Я открыл глаза и увидел, что нахожусь в незнакомом помещении. В голове шумело.

«Что это со мной?..» – вяло подумал я. В мыслях была полная неразбериха.

Я приподнялся на подушке, намереваясь повернуться в сторону, чтобы осмотреться, и ощутил, что всё моё тело как будто налито свинцом.

От этих лёгких движений у меня закружилась голова, и я откинулся на подушку. Несколько секунд перед глазами мелькали разноцветные «мушки».

Я ощутил, что страшно ослаблен. Я понимал, что что-то произошло, но что именно, ещё не знал.

Стараясь не шевелиться, стал осторожно осматриваться одними глазами, не поднимая головы, чтобы она снова не закружилась.

Я увидел незнакомые стены, оклеенные рогожкой светло-горчичного цвета, затем, по-прежнему лёжа на подушке, перевёл взгляд вниз, на своё тело, и увидел, что мои ноги находятся в гипсе, и не просто в гипсе, а правая нога подвешена на вытяжке. В нос проникал запах лекарств.

«Что со мной случилось? – медленно соображая, подумал я, мысли тяжело ворочались в голове. – Почему я в гипсе?»

В памяти еле заметно что-то забрезжило, но я был настолько слабым, что мысли даже не додумались до конца и растворились.

Не знаю, сколько времени я лежал, совершенно обессилевший, но через какое-то время в палату вошла медсестра, посмотрела в мою сторону, и у неё расширились глаза.

– Ой, вы очнулись! Слава богу! Ну наконец-то! – обрадовалась она.

Я только кивнул.

– Вы лежите, не шевелитесь и не разговаривайте. Вы попали в страшную аварию и выжили только чудом. Водитель грузовика тоже выжил. Вы весь переломанный! У вас переломы обеих ног и рук, травма селезёнки, сотрясение мозга… – И она начала перечислять, что именно у меня сломано. Сломано было всё.

– Ещё у вас случился микроинфаркт, – закончила она свою повесть. – Я позвоню вашей девушке, она попросила сообщить, когда вы очнётесь, – сказала медсестра и ушла.

Постепенно начали всплывать воспоминания. Я вспомнил, что ехал на встречу по поводу купли-продажи земельного участка, но по пути узнал, что участок продан другому, и попал в аварию.

В ушах зазвучал скрежет того грузовика. Меня передёрнуло.

Кстати, а из-за чего именно я потерял управление?..

Мне стали смутно вспоминаться последние секунды пребывания в машине. Помню, в грудной клетке что-то как будто разорвалось, было нестерпимо больно, и из-за этого я выпустил руль. Видимо, это и есть микроинфаркт, о котором сказала медсестра…

Я лежал на кровати и не мог пошевелиться, руки и ноги были страшно тяжёлые из-за гипса. Никогда не думал, что гипс столько весит. Очень странное чувство – я был словно слит с постелью.

Послышался стук каблуков. В палату медленно вошла Марина.

– Марина! – обрадовался я.

Меня охватила любовь. Марина! Моя милая Марина! Только в этот момент я осознал, как сильно её люблю. Как же приятно увидеть в чужих больничных стенах родное любимое лицо!

Но в следующую секунду меня словно развернуло от этих высоких чувств на сто восемьдесят градусов – в нос ударил плотный запах духов, который разлился по всей палате, мне даже стало тошно. Должно быть, из-за болезненного состояния обострились все чувства.

Марина была великолепно одета и вся точно искрилась. Каштановые волосы завиты в крупные локоны, на плечи накинут белый халат, который только подчёркивал её роскошный вид. Она была одета так, словно пришла на модельный показ, а не в больничную палату.

– Привет, – сказала она и с некоторой опаской осмотрела помещение. Марина держалась как-то сжато, вытянувшись в струнку, словно боялась здесь находиться и случайно к чему-то притронуться.

Марина никогда не скрывала своих эмоций и поэтому сейчас с ужасом смотрела на меня, откровенно рассматривая лицо и тело. Могу догадаться, что выглядел я не лучшим образом, всё моё лицо, наверное, в порезах, йоде и синяках. Она инстинктивно выставила вперёд сумочку, будто защищаясь от меня и от всей этой ситуации.

В палату вошла медсестра и нарушила наше молчание.

