а спрашивать бесполезно. В Индии четверо прохожих отправят на четыре стороны света. Чтобы узнать более-менее верное направление, нужно опросить человек десять-пятнадцать и тщательно проанализировать полученную информацию, но времени на это не было.
И тут из тумана появилась она. Фигура в чёрных мешковатых штанах, чёрной куртке и грязном платке, намотанном на голову. В руках она держала лепёшку-чапати и два помидора.
– Если вы хотите выпить чаю, то я рекомендую заведение в переулке. Это всего триста футов отсюда по левой стороне. – её британский, может быть, даже оксфордский выговор плохо сочетался с тряпьём, в которое она была одета, но не оставлял никаких сомнений, что передо мной белая леди.
– Спасибо, мадам. – Я двинулся в указанном направлении и обнаружил неказистую забегаловку, над которой витал горячий хлебный дух.
Четверть часа я согревался лепёшками и чёрным чаем. Для того чтобы его получить, надо было повторять мантру «ноу милк, ноу милк, ноу милк», пока рука подавальщика тянулась к чайнику, где набодяжен местный «инглиш ти», сладко-жирная бурда с молоком.
Для чего цветут чайные кусты на горных склонах Западной Бенгалии? Неужели затем, чтобы сгинуть в молочно-сахарном вареве? Общепит, хоть индийский, хоть советский, сводит всё вкусовое многообразие мира к одному рецепту – дёшево и сердито.
Но я-то своего в то утро добился, получил персональный чайник ароматного напитка и, блаженствуя, употребил его под недоумённым взглядом буфетчика.
На улице распогодилось. Солнечные лучи нарезали туман ломтями. Возвращаясь в гостиницу, я опять встретил белую леди. Она завтракала прямо на земле, используя вместо скатерти газету. Я пожелал ей приятного аппетита, она улыбнулась в ответ и спросила, понравился ли мне чай.
– Он был превосходен. Могу ли я спросить, как давно вы живёте здесь?
– Двенадцать лет.
– Я тоже подумываю о том, чтобы задержаться в этих краях, но не знаю, чем тут зарабатывать на чапати насущный.
– Пишите статьи для западных газет. Я занимаюсь этим уже давно.
– Вы журналист?
– Я финансовый эксперт. Пишу в «Уолл-стрит джорнал» и лондонскую «Таймс».
Челюсть у меня отвисла. Если бы мы встретились за завтраком в отеле! Но здесь – на грязной обочине пыльного переулка… Я достал телефон, собираясь узнать имя собеседницы и погуглить его на досуге. Но леди как-то по-своему истолковала этот жест и не дала мне раскрыть рта.
– Сэр, я не для продажи, – заявила она. – До свидания.
Это было сказано так гордо и категорично, что дальнейшие расспросы выглядели бы назойливым хамством. Я молча поклонился и пошёл вверх по улице, бормоча под нос «вот так попил чайку!».

 

– В Индии многие заново придумывают себя, – прокомментировал историю буддист Миша из Праги, посасывая сиккимское пиво «Хит».
Дело было в Бихаре, индийском штате, который знаменит беспредельной коррупцией, бандитизмом на дорогах и огромной ступой Махабодхи. Каждый год, в декабре, практикующие Ваджраяну собираются здесь для коллективных медитаций и религиозного фанатизма. Многие совершают кору, простираясь на земле во весь рост.
Кора – это обход ступы посолонь. Двигаясь по часовой стрелке, принято желать счастья всем живым существам. Ну и себя не забывать. Буддисты давно поняли, что земные дороги не ведут в нирвану, поэтому лучше всего ходить по кругу в правильном месте. В идеале каждую ступу надо обойти 108 раз, по числу бусинок в чётках, но до идеала нам далеко. Особенно по утрам.
Махабодхи означает «Великое просветление». И сама ступа велика – пятьдесят с лишним метров в высоту. Вокруг неё можно делать малую кору – 180 шагов или большую – 500 метров. Я выбрал малую, прикинув, что у меня нет никаких шансов пройти сорок четыре километра за день. А 180 шагов (108 кругов ≈ двенадцать километров), может быть, и получится.
Приложился лбом к отпечатку ступней Будды Шакьямуни, сидевшего тут 2500 лет назад, и пошёл.
Мраморный пол ласково холодит ноги. Приятное декабрьское утро, +25 градусов в тени фикуса Религиозного, растущего у западной стороны ступы.
Говорят, если совершить полную кору, сбудутся все пожелания. Но вот вопрос – что пожелать? Как-то пошло клянчить под деревом просветления мешок денег и «Мерседес». Об этом, кстати, есть буддистский анекдот: подходит к ламе бизнесмен и просит дать мантру финансового процветания. Лама, не задумываясь, произносит: «Ом мани, мани, мани, махамани, кам ту ми фастли сун!»
Почему же у меня именно сейчас затык с пожеланиями? Ну, во-первых, чтоб все были счастливы и здоровы. А точнее? Пожелание, оно, говорят, как граната. Должно срабатывать вовремя. А не когда ты подошёл посмотреть, отчего не взорвалось.
Какие интересные люди собрались вокруг ступы! Монахи, татуированные текстами сутры. Европейцы с книжками на тибетском языке. Серьёзный белый дядька сидит в лотосе, пересыпает рис из подола на дно перевёрнутой чаши. И стряхивает обратно. Ом мани падме хум. Чтобы все были счастливы и не страдали. И чтобы у нас в подъезде починили наконец домофон. Тьфу ты! Нет, это отменяется. Уже пять кругов нарезал, и никакого толка.
Откуда-то возникает уборщица в белом халате. Единственное неблагостное существо на всю округу. Яростно машет метлой и кричит по-английски со смешным акцентом. Её темпераментная речь представляет собой мантру всех уборщиц: ходят тут всякие, цветочки носят, мусорят, а я убирай! Намылились, понимаешь, в нирвану, а я должна горбатиться в сансаре. Хрен вам вместо нирваны!
И ведь так громко кричит в святом месте, а никто не напрягается. Один монах протянул женщине двадцать рупий, так она его послала и метлой замахнулась. Монах смеётся.
Ещё европейцы. Немецкая пара, он что-то объясняет. Из понятных слов: трансцендентализм. А тот дядька с рисом, похоже, уже того – переродился. На его месте сидит бородатый монах, похожий на одного из семи самураев. Так ведь оно и правда, каждый круг – новое рождение. А я уже десять кругов прошёл.
Людей становится больше. Русская речь: люблю с похмелюги у Махабодхи поко́рить! Группа английских туристов. Весёлый джентльмен интересуется, какого размера ботинки носил Будда. Гид почтительно объясняет, что Будда ходил босиком. Англичане ржут.
Школьников привели на экскурсию. Босые шоколадные ступни шлёпают по мрамору. У девочек серебряные кольца на пальчиках ног. Интересно, каково это, быть индийской школьницей? Стоп! Как-то смахивает на пожелание. Ещё переродишься в штате Бихар! С другой стороны, всяко лучше, чем в Сибири. Декабрь на дворе, а у входа продают букетики лотосов.
Ещё один круг. Уборщица не унимается. Может, пожелать ей счастья в личной жизни? Некоторые идут против часовой стрелки. Но всем по фиг. Не водятся тут суровые бабки в чёрном, которые шугают «неправильно молящихся». Можно даже поспать под фикусом. Вон уже один йогин спёкся, похрапывает, привалившись к ограде. Расслабуха. Всю плохую карму взяли на себя федералы с автоматами, которые на двух чек-пойнтах обыскивают входящих, невзирая на лица. Божьих людей тоже шмонают за милую душу.
Двадцатый круг, лист с дерева просветления падает на плечо. Не успев умилиться, получаю оттуда же две птичьих какашки. Всюду жизнь. Идя по кругу, чувствуешь себя бусинкой в чётках Шакьямуни. Что может пожелать бусинка? Если честно – есть, пить и курить. Чтобы уличный торговец кривым ножом располовинил кокосовый орех, воткнул трубочку, и ты шёл, посасывая прохладную жидкость, от Карма-темпл до Калачакра-граунд, мимо облепленных мухами попрошаек, которые рождаются и умирают на тротуаре. Да, и сигаретку, местный вонючий Gold Flake, который на родине не стал бы курить даже по приговору народного суда.
Двадцать шестой круг. Желаю, чтобы всё! Дорогой Будда, ты лучше нас знаешь, что нам надо. Пусть так и будет! А я пошёл туда, где базар, мухи, кокосы, кашмирские шали, рикши и федеральный автозак с надписью Riot control vehicle.
Выходишь из ворот, видишь мелкую лошадь, запряжённую в фанерную повозку с надписью indian express, садишься и просишь возницу:
– Гони в сансару!

 