– Андрея Ивановича нужно начинать кормить, – обратилась она к Марине. – Сначала будем давать что-нибудь лёгкое – куриный бульончик, йогурты… Принесите завтра куриный бульон.

– Куриный бульон?.. Даже не знаю, я не умею готовить… – сказала Марина.

Медсестра изумлённо вытаращилась на неё и открыла рот, видимо, чтобы объяснить, как варить курицу, но Марина её прервала.

– Оставьте нас, – резко сказала она. – Выйдите за дверь. Нам нужно остаться наедине.

Медсестра обомлела от такого обращения. Стиснув зубы и сердито сунув руки в карманы халата, она направилась к выходу.

– Только недолго, пациенту сейчас нужен покой, ему нельзя волноваться, – процедила она и вышла из палаты.

За ней закрылась дверь.

Марина элегантным движением головы откинула тёмные волосы и осторожно села на стул.

– Слушай, Андрей… – неуверенно проговорила Марина. – Я рада, что ты пришёл в себя, и чтобы между нами не возникло каких-то недоразумений, чтобы ты не надумал себе чего-то лишнего и чтобы потом не было разочарований из-за неоправданных надежд, я хочу сразу же всё расставить на свои места.

– На какие места?.. – не понял я.

– Ты был без сознания три дня, и у меня было время над всем подумать… И я поняла, что… – Она замялась. – Ну ты же понимаешь, что я мечтала не об этом… Мне нужно другое… Я молодая, у меня вся жизнь впереди, я не могу обрекать себя на это…

Я не верил в то, что сейчас слышу.

– На это?.. – как эхо отозвался я.

– Врачиха сказала, что без серьёзных последствий это не обойдётся… Вернее, уже не обошлось…

– В смысле – не обошлось?

– А она тебе ещё не сказала?.. У тебя ноги парализованы. Тебе нужно будет делать операцию, у тебя сильная травма позвоночника…

Я похолодел.

Так вот почему я не могу пошевелиться… Причина не только в тяжёлом гипсе… У меня не действуют ноги…

– Ты часто повторял, что очень ценишь свою свободу. Сначала я этого не понимала, но потом, когда с тобой случилась эта неприятность и я представила, что меня ожидает, я вдруг поняла, что ты прав, самое главное – это свобода… И когда я поняла, что свободна в своих действиях, то осознала, что не хочу ничего этого… Я тоже научилась ценить свою свободу и теперь очень благодарна тебе за эту мудрость… Поэтому… извини, но… – Она многозначительно помолчала. – Свои вещи я уже перевезла. – Марина встала со стула. – Только ты не думай, что я какая-то бессердечная… Я определила тебя в одиночную комфортабельную палату и наняла тебе сиделку, завтра она заступит на работу. Пожалуйста, постарайся меня понять, мне тоже это всё нелегко… Я так переживала, что всю ночь сегодня не спала, проснулась наутро с головной болью… Но такова жизнь…

У меня было чувство, будто я умер. Вокруг меня словно всё остановилось.

Это был настоящий удар. Оттуда, откуда совсем его не ожидал.

«Пациенту сейчас нужен покой, ему нельзя волноваться…» – вспомнились мне слова медсестры, которые она обратила к Марине.

Да, хороший Марина предоставила покой…

– Ну… до свидания. – Она на секунду задержала на мне взгляд, затем развернулась и направилась к двери, громко стуча шпильками.

В эту секунду раздался звонок моего телефона. Я понимал, что он где-то рядом, по привычке потянулся рукой в сторону телефона, но из-за гипса она не сдвинулась с места.

– Подай телефон, – попросил я. – Если это тебя, конечно, не затруднит.

Она кивнула, затем подошла к тумбочке и взяла мобильный.

– Кто звонит?

– Олег Паршутин, твой юрист.

– Приложи телефон к моему уху.

Она выполнила просьбу.

– Да, Олег, – сказал я, из-за потрясения пребывая мыслями где-то не здесь.

– Андрюха! Ушам своим не верю! Как я рад, что ты очнулся! Подожди-ка, – встрепенулся он, – а как ты держишь трубку? Ты же весь переломанный!

– Здесь Марина, она держит трубку у моего уха, – сказал я, сам не до конца веря этой фразе.

«Держит трубку у моего уха!» Бред какой-то!

– Там Марина? – почему-то насторожился Олег.

– Да, а что?

– Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но мне надо кое-что тебе сказать. Тем более там сейчас Марина. Это такая информация, что лучше тебе узнать её как можно быстрее…

– Я тебя слушаю.

– Вчера вечером у нас с Олей была годовщина, мы пошли в ресторан, и там я увидел кое-что неожиданное… Я там увидел Марину. Она сидела за одним столиком с Лаврентьевым.

Это прозвучало как удар грома среди ясного неба. Я поднял глаза на Марину. Она смотрела на меня. Она не знала, что именно я только что услышал.

– Ты в этом уверен? – спросил я, по-прежнему глядя ей в глаза.

– Более чем. Но они меня не видели. Это была встреча не просто знакомых, а влюблённых людей. Ты меня извини, я понимаю, что у вас отношения, но вывод напрашивается один… Теперь мне понятно, откуда он узнал о наших планах. Она работает на два фронта.

Я пристально смотрел в глаза Марине. Кажется, по моему взгляду она начала о чём-то догадываться, в её глазах появилась тревога.

– Я всё понял, – сказал я Олегу.

Марина почувствовала, что я завершил разговор, нажала на отбой и положила телефон на тумбочку.

В палате была тишина. Марина смотрела на меня.

– Как ты могла?.. – с болью произнёс я.

– Ты сам говорил, что главное в жизни – выгода, – с наигранно виноватым видом вздохнула она. – И я посчитала, что так мне будет выгоднее. К тому же он младше тебя на десять лет. Он мне подходит больше…

Марина вышла из палаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Незаметно прошёл день и наступила ночь. В больнице погас свет, но мне не спалось. Я всю ночь лежал и думал. Впрочем, ничего другого в моём положении не оставалось: я был полностью скованным – ноги парализованы, а руки в гипсе, и теперь мог только думать.

Глаза наполнялись слезами, но я даже не мог их вытереть.

Я всю жизнь куда-то спешил, торопился, старался максимально использовать каждую секунду и потерянную минуту считал преступлением, я старался заработать как можно больше денег, заключить как можно больше выгодных контрактов, побывать на максимальном количестве вечеров, моя жизнь была словно непрерывная карусель из ярких событий, я был машиной для зарабатывания денег, меня занимали только вопросы бизнеса, а подумать о душе даже не было времени… Я был всю жизнь накопителем. Накопителем денег, накопителем комфорта, накопителем выгоды, но оказалось, что не накопил самого главного – любви. Я постоянно куда-то мчался, старался угнаться за всеми жизненными благами и ничего не упустить, но сейчас помимо своей воли был вынужден наконец-то остановиться. Если раньше я всё время бежал, то сейчас был полностью обездвижен. И только благодаря этому у меня наконец-то появилось время спокойно подумать над своей жизнью.

Мне всегда казалось, что я – счастливый человек, что у меня есть всё – деньги, машины, шикарная женщина, казалось, что достиг в своей жизни всего, чего только можно было достичь, но только сейчас я понял, что не достиг ничего. Я думал, что у меня есть всё, а оказалось, что ничего нет. Планы по строительству торгового центра, мечта всей моей жизни, разрушена, а моя женщина строила против меня интриги с моим конкурентом. Рухнуло всё то, что было мне дорого.

И в этом виноват только я сам. Я действительно всегда внушал Марине, что главное в жизни – выгода. Но даже не предполагал, что она использует для получения выгоды меня самого.

Для меня стало ударом, что Марина меня предала и бросила. Да, когда она предлагала пожениться, я сказал, что мне нужна свобода, но всё дело в том, что я был полностью уверен, что Марина никуда от меня не денется, думал, что это она может мне надоесть и наскучить, а оказалось, что надоел я. Впервые в жизни я понял, что не всё идёт по моим планам…

В этот момент мне почему-то вспомнилась сцена, когда я встретил на автостоянке Стрелкова. Вспомнилось, как стоял возле его простой «семёрки» в кредит, смотрел на его простую жену, разглядывал его простую одежду и какой ужас меня тогда одолевал. Когда я смотрел на его жену, мне вспоминалась Марина, и мне было жалко Юрку. И только теперь я понимаю, что жалеть надо было меня.

Почему-то я уверен, что она, эта простая жена, никогда не поступила бы с Юркой так, как поступила со мной моя шикарная Марина… Она не оставила бы его в больнице, не предала бы его конкурентам. Она нянчила бы его детей и варила бы ему куриные бульоны. Разве не в этом счастье?