И вот мы сидим в кафе на окраине святого города Бодх-гая, на столе пиво и густой зелёный напиток бханг-ласси, от которого, как предупредил официант, может случиться внезапное ощущение счастья.
– Индия, – рассуждает Миша. – Форматирует тебя заново. Если ты сможешь уехать отсюда таким же, как был, значит, ты пуст, словно выпитый кокосовый орех на помойке жизни.
Он совершает второе кругосветное путешествие. И чем-то похож на джентльмена Филеаса Фогга, только в отличие от него никуда не спешит. Говорит, что может задержаться в понравившемся месте на месяц-другой. It depends only my inspiration.
– Ужасно хочется спросить, – говорю я. – Откуда ты берёшь деньги на свои путешествия?
Он не обижается. Похоже, к нему часто пристают с просьбой открыть тайну вольного перемещения по миру.
– В две тысячи десятом я прилетел в Нью-Йорк из Праги. С пятью долларами. Зашёл в телефонную будку и стал листать справочник, ища какую-нибудь чешскую забегаловку. И конечно нашёл. Где-то в Бруклине. Кабачок назывался «Золотой фазан». Скромное местечко в подвале, между магазином «Всё для вуду» и полицейским участком. До вечера было ещё далеко, заведение пустовало. Кельнерша налила мне кружку «фазана», и мы болтали о Праге. Потом она спросила, зачем я приехал. К родственникам? Нет, ответил я, у меня тут никого нет. Совсем никого. Туризм? Опять не угадала. Эта пятёрка – всё мое богатство. Она рассмеялась. Ты отчаянный парень! Что ты ищешь? Мне нужна работа, квартира и девушка. Желательно прямо сегодня. Кельнерша снова засмеялась и велела подождать. Я уселся в угол со своей кружкой и чешской газетой. Да, забыл сказать, что английского я тогда не знал. Через два часа приехал босс, пузатый седоусый дядька по имени Ярослав. Мы потрепались о том о сём, и он предложил мне работу: «ОК, парень! Нужен человек развозить пиво. А в двух кварталах отсюда сдаётся комната. И ещё. Видишь вон ту девушку за столиком возле двери? У неё сейчас никого нет. Действуй!»
– Вот так, – закончил рассказ Миша. – Я убедился, что, если ты можешь чётко сформулировать свой запрос к миру, тебе незачем беспокоиться о деньгах.
Мне вспомнилась дама из Дарджилинга, пикникующая на обочине. Я подумал, что Миша в прошлой жизни вполне мог быть Филеасом Фоггом. И ко мне пришло ощущение внезапного счастья. Подозрительный бханг-ласси был ни при чём, я к нему даже не притронулся. Это была сама Индия. Это был апгрейд европейского рационального ума.

 

Подошёл официант, похожий на загорелого и растолстевшего Чарли Чаплина, улыбнулся во всю ширину лица и сказал, что кафе должно было закрыться полчаса тому назад, но если мы хотим посидеть ещё, то они с поваром ничего не имеют против.
– Давай не будем мучить людей, – предложил я, расплачиваясь по счёту.
– А то они с поваром напьются, как два русских танкиста, – согласился Миша и протянул официанту чаевые.
– Мой друг, дома тебя ждёт жена, не так ли? – спросил он.
– Конечно! – улыбнулся официант.
– Тогда иди к ней, обними её и скажи, что она твоё счастье, что ты любишь её. И докажи это делом.
– Всё не так просто, сэр, мой друг, – вздохнул официант и рассказал нам, что его жена, очень религиозная женщина, супружеский долг исполняет, только если они решают завести ещё одного ребенка.
– А их у нас и так уже шестеро!
Миша пропустил мимо ушей намёк на желательность более щедрых чаевых и клятвенно заверил нашего хитроумного друга, что боги – Шива, Ганеш или сам Будда – позаботятся о судьбе младенца, который будет зачат этой ночью в семье официанта.
– Знаешь историю Геракла, друг мой?
Разговорчивый чех долго грузил собеседника древнегреческой мифологией, а тот вежливо слушал и ушёл, только когда угасла последняя надежда получить ещё немного рупий.
Мы отправились лазать через заборы, потому что в лунном сиянии парки вокруг ступы особенно хороши. Но с тех пор, как в прошлом декабре, на рассвете, в храме Махабодхи взорвалась бомба, парки охраняют мрачные федералы с ружьями. Ночью встреч с ними лучше избегать, чтобы прогулка под луной не закончилась в кутузке.
В опасную экспедицию увязался гостиничный пёс неизвестной породы. Он прыгал вместе с нами через заборы и шёпотом лаял, предупреждая о приближении федералов.
Индия населена очень вежливыми и воспитаннными собаками. Они оставляют ощущение негуманоидной разумной расы. Вроде голованов из повести Стругацких. Индусы говорят, что в прошлой жизни собаки были плохими монахами.
Всего пару недель тому назад в Юксоме, древней столице королевства Сикким, мне довелось остановиться в крохотном отеле «Гаруда», при котором служил четвероногий сторож, по виду сущая шавка. Он яростно лаял на всех посторонних псов, однако, пробегая мимо меня, замолкал на пару секунд, чтобы сагиб ни в коем случае не подумал, что тявканье может относиться к его персоне.
Мы гуляли по Бодх-Гае до пяти утра, потому что местные труженики гостиничного бизнеса очень рано ложатся спать, закрывают отели изнутри и не реагируют на стук снаружи от полуночи до рассвета. Хоть стучи, хоть кричи – всё равно не откроют.
Ну и ладно! Зато мы провели эту ночь в компании бывшего плохого монаха, который оберегал нас от неприятностей, обретая заслугу для нового рождения в человеческом облике.

notes

Назад: Олег Рой. Ветер перемен
Дальше: Примечания