А дети?.. Господи, какой же счастливый Юрка! Наверное, если бы он лежал в больнице, вокруг него толпились бы его разновозрастные дети, целовали бы его в щёку, заботливо поправляли бы ему сползшее одеяло и говорили: «Папочка, как же мы хотим, чтобы ты поскорее выздоровел!»

И это – без денег. Совершенно бесплатно. Без соболиных шуб и дорогих украшений. Это просто так. Просто за то, что все они друг у друга есть и потому что они просто все друг друга любят.

А что есть у меня?.. Счета в банке, манекенщица с подиума… А толку-то с этого подиума?

Конечно, Марина оставила меня не только из-за болезни, а потому, что завела отношения с Лаврентьевым. Моё физическое состояние стало официальной версией её ухода. Она ведь не знала, что через минуту после того, как она сказала, что «не хочет обрекать себя на это», мне позвонит юрист и я узнаю истинную причину расставания.

Мне казалось, что Юркина жена очень простая, а теперь вспоминаю её и понимаю, что не такая уж она и простая, но очень даже симпатичная женщина… Просто она – настоящая, она натуральной красоты, а я настолько привык ко всему искусственному – и к искусственной Марине, и к искусственной жизни, что всё настоящее мне уже кажется каким-то не таким…

В последние годы меня постоянно что-то угнетало и было тоскливо, я думал, что причина моего настроения в том, что нужно создать дело всей своей жизни, и это принесёт счастье, но сейчас неожиданно меня посетила небывалая ясность сознания, и я увидел истинные корни тоски, я понял, что меня угнетало не отсутствие самого крупного торгового комплекса в области, а отсутствие настоящей семьи и настоящей любви.

Я пропадаю в тренажёрном зале, пытаясь выглядеть как можно лучше, чтобы всем нравиться и казаться юнцом, а Юрка никуда не ходит и нравится своей жене. Вместе со своим животом и сединой.

Только сейчас я понял, что нравиться нужно не всем, а нравиться нужно одной.

Пытаюсь молодиться, стараюсь выглядеть как двадцатилетние парни, чтобы подольше побыть на коне и быть привлекательным для женщин, вернее, для девушек, – и это так жалко, так стыдно, так глупо… Пора мне уже взрослеть умом и связывать свою жизнь с женщинами моего возраста, а не с юными манекенщицами, которые всё равно в итоге уходят к своим ровесникам.

Картина идеальной жизни, которую я строил всю жизнь и к которой стремился, рассыпа́лась на части.

Усилием воли прекратив эти размышления, я открыл глаз и осмотрел свою палату.

Была глубокая ночь. Я один в одиночной палате. Даже название палаты подчёркивает то, что я одинок.

Я одинок? Я, человек, который всегда окружён людьми?.. Да, я – одинок…

Как бы мне хотелось сейчас отдать всё, что у меня есть, за то, чтобы стать Юркой! Чтобы у меня была такая простая жена, простые дети и простая «семёрка» в кредит! Не нужны мне торговые центры! Нужно простое человеческое счастье! Мне хотелось стать Юркой!

Всю жизнь я ценил свою свободу, не хотел быть ни к кому привязанным, но сейчас мне так захотелось стать несвободным! Так захотелось к кому-то привязаться!

Какой же я был недалёкий! Помню, после встречи со Стрелковым я ехал домой и был в недоумении: что с ним случилось? Почему он такой? Что его сломило? Я называл его неудачником и теперь понял, что неудачник не он, а я сам. Это не он потерял всё в своей жизни, а я.

Мне стало стыдно за свою глупость, за то, что считал его неудачником… За то, что думал, что первый человек на курсе стал последним… Нет, это не он последний, последний – это я…

Когда я ехал в машине и размышлял о его поступке, мне пришла в голову мысль о том, что он врёт, я предположил, что на самом деле он мог, допустим, провороваться и его прогнали из страны, мог даже сидеть. От этой идеи мне тогда стало легче, я подумал, что раскусил его ложь. И вот сейчас я понимаю, что мне стало легче от того, что приписал человеку плохое, от того, что не поверил в чьи-то благие поступки, своими предположениями опустил человека до своего уровня, до уровня своей испорченности.

Мне вспомнился отрывок нашего разговора.

«– Ты же был первый на курсе! – потрясённо говорил я ему тогда. – Мы все на тебя равнялись! Что с тобой случилось? У тебя были такие перспективы! Зачем ты всё бросил?

– Я ничего не бросал. Я просто отбросил. Отбросил от своей жизни всё лишнее.

– Но как ты можешь так жить?!

– В том-то и дело, что именно так я и могу жить. Теперь я живу. А тогда я существовал».

Теперь я начинаю понимать, почему он уехал из Штатов и отказался от крупного бизнеса…

Как, наверное, легко живётся человеку, когда он не привязан к выгодным сделкам, чужим настроениям, когда он не ходит на лицемерные вечера, где все улыбаются и с улыбками врут друг другу в глаза, вечера, где люди, чокаясь бокалами, видят друг в друге не друзей (хотя и называют всех друзьями), а возможность заработать как можно больше денег, и привычно соображают, как бы можно было повыгоднее использовать этого человека в своём бизнесе.

Как же всё это противно…

Между прочим, и микроинфаркт у меня произошёл тоже именно из-за денег, ведь я был в потрясении из-за того, что не получу желаемой прибыли, и эта новость настолько меня шокировала, что прямо за рулём со мной случился сердечный приступ.

Помню, когда я выходил из офиса своего юриста, мне представлялся Лаврентьев, и я подумал, что, когда он узнает, какой участок мне достался, с ним случится инфаркт. Но произошло всё с точностью до наоборот…

Этой ночью я не спал до самого рассвета. Этой ночью перевернулась вся моя жизнь. Парадоксально – я лежал весь скованный гипсом, но благодаря этому пришёл к пониманию новых вещей.

В это трудно поверить, но я был очень благодарен Марине за то, что она меня предала, ведь только благодаря этому у меня, кажется, стала понемногу просыпаться душа.

Кстати, когда мы прощались с Юркой, то обменялись номерами телефонов. Честно говоря, я записал его телефон просто для приличия, не собирался ему звонить, но теперь мне почему-то захотелось с ним пообщаться… С человеком, который раньше меня пришёл к осознанию каких-то вещей… Может, позвоню, когда меня выпишут… А может, позвоню из больницы, будет видно…

Темнота стала рассеиваться, и в палате начало становиться светлее. Значит, уже наступает утро…

Неожиданно в утренней тишине раздался звон колоколов. Сначала я не понял, откуда он льётся, но, внимательно осмотревшись, обратил внимание на то, чего не заметил раньше: оказывается, напротив моей кровати находится окно, и прямо отсюда открывается вид на улицу, на белый златоглавый храм. Вернее, я видел только верхнюю часть храма и колокольни, значит, моя палата находится примерно на третьем этаже.

Я лежал в очарованном состоянии, глядя на храм и слушая колокольный звон, который созывал людей на утреннюю службу. И внезапно по мне прошла волна ужаса. До меня вдруг дошло, что уже более двадцати лет я не был в храме. Последний раз это было перед вступительными экзаменами – я зашёл в церковь помолиться и поставить свечку за благополучную сдачу экзаменов; экзамены я сдал, в институт поступил, а потом так закружилась жизнь, что уже не находилось времени хотя бы на минуту снова прийти в церковь и поблагодарить Бога за помощь… На рестораны время находилось, на походы в кино находилось, на безудержные пьянки находилось, а вот на это нет.

Я вспомнил тот день, когда вошёл в храм, и сейчас, лёжа в палате, явственно ощутил запах восковых свечей и ладана. Я вспомнил своё спокойствие, которое тогда ощущал, стоя перед иконами с изображёнными на них спокойными ликами, и мне захотелось плакать.

«Какой я ничтожный…» – подумал я. Я окинул взглядом всю свою жизнь, наполненную деньгами и цинизмом, и отчётливо понял, что пропустил всю свою жизнь…

Также мне стало понятно, что на все достижения меня подстёгивала чёрная зависть к Стрелкову… И от этого мне стало ещё поганее… Какой же я мерзкий…

Я незаметно уснул. В моей душе было невероятное чувство сожаления, грусти, я был истерзан и истощён глубочайшим анализом своей жизни, и вместе с тем на меня спустилось спокойствие. Мне захотелось измениться. Захотелось стать другим. Не таким грязным, каким был всю свою жизнь.

Не знаю, когда меня выпишут из больницы и когда восстановится моё здоровье, но теперь я чётко знаю, как мне следует жить.